Большой Государственный Герб

Окончательно Большой Государственный Герб был утвержден в 1822 году. Это была сложная композиция. Двуглавый орел располагался на золотом щите, его украшали три короны и лента ордена Андрея Первозванного. На груди орла был изображен Московский герб, в лапах орел держит скипетр и державу. Над щитом разместили шлем Александра Невского, вокруг щита – цепь ордена Святого Андрея, по сторонам щита стояли фигуры архангелов Михаила и Гавриила. Над всей этой композицией нависла золотая сень с императорской короной и надписью: «С нами Бог!». Над сенью виднелась государственная золотая хоругвь с изображением Среднего Герба.

А вокруг всей этой композиции со щитом и сенью размещались девять щитов с гербами царств, присоединенных к России: Казанского (черный дракон), Астраханского (корона с восточным мечом), Польского (с польским белым орлом), Сибирского (два стоящих на задних лапах черных соболя), Херсонеса Таврического (черный византийский двуглавый орел), Грузинского (составленный из частей – гербов Грузии, Иверии, Карталинии, Кабарды, Армении, Черкасских и Горских князей), Великих княжеств Киевского, Владимирского и Новгородского, а также Великого княжества Финляндского и, наконец, Родовой Герб Его Императорского Величества, основу которого составлял герб Романовых (грифон на серебряном поле).

Эта конституция гарантировала всем гражданам России основные гражданские свободы, в том числе свободу от крепостной зависимости.

Иной видел Россию автор «Конституции» и лидер Северного общества Никита Муравьев. Основу государства создавало общероссийское Учредительное собрание, но конституция определяла Россию как конституционную монархию с мощным федеративным устройством по типу США. Вся страна делилась на 15 «держав», высшие органы законодательной власти состояли из Державной думы и нижней – Палаты народных представителей. «Южане» и «северяне» находились в постоянном контакте, хотя обсуждение общей платформы действий тайной организации явно затянулось. Сведения о ее деятельности уже стали просачиваться за пределы круга доверенных лиц и, не без помощи предателей, стали известны властям. Как бы то ни было, междуцарствие декабря 1825 года застигло заговорщиков врасплох.

Петербург александровского времени

После мрачной казарменной обстановки, которую навевало самодержавие Павла I на петербуржцев, после страха быть застигнутым самим государем на улицах города в неуказной одежде, вдруг пришли другие времена, светлые, свободные. Александра I можно было увидеть в ясный день прогуливающимся по Дворцовой набережной. Он вежливо здоровался со знакомыми, уделяя особенное внимание дамам. А уж они старались вовсю. Здесь был настоящий Париж – самые модные наряды и прически.

Все были в восторге от первого петербуржца.

Император Александр, – вспоминала писательница де Сталь, – удостоил меня чести беседовать с собою. Первое, что особенно изумило меня в нем, это было выражение необычайной доброты и величия, которыми озарено его лицо, эти два качества казались нераздельны в нем. В первых же словах, сказанных мне, тронула меня благородная простота, с которой он подходил к великим вопросам, волновавшим Европу… Молодость и внешние преимущества государя наводили на подозрение о легкомыслии его характера, но он вдумчив, как человек, испытавший несчастье.

В начале царствования Александра I город приобрел свои, уже узнаваемые нами прелестные черты. Классицизм в это время вступил в свою высшую, самую роскошную фазу – ампир. При Александре был построен Казанский собор с исполинским изгибом «аллеи» знаменитой колоннады, которая должна была, еще по мысли Павла I, повторять колоннаду собора Святого Петра в Риме. Каждый день все 10 лет строительства (1801–1811) на стройке можно было видеть создателя собора – архитектора Андрея Воронихина. Крепостной графа А. С. Строганова, он был бесконечно благодарен своему хозяину, который не только помог ему, одаренному рабу, получить прекрасное образование в России и за границей, но и дал Воронихину вольную, а потом всегда покровительствовал своему питомцу и обеспечивал его заказами. В 1811 году наградой за Казанский собор для Воронихина стал орден, давший ему потомственное дворянство. Кроме собора до наших дней дошел другой шедевр Воронихина – здание Горного института, а также сооружения в Петергофе и Павловске. Но Казанский собор, лебединая песня умершего в 1814 году архитектора, сразу занял особое место в истории столицы. И хотя восторги по поводу его архитектурных достоинств порой преувеличены (собору все‑таки далеко до грандиозного творения Браманте и Микеланджело в Риме), знаковое, символическое значение Казанского собора необычайно велико. Этот храм, от начала до конца построенный русским архитектором, из местных материалов (олонецкий мрамор, пудожский камень, сердобольский гранит), украшенный скульптурой и живописью таких авторов, как В. И. Демут‑Малиновский, И. П. Прокофьев, И. П. Мартос, С. С. Пименов и др., в годину противостояния вражескому нашествию стал новой национальной святыней, русским Пантеоном. Здесь у иконы Казанской Богоматери мо лились воины, уходившие в поход против Наполеона, сюда привозили трофейные знамена и ключи взятых городов, здесь в 1813 году был похоронен М. И. Кутузов, а потом Б. И. Орловский воздвиг ему и М. Б. Барклаю‑де‑Толли памятники перед фасадом собора.

Ф. Мартенс. Вид Горного института.

У «истока» Невского проспекта Адриан Захаров возвел новое здание Адмиралтейства. Он родился в 1761 году в семье бедного прапорщика и с детства был определен в училище при Академии художеств, ставшей для него, будущего академика, родным домом. Потом он учился в Париже у архитекторов Ж. Ф. Шальгрена и К. Н. Леду, а вернувшись, преподавал в Академии.

Захаров много проектировал и строил. Кроме нескольких весьма посредственных церквей в большинстве своем это были типовые служебные постройки: военные училища, госпитали, казармы, склады. А еще он перестраивал и ремонтировал разные казенные сооружения морского ведомства вроде Гребного порта или маяков на Азовском море. Возможно, мы с трудом отличили бы его от других рядовых архитекторов той поры (Захаров умер в 1811 году), если бы в 1806 году ему не поручили реконструировать здание Адмиралтейства, построенное еще в 1730‑е годы Иваном Коробовым. И тут оказалось, что все прежние «скучные» технические работы Захарова – лишь накопление опыта, лишь «уроки архитектурного сольфеджио», лишь огранка этого истинного бриллианта русского классицизма.

Трудно было конкурировать с гениальным творением Захарова другому великому петербургскому архитектору, Карлу Росси, но он справился с этой задачей и совсем рядом с Адмиралтейством возвел свой шедевр – здание Главного штаба. Итальянец Росси родился в 1775 году в Венеции, но всю свою жизнь прожил в Петербурге, учился у Винченцо Бренны, много работал в Павловске с ним, а также с Кваренги, Камероном, Баженовым. В общем, у него были хорошие учителя! А если к этому добавить законченную Росси в 1806 году Флорентийскую академию, то можно понять истоки его гения.

Сила его чудесного таланта состояла в способности не просто построить одно или два красивых здания рядом, а создать целостный ансамбль, сочетая в нем торжественную имперскую грандиозность с чистотой и ясностью архитектурных идей, изяществом и соразмерностью пропорций, словом, с «точной красотой». Он тонко чувствовал дух имперской столицы, когда задумал объединить стоящие вдоль Дворцовой площади разномастные дома великолепной дугой здания Главного штаба (1819–1829), украсив его гигантской аркой 18‑метровой высоты с горделивой колесницей наверху. Это не просто арка, а триумфальные ворота, посвященные победе 1812 года, причем попутно Росси блестяще решил сложнейшую задачу – соединил Дворцовую площадь с подходящей к ней под углом Большой Морской улицей. По мысли Росси улица, слегка изгибаясь, «вливается» в площадь, пройдя под аркой Главного штаба, – вид, сразу же ставший классическим!

В это же время на стрелке Васильевского острова возвели изумительный по красоте ансамбль с «античным храмом» на подиуме – Биржей работы Тома де Томона, с лестницами и Ростральными колоннами. «Как величественна и красива эта часть города, – восхищался в 1814 году поэт К. Н. Батюшков. – Вот произведение достойного Томона!» Но, спустившись на грешную землю, отметим, что место это было примечательно и расположенным на стрелке портом, обилием прибывающих со всего света судов, которые везли в Петербург разные диковинки. Петербургские гурманы с баснописцем Крыловым во главе часто езживали «на биржу есть устрицы». П. Вяземский писал Пушкину: «То‑то было бы тебе объеденье на бирже: устрицы, сыры, разные сласти». Крылов съедал зараз до 80 устриц – рекорд! Там же можно было послушать голоса тысяч экзотических птиц, клетки с которыми для продажи были расставлены на нескольких этажах огромного здания Биржи…

Заметки на полях

Уму непостижимо, как Захаров сумел создать шедевр несравненного величия и изящной гармонии из обычного промышленного и складского здания длиной почти в полкилометра, как он, не губя постройки Коробова, смог придать ей новый торжественный, праздничный вид, сделать фасад здания немонотонным, живописным. А уж о монументальности огромной и одновременно стройной башни Адмиралтейства, ставшей символом Петербурга, и говорить не приходится. Волшебник Захаров заложил в ее конструкцию помимо гармонии некую магнетическую силу, которая уже два столетия «гонит» наш взгляд от земной суеты Невского проспекта вверх по золотому шпилю к кораблику, к небу, к вечности, к Богу…

Заглянем в источник

При Александре люди стали свидетелями и участниками грандиозных праздников во дворце. Раз в год царь выступал в роли гостеприимного хозяина для жителей столицы. Всюду рассылались приглашения посетить 1 января городской маскарад в Зимнем дворце. В этот день в жилище царя устремлялись толпы принаряженных петербуржцев. В Зимний дворец могли прийти не только дворяне, но, как писал современник, «купцы, мещане, лавочники, ремесленники всякого рода, даже простые бородатые крестьяне и крепостные люди, прилично одетые. Все это теснилось и толкалось вместе с первыми чинами двора, представителями дипломатии и высшего света. Разодетые дамы, в бриллиантах и жемчугах, военные и штатские звездоносцы и вперемежку с ними фраки, сюртуки и кафтаны. Государь и царское семейство, с многочисленною свитою, прохаживаясь из одной залы в другую, иной раз с трудом могли пройти сквозь толпу».

Без преувеличения можно сказать, что в этот день народ был приглашен на угощение в царский дом:

«В залах расставлено было множество буфетов с золотой и серебряной посудой, с прохладительными напитками всякого рода, отличными винами, пивом, медом, квасом, с обилием кушаний всякого рода от самых изысканных до простонародных… Толпа вокруг буфетов сменялась толпою, по мере того, как они опоражнивались и снова наполнялись. На таких ежегодных праздниках иной раз наезжало в Зимний дворец от 25 до 30 тысяч человек. Иностранцы не могли надивиться порядку и приличию толпы, и доверчивости государя к своим подданным, которые с любовью, преданностью и чувством самодовольства теснились вокруг него в течение 5 или 6 часов. Тут не соблюдалось ни малейшего этикета, в то же время никто не злоупотреблял близостью к царской особе».

Ансамбль на Стрелке Васильевского острова, Казанский собор, Адмиралтейство, Главный штаб вместе с другими творениями Росси времен правления Александра I – Елагиным (1824) и Михайловским (1825) дворцами, а также с угловым зданием Публичной библиотеки архитектора Е. Т. Соколова (1801), Конногвардейским манежем Дж. Кваренги (1807), Городской думой Дж. Феррари (1804), наконец, построенным в 1820 году О. Монферраном «Домом со львами» Лобанова‑Ростовского (на этих львах у входа как раз и спасался застигнутый наводнением несчастный Евгений – герой поэмы «Медный всадник» А. С. Пушкина) – все эти сооружения «цветущего классицизма» стали доминантами архитектурного пейзажа Петербурга Александра I.

Надобно расстаться с Петербургом, надобно расстаться на некоторое время, надобно видеть древние столицы: ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите – какое единство! Как все части отвечают целому! Какая красота зданий, какой вкус и в целом какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями. Взгляните на решетку Летнего сада, которая отражается зеленью лип, вязов и дубов! Какая легкость и стройность в ее рисунке!

Так писал поэт Константин Батюшков.

Бурлила и светская жизнь Петербурга.

Общественные удовольствия в Петербурге, стесненные при Павле, оживились с воцарением его преемника… – вспоминал современник. – Процветали комическая опера и водевиль… Плавильщиков играл прекрасно, а между актрисами в трагедиях отличалась Семенова. Частые маскарады чередовались с театральными представлениями, в течение поста ежедневно бывали духовные концерты. Гендель, Моцарт, Гайдн… В летнее время высшее общество не разъезжалось, император Александр жил летом в Каменноостровском дворце, а общество селилось по соседним островам. Устраивались часто общественные гуляния.

Праздник 22 июля в день тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны в Петергофе даже превосходил зимний праздник в Петербурге. При этом роскошным фоном торжества служили сады и парки загородной резиденции. Писатель П. Шаликов в 1805 году так описывал увиденное:

Бесчисленные куртины и аллеи, зеркальные бассейны и каналы, храмы и киоски: все в ярком огне, все в радужных цветах… Прибавьте к этому шум фонтанов и каскад звуков роговой музыки, рассеянные группы гуляющих – и все заставит вас думать, что вы перенесены в жилище богов, угождающих друг друга. Но не все ли равно? Здесь Мария угощает Александра!

Заметки на полях

Без преувеличения можно сказать, что это было непривычное, невиданное в России единение царя и народа, приглашенного в царский дом на царское угощение. Если бы мы жили тогда в Петербурге, то наверняка могли бы, отведав царского угощения, сказать: «И я там был, мед, пиво пил…» Ведь население города не превышало 150 тыс. человек и, таким образом, поднять бокал во здравие государя мог каждый пятый петербуржец!

Праздники династии были всенародными днями отдыха и гуляний, и каждый год весь Петербург, охваченный праздничным возбуждением, ждал 22 июля. За несколько дней до торжеств из города по Петергофской дороге устремлялись тысячи людей: знать в роскошных каретах, дворяне, горожане, простолюдины – кто в чем придется. Журнал 1820‑х годов нам сообщает:

На дрожках теснятся несколько человек и охотно переносят тряску и беспокойство; там, в чухонской фуре, помещается целое семейство с большими запасами провизии всякого рода, и все они терпеливо глотают густую пыль… Сверх того, по обеим сторонам дороги идут многие пешеходы, у которых охота и крепость ног пересиливает легкость кошелька; разносчики разных фруктов и ягод – и те спешат в Петергоф в надежде на барыш и водку. …Пристань представляет тоже оживленную картину, здесь тысячи народу теснятся и спешат попасть на пароход.

Петербуржцы проводили в Петергофе несколько дней – парки были распахнуты для всех. Десятки тысяч людей ночевали прямо на улицах. Теплая, короткая светлая ночь никому не казалась утомительной. Дворяне спали в своих каретах, мещане и крестьяне в повозках, сотни экипажей образовывали настоящие бивуаки. Всюду виднелись жующие лошади, спящие в самых живописных позах люди. Это были мирные полчища, все обстояло на редкость тихо и чинно, без привычного пьянства и мордобоя. После окончания праздника гости так же смирно уезжали в Петербург, жизнь входила в свою обычную колею до следующего лета…

Вечером, после обеда и танцев в Большом дворце начинался маскарад в Нижнем парке, куда допускали всех желающих. Петергофские парки к этому времени преображались: аллеи, фонтаны, каскады, как в XVIII веке, украшались тысячами зажженных плошек и разно цветных ламп. Всюду играли оркестры, толпы гостей в маскарадных костюмах гуляли по аллеям парка, расступаясь перед кавалькадами нарядных всадников и экипажами членов царской семьи.

И. Айвазовский. Вид Большого дворца и Большого каскада.

С восшествием Александра Петербург особенно радостно встречал свое первое столетие. В мае 1803 года в столице шли непрерывные гуляния. Зрители видели в день рождения города, как несметное множество празднично одетого народа наполняло собою все аллеи Летнего сада… на Царицыном лугу стояли балаганы, качели и другие приспособления для всякого рода народных игр. Вечером Летний сад, главные здания на набережной, крепость и небольшой голландский домик Петра Великого… были великолепно иллюминированы. На Неве флотилия из небольших судов императорской эскадры, разубранная флагами, была также ярко освещена, и на палубе одного из этих судов виден был… так называемый «Дедушка русского флота» – ботик, с которого начался русский флот…

Дата добавления: 2014-12-07