Номинативный акт и оценочность в составе клишированных единиц языка политики. 2 страница

Война (вооруженное столкновение между государствами, общественными классами, группами, группировками; перен. – состояние вражды, борьбы с кем-либо или чем-либо) тянет за собой целый комплекс представлений о бедах, несчастиях, крови, потерях, утратах, смертях, нищете, необходимости жертвовать и отказываться, о трагедиях, – для общественного сознания и в сознании коллектива. Именно к этому комплексу пугающих ассоциативов направляет внимание слушателя, внимание воспринимающего адресата агент (говорящий) с целью желаемой, формируемой в апеллятиве оценки.

Утечка (убыль, потеря чего-л. вследствие вытекания, высыпания и т.п.) – на бытовом уровне восприятия возникают при этом обычные представления о бесхозяйственности, недобросовестности, неумелости и халатности, неумении сохранить, предотвратить, не дать уйти чему-то полезному, общественно нужному, необходимому, и (если дальше идти, и по историческим ассоциациям социального прошлого) – о вредительстве, а с этим и происках, кознях, врагах.

В сочетании данного слова со словом мозги – неизбежно подводит к мысли об их способности перетекать, уходить, не сохраняться без дополнительных превентивных мер по их сдерживанию, консервации и опеке со стороны тех, от кого должна зависеть их сохранность и неизменность на месте, – всегда долженствующих быть готовыми к распоряжению и использованию на благо и в интересах общества.

Обращают на себя внимание различия характера актуальности (степени приоритета) и направленности проявляемой оценки. Парад, война, утечка занимают разное место на уровне ожидаемого следствия, семантически и структурно связываясь с различными сторонами в системе общественных ценностей и установок.

Война, со всей очевидностью, имеет наиболее высокий статус по сравнению с двумя другими. Последствия обозначаемого данным словом явления затрагивают самоё основу общественного существования и благополучия. Оно (само явление как референт) обладает внутренним показателем неблагополучия слишком значительного и всеобщего, чтобы быть сыгнорированным, не взятым в расчет, перед которым все прочие явления и символы отступают на задний план и снимаются. Оценочность подобного рода, занимая позицию наибольшей значимости («знак беды»), стремится, с одной стороны, усилить общественную актуальность обозначаемого, как негативного, нежелательного, избегаемого, с другой, – побудить адресата к поиску и определению причин такового возникшего неблагополучия. И – осудить, заклеймить, уничтожить виновников состояния предполагаемой и объявляемой войны (ими? агентом? им? ему? – кем и кому? в искомой адресатом пресуппозиции).

Природа апеллятива, как видно на этом примере, двойственна и обратима: поднявший меч от него нередко и гибнет. Искусство агента-политикана (если бы его все исправно слушали) состоит в умении обернуть, направить вызванный взрыв, энергию негодования не против себя, а против того другого, не желаемого им, не желательного коллективного оппонента, в умении сделать его таковым, т.е. действительно коллективным, обособив его, оторвав от возможной поддержки, показав его изолированность, в умении демагогическиотождествляться, тоталитарно(тотализаторно?) солидаризироваться со своим адресатом. Искусство агента, следовательно, в том и состоит, чтобы быть агентом, и оставаться им – раздающим, распределяющим, разделяющим, противопоставляющим – роли и всех остальных других, тех, к кому и о ком он говорит, к кому и о ком вещает, кого и для кого оценивает.

Опираясь на то, что уже имеется в общественном сознании (известное отношение к войне, а также ее трагическую перманентную, постоянно пугающую общественную актуальность и значимость), говорящий в номинативном акте обращается одновременно к знанию адресата о сегодняшнем, вычленяя в нем, из него, события по существу от войны далекие. Референтно речь идет собственно о «несогласованности законов различных уровней, их известной, возможно взаимоисключающей противоречивости». И направляет, тем самым, общественное мнение на поиск причин, лежащих не в плоскости определения уровней законодательной компетенции, а в плоскости поиска и обличения виновных.

Виновны те, кто затеял эту войну и кто ее ведет: прежде всего контрагент и неизбежно при этом и агент. Позиция агента, однако, показывается, представляется им самим как более благородная, выигрышная и ответственная. С его стороны война ведется ответная, вынужденная и «справедливая» (с идеей и впечатлением защитника, оборонителя не одних своих интересов, но – пострадавших и страждущих). Юридическое и законодательное намеренно и сознательно переводится в плоскость политики, с демонстрируемой при этом идеей противостояния, невозможности компромисса, с идеями кто кого и врага.

Оценочность, таким образом, обращенная к адресату, актуализирующая его знания и опыт, предполагает двойную направленность к контрагенту. Включает в себя эксплицитную часть, с оценкой негативной (обоих, и контрагента и с ним агента, становясь на позицию «бесстрастности», как бы «от лица страдающего адресата»), и часть имплицитную, с оценкой одобрительной, оправдывающей позицию агента, принимающей ее как вынужденную и единственно возможную в сложившихся обстоятельствах (с идеей жертвенности и самопожертвования со стороны такого решительного агента, тоже войну объявившего, но в защиту страдающих и страждущих общественных интересов).

На несовпадении знаков эксплицитной и имплицитной оценки – отрицательная / положительная, – через выведение задаваемых логических следствий, возникает еще одно направление оценки – оценка свойств (с проекцией ожидания) агента и контрагента.

Занимаемая агентом позиция «от адресата», апелляция в его защиту и от его лица, предоставляет агенту возможность дать себе с помощью адресата еще одну имплицитную, по своему характеру и искомой направленности, оценку. Оценку своей позиции как носителя особых свойств – положительных, необходимых и желательных – субъекта благородных качеств, способного правильно понять сложившуюся обстановку и в условиях опасности активно действовать. Оценку стабильную и проецирующую некоторую стратегию – стратегию оборонителя и защитника в предстоящей схватке, не щадящего себя за всех и за каждого и готового пострадать за други своя и общественное дело.

Из сказанного можно вывести следующее:

1. Оценочность представляет собой апелляцию речевого субъекта – агента речевой номинации – к системе общественных ценностей, знаний и установок на разных уровнях и в разных проекциях ее использования и когнитивного насыщения. Система ценностей парадигматична, и в парадигмах, для целей анализа языка политики и апеллятивов его подсистем, может описываться и изучаться.

2. Система общественных представлений, помимо парадигматики системы ценностей, обладает планом социально-темпоральных актуализаций (имеет свою синхронию и диахронию). Обращение агента к сегодняшнему актуальному имеет характер речевой предикации, темо-рематично по своему характеру, включая исходное и рядом с ним новое. При этом новое координирует с известным, исходным, соединяясь с ним и тем самым вписывая его в парадигму социальных представлений, давая ему оценку с позиции, с точки зрения социальной системы ценностей, социализируя его, делая его коммуникативно значимым и, в свою очередь, известным потом для дальнейшего. Номинативный акт, в условиях подобного социально значимого взаимодействия, оказывается сходным с высказыванием, с актом коммуникативным, обладающим предикативностью. Предикативной становится, следовательно, сама номинация – как речевой ритуальный процесс.

3. Предицирующее обращение агента к системе общественных представлений в акте номинации позволяет, на фоне движущихся задаваемых следствий и выводов, достигать различия и в оценке – в ее направленности, характере, степени и эксплицитности. При этом эксплицитное и имплицитное для оценки могут не только не совпадать или противополагаться, но и вести к возможности возникновения новых скрытых, все более имплицитных, глубоких, не осознаваемых, проецирующих и упреждающих видов оценки, вплоть до оценки свойств предицирующего их агента. Смещенность «позиционных» ролей оценки при этом позволяет достигать различия как в силе, так и в характере и в содержании предполагаемой и полагаемой оценки.

4. Недостижение желаемого для агента вполне возможно. Оно будет основываться на расхождении предполагаемой им и реальной акцентуации системы ценностей адресата (смещение акцента, производимое агентом, оказывается неадекватным позиции актуальностей воспринимающего). Оно может быть связано также, как следствие, с несовпадением, различием в системе общественных, социальных знаний и предпочтений. Оно может быть также следствием отношения адресата к агенту как информативному источнику (авторитет, степень достоверности, позиция и т.п.).

Общественная система ценностей и представлений, будучи устроена парадигматически (и синтагматично), в синхронии и диахронии, предполагает устройство, похожее на языковое. «Язык» социально значимых представлений, составляющих основу языка политики, соотносится с ним как внутреннее и внешнее, служит для него тем предицируемым, которое, функционируя, т.е. генерируя и воспроизводя «высказывания», может быть использовано и используется как предикативное основание оценки.

Категории общественной системы ценностей (изменяющегося круга понятий, «с которыми оперирует данное коллективное мышление», по Е.Д. Поливавову) могут быть выведены и парадигматически определены. С ними могут быть соотнесены компоненты семантической структуры номинативов языка политики – слов, терминов и политических фразеологизмов-клише, различия между которыми, тем самым, могут стать объектом научного анализа и основанием достоверных выводов для кодовых систем как таковых и кодовых систем политики в первую очередь.

Идеология и политика, исследуемые через язык политики и систему социальных ценностей как собственный «язык», концептуальный, семантический по существу, могут дать лучшее представление, со своей стороны, о процессах, происходящих в языке, его семантике, лексическом составе, фразеологии, о процессах его развития и обновления, о его динамике, в ее синхронии и диахронии. Данные сферы, став доступным и освоенным для языкознания объектом, позволят определить те связи и тенденции, которые управляют механизмами развития и обновления, составляя, в конечном счете, основу языковой эволюции.

Противопоставления единство / разъединенность, мир / война, старое / новое, равенство / неравенство, личное / общественное, человек / государство, сильное / слабое, законное / незаконное, порядок / хаос, свобода / несвобода, заслуженное / незаслуженное, свое / не свое, изолированное / имеющее поддержку, лежащие в основе социальной и имплицитной оценки представленных апеллятивов, равно как и с ними другие, могут рассматриваться как основы соответствующих категорий для систем общественных (социальных) ценностей. Именно систем, а не одной системы, потому что разными могут быть не только порядки и акценты, но и само содержательное наполнение данных категорий для групп и представителей различной политической и общественной ориентации. Различными могут быть и наборы этих категорий, и проявления, узуальные, речевые проекции их значений.

Исследование таких систем, в качестве собственной задачи (не столько ради изучения и понимания языка, его развития и эволюции), могло бы способствовать также лучшему восприятию и пониманию семантической – нормативной, апеллятивной, ценностной – стороны той или иной проводимой и реализуемой политики, определяя фазы, потенции, возможные последствия и действительные, а не пропагандируемые и объявляемые, общественные значимости ее воплощения и деяния.

***

Еще один пример подобного рода использования номинативных единиц более или менее устойчивого характера в языке политики в качестве свернутых оценочных высказываний может представлять следующая статья, написанная в 1992 г. и помещенная в сборнике Slavica quinqueecclesiensia IV. 1998. Linguistica. Translatologia. Cultura. Red. Lendvai E., Hajzer L. Pécs 1998, с. 257-267 под измененным названием Семантика узуальной лексемы: модели речевого словоупотребления, структуры типических отношений в языке политики.

Апеллятивы языка политики как имплицитные свернутые высказывания.

Язык политики представляет собой особую функциональную сферу, предметно связанную с той областью общественных отношений, которая управляется идеями воспроизводства (преобразования, оформления, сохранения, упразднения) социальных структур. Иными словами, с идеями коллективного ego относительно себя самого и себя другого – своего alter ego. Изучение процессов, характерных для данной сферы, по самым разным причинам, представляется немаловажным, поскольку дает представление о характере и о типе коммуникативного взаимодействия в условиях как самой этой сферы, так и (шире) речевой среды носителей языка, раскрывая особенности и механизмы их когнитивно-узуальных контактов, процессы понимания и восприятия их и ими.

Есть все основания рассматривать данную область в семиотическом и семантическом отношениях как сферу субъективной модальности коллективного ego, поскольку политика – это прежде всего стремление, идея по достижению цели, в то время как само достижение, т.е. ее реализация, воплощение, на деле лишь средство, а не достижение. Любопытен в этой связи известный трюизм «политика есть искусство возможного» (с подчеркнутым обозначением модальности ирреальности, если понимать сказанное в грамматическом смысле). В этом обращении, видимо, и состоит смысл политики как бесконечно воспроизводящейся сферы субъективной модальности, объективация для которой оборачивается отторжением для себя самой.

Объективирующееся, становясь фактом жизни, фактом общественного бытия, перестает быть предметом только политики. В связи с этим только и следует, очевидно, касаться проблемы собственного, специфического в языке политики, определяя набор характерных для него единиц, выявляя типологические, характеризующие свойства последних.

Свойства эти, обусловливаемые предметно субъективно-модальност­ной природой коллективного ego, представляются отнесенными к сфере волевых, целевых, мотивационных и акциональных проявлений субъекта, к сфере социопсихологии. Язык, опосредующий эту сферу, предстает как язык волевых изъявлений, целеполагания и целевых установок, мотивационных и акциональных структур, – коммуникативность, коммуникативные акты в котором становятся не средством реализации смысла, не существованием («овеществлением») языка, а самим этим смыслом, самой «вещью» и сущностью этого языка.

Если бы не возможность впасть в упрощение, можно было бы утверждать, что предметом, имеющим имя, референтом номинатива для языка и в языке политики выступает коммуникативный акт, снятый, свернутый, имплицитный инвариант коммуникативного взаимодействия предполагаемых субъектов как модель и вместе с тем результат, как суждение или мнение, нередко оценочного характера, имеющее коммуникативно значимый и социально отрегулированный характер, как свернутое высказывание, которому придается (в субъективной модальности) объективированный, статусно устойчивый, «фразеологизованный» и узуальный вид.

Подобное утверждение предполагает, по крайней мере, два необходимых ограничения: 1) оно касается прежде всего того и такого политического языка, предметная область которого, т.е. сама политика, представляет собой не что иное, как серию сменяющихся коммуникативных актов и 2) не все, а только собственные единицы этого политического языка, составляющие его специфику, должны обладать обозначенным свойством как безусловным.

Коль скоро подобная политика существует (в этой связи, по-видимому, необходимо говорить о типе политического воздействия и проявления), существуют, как следствие, соответствующие ей типы политиков и соответствующий им тип политического языка.

Уместно в этой связи вспомнить суждение А. Шлезингера о том, что каждое политическое направление формирует определенное (т.е. свое) «языковое поле», которое объединяет ключевые (т.е. для себя специфические) политические термины и символы (миф) [Schlesinger 1977: 74].

Подобный язык будет представлять собой по преимуществу язык воздействующей, апеллятивной функции, узуальные единицы которого, лексемы и фразеологемы, могут рассматриваться как единицы особые, устроенные, организованные, возможно по собственным структурно-семантическим и смысловым моделям, отражая особый, своей предметной области, характер типических, оценочных отношений. Единицы подобного рода, релевантные для определяемого политического языка, организуемого по апеллятивному типу, могут быть названы, соответственно, апеллятивами.

Под апеллятивами, следовательно, будут пониматься такие номинативы, т.е. имена (в семасиологическом понимании данного слова), референциальность которых имеет смещенный в сторону воздействующей, апеллятивной функции характер. Воздействующая, или апеллятивная, функция, признававшаяся в русскоязычной лингвистике ведущей (наряду с информационной [Костомаров 1971: 30], [Солганик 1976: 10]) для языка средств массовой информации и, тем самым, того языка, той его формы, которую назовем для удобства языком политики – языка по своей коммуникативной направленности являющегося (в средствах массовой информации, другие его сферы во внимание не брались) языком обеспечения целевых, волевых и прочих установок продуцирующего субъекта, модальных по своему существу, – эта их функция в связи с избранным предметом требует уточнения.

Воздействие, представляя собой обращенность, маркированную направленность к адресату, есть, очевидно, не что иное, как сопровождение, или опосредование, коммуникативного акта. Специфика избранного объекта (язык политики обозначенного типа) дает возможность в определении смысла воздействия пойти еще дальше. Воздействие, для такого объекта, предстает не простым опосредованием, оно предстает вторым, снятым, скрытым, свернутым имплицитным высказыванием, иногда ведущим и более значимым, чем высказывание референтное и потому соответствующее структуре номинатива. Высказыванием отраженным, неявно проявленным, но ощутимым в структуре рассматриваемой узуальной лексемы – апеллятива языка политики определенного типа.

В связи с понятиями «высказывание» и «структура» необходимо следующее уточнение. За неимением возможности объяснить обстоятельно свою позицию и скрытый за нею замысел автор вынужден ограничиться уподоблением компонентной структуры слова, его лексического значения, синтаксической структуре высказывания. Референтному придается коммуникативный смысл. Слово (номинатив) в языке политики (и в языке средств массовой информации), ориентированное (идеологически детерминированное [Goffmann 1981]) в сторону специфики функциональной сферы своего обращения, ощутимо обладает и потому может быть рассматриваемо как единица, обладающая признаками коммуникативной природы по существу, т.е. слово равно высказыванию, и, как высказывание, должно иметь подобия структурной схемы и семантической структуры высказывания, тем самым синтаксические его признаки.

Свернутые высказывания, составляющие, таким образом, едва ли не основной, хотя и скрытый, подразумеваемый, не объявляемый, но коммуникативно известный и значимый для представителей данного политического и социального коллектива, носителей данной идеологической формы политического языка, – такие высказывания могут быть рассмотрены, следовательно, с точки зрения своей коммуникативной структуры, и эта структура есть, на деле, не что иное, как предметно-смысловая семантическая структура апеллятива – узуальной единицы данного языка, единицы-носителя апеллятивной функции соответствующих природы и типа, социально-субъектно-оценочной (в смысле социального субъекта) по существу.

Апеллятивы, следовательно, формируют особую область политического лексикона, отражая в первую очередь позицию социального субъекта, их породившего, и тем самым говорящего, их использующего. Выявление же структуры скрытой, имплицитной части апеллятива должно способствовать типологическому определению этой позиции (через модальностный облик упрятанного субъекта оценки), смысл которой (позиции) становится очевидным, однако, лишь при сопоставлении и в соотношении с другими. Оценочность (свойство) и оценка (реализация), в этой связи, также должны рассматриваться в терминах свернутого высказывания.

Рассмотрим для иллюстрации коммуникативной структуры три разнородно устроенных узуальных апеллятива: борьба за власть, новоявленный и бешеные нападки. Исторически данные апеллятивы относятся к периоду резкого политического противостояния, предшествовавшего августу 1991, и отражают, оценочно, состояние представителей власти. Нас они будут интересовать как пример синтаксической организации, пример построения модели узуального словоупотребления с проекцией в ней типических оценочных отношений – модели определенного социально-субъектно-оценочного продуцирующего политические смыслы типа.

Последнее, однако, не означает, что механизм построения моделей другого типа должен быть непременно иным. Различие в организации и построении моделей во многом различие не конструктивно-типологи­ческое, а компонентно-номинативное, на уровне построений структуры механизм может быть идентичен. Выявление типологических признаков в построении узуальной лексемы (фразеологемы) должно быть предметом собственного анализа.

Борьба за власть как апеллятив и узуально-оценочная фразеологема может быть представлена в определении, т.е. дефинитивно, как «состояние активного противостояния претендентов власти, предполагающее разрешение в достижении цели одними в ущерб другим». (Соответственным образом, в избранных дефинитивных терминах, можно определить менее оценочные (не оценочные?) лексемы претендент и власть – как узуальные единицы языка политики, однако их рассмотрение, равно как и рассмотрение самих дефиниций, не входило в поставленную задачу).

Будучи социально маркированной, данная единица способна к привычному сочетанию со словами ожесточенная, всепоглощающая, яростная, бесконечная, губительная для общества, опустошающая души, не знающая меры (границ).

Слова эти, связанные с ней ассоциативно, проявляют смысл той содержащейся в ней субъективно-модальностной установки, которая формирует структуру имплицитного апеллятивно-оценочного высказывания. Апеллятивного – в обращенности к адресату, оценочного – в отношении к агенту борьбы за власть.

Коммуникативная структура узуальной лексемы, единицы-апелляти­ва, таким образом, выявляется на основе знания порождающей кодовой системы, т.е. парадигматически. Составляющими этой структуры представляются маркеры самоцельности (изолятива цели, финального изолятива), всепоглощенности (мотивационного интенсива) и ожесточенности (интенсива акционального изолятива).

Данные маркеры, выявленные на основе массива узуальных лексем языка политики рассматриваемого периода и типа, представляют собой проекцию семантических ценностных категорий в их оценочно-внешнем, адресатно-апеллятивном и манипулятивном аспектах.

Категории интенсива, изолятива и имитатива – усиления, подчеркнутого отсутствия социальной поддержки (отрыва) и несоответствия – оказались ведущими, ключевыми в системе социально-субъектной оценки данного языка.

Отсутствие места не позволяет эксплицировать процедуру. Компоненты выявляемой структуры, как это видно из ее составляющих, имеют отношение к субъективной модальности, рассматриваемой как предметная, референциальная область. Адресатно направленная оценка агенту борьбы за власть дается через акциональное как сферу модального его (агента борьбы) проявления. Мера оценки лежит, таким образом, в плоскости модального установления нормы акционального проявления (референтная, действительная отнесенность, верифицируемая истинность даваемой оценки к языку, как известно, отношения не имеет, это область онтологического, а не языкового знания).

Новоявленный как апеллятив языка политики, его узуальнаялексема, может быть описан дефинитивно следующим образом: «называющий себя некоторым известным именем, имеющим положительную социальную коннотацию, считающий себя таковым, объявляющий себя незаслуженно не тем, что он есть». Данный апеллятив в качестве левого члена сочетается часто с уничижительным этот – этот новоявленный друг народа (мессия, пророк и т.п.), эти новоявленные демократы (благодетели, спасители Отечества и пр.) и ассоциирован со словами явленный (явление Христа) и отъявленный.

Потенциальный валентностный дейксис (вытекающий из постоянства левого члена) придает дополнительный пейоративный характер общему значению всей оценки, проявляющейся в маркерах демонстративности (интенсив имитатива по имени, т.е. номинативного имитатива) и претенциозности (интенсив мотивационного изолятива).

Бешеные нападки можно представить в определении как «крайне активные, направленные и необъективные действия (выступления) агента пропаганды против своего оппонента, имеющие целью политическую его изоляцию (дискредитацию, отстранение)».

Для структуры оценки характерны маркеры акционального интенсива, интенсива финального изолятива (изолятива цели) и мотивационного изолятива. Маркеры образуют структуру, определяющую значение и характер оценки для апеллятива, которую можно представить в виде формулы – подобия структурной схеме в простом предложении: Int.Act. – Int.Isl. – Isl.Mot.

Структурные схемы рассмотренных узуальных лексем борьба за власть и новоявленный будут выглядеть, соответственно, следующим образом: Isl.Fin. – Int.Mot. – Int.Isl.Act. и Int.Imt.Nom. – Int.Isl.Mot. (структуры представлены неразвернуто, порядок компонентов отражает порядок актуальностей, приоритетов смысла).

Обозначенные в схемах семантические категории субъективно-мо­дальностной ролевой оценки – интенсив, изолятив и имитатив, а также референтные определители (дескрипторы) модальностной сферы как предметной области – цели, способности, имя (образ), интересы, мотивы, программа (представления, план), деятельность (ее характер и способ действия) – образуют средства структурного представления апеллятива как высказывания, имеющего коммуникативный характер и могущего быть тем самым исследованным типологически, структурно и семантически в наборе структурных схем и семантических структур собственного политического (идеологически детерминированного) типа речевого и текстового производства. Исследованным и описанным с точки зрения собственной коммуникативной, мотивационной и идеологической природы, в сопоставлении с другими типами политических языков.

В соединении с дефинитивной (референтной) структурой того же апеллятива (номинатива) описываемая структурная схема социально-субъектной оценки может служить основой для семантической типологии языков политики, для словарного описания номинативов и смыслов названных языков. Посредством описания и наборов структурных схем и семантических структур возможно также типологическое представление об апеллятивной речевой деятельности в целом.

Постановка подобных проблем представляется важной как для теории, так и для практики, поскольку понимание и восприятие функциональных проявлений, специфических (и не только) типов текста, порождаемых на языке, позволяет установить внутренние, не всегда явно проявленные и обнаруживаемые механизмы понимания и восприятия когнитивных структур сознания, определяющих нередко во многом характер речевой и коммуникативной деятельности носителей данного языка.

Характер апеллятивной субъектно-модальностной, оценочно заряженной речевой деятельности, проявляющей себя в средствах массовой информации и типологически распределяемой по временным срезам (этапам) позволяет понять и установить закономерности поведения, восприятия и реагирования носителей языка в условиях коммуникативного взаимодействия, способствует лучшему пониманию газетных и публицистических текстов, что дает возможность увидеть тенденции языкового развития в отражении и на примере актуализированных в употреблении речевых узуальных лексем. Те тенденции, которые, при условии системного представления существенных и активных для данного речевого состояния модально-узуальных проекций в их составляющих, имеющих категориальный характер, способны дать более полное и объективное представление о семантическом и коммуникативном типе русского языка в его отношении, скажем, к другим, как родственным, так и неродственным языкам.

***

Время откладывает свой отпечаток, специфическим образом мотивируя и оценивая существующую общественную и политическую действительность. Нижеследующий фрагмент дает возможность, типологизируя, увидеть невидимые и неощутимые явно различия в характере тех приемов и способов, которые, воплощаясь, выражаясь номинативно, имеют смыслом дать оценку, оценить существующее каким-то образом и в необходимом автору, как диспоненту и экспоненту, отношении.

Дата добавления: 2014-11-29