Никколо Макиавелли. Государь 9 страница

возвеличить нового государя, которому признание нужней, чем наследному,--

сама насылает ему врагов и принуждает вступить с ними в схватку для того,

чтобы, одолев их, он по подставленной ими лестнице поднялся как можно выше.

Однако многие полагают, что мудрый государь и сам должен, когда позволяют

обстоятельства, искусно создавать себе врагов, чтобы, одержав над ними верх,

явиться в еще большем величии.

Нередко государи, особенно новые, со временем убеждаются в том, что

более преданные и полезные для них люди -- это те, кому они поначалу не

доверяли. Пандольфо Петруччи, властитель Сиены, правил своим государством,

опираясь более на тех, в ком раньше сомневался, нежели на всех прочих. Но

тут нельзя говорить отвлеченно, ибо все меняется в зависимости от

обстоятельств. Скажу лишь, что расположением тех, кто поначалу был врагом

государя, ничего не стоит заручиться в том случае, если им для сохранения

своего положения требуется его покровительство. И они тем ревностнее будет

служить государю, что захотят делами доказать превратность прежнего о них

мнения. Таким образом они всегда окажутся полезнее для государя, нежели те,

кто, будучи уверен в его благоволении, чрезмерно печется о своем благе.

И так как этого требует обсуждаемый предмет, то я желал бы напомнить

государям, пришедшим к власти с помощью части граждан, что следует

вдумываться в побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что дело не

в личной приверженности, а в недовольстве прежним правлением, то удержать их

дружбу будет крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей невозможно. Если

на примерах из древности и современной жизни мы попытаемся понять причину

этого, то увидим, что всегда гораздо легче приобрести дружбу тех, кто был

доволен прежней властью и потому враждебно встретил нового государя, нежели

сохранить дружбу тех, кто был недоволен прежней властью и потому

содействовал перевороту.

Издавна государи ради упрочения своей власти возводят крепости, дабы

ими, точно уздою и поводьями, сдерживать тех, кто замышляет крамолу, а также

дабы располагать надежным убежищем на случай внезапного нападения врага.

Могу похвалить этот ведущийся издавна обычай. Однако в нашей памяти мессер

Николо Вителли приказал срыть две крепости в Читта ди Кастелло, чтобы

удержать в своих руках город. Гвидо Убальдо, вернувшись в свои владения,

откуда его изгнал Чезаре Борджа, разрушил до основания все крепости этого

края, рассудив, что так ему будет легче удержать государство. Семейство

Бентивольи, вернувшись в Болонью, поступило подобным же образом. Из чего

следует, что полезны крепости или нет -- зависит от обстоятельств, и если в

одном случае они во благо, то в другом случае они во вред. Разъясню

подробнее: тем государям, которые больше боятся народа, нежели внешних

врагов, крепости полезны; а тем из них, кто больше боится внешних врагов,

чем народа, крепости не нужны. Так семейству Сфорца замок в Милане,

построенный герцогом Франческо Сфорца, нанес большой урон, нежели все

беспорядки, случившиеся в государстве. Поэтому лучшая из всех крепостей --

не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты

ненавистен народу, ибо когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда

явятся чужеземцы. В наши дни от крепостей никому не было пользы, кроме разве

графини Форли, после смерти ее супруга, графа Джироламо; благодаря замку ей

удалось укрыться от восставшего народа, дождаться помощи из Милана и

возвратиться к власти; время же было такое, что никто со стороны не мог

оказать поддержку народу; но в последствии и ей не помогли крепости, когда

ее замок осадил Чезаре Борджа и враждебный ей народ примкнул к чужеземцам.

Так что для нее было бы куда надежнее, и тогда и раньше, не возводить

крепости, а постараться не возбудить ненависти народа.

Итак, по рассмотрении всего сказанного выше, я одобрю и тех, кто строит

крепости, и тех, кто их не строит, но осужу всякого, кто, полагаясь на

крепости, не озабочен тем, что ненавистен народу.

ГЛАВА XXI

КАК НАДЛЕЖИТ ПОСТУПАТЬ ГОСУДАРЮ, ЧТОБЫ ЕГО ПОЧИТАЛИ

Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные

предприятия и необычайные поступки. Из нынешних правителей сошлюсь на

Фердинанда Арагонского, короля Испании. Его можно было бы назвать новым

государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и блеску первым королем

христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые

поражают воображение. Основанием его могущества послужила война за Гренаду,

предпринятая вскоре после вступления на престол. Прежде всего, он начал

войну, когда внутри страны было тихо, не опасаясь, что ему помешают, и увлек

ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной, забыли о смутах; он

же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и

подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви

и народа и, пока длилась война, построил армию, которая впоследствии создала

ему славу. После этого, замыслив еще более значительные предприятия, он,

действуя опять-таки как защитник религии, сотворил.благочестивую

жестокость: изгнал марранов и очистил от них королевство, -- трудно

представить себе более безжалостный и в то же время более необычайный

поступок. Под тем же предлогом он захватил земли в Африке, провел кампанию в

Италии и, наконец, вступил в войну с Францией. Так он обдумывал и

осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении

подданных, поглощенно следивших за ходом событий. И все эти предприятия так

вытекали одно из другого, что некогда было замыслить 'что-либо против самого

государя.

Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри

государства, подобные тем, которые приписываются мессеру Бернабо да Милано,

иначе говоря, когда кто-либо совершает что-либо значительное в гражданской

жизни, дурное или хорошее, то его полезно награждать или карать таким

образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для государя

-- постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека,

наделенного умом выдающимся.

Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или

другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого --

это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей

вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо

опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно

вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь

добычей победителя к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого

не сможешь получить защиты: победитель отвергнет союзника, бросившего его в

несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с

оружием в руках разделить его участь. Антиох, которого этолийцы призвали в

Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам, союзникам

римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне, напротив,

убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали

совет, легат Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легат говорил

так: "Quod autem isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum

rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoris eritis".

[Что до решения, которое предлагается вам как наилучшее и наивыгоднейшее для

вашего государства, а именно не вмешиваться в войну, то нет для вас ничего

худшего, ибо, приняв это решение, без награды и без чести станете добычей

победителя (лат.)].

И всегда недруг призывает отойти в сторону, тогда как друг зовет

открыто выступить за него с оружием в руках. Нерешительные государи, как

правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и,

как правило, это приводит их к крушению.

Зато если ты бесстрашно примешь сторону одного из воюющих и твой

союзник одержит победу, то, как бы ни был он могуществен и как бы ты от него

ни зависел, он обязан тебе -- люди же не настолько бесчестны, чтобы нанести

удар союзнику, выказав столь явную неблагодарность. Кроме того, победа

никогда не бывает полной в такой степени, чтобы победитель мог ни с чем не

считаться и в особенности -- мог попрать справедливость. Если же тот, чью

сторону ты принял, проиграет войну, он примет тебя к себе и, пока сможет,

будет тебе помогать, так что ты станешь собратом по несчастью тому, чье

счастье, возможно, еще возродится.

Во втором случае, когда ни одного из воюющих не приходится опасаться,

примкнуть к тому или к другому еще более благоразумно. Ибо с помощью одного

ты разгромишь другого, хотя тому, будь он умнее, следовало бы спасать, а не

губить противника, а после победы ты подчинишь союзника своей власти, он же

благодаря твоей поддержке неминуемо одержит победу.

Здесь уместно заметить, что лучше избегать союза с теми, кто сильнее

тебя, если к этому не понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в

случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны

остерегаться попадать в зависимость к другим государям. Венецианцы, к

примеру, вступили в союз с Францией против Миланского герцога, когда могли

этого избежать, следствием чего и явилось их крушение. Но если нет

возможности уклониться от союза, как обстояло дело у флорентийцев, когда

папа и Испания двинули войска на Ломбардию, то государь должен вступить в

войну, чему причины я указал выше. Не стоит лишь надеяться на то, что можно

принять безошибочное решение, наоборот, следует заранее примириться с тем,

что всякое решение сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной

неприятности, попадаешь в другую. Однако в том и состоит мудрость, чтобы,

взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо.

Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать

одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо ремесле или

искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле,

земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь,

что эти владения у них отнимут, другие -- открывали торговлю, не опасаясь,

что их разорят налогами; более того, он должен располагать наградами для

тех, кто заботится об украшении города или государства. Он должен также

занимать народ празднествами и зрелищами в подходящее для этого время года.

Уважая цехи, или трибы, на которые разделен всякий город, государь должен

участвовать иногда в их собраниях и являть собой пример щедрости и

великодушия, но при этом твердо блюсти свое достоинство и величие, каковые

должны присутствовать в каждом его поступке.

ГЛАВА XXII

О СОВЕТНИКАХ ГОСУДАРЕЙ

Немалую важность имеет для государя выбор советников, а каковы они

будут, хороши или плохи,-- зависит от благоразумия государей. Об уме

правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если

это люди преданные н способные, то можно всегда быть уверенным в его

мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность.

Если же они не таковы, то и о государе заключат соответственно, ибо первую

оплошность он уже совершил, выбрав плохих помощников. Из тех, кто знал

мессера Антонио да Венафро, помощника Пандольфо Петруччо, правителя Сиены,

никто не усомнился бы в достоинствах и самого Пандольфо, выбравшего себе

такого помощника.

Ибо умы бывают трех родов: один все постигает сам; другой может понять

то, что постиг первый; третий -- сам ничего не постигает и постигнутого

другим понять не может. Первый ум -- выдающийся, второй -- значительный,

третий -- негодный. Из сказанного неопровержимо следует, что ум Пандольфо

был если не первого, то второго рода. Ибо когда человек способен распознать

добро и зло в делах и в речах людей, то, не будучи сам особо

изобретательным, он сумеет отличить дурное от доброго в советах своих

помощников и за доброе вознаградит, а за дурное -- взыщет; да и помощники

его не понадеются обмануть государя и будут добросовестно ему служить.

Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит помощник. Если он

больше заботится о себе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды,

он никогда не будет хорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на него

положиться. Ибо министр, в чьих руках дела государства, обязан думать не о

себе, а о государе, и не являться к нему ни с чем, что не относится до

государя. Но и государь со своей стороны должен стараться удержать

преданность своего министра, воздавая ему по заслугам, умножая его

состояние, привязывая его к себе узами благодарности, разделяя с ним

обязанности и почести, чтобы тот видел, что государь не может без него

обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств и почестей, не возжелал новых

богатств и почестей, а также чтобы, занимая разнообразные должности, убоялся

переворотов. Когда государь и его министр обоюдно ведут себя таким образом,

они могут быть друг в друге уверены, когда же они ведут себя иначе, это

плохо кончается либо для одного, либо для другого.

ГЛАВА XXIII

КАК ИЗБЕЖАТЬ ЛЬСТЕЦОВ

Я хочу коснуться еще одного важного обстоятельства, а именно одной

слабости, от которой трудно уберечься правителям, если их не отличает особая

мудрость и знание людей. Я имею в виду лесть и льстецов, которых во

множестве приходится видеть при дворах государей, ибо люди так тщеславны и

так обольщаются на свой счет, что с трудом могут уберечься от этой напасти.

Но беда еще и в том. что когда государь пытается искоренить лесть, он

рискует навлечь на себя презрение. Ибо нет другого способа оградить себя от

лести, как внушив людям, что, если они выскажут тебе всю правду, ты не

будешь на них в обиде, но когда каждый сможет говорить тебе правду, тебе

перестанут оказывать должное почтение.

Поэтому благоразумный государь должен избрать третий путь, а именно:

отличив нескольких мудрых людей, им одним предоставить право высказывать

все, что они думают, но только о том, что ты сам спрашиваешь и ни о чем

больше; однако спрашивать надо обо всем и выслушивать ответы, решение же

принимать самому и по своему усмотрению. На советах с каждым из советников

надо вести себя так, чтобы все знали, что чем безбоязненнее они выскажутся,

тем более угодят государю; но вне их никого не слушать, а прямо идти к

намеченной цели и твердо держаться принятого решения. Кто действует иначе,

тот либо поддается лести, либо, выслушивая разноречивые советы, часто меняет

свое мнение, чем вызывает неуважение подданных.

Сошлюсь на один современный пример. Отец Лука, доверенное лицо

императора Максимилиана, говоря о его величестве, заметил, что тот ни у кого

совета не просит, но по-своему тоже не поступает именно оттого, что его

образ действий противоположен описанному выше. Ибо император человек

скрытный, намерений своих никому не поверяет, совета на их счет не

спрашивает. Но когда по мере осуществления они выходят наружу, то те, кто

его окружают, начинают их оспаривать, и государь, как человек слабый, от них

отступается. Поэтому начатое сегодня назавтра отменяется, и никогда нельзя

понять, чего желает и что намерен предпринять император, и нельзя положиться

на его решение.

Таким образом, государь всегда должен советоваться с другими, но только

когда он того желает, а не когда того желают другие; и он должен осаживать

всякого, кто вздумает, непрошеный, подавать ему советы. Однако сам он должен

широко обо всем спрашивать, о спрошенном терпеливо выслушивать правдивые

ответы и, более того, проявлять беспокойство, замечая, что кто-либо

почему-либо опасается творить ему правду. Многие полагают, что кое-кто из

государей, слывущих мудрыми, славой своей обязаны не себе самим, а добрым

советам своих приближенных, но мнение это ошибочно. Ибо правило, не знающее

исключений, гласит: государю, который сам не обладает мудростью, бесполезно

давать благие советы, если только такой государь случайно не доверится

мудрому| советнику, который будет принимать за него все решения. Но хотя

подобное положение и возможно, ему скоро пришел бы конец, ибо советник сам

сделался бы государем. Когда же у государя не один советник, то, не обладая

мудростью, он не сможет примирить разноречивые мнения; кроме того, каждый из

советников будет думать лишь о собственном благе, а государь этого не

разглядит и не примет меры. Других же советников не бывает, ибо люди всегда

дурны, пока их не принудит к добру необходимость. Отсюда можно заключить,

что добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудрости государей, а не

мудрость государей родится из добрых советов.

ГЛАВА XXIV

ПОЧЕМУ ГОСУДАРИ ИТАЛИИ ЛИШИЛИСЬ СВОИХ ГОСУДАРСТВ

Если новый государь разумно следует названным правилам, он скоро

утвердится в государстве и почувствует себя в нем прочнее и увереннее, чем

если бы получил власть по наследству. Ибо новый государь вызывает большее

любопытство, чем наследный правитель, и если действия его исполнены

доблести, они куда больше захватывают и привлекают людей, чем древность

рода. Ведь люди гораздо больше заняты сегодняшним днем, чем вчерашним, и

если в настоящем обретают благо, то довольствуются им и не ищут другого;

более того, они горой станут за нового государя, если сам он будет

действовать надлежащим образом. И двойную славу стяжает тот, кто создаст

государство и укрепит его хорошими законами, хорошими союзниками, хорошим

войском и добрыми примерами; так же как двойным позором покроет себя тот;

кто, будучи рожден государем, по неразумию лишится власти.

Если мы обратимся к тем государям Италии, которые утратили власть,

таким, как король Неаполитанский, герцог Миланский и другие, то мы увидим,

что наиболее уязвимым их местом было войско, чему причины подробно изложены

выше. Кроме того, некоторые из них либо враждовали с народом, либо,

расположив к себе народ, не умели обезопасить себя со стороны знати. Ибо

там, где нет подобных изъянов, государь не может утратить власть, если имеет

достаточно сил, чтобы выставить войско. Филипп Македонский, не отец

Александра Великого, а тот, что был разбит Титом Квинцием, имел небольшое

государство по сравнению с теми великими, что на него напали,-- Римом и

Грецией, но, будучи воином, а также умея расположить к себе народ и

обезопасить себя от знати, он выдержал многолетнюю войну против римлян и

греков и хотя потерял под конец несколько городов, зато сохранил за собой

царство.

Так что пусть те из наших, государей, кто, властвуя много лет, лишился

своих государств, пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость. В

спокойное время они не предусмотрели возможных бед -- по общему всем людям

недостатку в затишье не думать о буре, -- когда же настали тяжелые времена,

они предпочли бежать, а не обороняться, понадеявшись на то, что подданные,

раздраженные бесчинством победителей, призовут их обратно. Если нет другого

выхода, хорош и такой, плохо лишь отказываться ради него от всех прочих,

точно так же как не стоит падать, полагаясь на то, что тебя поднимут. Даже

если тебя и выручат из беды, это небезопасно для тебя, так как ты окажешься

в положении зависимом и унизительном. А только те способы защиты хороши,

основательны и надежны, которые зависят от тебя самого и от твоей доблести

ГЛАВА XXV

КАКОВА ВЛАСТЬ СУДЬБЫ НАД ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ И КАК МОЖНО ЕЙ ПРОТИВОСТОЯТЬ

Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в

мире правят судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и

даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем

утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим жребием. Особенно

многие уверовали в это за последние годы, когда на наших глазах происходят

перемены столь внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается

перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о

происходящем.

И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что,

может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же

половину, или около того, она предоставляет самим людям. Я уподобил бы

судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит

деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь,

все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так,--

разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то

есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо

устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?

То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не

служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных

против нее заграждений. Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным

бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где

нет ни плотин, ни заграждений. А ведь если бы она была защищена доблестью,

как Германия, Испания и Франция, этот разлив мог бы не наступить или по

крайней мере не причинить столь значительных разрушений. Этим, я полагаю,

сказано достаточно о противостоянии судьбе вообще.

Что же касается, в частности, государей, то нам приходится видеть, как

некоторые из них, еще вчера благоденствовавшие, сегодня лишаются власти,

хотя, как кажется, не изменился ни весь склад их характера, ни какое-либо

отдельное свойство. Объясняется это, я полагаю, теми причинами, которые были

подробно разобраны выше, а именно тем, что если государь всецело полагается

на судьбу, он не может выстоять против ее ударов. Я думаю также, что

сохраняют благополучие те, чей образ действий отвечает особенностям времени,

и утрачивают благополучие те, чей образ действий не отвечает своему времени.

Ибо мы видим, что люди действуют по-разному, пытаясь достичь цели,

которую каждый ставит перед собой, то есть богатства и славы: один действует

осторожностью, другой натиском; один -- силой, другой -- искусством; один --

терпением, другой -- противоположным способом, и каждого его способ может

привести к цели. Но иной раз мы видим, что хотя оба действовали одинаково,

например, осторожностью, только один из двоих добился успеха, и наоборот,

хотя каждый действовал по-своему: один осторожностью, другой натиском,-- оба

в равной мере добились успеха. Зависит же это именно от того, что один образ

действий совпадает с особенностями времени, а другой -- не совпадает.

Поэтому бывает так, что двое, действуя по-разному, одинаково добиваются

успеха, а бывает так, что двое действуют одинаково, но только один из них

достигает цели.

От того же зависят и превратности благополучия: пока для того, кто

действует осторожностью и терпением, время и обстоятельства складываются

благоприятно, он процветает, но стоит времени и обстоятельствам

перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо он не переменил своего

образа действий. И нет людей, которые умели бы к этому приспособиться, как

бы они ни были благоразумны. Во-первых, берут верх природные склонности,

во-вторых, человек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до

того времени неизменно преуспевал. Вот почему осторожный государь, когда

настает время применить натиск; не умеет этого сделать и оттого гибнет, а

если бы его характер менялся в лад с временем и обстоятельствами,

благополучие его было бы постоянно.

Папа Юлий всегда шел напролом, время же и обстоятельства

благоприятствовали такому образу действий, и потому он каждый раз добивался

успеха. Вспомните его первое предприятие -- захват Болоньи, еще при жизни

мессера Джованни Бентивольи. Венецианцы были против, король Испании тоже, с

Францией еще велись об этом переговоры, но папа сам выступил в поход, с

обычной для него неукротимостью и напором. И никто этому не

воспрепятствовал, венецианцы -- от страха, Испания -- надеясь воссоединить

под своей властью Неаполитанское королевство; уступил и французский король,

так как, видя, что Папа уже в походе, и желая союза с ним против

венецианцев, он решил, что не может без явного оскорбления отказать ему в

помощи войсками.

Этим натиском и внезапностью папа Юлий достиг того, чего не достиг бы

со всем доступным человеку благоразумием никакой другой глава Церкви; ибо,

останься он в Риме, выжидая, пока все уладится и образуется, как сделал бы

всякий на его месте, король Франции нашел бы тысячу отговорок, а все другие

-- тысячу доводов против захвата. Я не буду говорить о прочих его

предприятиях, все они были того же рода, и все ему удавались; из-за

краткости правления он так и не испытал неудачи, но, проживи он дольше и

наступи такие времена, когда требуется осторожность, его благополучию пришел

бы конец, ибо он никогда не уклонился бы с того пути, на который его

увлекала натура.

Итак, в заключение скажу, что фортуна непостоянна, а человек упорствует

в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек

пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его

приходит конец. И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность,

ибо фортуна -- женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и

пинать -- таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело.

Поэтому она, как женщина,-- подруга молодых, ибо они не так осмотрительны,

более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.

ГЛАВА XXVI

ПРИЗЫВ ОВЛАДЕТЬ ИТАЛИЕЙ И ОСВОБОДИТЬ ЕЕ ИЗ РУК ВАРВАРОВ

Обдумывая все сказанное и размышляя наедине с собой, настало ли для

Италии время чествовать нового государя и есть ли в ней материал, которым

мог бы воспользоваться мудрый и доблестный человек, чтобы придать ему форму

-- во славу себе и на благо отечества,-- я заключаю, что столь многое

благоприятствует появлению нового государя, что едва ли какое-либо другое

время подошло бы для этого больше, чем наше. Как некогда народу Израиля

надлежало пребывать в рабстве у египтян, дабы Моисей явил свою доблесть,

персам -- в угнетении у мидийцев, дабы Кир обнаружил величие своего духа,

афинянам -- в разобщении, дабы Тезей совершил свой подвиг, так и теперь,

дабы обнаружила себя доблесть италийского духа, Италии надлежало дойти до

нынешнего ее позора: до большего рабства, чем евреи; до большего унижения,

чем персы; до большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы, ни

порядка; она разгромлена, разорена, истерзана, растоптана, повержена в прах.

Были мгновения, когда казалось, что перед нами тот, кого Бог назначил

стать избавителем Италии, но немилость судьбы настигала его на подступах к

цели. Италия же, теряя последние силы, ожидает того, кто исцелит ей раны,

спасет от разграбления Ломбардию, от поборов -- Неаполитанское королевство и

Тоскану, кто уврачует ее гноящиеся язвы. Как молит она Бога о ниспослании ей

того, кто избавит ее от жестокости и насилия варваров! Как полна она рвения

и готовности стать под общее знамя, если бы только нашлось, кому его

понести!

И самые большие надежды возлагает она ныне на ваш славный дом, каковой,

благодаря доблести и милости судьбы, покровительству Бога и Церкви, глава

коей принадлежит к вашему дому, мог бы принять на себя дело освобождения

Дата добавления: 2014-12-27