Мужик не ответил, занятый чем-то в себе, каким-то происходящим в себе опасным движением

Олег налил полстакана. Мужик выпил на этот раз попроворней, в глазах у него появился острый блеск. Чтобы не оставлять ему надежду, мы разлили остатки портвейна в три принесенные ребятишками посудины и тоже выпили. За здоровье москвича. Он посмотрел на нас проснувшимися крохами вялого любопытства, но все в нем еще было тяжелым, малоподвижным и закаменевшим, и он никак не отозвался на наш тост.

Олег вернулся с бутылкой портвейна. Люди к тому времени разошлись, только верзила, чувствующий ответственность за совет, сидел вместе со мной возле несчастного.

Товарищ мой слушал-слушал, думал-думал и поднялся. Он решил внять совету верзилы.

- Работает сейчас ресторан, не знаете? - спросил он.

- Ступай, ступай, милок. Че другое, а эта завсегда в работе, - съязвила старуха с вольного воздуха. - Только свистни - все запо­ры падают. Коров, свиней не напоят, а для мужика поилка денно и нощно, в любую непогодь бежит. Не сумлевайся. - Вредная, видно, была старуха, добавила: - Тебе, поди-ка, и самому не­втерпеж.

- Может, обойдется, не надо? - спросил его Олег.

- Глядите сами, - пожал плечами верзила. - Я бы дал. Ишь, он дышит как. Нехорошо дышит. Хмель, он, конечно, потом свое требует, но пускай маленько передохнет мужик. Сразу обрывать опасно, я знаю. Ему бы теперь потихоньку на тормозах спускать.

На этот раз долго расталкивать мужика не пришлось - наверно, он слышал наши приготовления. Он поднял голову и, увидев по­ставленный перед ним стакан с вином долго и строго смотрел на него, словно что-то вспоминая, потом обвел нас донельзя угне­тенным, измученным взглядом и, зажав в руках стакан, отвернулся к окну. Вагон потряхивало; слышно было, как стекло бьется о зубы. Он пил долго, как и все дошедшие до предела, люди этого сорта, маленькими, осторожными глотками, раздирая спекшееся горло. Выпив, поставил стакан, с трудом отцепил руки я прохрипел:

- Еще.

- Погоди, не гони, - остановил его верзила. - Поглядим на тебя. Послушаем, что скажешь.

Мужик замер, прислушиваясь к себе, и что-то услышал - смор­щился и взялся растирать грудь.

- Достало? - спросил верзила.

- Нет.

- Давно это... в вираж вошел?

- Не знаю. Не помню. - Он говорил с трудом, хрипло и на­тужно, у него и слова выходили как обугленные. Голова его норо­вила упасть, он рывками встряхивал ее и задирал, показывая ко­роткую, скрученную толсто и мощно, мускулистую грязную шею.

- Сам-то откуда будешь, из каких краев?

- Из Москвы.

- Ой, трекало! Ой, трекало! - всплеснула руками вышедшая опять на разговор вольная старуха. – Ты уж ври, да не завирайся. Станут в Москве таких держать!

- А кто его там держит? – отозвался из соседнего закутка чей-то голос. – Мы с вами не в метро по белокаменной едем.

- Всю биографию рисовать? – спросил мужик – в нем, похоже, начал продираться свой голос – и покосился на бутылку в руках Олега.

- Налей, - позволил верзила. – Сердится – в пользу, стало быть, пошло. Только не полный, хватит ему половины.

- Как звать-то тебя? – продолжал допытываться верзила.

- Герольд.

- Как?

- Герольд. – Мужик закашлялся над собственным именем.

- Не русский, что ли?

- Русский.

- А пошто так зовут?

- Откуда я знаю? Отец с матерью назвали.

- Кажется, это скандинавское имя, - предположил мой товарищ.

Верзила подумал:

- Ты, мужик, с таким имечком, однако, не за свое ремесло принялся. Тебе соответствовать надо. А вправду русский?

- А ты что – по роже не видишь?

- Господи! – тяжело вздохнула старуха. – Кого только не увидишь! С кем только не столкнешься. И чего ты мне на добрых людей не дашь поглядеть?!

- И давно ты, герой, или как там тебя, бичуешь? – не отставал верзила.

- Баба-то есть? – спросила старуха и, когда он и на этот раз не отозвался, уверенно сама себе сказала: - Выгнала. Кто, какая баба с этаким обормотом жить станет?!

- Выгнала, выгнала, - со злостью подтвердил мужик и добавил: - И сама спилась.

И так он это произнес, что ясно стало: правда, чистая правда.

- Вот те раз! – ахнула старуха. – А ребятишки? Ребятишки есть?

- Есть сын. И он сопьется.

- А вот это ты врешь, - возразил верзила. – Не сопьется.

- Сопьется.

- Врешь! – грохнул голосом верзила. – Ты что это, герой, плетешь?! Врешь! Ты спился, я сопьюсь, а им нельзя! – Он выкинул руку в сторону ребятишек, которые, ничему не удивляясь и ничего не пугаясь, стояли тут же. – Им надо нашу линию выправлять. Понял ты, бичина? И никогда больше про своего сына так не говори. Понял? Кто-то должен или не должен после тебя, после нас грязь вычистить?

На шум повыскакивали опять из всех закутков люди: укоризненно покачивала в нашу сторону головой старушка с книгой; подскочил и стал что-то частить мужчина в трико. Верзила, не понимая, как и все мы, слов, но прекрасно понимая, о чем они, смущенно и досадливо помахивал ему рукой: мол, извини и успокойся, больше не будем. Но трико не прощало и не отставало. Мужик наш, этот самый Герольд, уставившись на трепыхающее перед его носом аккуратное брюшко, хлопал с глазами и с гримасой кривил лицо.

- ...только до следующей станции, - неожиданно четко закончило трико.

- Порож-няк! – звучно, со злостью кинул ему мужик – откуда и красоты взялись в этом голосе.

- Что-о?!

- Порожняк! Сворачивай в свой тупик и не бренчи. Надоел.

- Еще и оскорбления! Я долго терпел! – Трико закрутилось, соображая, куда бежать, в какой стороне поездное начальство.

- Ты погоди, не шебутись, - пробовал его остановить верзила.

- Мы с вами вместе свиней не пасли, - был ему известный ответ, который верзила, однако, не понял и удивился.

- А что я – дурной, буду их пасти? У нас их сроду никто не пас. Сами в земле роются.

Дата добавления: 2014-12-29