Диалектика функционализма

Когда профессорским тоном говорят о красоте реальных техни­ческих объектов — мысль, которую, думается, намеревался развить Адольф Лоос и которую с тех пор с готовностью повторяют технок­раты, — объекты наделяются именно тем свойством, против которо­го вещный подход в качестве эстетической «иннервации», эстетичес­кого возбудителя, восстает всеми силами. Затрагиваемая здесь красо­та, качество которой определяется такими туманными традиционны­ми категориями, как гармония форм, а то и импонирующая глазу ве­личина, отправляется за счет реальной целесообразности искать свой формальный закон в собственно функциональных постройках, таких, как мосты или промышленные здания. Утверждение, что функцио­нальные строения в силу их верности этому самому формальному закону всегда еще и красивы, носит характер оправдания, словно фун­кциональные строения хотят найти утешение в том, чего им недоста­ет, — признак нечистой совести самой вещной идеологии. Напротив, автономное, функциональное в самом себе произведение искусства хотело бы посредством собственной внутренней телеологии достичь того, что когда-то звалось красотой. Если и целесообразное, и не име­ющее цели искусство, несмотря на все различие между ними, в рав­ной мере используют функционально-вещные подходы в качестве эстетического возбудителя, то красота автономного технологическо-

го произведения искусства становится проблематичной — та красо­та, от которой отказывается ее образец, целесообразно-функциональ­ное строение. Эта красота страдает нефункциональным функциони­рованием. Поскольку у этого функционирования отсутствует внешний terminus ad quem¹, то хиреет и гибнет и термин внутренний; функци­онирование, как деятельность, направленная на пользу «другому», ста­новится излишней, орнаментальной, превращается в самоцель. При этом саботируется даже момент самой функциональности, поднима­ющаяся от низов к вершинам необходимость, ориентирующаяся на то, чего хотят и куда стремятся частные моменты. Громадный ущерб несет то сглаживание напряженности, которым вещное произведение искусства одалживается у функциональных искусств. Во всем этом проявляется несоответствие между функционально оформленным произведением искусства и его нефункциональностью. И все же эс­тетический мимесис в отношении функциональности не отменят ни­какие жалобы, никакие апелляции к субъективно непосредственно­му: эти обращения лишь помогли бы скрыть от глаз то, насколько индивид и его психология перед лицом властвующей над ними обще­ственной объективности превратились в идеологию, — на этот счет у функционально-вещного подхода сложились верные представления. Кризис вещности вовсе не означает сигнал к тому, чтобы заменить ее идеологией человеческой, выродившейся в соглашательство и при­миренчество с реальностью, ставшей коррелятом реально растущей бесчеловечности. Если продумать ситуацию до ее самого горького конца, то следует признать, что функционально-вещный подход об­ращается к варварской дохудожественной стихии. Ведь и в эстети­ческой аллергии, самого высокого сорта аллергии, на китч, орнамент, на все излишнее, чрезмерное, граничащее с роскошью, присутствует элемент варварства, элемент деструктивного, согласно теории Фрей­да, дискомфорта в культуре. Антиномии функционально-вещного подхода подтверждают то место в «Диалектике Просвещения», где говорится о переплетении прогресса и регресса. Варварское — это буквальное. Произведение искусства, полностью подчиненное функ­ционально-вещным установкам, становится в силу своих собствен­ных закономерностей лишь фактом и тем самым перестает существо­вать как явление искусства. Альтернатива, открывающаяся в ходе кри­зиса, состоит в том, чтобы или «выпасть» из искусства, или изменить понятие, определяющее его сущность.

Дата добавления: 2014-12-07