Чудовища существуют

Дег только что приехал. Но каков у него вид. Он напоминает нечто, выкопанное собаками из мусорных контейнеров в Кафедрал-Сити. Его обычно розовые щеки приобрели сероватый оттенок, словно голубиные перья; каштановые волосы всклокочены, как у вооруженного снайперской винтовкой маньяка из триллера, высунувшегося из захваченной им закусочной с воплем: «Не сдамся!».

Все это мы замечаем, едва он переступает порог, страшно взвинченный и невыспавшийся. Я встревожен и, по тому как Клэр нервно крутит в пальцах сигарету, вижу, что ей тоже не по себе. Однако, несмотря ни на что, у Дега довольный вид, казалось бы, чего еще желать; но почему его радость кажется такой подозрительной? Похоже, я знаю, почему. Это мне знакомо. Подобная беспричинная радость и показное веселье были написаны на лицах друзей, вернувшихся после полугодичного пребывания в Европе; на лицах, выражающих облегчение от того, что можно снова приобщиться к большим машинам, пушистым белым полотенцам, калифорнийской еде; все это соседствовало с неизбежной полуклинической депрессией: «Что же мне теперь делать с моей жизнью?», – депрессия, как правило наступает до и после паломничества в Европу. Ну и ну. Но Дег уже пережил серьезный «кризис пост-юности», а, слава богу, такие вещи случаются только раз. Так что, должно быть, он слишком долго был один – невозможность с кем-то поговорить бьет по шарам. Правда. Особенно в Неваде.

– Привет, чудики! Привез гостинцы, – кричит Дег, вваливаясь к Клэр с бумажным подарочным пакетом в руках; на мгновение он задерживается в прихожей – бросить взгляд на журнальный столик, где лежит почта Клэр, и это дает нам долю секунды, чтобы обменяться многозначительными взглядами – брови подняты вверх; мы сидим на ее кушетке и играем в «эрудита», и Клэр успевает шепнуть мне: «Сделай что-нибудь».

– Привет, дусик, – говорит Клэр, стуча по деревянному полу пробковыми, на платформе танкетками; с костюмом тореадора цвета лаванды и брюками-клеш она явно переборщила. – В твою честь я вырядилась, как домохозяйка из Рено. Попыталась даже соорудить «вшивый домик» на голове, но лак кончился. Так что… Выпить хочешь?

– От водки с апельсиновым соком не откажусь. Привет, Энди.

– Привет, Дег, – я поднимаюсь и иду мимо него к входной двери. – Надо облегчиться. У Клэр унитаз издает какие-то загадочные звуки. Сейчас вернусь. Долго ехал?

– Двенадцать часов.

– Вот и славно.

СТРАХО-ХОНДРИЯ:

ипохондрия, вызванная отсутствием медицинской страховки.

Пройдя через двор в свой чистый, но захламленный домик, я отыскиваю в нижнем ящике шкафчика в ванной комнате купленный по рецепту пузырек, оставшийся от моей годичной или двухлетней давности фазы дурачеств-с-успокоительными. Из пузырька я выуживаю пять оранжевых таблеток транквилизатора «Ксанакс» по полмиллиграмма, выжидаю несколько минут, достаточных для опорожнения мочевого пузыря, и возвращаюсь к Клэр, где размалываю их в ступке для специй и высыпаю получившийся порошок в приготовленную для Дега водку с соком. «М-да, Дег. Вид у тебя раздрызганный, ну ничего, за тебя». Мы чокаемся (я – минералкой). Наблюдая, как он заглатывает напиток, я осознаю – вина ударяет в загривок электрическим разрядом, – что переусердствовал с дозой и, вместо того чтобы просто помочь бедолаге расслабиться (как намеревался), сделал все, чтобы через пятнадцать минут он превратился в предмет мебели. Клэр об этом лучше не заикаться.

– Дегмар, мой подарок, будь добр, – произносит Клэр неестественно бодрым голосом, скрывающим обеспокоенность его состоянием.

– В свое время, мои маленькие везунчики, – говорит Дег, кренясь на сидении, – в свое время. Дайте хоть секунду передохнуть. – Отпив по глоточку, мы осматриваем норку Клэр. – Клэр, твой дом, как всегда, безупречен и очарователен.

– Батюшки-светы, спасибо, Дег, – в его словах Клэр чудится высокомерие, хотя мы с Дегом на самом деле всегда восхищались ее вкусом – в бунгало, обставленном кучей фамильного добра, которое удалось урвать при многочисленных разводах папеньки и маменек, в миллион раз больше вкуса, чем в наших с ним домах.

САМОДЕЛЬНАЯ ЗАПОВЕДЬ:

частное жизненное правило, сродни суеверию, позволяющее человеку справляться с повседневной жизнью в отсутствие системы культурных или религиозных ценностей.

Клэр пойдет на все, лишь бы получился желаемый эффект. («Мой дом должен быть совершенным».) К примеру, она убрала ковер – открылся деревянный пол, который она вручную отциклевала, покрыла лаком и усеяла персидскими ковриками и мексиканскими циновками. Вдоль драпированных тканями стен стоят старинные посеребренные кувшины и вазы (результат посещения блошиного рынка округа Оранж). Стулья, сделанные в Адирондаке из каскарской ивы, напоминают садовые, они украшены подушечками из провансальского шелка.

У Клэр чудный домик, но от одной вещи в нем становится не по себе – это огромная куча, десятки пар оленьих рогов, которые, сцепившись в хрупкую окостенелость, лежат в соседней с кухней комнате. Комната, которой положено быть столовой, напоминает склеп и до смерти пугает техников-смотрителей, приходящих проверять состояние дома.

Одержимость такого рода коллекционированием началась у Клэр несколько месяцев назад, когда она «освободила» кучу оленьих рогов на ближайшем «блошином рынке». Спустя несколько дней Клэр оповестила нас с Дегом, что посредством некоего обряда, позволила душам загубленных животных отойти на небо. Что это был за обряд, мы так никогда и не узнали.

Вскоре процесс «освобождения» превратился в легкое наваждение. Теперь Клэр спасает рога, помещая в одной из газет объявление следующего содержания: «Местной художнице требуются для работы оленьи рога. Просьба звонить по телефону 322…». В девяти из десяти случаев откликается женщина по имени Верна – волосы в кудряшках, рот постоянно набит антиникотиновой жвачкой, она говорит Клэр: «Милочка, вы не похожи на человека, режущего по кости, но пока мой монстр в отъезде, заберите это барахло. Все равно всегда терпеть их не могла».

* * *

– Ну-с, Дег, – потянувшись к его бумажным пакетам, начинаю я. – Что ты мне привез?

– Руки прочь! – огрызается Дег, но быстро добавляет: – Терпение. Пожалуйста. – Порывшись в пакете, он что-то сует мне в руки. Я даже не успеваю рассмотреть, что это. – Un cadeaur pour toi.

У меня в руках свернутый старинный ремень, на котором бисером вышито: «Большой каньон».

– Дег! Это просто класс! Настоящие сороковые.

– Я так и думал, что тебе понравится. А теперь для mademouselle… – Сделав пируэт, Дег что-то протягивает Клэр: баночку из-под майонеза «Мирэкл Вин» с отодранной этикеткой, наполненную чем-то зеленым. – О, это лучшее из того, что есть в моей коллекции.

– Миллион благодарностей, Дег, – глядя на нечто, напоминающее гранулы растворимого кофе оливкового цвета, произносит Клэр. – Но что это? Зеленый песок? – Она показывает склянку мне, потом встряхивает ее. – Ну и задачка: это нефрит?

– Нет, не нефрит.

ИНТЕРЬЕРНЫЙ СНОБ:

лицо, испытывающее навязчивую потребность жить в «клевой» обстановке. Культовые объекты – черно-белые художественные фотографии в рамках (работы Дианы Арбус – одни из любимых), простая сосновая мебель, матово-черные продукты высокой технологии: телевизор, стерео, телефоны; галогеновые лампы, стул или стол в стиле пятидесятых, в вазе – свежие цветы с незнакомыми названиями.

ЯПОНСКИЙ МИНИМАЛИЗМ:

стиль в оформлении жилища, который обычно предпочитают лишенные корней, постоянно меняющие место работы молодые люди.

Гадкие мурашки пробегают уменя по спине.

– Дег, уж не в Нью-Мексико ли ты это добыл, а?

– Очень тепло, Энди. Так ты знаешь, что это?

– У меня предчувствие.

– Ну, сообразительный ты наш.

– Кончайте прикалываться и расскажите, что это за чертовщина? – Спрашивает Клэр. – У меня уже скулы свело от того, что я должна все время улыбаться.

Я прошу у Клэр позволения взглянуть на подарок; она протягивает мне баночку, но Дег пытается ее перехватить. Похоже, коктейль начинает действовать.

– Надеюсь он не радиоактивный, а, Дег?»

– Радиоактивный?! – взвивается Клэр. Дег от неожиданности вздрагивает, роняет склянку, и та разбивается. В мгновение ока бесчисленные стекловидные зеленые бусины разлетаются, как злющие осы из гнезда, рассыпаясь повсюду – скачут по полу, закатываются в щели, под обивку дивана, в кадку с фикусом – повсюду.

– Дег, что за чертовщина!? Убирай теперь все это. Чтобы духу их в моем доме не было!

– Это тринитит, – мямлит даже не обескураженный, а скорее удрученный Дег. – Он из Аламогордо, где провели первое ядерное испытание. Жар был такой силы, что переплавил песок в новую субстанцию. А эту баночку я купил в магазине дамской одежды, в отделе сопутствующих товаров.

– Боже! Это плутоний! Этот кретин притащил в мой дом плутоний! Теперь здесь все заражено. – Она задохнулась. – Я больше не могу здесь жить! Придется переезжать! Мой маленький, любимый домик… я живу в радиоактивном могильнике… – Клэр в своих танкетках мечется как курица, ее бледное лицо раскраснелось, но она сдерживается из последних сил, чтобы не обвинить во всем быстро увядающего Дега.

Довольно неуклюже я пытаюсь изобразить глас рассудка:

– Успокойся, Клэр. Взрыв был почти пятьдесят лет назад. Эта фигня уже безвредна…

– А пошел бы ты со своей безвредностью, мистер Всезнайка. Ты же сам в нее не веришь! Прям такой ты наивный – да никто не верит правительству. Это дерьмо – смерть на ближайшие четыре с половиной миллиарда лет.

Дег, полусонный, мямлит с кушетки:

– Не кипятись, Клэр. Бусины свое наполовину отжили. Они чистые.

– А ты, до того, как весь мой дом не будет обеззаражен, не смей даже обращаться ко мне, исчадие ада. А пока я поживу у Энди. Спокойной ночи.

Она вылетает из комнаты, словно тепловоз на полном ходу, оставляя Дега почти в коматозном состоянии на кушетке – он погружается в лихорадочный, полный бледно-зеленых кошмаров сон. Привидятся ли кошмары Клэр – мне неизвестно, но в этом бунгало ей уже не спать спокойно.

* * *

Завтра навестить Клэр приезжает Тобиас. А я скоро буду праздновать Рождество в семейном кругу в Портленде. Отчего я никак не могу упростить свою жизнь?

Дата добавления: 2014-12-23