I. ПОТЕХИ 5 страница

– А что ты, мать твою, об этом знаешь? – фыркнул он. – На скольких шоу ты сам лично выкобенивался перед камерой?

– Пойми, оттого, что ты будешь орать на девушку с телесуфлером, легче все равно не станет.

– Она слишком быстро двигает текст, – попытался оправдаться Марти.

– Да, чтобы не отстать от тебя, – понимающе кивнул я. – Если ты будешь говорить медленнее, то и она будет медленнее его двигать. Марти, это та же самая девушка, которая проработала у нас весь год.

– Ты даже не попытался сохранить шоу в прямом эфире, – буркнул он.

– После того как ты вмазал тому Тарзану, этого было не избежать. Станция не может допустить, чтобы подобное повторилось. Поэтому теперь мы работаем «как бы в прямом эфире».

– «Как бы в прямом эфире», мать твою! Этим все сказано. На чьей ты стороне, Гарри?

Не успел я ответить, как в дверях показалась голова Сибхан.

– Я нашла замену для телесуфлерши, – сказала она. – Попробуем еще раз?

* * *

– Мы смотрим телевизор, – ввел меня в курс дела Пэт, когда я приехал к Гленну.

Я поднял сына и поцеловал. Он обвил меня руками и ногами, как маленькая обезьянка.

– Вы смотрите его с мамой?

– Пет.

– С дедушкой Гленном?

– Нет. С Салли и Стивом.

В маленькой гостиной двое подростков – мальчик и девочка – обвивались друг вокруг друга на диване. Одеты они были так, что им не хватало только разве что сноуборда.

Девочка – тощая, вялая, с пустым взглядом – безразлично посмотрела на меня, когда я вошел в комнату. Мальчик – толстый, прыщавый, с еще более отсутствующим взглядом – постукивал пультом дистанционного управления по своим нижним зубам и не спускал глаз с видака, где красовался злой мужик, обнаженный до пояса. Этот певец выглядел как на допросе в полиции. Гленн наверняка узнал бы его. У Гленна, скорее всего, были все записи его концертов. Слушая его, я задавался вопросом: или это музыка превратилась в полное дерьмо, или я сильно постарел? А может, и то и другое сразу?

– Привет, – поздоровалась со мной девочка.

– Привет. Я Гарри, папа Пэта. А Джина здесь?

– Не-а, поехала в аэропорт.

– В аэропорт?

– Нуда, она должна была… ну это, как его? Отбыть на самолете.

Я поставил Пэта на пол. Он устроился среди игрушечных персонажей «Звездных войн», разбросанных по полу, восхищенно поглядывая на прыщавых юнцов. Пэту очень нравились старшие дети. Даже такие тупые и уродливые.

– Куда она улетела?

Салли наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

– В Китай. Кажется.

– В Китай? Точно? А может, в Японию? Это очень важно.

– Ну да, может, в Японию.

– Между Китаем и Японией огромная разница, – заметил я.

Стив впервые взглянул на меня.

– Для меня нет, – честно признался он.

Девочка рассмеялась. Пэт тоже. Он был еще совсем маленьким. Он не знал, над чем смеется. Я увидел, что лицо у него перепачкано. Если его не заставлять следить за собой, он довольно-таки наплевательски относится к личной гигиене.

С самодовольной ухмылкой Стив продолжал постукивать пультом по зубам. Я бы с большим удовольствием запихнул этот пульт ему в самую глотку.

– Ты не в курсе, надолго она уехала?

Салли буркнула в ответ что-то неразборчивое, что должно было означать «нет», и рассеянно сжала мясистую ногу Стива.

– Гленна тоже нет? – спросил я.

– Не-а, папа на работе, – ответила Салли.

Ах, вот оно что… Это одна из брошенных дочерей Гленна, от следующего или через один брака после Джининой матери.

– Ты здесь гостишь? – спросил я.

– Я тут поживу недельку-другую, – подтвердила она. – Мама меня достала. Она все время ноет из-за моих друзей, моих прикидов, во сколько я должна приходить домой, во сколько я не прихожу домой.

– Что, правда?

– Ты ведешь себя, как в гостинице! – пронзительно вскрикнула Салли. – Тебе еще рано курить эту дрянь! Бла-бла-бла… – Она вздохнула, и в этом вздохе чувствовалась та усталость от жизни, какая бывает только у очень молодых людей. – И так всегда. Как будто она сама, лицемерная старая стерва, не делала все то же самое сто лет назад.

– Стерва, – авторитетно подтвердил Стив.

– Стерва, – невинно улыбнулся Пэт, сжимая в каждом кулачке по фигурке из «Звездных войн». Стив и Салли расхохотались.

Вот как оно бывает, подумал я. Вы расходитесь, и ваш ребенок становится как бы обломком кораблекрушения, плавающим без руля по морям дневных телепрограмм – в мире, где все уклоняются от своих обязанностей. Добро пожаловать в омерзительный современный мир, где родитель, с которым ты живешь, превращается в презренную тварь, а родитель, с которым ты не живешь, чувствует себя виноватым и предоставляет тебе убежище, когда дома все слишком накаляется.

Вот как бывает. Но только не с моим мальчиком.

Не с моим Пэтом.

– Возьми свои игрушки и пальто, – сказал я ему.

Его грязное личико озарилось.

– Мы едем в парк?

– Милый, – улыбнулся я, – мы едем домой.

Похоже, мы все-таки победили и на этот раз. А это дело нужно было как-то отметить.

Барри Твист предложил задерживать выпуск шоу на пятнадцать минут. Таким образом, мы по-прежнему выходили в прямом эфире, но с небольшим запасом времени перед трансляцией на случай, если гость или ведущий неожиданно спятят.

Телестанция ликовала, потому что это значило, что теперь есть возможность вырезать все то, от чего у рекламодателей могла внезапно начаться «медвежья» болезнь, а Марти радовался, потому что это значило, что у него больше не будет паралича от телесуфлера.

Поэтому Марти пригласил меня на ланч в свой любимый ресторан – модное, по-спартански обставленное подвальное помещение, где откормленные гурманы с телевидения накладывали настоящую итальянскую крестьянскую еду на свои солидные счета.

Как и большинство ресторанов, которые мы посещали, из-за голых половиц и белых стен он больше напоминал спортивные залы. Возможно, с тайной целью внушить нам, что мы проводим время с пользой. Когда мы приехали, в два с небольшим – а я опоздал из-за того, что отвозил Пэта к родителям, ведь с тех пор, как Джина уехала, некому было забирать его из детского садика, – народу там собралось уже предостаточно. Правда, за столом администратора почему-то никого не оказалось.

К нам подошла официантка. Похоже, день у нее выдался неудачный. Она была взвинчена и раздражена, и на ее белом фартучке виднелось красное пятно от вина. Она зачем-то постоянно теребила свои волосы, черные и блестящие, старомодно подстриженные колоколом, как у женщин в романах Ф. Скотта Фицджеральда или у девушек из Гонконга пятидесятых годов. «Колокольный звон» – кажется, это так еще называется. Челка ее время от времени взлетала вверх, потому что официантка выдвигала нижнюю губу и с силой выдыхала воздух, словно проветривая волосы.

– Что желаете? – поинтересовалась она.

– Мы заказывали столик, – сказал Марти.

– Одну минуточку. – Она взяла в руки блокнот, где велась предварительная запись. – Ваше имя и фамилия?

– Марти Манн, – произнес мой приятель с особым небольшим придыханием, означавшим, что теперь она должна узнать его и лишиться чувств от приятного волнения. Но для нее Марти не значил ровным счетом ничего. Она оказалась американкой.

– Извините, – сказала она, бегло просматривая записи, – но вас нет в списке, сэр.

И она улыбнулась. Улыбка у нее получилась роскошная – широкая, белозубая и открытая. Одна из тех улыбок, которые по-настоящему сверкают.

– Поверь мне, – дружелюбно продолжал Марти, – мы заказывали столик.

– Но не здесь. Здесь вас нет.

Она захлопнула блокнот и собралась уйти.

Марти преградил ей дорогу. Было видно, что она начинала нервничать. Официантка решительно выпятила нижнюю губу и поддула свою челку.

– Будьте добры, пропустите меня.

Она была высокая и худая, с ногами, как у профессиональной танцовщицы, и широко посаженными глазами. Красивая, но уже далеко не юная. Возможно, на пару лет постарше меня. Большинство из тех, кто работал в этом ресторане, похожем на спортзал, были молоденькими и явно надеялись, что впереди их ждет что-то получше. Эта официантка совершенно не походила на них.

Она взглянула на Марти и демонстративно потерла поясницу, как будто та уже давно болит.

– Ты знаешь, какой я известный человек? – осведомился Марти.

– А вы знаете, как я занята? – не моргнув глазом, ответила она.

– Возможно, нас и нет в вашем списке, – произнес Марти очень медленно, как будто он разговаривал с человеком, у которого только что вырезали часть мозга, – но один из моих знакомых по имени Пол – здешний менеджер. Надеюсь, ты знаешь Пола?

– Конечно, – спокойно кивнула она, – я знаю Пола.

– Так вот, Пол сказал, что все будет о'кей. Всегда.

– Я рада, что у вас с Полом такое взаимопонимание. Но если у меня нет свободного столика, я не могу вас за него посадить, понимаете? Мне очень жаль.

И она покинула нас.

– Черт, глупо как получается! – расстроился Марти.

Но тут Пол заметил нас и быстро пробрался через переполненный зал, чтобы поздороваться со своим прославленным посетителем.

– Мистер Манн, – обрадовался он, – как я рад вас видеть! Что-нибудь не так?

– По-видимому у вас нет свободного столика для меня.

– О, для вас у нас всегда найдется столик, мистер Манн.

На загорелом лице Пола блеснула средиземноморская улыбка. Он тоже хорошо улыбался. Но это была совсем другая улыбка, не такая, как у нее.

– Пройдите сюда, пожалуйста.

Мы переместились в середину зала, и, как всегда, завидев Марти, люди начали глазеть, шептаться и глупо улыбаться. Пол щелкнул пальцами, и из кухни принесли столик. Его быстро накрыли скатертью, поставили приборы, серебряный кубок с оливковым маслом и положили треугольные ломти крестьянского хлеба грубого помола. К нам подошла официантка. Это была та самая молодая женщина.

– Здравствуйте еще раз, – сказала она.

– Скажи-ка, – спросил Марти, – что это случилось со старым добрым стереотипом американской официантки? Которая обслуживает, лучезарно улыбаясь?

– У нее выходной, – ответила официантка. – Я принесу вам меню.

– Мне не нужно меню, – сказал Марти, – потому что я уже Знаю, чего мне хочется.

– Я все равно его принесу. Для вашего друга. У нас сегодня есть несколько интересных блюд.

– Может быть, поговорим об этом снова, когда ты наденешь свой слуховой аппарат? – спросил Марти. – Смотри на меня внимательно и читай по моим губам: мы едим здесь всегда. Нам не нужно меню.

– Оставь ее в покое, Марти, – сказал я.

– Да! – Официантка впервые взглянула на меня. – Оставьте меня в покое, Марти.

– Я буду есть макароны-спиральки с красным соусом, и он тоже, – сделал свой заказ Марти.

– Спиральки, – послушно повторила официантка и записала это в свой крохотный блокнотик. – С красным соусом. Еще что-нибудь?

– И принеси-ка нам бутылку шампанского, – добавил Марти, похлопав ее по заду. – Вот и умница.

– Убери свою вонючую лапу с моей задницы, пока я не сломала тебе руку, – ответила она. – Вот и умник.

– Хорошо, просто принеси нам выпить, – торопливо выпалил Марти, быстро убирая руку.

Официантка ушла.

– О боже, нужно было заказать еду на вынос, – вздохнул Марти, – или прийти сюда чуть пораньше.

– Извини за опоздание, – сказал я, – пробки.

– Да ладно…

– Я рад, что ты согласился на пятнадцатиминутную задержку, – улыбнулся я. – Обещаю, что шоу это ни чуточки не повредит.

– Ну, это всего лишь одно из новшеств, которые мы вводим, – ответил Марти. – Поэтому-то я и хотел с тобой поговорить.

Я ждал, наконец, заметив, что Марти нервничает. У него была система дыхательных упражнений, когда надо было скрыть, что его лихорадит, но сейчас они почему-то не помогли. И в общем-то было не похоже, чтобы мы праздновали свою маленькую победу.

– Еще я хочу, чтобы Сибхан чаще и усердней занималась поиском гостей, – продолжал Марти. – И я хочу, чтобы она каждый раз была на галерее. И я хочу, чтобы она не подпускала ко мне идиотов-начальников.

Я не успел ответить. Официантка принесла шампанское и налила два бокала. Марти сделал большой глоток и уставился на свой бокал, его губы разомкнулись в неслышной отрыжке.

– Извиняюсь, – сказал он.

Мой бокал остался на столе.

– Но все, что ты перечислил, – это же работа продюсера. – Я попытался улыбнуться. – Это моя работа.

– Ну вот, это и есть те новшества, которые я хочу ввести.

– Подожди-ка секундочку! Так со мной что, не подпишут новый контракт?

Марти развел руками, как бы говоря: а я что могу поделать? Это безумный мир!

– Послушай, Гарри. Ты же не хочешь, чтобы я задвинул тебя на какую-нибудь ничего не значащую должность, с которой ты сможешь справляться с закрытыми глазами. Это было бы ужасно, не так ли?

– Марти, – сказал я. – Марти, подожди. Подожди минутку. Мне очень нужна эта работа. Сейчас больше чем когда-либо. Эта глупая история с Джиной… Пэт сейчас остался со мной, и я не знаю, как у нас жизнь сложится дальше. Я не могу потерять работу. Только не сейчас.

– Мне жаль, Гарри, извини. Но нам необходимо провести ряд изменений.

– Что это? Наказание зато, что меня нельзя достать двадцать четыре часа в сутки в тот момент, когда мой брак разваливается на части? Извини, что меня не было в офисе сегодня утром, ладно? Я не мог оставить сына одного. Я должен был…

– Гарри, не нужно повышать голос. Мы можем поговорить, как цивилизованные люди.

– Да ладно, Марти, ты только и делаешь, что полемизируешь, мистер Великий Спорщик, чтоб тебя! Ты ведь сам не пострадаешь от своего «ряда изменений», разве не так?

– Мне жаль, Гарри. Сибхан теперь работает на твоем месте. И ты когда-нибудь еще поблагодаришь меня за это. Возможно, это лучшее, что с тобой когда-либо произошло. Ты не обижаешься?

И эта скотина протянула мне руку. Я не стал ее пожимать и вскочил так быстро, как только мог, сильно ударившись бедром о край столика.

Он покачал головой, всем своим видом демонстрируя, как он во мне разочарован.

Я бросился прочь из ресторана с пылающими щеками и болью в бедре и обернулся, только когда услышал, что Марти пронзительно вскрикнул.

Официантка умудрилась вывалить целое блюдо с горячими макаронами прямо ему на колени.

О боже, прошу прощения! – воскликнула она. – Может, посыпать пармезаном?

* * *

Родители привезли Пэта ко мне домой. Мама отправилась включать свет во всех комнатах, а папа спросил, как дела на работе. Я ответил, что отлично.

Они посидели с Пэтом, пока я ездил за продуктами в ближайший супермаркет. Он был всего в пяти минутах езды от дома, но меня не было довольно долго, потому что я наблюдал за всеми женщинами, которые мне казались матерями-одиночками. Раньше я никогда не задумывался о них, но теперь я понял, что эти женщины – героини. Настоящие героини.

Они все делали сами. Покупали одежду и продукты, готовили еду, развлекали ребенка – буквально все на свете! Они в одиночку растили своих детей.

А я Пэту даже голову не мог помыть как следует.

– У него волосы грязные, – заметила мама, когда они с папой собрались уезжать. – Ему нужно устроить хорошую головомойку.

Я это знал и без нее. Но Пэт не хотел, чтобы я мыл ему голову. Так он заявил мне, когда мы возвращались от Гленна, и я, как бы невзначай, завел разговор о чистых волосах. Но Пэт хотел, чтобы голову мыла мама. Причем именно так, как это было всегда.

И все же дольше откладывать было нельзя.

Он стоял посреди ванной на мокром полу, в трусиках, а светлые волосы свисали ему на глаза, красные от слез и детского шампуня, которым Джина до сих пор его мыла.

У меня не получалось. Я что-то делал не так.

Я встал рядом с ним на колени. Он даже не взглянул на меня.

– Что не так, Пэт? – спросил я.

– Ничего.

Мы оба знали, что было не так.

– Мама уехала ненадолго. Ты что, не разрешишь папе помыть тебе голову?

Глупый вопрос. Он помотал головой.

– А что сделал бы на твоем месте рыцарь-джедай? – спросил я.

Он не ответил. Иногда случается и так, что четырехлетние дети не удостаивают тебя ответом.

– Послушай, – нахмурился я, борясь с искушением заорать что есть мочи. – Ты думаешь, Люк Скайуокер плачет, когда ему моют голову?

– Не знаю, мне все равно.

Я попытался заставить его нагнуться над ванной, но это не получилось. Тогда я помог ему снять трусики, сгреб его в охапку и посадил в ванну. Он вытирал сопли, пока я ждал, чтобы вода нагрелась до нужной температуры.

– Весело, правда? – сказал я. – Нужно бы нам почаще вот так мыться.

Он хмуро взглянул на меня, но все-таки наклонился и дал налить воды себе на голову. Потом он почувствовал, что я наливаю ему на волосы шампунь, и тут что-то внутри него сработало не так. Он резко вскочил и перекинул ногу через край ванны в тщетной попытке удрать.

Пэт! – сказал я. – Сядь, пожалуйста.

– Я хочу, чтобы это делала мамочка.

– Мамочки здесь нет! Сядь!

– Где она? Где она?

– Я не знаю!

Он вслепую попытался выкарабкаться из ванны, завывая оттого, что пена попала ему в глаза. Я толкнул его обратно и, придерживая, быстро смыл шампунь, стараясь не обращать внимания на его рыдания и вопли.

– Рыцари-джедаи себя так не ведут, – упрямо твердил я. – Только малыши себя так ведут.

– Я не малыш! Это ты сам малыш!

Я вытер его, взял за руку и потащил в спальню. Он быстро перебирал ножками, чтобы поспеть за мной.

– Поднял такой шум из-за пустяков, – укорил я, надевая на него пижаму. – Ты меня расстроил.

– Мне нужна мамочка.

– Мамочки здесь нет.

– А когда я ее теперь увижу? – спросил он с неожиданной печалью в голосе. – Когда? Я хочу это знать!

– Я сам не знаю, – вынужден был открыться я. – Не знаю, милый.

– Но что я такого сделал?! – заплакал он, и мое сердце сжалось от боли. – Я не хотел, я честно не хотел.

– Ты ничего не сделал. Мамочка тебя очень любит. Ты скоро ее увидишь. Я обещаю.

Потом я взял его на руки, вдыхая запах шампуня, который так до конца и не смылся, и прижал к

себе, удивляясь, как это двум порочным взрослым удалось сотворить такое совершенство.

Я читал ему «Где живут дикие звери», пока он не заснул. Когда я вышел из детской, то на автоответчике обнаружил три сообщения. Все три от Джины.

«Мне жаль, но пришлось ненадолго уехать. Ты никогда не узнаешь, как больно ты мне сделал. Никогда. Предполагалось, что это на всю жизнь, Гарри. А не до тех пор, пока одному из нас слегка не надоест. Навсегда, а не до тех пор, пока один из нас не решит, что на старом супружеском ложе стало скучновато. Так не поступают! Неужели ты думаешь, я позволила бы тебе дотронуться до меня после того, как я узнала, что ты трогал кого-то еще? Своими руками, своими губами… Я не могу этого вынести. Ложь, постоянное увиливание, то, что кто-то каждую ночь плачет перед сном. С меня хватило всего этого, пока я росла. Если ты думаешь…»

Автоответчик прервал ее – сообщение должно быть не дольше определенного времени. Раздался гудок, а затем пошло второе сообщение от нее же. Теперь она немного успокоилась. Или это только мне показалось.

«Я разговаривала с Гленном. Он сказал мне, что ты забрал Пэта с собой. Это было делать совершенно не обязательно. Ему там нравилось. Я знаю, как ты занят на работе. Но если ты собираешься сидеть с ним, пока я не вернусь, ты должен помнить, что голову я ему мою каждое воскресенье. И не разрешай ему сыпать сахар на кокосовые хлопья. В туалет он ходит самостоятельно, это ты уже знаешь, но иногда забывает спустить воду. Следи, чтобы он чистил зубы. Не давай ему все время смотреть «Звездные войны». Если он не спал днем, пускай ложится вечером не позже чем…»

Еще один гудок. Последнее сообщение. Уже не такое спокойное, слова вырываются беспорядочно:

«Просто скажи Пэту, что я люблю его, ладно? Скажи ему: мы очень скоро увидимся. Как следует ухаживай за ним до той поры. И не особенно жалей себя, Гарри. Ты не какой-то особенный. Женщины во всем мире в одиночку ухаживают за своими детьми. Миллионы женщин. Что в тебе такого уж особенного?»

* * *

Выключив свет во всей квартире, я снова пошел в комнату Пэта. Здесь я долго стоял и смотрел, как спит наш ребенок. Я понимал, что испортил жизнь всем.

Джине, матери, отцу. Даже Марти. Я был недостаточно сильным, я недостаточно любил их, я оказался не таким, каким они хотели меня видеть, даже не таким, каким хотел быть сам. По-разному, но я всех их предал.

Я прикрыл Пэта одеялом, которое он стянул с себя, и дал еще одно, последнее обещание, которое я обязательно выполню: я никогда не предам этого ребенка.

И все-таки откуда-то издалека мне послышался неразборчивый голос, как будто кто-то звонил с другого конца света и связь была очень плохая, и этот мерзкий голосок все время повторял: «Т пал ты предал, ты уже его предал»

Дети живут исключительно настоящим моментом. Что хорошо во временных ссорах с ними, так это то, что уже на следующий день они успевают обо всем забыть. По крайней мере, Пэт в свои четыре года вел себя именно так.

– Что ты хочешь на завтрак? – поинтересовался я.

Он на мгновение задумался.

– Зеленые спагетти.

– Ты хочешь спагетти? На завтрак?

– Зеленые спагетти. Да, пожалуйста.

– Но… я не знаю, как готовить зеленые спагетти. Ты их раньше когда-нибудь вообще-то ел?

Он кивнул:

– Вон там, через дорогу. Там есть одно такое местечко. Мы туда ходили с мамой.

Мы жили на бедной стороне Хайбери-Кор-Нер – ближе к Холлоуэй-роуд, чем к Аппер-стрит, – где вместо антикварных магазинов располагались лавки старьевщиков, вместо дорогих баров – грязные дешевые пивнушки, вместо модных ресторанов – маленькие безлюдные кафе. Некоторые из них были настолько тихими, что атмосфера в них больше напоминала ту, что царит в моргах. Но в самом конце нашей улицы имелось все же одно превосходное кафе под названием «Треви», где официанты говорили с посетителями по-английски, а на кухне между собой – по-итальянски.

Мускулистый добродушный мужчина за стойкой поздоровался с Пэтом, назвав его по имени.

– Вот это и есть то самое местечко, – пояснил мальчик и гордо уселся за столик у окна.

Из кухни вышла официантка и сразу направилась к нам. Это была та же самая официантка, что жестоко наказала Марти в модном итальянском ресторане. Она выглядела все такой же усталой.

– Что вам принести, мальчики? – спросила она, улыбаясь Пэту. В ее голосе послышались южные нотки, которые в прошлый раз я не заметил.

– У вас есть что-нибудь, похожее на зеленые спагетти?

– Вы имеете в виду спагетти «песто»? Конечно.

– Для тебя это не слишком остро? – спросил я у Пэта.

– Они зеленые?

Я кивнул:

– Они зеленые.

– Тогда я буду их.

– А вам что принести? – поинтересовалась официантка.

– То же самое, – ответил я.

– Что-нибудь еще?

– Ну, еще я хотел узнать, на скольких работах ты работаешь.

Только тогда она посмотрела на меня более внимательно:

– А, я тебя вспомнила. Это ты был с Марти Манном. И потребовал, чтобы он оставил меня в покое.

– А мне показалось, что ты с ним не знакома.

– Я здесь уже почти год. Разумеется, я сразу же узнала этого маленького мерзавца. – Она испуганно взглянула на Пэта. – Ой, извините.

Пэт улыбнулся ей.

– Я редко смотрю телевизор, с моей работой на это просто не остается времени, но его физиономия довольно часто мелькает в газетах. Он не особо напрягается, насколько я могу судить. Как это ни забавно, но вы стали моими последними клиентами. Полу мой стиль обслуживания не пришелся по душе.

– Вот как! Ну, если это тебя хоть немного утешит, могу только сообщить, что сам я потерял работу примерно тогда же, когда и ты.

– Да что ты! И тебе для этого даже не пришлось ронять тарелки с макаронами на его сморщенный крошечный… – она взглянула на Пэта и вовремя спохватилась: –…нос. Так или иначе, но, по-моему, он это заслужил.

– Конечно, заслужил. Но мне все равно очень жаль, что ты потеряла работу.

Подумаешь дело какое! Симпатичная девушка официанткой всегда сможет устроиться.

Она оторвала взгляд от блокнотика. Ее глаза были посажены так далеко друг от друга, что мне трудно было смотреть в оба одновременно. Они оказались карими и очень большими. Она перевела их на Пэта.

– Обедаешь с папой? А где сегодня твоя мама?

Пэт тревожно взглянул на меня.

– Его мать в Токио, – сказал я.

– Это в Японии, – важно пояснил Пэт. – Они водят машину по той же стороне, что и мы. Но зато когда у них ночь, у нас день.

Я удивился, что он так много помнит из того, что я ему рассказывал. Теперь мой сын знал об этой далекой стране почти столько же, сколько и я.

Официантка снова взглянула на меня своими карими, широко посажеными глазами, и мне почему-то показалось, что откуда-то она знает, будто наша семейка трещит по швам и расползается в разные стороны. Но это же абсурд какой-то! Откуда ей это знать?

– Мама скоро вернется, – сказал Пэт.

Я обнял его и кивнул:

– Это точно. А пока что некоторое время нас будет только двое.

– Это необычно, правда? – удивилась официантка. – Я имею в виду, что ты сам сидишь дома с ребенком. Немногие мужчины поступили бы так же.

– Думаю, это иногда случается, – вздохнул я.

– Да, наверное, – согласилась она.

Было видно, что теперь, когда она узнала, что я самостоятельно справляюсь с мальчиком, я ей понравился значительно больше. Но ей, разумеется, обо мне ничего не было известно. Она совсем меня не знала. И, наверное, поэтому она все поняла неправильно.

Она увидела мужчину одного с ребенком и, скорее всего, подумала, что из-за этого я лучше, чем остальные мужчины, – добросердечнее, жалостливее и не смогу обидеть женщину. Новая, усовершенствованная мужская особь, специально созданная и запрограммированная на уход за детьми. Как будто я сам запланировал свою жизнь именно таким образом.

– Ну, а что ты мне расскажешь о себе? – спросил я у нее. – Тебя-то каким ветром занесло в Лондон? Откуда ты родом?

– Из Хьюстона, – сказала она. – Хьюстон, Техас. Ну, а сюда я приехала из-за своего дружка. Теперь уже бывшего. Он сам отсюда.

– Далековато пришлось ехать из-за какого-то парня.

Она искренне удивилась:

– Ты так думаешь? Мне всегда почему-то казалось, что если ты кого-то действительно любишь, то готов поехать за ним хоть на край света.

Значит, она была натурой романтической.

Оказывается, под маской грубости («Только посмей дотронуться до меня, паря, и все макароны буду свалены тебе на колени») скрывалась женщина, готовая вывернуть свою жизнь наизнанку из-за какого-то парня, который этого, скорее всего, не заслуживал.

Возможно, моя жена была права. Романтики хуже всего.

* * *

Джина вернулась домой поздно вечером на следующий день.

Мы с Пэтом играли на полу его игрушками. Ни один из нас не обратил внимания на звук мотора черного такси, остановившегося на улице. Но мы переглянулись, когда услышали, как привычно звякнула наша ржавая калитка, а потом ключ повернулся в двери и в прихожей раздались ее шаги. Пэт первым повернулся к двери.

– Мамочка!

– Пэт!

И вдруг она показалась на пороге, измученная двенадцатичасовым ночным перелетом, улыбаясь сыну и волоча за собой свой старый чемодан, на котором до сих пор красовалась потертая наклейка со времен нашего совместного давнего отпуска в Антигуа.

Пэт бросился к ней, и она так крепко обняла его, что он исчез в складках ее летнего плаща, пропал весь, целиком, кроме макушки и пучка волос точно такого же светлого оттенка, как у матери. Их лица так тесно прижались друг к другу, что нельзя было сказать, где кончалась Джина и начинался собственно Пэт.

Я глядел на них и чувствовал себя более чем счастливым. Я весь словно светился изнутри, наивно уверовав в то, что мой мир вернулся ко мне. А потом она посмотрела на меня… Нет, не холодно, не зло, просто с большого расстояния, как будто она до сих пор была где-то далеко и там собиралась остаться, – и настроение у меня в тот же миг испортилось.

Она вернулась не из-за меня.

Она вернулась из-за Пэта.

– У тебя все в порядке? – спросил я.

– Немного устала, – ответила она. – Перелет был долгий. К тому же прилетаешь в тот же день, что улетала. Поэтому кажется, что этот длинный день никогда не закончится.

– Почему же ты не предупредила, что приедешь? Мы бы встретили тебя в аэропорту.

– Все нормально, – сказала она и отодвинула Пэта от себя, чтобы получше разглядеть его.

И тут до меня дошло: она вернулась, потому что решила, что я не справлюсь. Она думала, я не смогу ухаживать за нашим ребенком в одиночку, пока ее нет. Она полагала, что я не настоящий родитель, по крайней мерс, не такой настоящий, как она.

Все еще не выпуская Пэта из своих объятий, она оглядела кавардак, царивший в нашей гостиной. В комнате было такое, что она лишний раз убедилась: даже ее мерзавец-отец справился бы лучше, чем я.

Игрушки валялись повсюду. Видеомагнитофон был включен и показывал «Короля Льва», которого, правда, никто не смотрел. На полу расположились остатки двух пицц на вынос из ресторана «Мистер Милано», две коробки – большая и поменьше. А вчерашние штанишки Пэта красовались на журнальном столике, заменяя собой салфетку.

Дата добавления: 2014-12-24