И.Н. ПУГАЧЕВА 3 страница

Если бы Христос не воскрес, — говорит апостол Павел, — то напрасна и проповедь наша, тщетна и вера наша. Но Христос вос­крес и совоскресил с Собою все человечество!

Спаситель принес на землю людям совершенную радость. И потому в пасхальную ночь мы слышим в церкви песнопение и сами принимаем участие в этом пении: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».

О даровании людям этой великой радости Он просил Своего Небесного Отца в молитве перед крестными страданиями: «Освяти их истиною Твоею... чтобы они имели в себе радость Мою совер­шенную» (Ин. 17; 13, 17).

И вот, с Воскресением Христа человеку открылся новый мир святости, истины, блаженства.

При Своей земной жизни Спаситель произносил неоднократно драгоценные для верующей души слова: «Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14, 19), «Мир Мой даю вам» (Ин. 14, 27), «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15., 11).

Новая жизнь открылась для человека. Ему дана возможность умереть для греха, чтобы воскреснуть со Христом и с Ним жить.

Апостол Павел в Послании к римлянам говорит: «Если мы со­единены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения... Если мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним».

«Пасха, двери райские нам отверзающая», — поем мы в Пас­хальном каноне.

Не бывает, дорогие мои, радости светлее, чем наша пасхаль­ная радость. Ибо мы радуемся тому, что в Воскресении открылась наша вечная жизнь.

Наша радость пасхальная, это радость о преображении (изме­нении) всей нашей жизни в жизнь нетленную. В стремлении нашем к неумирающему добру, к нетленной красоте.

Мы празднуем ныне совершение величайшего таинства — Воскресения Христова, победу Жизнодавца над смертью! Наш Спа­ситель восторжествовал над злом и тьмою. И потому так ликующе-радостно пасхальное богослужение нашей Православной Церкви.

Верующие ожидали этой торжественной службы, готовя себя к ней'В долгие недели святой четыредесятницы. И естественно, что теперь неизъяснимой радостью наполнены их сердца.

Глубочайший смысл Воскресения Христова в вечной жизни, которую Он даровал всем Своим последователям. И вот уже почти 2000 лет Его последователи неколебимо верят не только в то, что Христос воскрес, но и в свое грядущее воскресение для вечной жизни.

Во время Своей земной жизни Христос Спаситель много раз говорил о Себе как носителе жизни и воскресения. Но тогда эти слова Божественного Учителя были непонятны не только народу, слушавшему Его, но и Его ученикам и апостолам.

Смысл этих слов стал понятен только после Воскресения Христа. Только тогда и апостолы, и ученики Его поняли, что Он действи­тельно Владыка жизни и Победитель смерти. И пошли они с пропо­ведью по всему миру.

Мы, возлюбленные, в эти дни радостно приветствуем друг друга, произнося: «Христос воскресе!» — и будем так приветствовать в течение 40 дней, до дня Вознесения Господня.

Всего два слова! Но это дивные слова, выражающие неколеби­мую веру в отраднейшую для сердца человеческого истину о на­шем бессмертии.

Христос есть Жизнь!

Он много раз говорил о Себе именно как о носителе жизни и воскресения. Как источнике жизни вечной, нескончаемой для тех, кто будет верить в Него.

Христос воскрес! — и да возрадуется душа наша о Господе.

Христос воскрес! — и исчезает страх перед смертью.

Христос воскрес! — и наши сердца наполняются радостной верой, что вслед за Ним воскреснем и мы.

Праздновать Пасху — это значит всем сердцем познать силу и величие Воскресения Христова.

Праздновать Пасху — это значит стать новым человеком.

Праздновать Пасху — это значит всем сердцем и помышлени­ем благодарить и прославлять Бога за неизреченный дар Его — дар воскресения и любви.

И мы с вами в эти дни ликуем и радостно празднуем, восхва­ляя и прославляя подвиг победы Божественной любви.

Христос воскрес!!!

Распахнем же сердца наши навстречу страдавшему и умер­шему и воскресшему нас ради. И Он войдет, и наполнит Собой и Светом Своим жизнь нашу, преобразив наши души.

А мы, в ответ на это, с любовью устремимся за Ним по нашему крестному пути, ибо в конце его несомненно сияет и наше воскресе­ние в жизнь вечную.

Праздновать Пасху — это значит стать новым человеком.

Вот этого спасительного состояния наших душ, возлюбленные, я от всего сердца всем нам желаю!

III. Дискутивно-полемическая речь

Среди многообразных форм речевой деятельности человека спор занимает особое место. Существуют споры научные, политические, юридические, бытовые и др. Для реализации целей хрестоматии в качестве примера был избран научный спор, представляющий со­бой известную специалистам-филологам дискуссию по вопросам стилистики 1954—1955 гг., организованную журналом «Вопросы языкознания» по предложению академика В. В. Виноградова. В этой дискуссии принимали участие выдающиеся ученые: В. В. Виногра­дов, Ю. С. Сорокин, Р. Г. Пиотровский, Р. А. Будагов, И. Р. Гальперин, В. Г. Адмони, Т. И. Сильман, В. Д. Левин, И. С. Ильинская, А. В. Федо­ров, Г. В. Степанов.

Исходным материалом для обсуждения послужил доклад Ю. С. Сорокина «Об основных понятиях стилистики», представ­ленный им на расширенном заседании Ученого совета Института языкознания АН СССР 19—23 июня 1953 г. И хотя на страницах журнала вначале появился не текст доклада, а статья Р. Г. Пиотров­ского «О некоторых стилистических категориях» (ВЯ. 1954. № 1) как отклик на основные положения, выдвигаемые в докладе Ю. С. Соро­кина, в тексте хрестоматии статья Ю. С. Сорокина помещена первой.

Среди основных положений доклада, вызвавших широкое об­суждение специалистов, были следующие:

1. В работах по стилистике не показано, что с каждым из вы­деляемых стилей связаны специфические элементы языка (лекси­ка, фразеология, грамматические формы, синтаксические конструк­ции), «невозможные в других стилях или выступающие в этих дру­гих стилях как инородное тело». На этом основании делался вывод: в современном русском языке не существует стилей как замкнутых жанрово-речевых разновидностей.

2. Решающим для определения того или иного стиля речи яв­ляются принципы соотношения и приемы объединения различных языковых средств в контексте речи.

3. Элементы языка не имеют стилистической закрепленности, а обладают лишь стилистическими возможностями, реализация которых возможна только в контексте; в соответствии с контекст­ным «звучанием» языковой единицы устанавливается ее стилисти­ческая характеристика.

4. Вместо традиционного разделения стилистики как науки на стилистику лингвистическую и литературоведческую предлагалось выделение аналитической и функциональной стилистики, каждой со своими специфическими задачами.

В ходе дискуссии были обсуждены и следующие проблемы: — проблема разграничения стилей языка, с которой связы­вался также вопрос о номенклатуре языковых стилей;

— проблема выделения основных категорий и понятий сти­листики, а также установление сущности понятий «стили языка»и «стили речи»;

— вопрос о существовании принципиальных различий между языковыми стилями и жанрами художественной литературы; ус­тановление линий разграничения и соприкосновения стилистики общенационального языка и стилистики индивидуально-художест­венной речи;

— проблема использования стилистических приемов как ти­пических явлений языка;

— вопрос об отношении стиля произведения или высказыва­ния к языковой и неязыковой сфере.

По мнению В. В. Виноградова, выступившего со статьей «Ито­ги обсуждения вопросов стилистики», дискуссия «дала меньше обоб­щений и выводов, меньше достоверных результатов и доказатель­ных положений, чем предположений и вопросов. Это значит, что, несмотря на ее односторонний и несколько абстрактный характер, несмотря на недостаточную четкость и определенность постановки вопроса о «стилях языка» и «стилях речи», дискуссия будит мысль, порождает новые проблемы, открывает новые стороны в привы­чных и как бы установившихся (а иногда и остановившихся) поня­тиях и толкает на поиски новых путей в разрешении основных вопросов стилистики».

Таким образом, значение этой дискуссии состояло в том, что были определены направления работы исследовательской мысли. Ставилась задача проведения стилистических исследований в об­ласти грамматики, лексикологии, семасиологии разных языков, воз­никала необходимость работ по историческому изучению форм речи, типов языка и стилей в литературных языках. В результате дис­куссии определилась важность создания обобщающих трудов по стилистике национальных художественных литератур, необходи­мость углубленного анализа стиля художественных произведений разных жанров.

Дальнейшее развитие отечественной стилистики во многом было направлено на решение вопросов и проблем, выкристаллизовав­шихся в ходе дискуссии, предлагаемой вниманию читателей.

В хрестоматию материалы дискуссии включены по двум ос­новным соображениям: 1) эта дискуссия представляет собой клас­сический пример спора, направленного на совместное уяснение и решение определенных научных проблем. Фрагменты дискуссии отбирались таким образом, чтобы наглядно показать соблюдение (или несоблюдение) правил ведения корректного спора, в котором за тезисом следует история вопроса, уточнение понятий и терми­нов, а далее доказательство, опровергающее или оправдывающее основной тезис; 2) дискуссия по вопросам стилистики составила важную страницу в истории отечественного языкознания.

Ю. С. Сорокин. К вопросу об основных понятиях стилистики

Вопросы стилистики, т. е. вопросы, касающиеся правил и осо­бенностей целенаправленного использования различных слов и форм общенародного языка в различного рода высказываниях, в речи, имеют острое, актуальное значение. Определение правил и законов языка всегда шло рядом с определением норм употребления тех или иных элементов языка в конкретных речевых контекстах. Нормативная грамматика и стилистика, лексикология, лексикография и стилистика связаны между собой давно и прочно. Еще Ломоносов учил, что грамматика своими правилами должна показать «путь доброй натуре». <...>

<...> Языковая оболочка мысли, как и само содержание мысли, только тогда получают полную силу, когда они органически слиты, когда с естественной необходимостью для выражения определен­ных идей выступают свободно избранные формы словесного выра­жения, единственно в данном случае подходящие для данного со­держания, формы, закономерность выбора которых ясно осознает употребляющий их и остро чувствует тот, к кому обращено выска­зывание. Это предполагает ясное и отчетливое знание стилистичес­ких возможностей различных элементов, из которых складывается. язык, равно как и внимательное, вдумчивое изучение образцов сти-'листически совершенной речи.

Среди работ советских языковедов исследования и статьи по вопросам русской стилистики занимают заметное место. Можно ' сказать, что теоретический интерес к основным вопросам стилис­тики, определение основных понятий ее как особой языковедческой дисциплины, опыты систематического изучения языка и стиля раз­личных произведений литературы относятся прежде всего' к пос­ледним трем десятилетиям. Здесь самое важное место принадле­жит статьям акад. Л. В. Щербы, особенно его статье «Современный русский литературный язык»,² и многочисленным большим и ма­лым исследованиям, монографиям и статьям акад. В. В. Виноградова. Здесь должны быть упомянуты также различные интересные иссле­дования и статьи А. М. Пешковского, Г. О. Винокура, Л. А. Була-ховского, Б. В. Томашевского, В. А. Гофмана, Б. А. Ларина и др. В этих исследованиях были впервые на теоретической основе постав­лены вопросы о задачах стилистики как лингвистической дисцип­лины, об основных целях, задачах, условиях и различных направ-

лениях стилистического исследования; здесь были сделаны попыт­ки определения основных стилистических понятий. Так, в работах акад. Л. В. Щербы и В. В. Виноградова было выдвинуто понятие «стиля языка» как особой системы средств выражения, в то же время представляющей необходимую составную часть общей сис­темы языка при определенном ее историческом состоянии. Две идеи, две формулировки, данные в работах этих исследователей, оказа­лись особенно влиятельными. Эти, во-первых, представление о раз­витом литературном языке как системе концентрических кругов, данное в упомянутой статье Л. В. Щербы. «Русский литературный язык, — согласно этому взгляду, — должен быть представлен в виде концентрических кругов — основного и целого ряда дополни­тельных, каждый из которых должен заключать в себе обозначе-. ния (поскольку они имеются) тех же понятий, что и в основном круге, но с тем или другим дополнительным оттенком, а также обозначения таких понятий, которых нет в основном круге, но ко­торые имеют данный дополнительный оттенок»¹. Нельзя не заме­тить, что в центре стилистических разграничений, производимых акад. Л. В. Щербой в системе литературного языка, находятся си­нонимические соответствия языковых средств, представление о большей или меньшей регулярности синонимических серий слов, выражений, грамматических форм и конструкций.

Другим положением, оказавшим большое влияние на после­дующий ход стилистических исследований, явилось то определе­ние стиля языка, которое характерно для направления исследова­тельской работы акад. В. В. Виноградова в 30—40-х годах и с осо­бенной отчетливостью выражено в его статье «О задачах истории русского литературного языка преимущественно XVII—XIX вв.»: «Стиль языка — это семантически замкнутая, экспрессивно огра­ниченная и целесообразно организованная система средств выра­жения, соответствующая тому или иному жанру литературы или письменности, той или иной сфере общественной деятельности (на­пример, стиль официально-деловой, стиль канцелярский, телеграф­ный и т. п.), той или иной социальной ситуации (например, стиль торжественный, стиль подчеркнуто вежливый и т. п.), тому или иному характеру языковых отношений между разными членами или слоями общества»².

Нетрудно заметить, что, соприкасаясь с представлением Л. В. Щер­бы о стилях как концентрических кругах в языке, определяемых в основном наличием синонимических серий, это определение стиля языка шире; в центре здесь оказывается вопрос о целесообразной организации'речи в зависимости от определенной сферы примене-

ния языка и условий общения. Здесь перекидывается мостик от стилистических категорий как принадлежности индивидуального высказывания к категориям языковым. Поэтому акад. В. В. Вино­градов и высказывает далее в этой же статье характерное убежде­ние, что «построенная по этому принципу история русского литера­турного языка растворит в себе и языковой материал, извлеченный из сочинений отдельных писателей, лишит его индивидуального имени и распределит его по общим семантическим и стилистичес­ким категориям языковой системы»¹.

Таковы важнейшие понятия, которые были положены в свое время в основу стилистического исследования. В ходе этого иссле­дования довольно быстро обнаружились затруднения, которые ос­таются не преодоленными и до настоящего времени. В этом легко убедиться, сопоставив высказывания разных исследователей в раз­ные годы. Затруднение представила прежде всего задача описания стилей языка как определенной системы применительно к состоя­нию современного русского литературного языка. В общей форме эта задача определялась ъ уже цитированной статье акад. В. В. Вино­градова так: «Описать и уяснить систему литературного языка в тот или иной период его истории — это значит: дать полную харак­теристику его звуковой, грамматической и лексико-фразеологичес-кой структуры на основе разнообразного и тщательно обработанно­го материала («литературных текстов»), выделить основные стили литературного языка и определить их иерархию, их семантичес­кий и функциональный вес и соотношение, их взаимодействие и сферы их применения»². Именно эти последние специфические за­дачи и остались до настоящего времени никак не решенными. <...> '.

Почему оказалось таким затруднительным делом охарактери­зовать систему стилей современного русского языка и последова­тельно раскрыть само это общее понятие «стиль языка?» Ведь не было недостатка ни в интересе к этому коренному вопросу стилис­тики, ни в различного рода попытках его разрешения.

Думаю, что причина этого коренится в неправильности поста­новки этого вопроса, точнее говоря — в том, что вопрос о стиле языка часто ставится неисторически, абстрактно. <...>

Было бы полезно критически осветить понятие стиля языка, обратившись к материалам современного русского литературного языка. Настоящая статья и представляет собою попытку такого критического освещения. Она не может ставить целью полное раз­решение этого вопроса; она только пытается проверить, насколько плодотворно и целесообразно декларативное выдвижение на пер­вый план понятия о стиле языка, когда речь идет о таком развитом

литературном языке, каким является современный русский лите­ратурный язык, насколько это понятие теоретически основательно и практически полезно.

Выше мы приводили определение стиля языка, согласно кото­рому он представляет собою семантически замкнутую систему средств выражения, систему экспрессивно ограниченную и целесо­образно организованную. Эти системы, представляющие стили языка, соответствуют, как было сказано, определенному жанру литерату­ры или письменности, определенной сфере общественной деятель­ности, определенной социальной.ситуации, определенному харак­теру языковых отношений между разными членами или слоями общества. Эти особые стили языка в совокупности составляют сис­тему, характеризующую литературный язык в целом.

Нужно сказать, что эти представления в тех или иных вариа­циях повторяются в работах последнего времени, нередко высту­пая здесь в самом упрощенном виде. Так, например, А. И. Ефимов предлагает под термином «стиль языка «(которому он противопо­ставляет «слог» как особенность индивидуального употребления языка) понимать «... жанровую разновидность литературного.язы­ка»¹. Что речь при этом идет прежде всего о приуроченности опре­деленных стилей языка к определенным жанрам литературы, ясно хотя бы из следующего замечания: «Своеобразие слога, например, баснописца определяется не только характером самого литератур­ного жанра басен, содержанием и идейной направленностью его творчества, но и тем, что этому жанру соответствует выработав­шийся в литературном языке определенный стиль языка»².

Усложненную вариацию в этом же роде находим в статье Э. Г. Ри-зель о проблеме стиля. Здесь за первым рядом таких стилей языка, как, например, стиль художественной литературы, публицистики, прессы, научной литературы, следует другой ряд, подчиненный пер­вому и представляющий разновидности этих основных стилей. Так, например, разновидностями стиля художественной литературы при­знаются стиль поэзии, стиль прозы, стиль драмы. Внутри этих свое­го рода «подстилей» являются еще более частные стили. <...>

Четырьмя стилями, приуроченными к определенным жанрам литературы или письменности, ограничивается проф. А. Н. Гвоздев в своих «Очерках по стилистике». Это — научный стиль с примыкаю­щим к нему деловым, стиль художественной речи и публицистичес­кий стиль как важнейшие элементы книжного стиля. В. Д. Левин, принимая как особые стили языка стили публицистический, науч­ный и официально-деловой, не согласен с выделением на равных с ними правах стиля художественной литературы.

Мы помним, что, с другой стороны, стили языка рассматрива­ются как система определенных средств выражения, определен­ных элементов языка. Для каждого из них должны быть характер­ны определенные слова и выражения, формы, конструкции, не ха­рактерные для других стилей языка. Это — важнейшая сторона дела; в ней заключено основание для выделения всех этих разно­видностей как стилей языка.

Но оправдывают ли это положение факты современного язы­кового употребления? Как будто бы не оправдывают. Во всяком случае, пока никому не удавалось показать, что с каждым из этих стилей связаны специфические элементы языка, особые элементы его словаря и фразеологии, особые формы и конструкции, невоз­можные в других стилях или выступающие в этих других стилях как инородное тело.

Очень показателен данный в «Очерках по стилистике» А. Н. Гвоз­дева перечень стилей языка, сопровождаемый краткой их характе­ристикой: «Научный стиль, основное назначение которого — давать точное, систематическое изложение научных вопросов; в нем ос­новное внимание привлечено к логической стороне излагаемого, поэтому иногда этот стиль обозначает как стиль интеллектуальной речи. К нему примыкает строго-деловой стиль законов, инструк­ций, уставов, деловой переписки, протоколов и т. д., в котором так­же господствуют интеллектуальные элементы языка (?); 2) стиль художественной речи, для которой типично стремление к яркости, образности, экспрессии речи: он включает большое число разно­видностей (?); 3) публицистический стиль — стиль агитации и про­паганды; его цель — убеждать массы, давать им лозунги для борь­бы, организовать и вести их к победе. Этот стиль, в связи с такими задачами, широко пользуется как средствами интеллектуальной, так и средствами экспрессивной речи»¹.

Не вдаваясь в критику многих частных противоречий и дву­смысленностей в этих формулировках, отметим главное. В этой характеристике нет и намека на языковую специфику указанных стилей, она покоится на самом общем определении особых задач каждой из указанных разновидностей речи. Но могут ли в таком случае эти разновидности рассматриваться как особые стили язы­ка? С другой стороны, можно ли отказать художественной литера­туре в интеллектуальных элементах языка, если только под ними понимаются прямые, лишенные экспрессивной окраски обозначе­ния понятий; и распадается ли научный стиль, теряет ли он точ­ность и систематичность в изложении научных вопросов при ис­пользовании в нем средств экспрессивной речи?

Всего страннее то, что всем этим разновидностям книжной речи противопоставляется стиль разговорной речи, в котором выделяет­ся, в свою очередь, просторечный стиль. Но как тогда быть со ст.и-

лем художественной речи, который никак не может уместиться в рамки речи книжной, если ее понимать как противоположность раз­говорной? Как быть, например, со стилистическими особенностями драмы, со стилистическими особенностями диалогов в различных жанрах художественной литературы? Что касается стиля просто­речного, который, по утверждению А. Н. Гвоздева, выражается в отступлениях от принятых норм общения, в допущении языковых элементов, имеющих экспрессивную окраску грубоватости, то этот стиль, поскольку речь идет об особых языковых средствах, оказы­вается возможным в различных жанровых разновидностях речи. Можно ли, например, заказать стилю художественной речи или публицистическому стилю или даже научному стилю пользоваться в необходимых случаях этими элементами, имеющими экспрессив­ную окраску грубоватости?

<...> Дело в том, что в развитом национальном языке, как, на­пример, в современном русском литературном языке, и нет таких замкнутых жанрово-речевых разновидностей. И художественная литература, и публицистика, и научная литература представляют сейчас столь развитые области человеческой деятельности, имею­щие такое большое количество разнообразных задач, касающиеся столь различных сторон действительности и в таких различных аспектах, что ограничить их стиль какими бы то ни было изолиро­ванными элементами языка нет никакой возможности. В любой сфере общественной деятельности, в любом жанре литературы или пись­менности мы можем пользоваться и практически пользуемся раз­личными средствами, которые предоставляет нам общенародный язык. Выбираем мы те или иные средства в каждом отдельном слу­чае, исходя не из отвлеченных требований жанра, а учитывая кон­кретное содержание и назначение речи. Этот выбор определяется отношением пользующихся языком людей к данному содержанию, их всякий раз конкретными представлениями о назначении, функ­ции данной речи. Вот почему правильнее было бы говорить не о публицистическом, литературно-художественном, научном'и т. д. стиле языка, а о различных принципах выбора, отбора и объедине­ния слов в художественно-литературных, публицистических, на­учных произведениях данной эпохи. Или иначе говоря: если и вы­двигать общие понятия литературно-художественного, публицис­тического, научного стиля, то нужно помнить, что они выходят за рамки собственно языковые, что с точки зрения языковой они обна­руживают исключительное разнообразие и изменчивость.

Думаю, что это не требует особых доказательств в отношении художественной литературы, в которой широта, свобода объедине­ния, разнообразие и многообразие применяемых языковых средств, проявившиеся уже в пору расцвета русской реалистической лите­ратуры со времен Пушкина и Гоголя, общеизвестны. Наиболее це­лесообразным было бы остановиться на этом вопросе применитель­но к так называемому научному стилю. В самом деле, в отношении выбора и подбора языковых средств он представляется с первого

взгляда наиболее обособленным. Говорят, что научный стиль ха­рактеризуется подбором особых слов и выражений — специальной терминологии, логических или «интеллектуальных элементов язы­ка» (вспомним характеристику А. Н. Гвоздева). Конечно, верно то, что излбжение вопросов науки невозможно без разработанной сис­темы специальных терминов. Но наличие специальных терминов само по себе не может еще составить характеристики научного сти­ля. С одной стороны, употребление научной терминологии далеко выходит за рамки только научной литературы. С другой стороны, было бы крайним упрощением представлять дело так, что науч­ность освещения вопроса определяется только употреблением осо­бой специальной терминологии.

Верно, далее, и то, что основное внимание при научном спосо­бе изложения привлечено к логической стороне излагаемого. Но разве логическая стройность изложения не является общим его достоинством? Более определенной была бы чисто негативная ха­рактеристика научного сподоба изложения, т. е. указание на то, что в научных произведениях, как и в любых чисто деловых докумен­тах, не является существенной забота об образном применении слова, об украшении слога. Но, во-первых, отсутствие образности и забо­ты о красоте и изяществе изложения вовсе не есть обязательная принадлежность слога научных произведений. А во-вторых, эта особенность опять-таки не укладывается в рамки чисто языковых категорий.

Научный характер изложения определяется прежде всего со­держанием речи, ее общей направленностью, характером и типами связи понятий, последовательностью в ходе изложения мысли, а вовсе не абстрактными нормами отбора языковых средств. Истинно научное изложение не замыкается в рамки каких-то особых форм речи. Оно может быть столь же разнообразно и изменчиво, как и изложение чисто художественное.

<...> В развитом национальном литературном языке (с харак­терным для него многообразием выразительных средств и с воз­можностями извлекать из многих слов и выражений различные тональности) возвышенный, риторический (ораторский), снижен­ный и т. п. стили речи также определяются не только (и, может быть, не столько) выбором каких-то особых, изолированных, специ­фических средств, слов, грамматических форм и синтаксических конструкций. В современном русском языке сравнительно мало та­ких слов и выражений, которые могли бы быть приурочены только к одному из таких стилей речи. Возвышенный, сниженный и т. п. стили речи не исключают употребления слов и выражений различ­ной стилистической окраски. Решающим для характеристики того или иного стиля речи являются принципы соотношения и приемы объединения различных языковых средств в контексте речи.

<...> Еще Пушкин и Гоголь показали, что наряду с употребле­нием традиционно закрепленных за старыми стилями языка средств в разнообразных стилистических целях могут применяться такие

средства, которые были ранее прикреплены к совсем другим раз­новидностям речи. Ср. в этом отношении сложность языкового со­става известных патетических мест из лирических отступлений в «Мертвых душах» Гоголя. '

К каким же выводам можно прийти на основании всех пред­шествующих рассуждений? В современном языке, со времен Пуш­кина, окончательно подорвавшего и разрушившего авторитет дей­ствительно существовавших разобщенных, замкнутых и система­тически организованных стилей литературного языка XVIII в., не существует различных обособленных стилей, какой-либо системы концентрических кругов, замкнутых и лишь частично соприкасаю­щихся, иерархически соподчиненных. Что же тогда есть в языке с точки зрения стилистической? Что позволяет в разных случаях, в разных условиях речи выражать по-разному сходные понятия? В языке с его обширным и разнообразным кругом слов, выражений, форм, конструкций мы имеем лишь определенные стилистические возможности, которые могут быть очень различно реализованы в той или иной разновидности речи, в том или ином контексте выска­зывания. Понятно, что эти возможности, предоставляемые языком, могут быть очень разного порядка. В одном случае это будут слова и формы, которые мы могли бы традиционно обозначить как «ней­тральные». Они действительно нейтральны или, если можно так сказать, безразличны к стилю, т. е. могут выступать в различных по своему стилистическому характеру высказываниях и, в зависи­мости от обстоятельств, от всего контекстового окружения, полу­чать ту или иную окраску. Таких слов, выражений, форм слов и конструкций в языке много, они, без сомнения, составляют основ­ную массу его средств. Что мы можем сказать, например, о словах основного словарного фонда, имея в виду их основные, прямые зна­чения, являющиеся устойчивым, обычным для общенародного язы­ка обозначением различных понятий и предметов? Такие слова, как вода, камень, идти и ходить, белый, острый, напрасно, этот и многие другие, действительно безразличны к стилю высказыва­ния. Но само собою понятно, что говорящий не может быть безразли­чен к выбору слов. При определении стилистического характера речи, ее направленности мы не можем игнорировать важнейшего вопроса: прибегает ли говорящий или пишущий к этим обычным, простым и «нейтральным» словам или избегает их, заменяя их возможными синонимическими словами или оборотами, хотя в данном случае было бы необходимо и естественно употребить именно эти простые слова. Разве не характерно стремление Пушкина в борьбе с перифрасти­ческой и жаргонной манерой выражения опереться, как на важней­ший элемент стиля, на эти простые, обычные слова? <...>

Дата добавления: 2014-12-27