II. Человек с колокольчиками 1 страница

Пэт пошел в школу.

Школьная форма, которую его заставили носить, должна была бы, по идее, придавать ему взрослый вид. Предполагалось, что серый джемпер с вырезом в виде буквы «V», белая рубашка и желтый галстук сделают его похожим на маленького мужчину. Ничего подобного не получилось.

Строгость школьной формы только подчеркивала его младенческую чистоту и нежность. Несмотря на то, что уже приближался его пятый день рождения, Пэт оставался даже не маленьким, а очень маленьким, чистым и открытым, как новорожденный младенец. Хотя при этом и был одет по– взрослому.

Помогая ему приготовиться к первому дню в школе, я с удивлением осознал, как я люблю его лицо. Когда он был младенцем, я не знал, действительно ли он так красив или во мне просто говорит необъективная родительская любовь.

Но теперь сомневаться не приходилось, Пэт действительно был красивым мальчиком: светлые голубые глаза, длинные светлые волосы и робкая улыбка, медленно расходящаяся по невероятно гладкому лицу.

Настал момент, когда я должен был выпустить моего прекрасного сына в мир. По крайней мере, до половины четвертого дня. Для нас обоих это была целая жизнь.

Он больше не улыбался. За завтраком, одетый в свою стилизованную взрослую одежду, он был бледен и молчал, пытаясь удержать подбородок от дрожи, пока над тарелкой с шоколадными хлопьями я без умолку разглагольствовал о школьных годах, якобы лучшем времени в жизни Любого человека.

Поглощение шоколадных хлопьев тем не менее было прервано звонком Джины. Я знал, что ей трудно звонить – там, где она находится, рабочий день еще в самом разгаре, – но я также понимал, что она ни за что не пропустит великий день в жизни Пэта. Я смотрел, как он разговаривает с матерью, неловко чувствуя себя в рубашке и галстуке, – ребенок, которого неожиданно заставили изображать взрослого.

И тут мы оба осознали, что нам пора идти.

Когда мы подъехали к школе, меня на мгновение охватила паника. Вокруг были дети, целые толпы детей, одетых точно так же, как Пэт, и все они двигались в том же направлении, что и мы. Я мог потерять его. Потерять навсегда.

Мы остановились неподалеку от ворот школы. Машины стояли в два и даже в три ряда. Крохотные девчушки с портретом Леонардо Ди Каприо на коробках с завтраками выкарабкивались из внедорожников, больше напоминающих танки. Мальчики постарше, со спортивными сумками «Арсенал» и «Манчестер Юнайтед», вылезали из стареньких драндулетов. И все это малорослое детское племя производило немыслимый шум.

Я взял Пэта за влажную липкую ладонь, и мы влились в толпу. Впереди виднелось скопление растерянных малышей, впервые явившихся сюда, и их нервничающих родителей, взволнованно топтавшихся на игровой площадке. Мы собирались пройти через ворота и присоединиться к ним, но тут я заметил, что шнурок на одном из новых черных кожаных ботинок Пэта развязался.

– Дай-ка я завяжу тебе шнурок, Пэт, – сказал я, опускаясь на колено и осознавая, что первый раз в жизни он не надел кроссовки с липучками.

Мимо нас вразвалочку, под руку прошествовали два мальчика постарше. Они недоброжелательно оглядели нас. Пэт застенчиво улыбнулся им.

– Даже шнурки завязывать не умеет! – презрительно фыркнул один из них.

– Зато я умею узнавать время по часам, – сказал Пэт.

Они зашлись от хохота, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, и удалились неверной походкой, на разные лады передразнивая Пэта.

– Но я же умею узнавать время, правда? – обратился ко мне за помощью Пэт, думая, что они усомнились в правдивости его слов. Его глаза часто мигали, и он серьезно подумывал, не разреветься ли.

Ты прекрасно умеешь узнавать время, – ответил я, не в силах поверить, что действительно собираюсь отпустить сына в этот паршивый современный мир, переполненный цинизмом и злобой.

Мы пришли на игровую площадку.

Со многими детьми, первый раз идущими в школу, были сразу двое родителей. Но я был не единственным родителем-одиночкой. И даже не единственным отцом-одиночкой.

Был еще один, если можно так выразиться, соло-папаша, лет на десять постарше меня, гривастый бизнесмен, сопровождавший спокойную девочку с рюкзаком. На рюкзаке красовались рожицы участников мальчиковой рок-группы, о которой я никогда не слышал. Мы переглянулись, и он отвел глаза, как будто я страдал ужасной заразной болезнью. Мне показалось, что его жена могла быть на работе. Впрочем, она могла быть где угодно.

К нашей толпе подошла директриса, очень славная, и отвела нас в актовый зал. Она весело и непринужденно побеседовала с нами, а потом всех ребятишек распределили по классам.

Пэт попал к мисс Уотерхаус, и нас с другими родителями и детьми повел в ее класс один из школьников постарше, помогавших в тот день учителям. Нашим провожатым оказался мальчик лет восьми. Пэт не сводил с него глаз, онемев от восхищения.

В классе мисс Уотерхаус стайка пятилетних детишек, скрестив ноги, сидела на ковре и терпеливо ждала, когда учительница расскажет им какую-нибудь историю. Учительница была молоденькая, истеричная и благодушная одновременно, как ведущая популярной телеигры.

– Добро пожаловать, новенькие! – сказала мисс Уотерхаус. – Вы как раз вовремя подоспели к нашей утренней истории. Но сначала все попрощаются со своими мамами. – Она лучезарно улыбнулась мне. – И папами.

Пора было расставаться. Хотя до того как Пэт вылетел из детского сада, у нас бывали слезные прощания, в этот раз все получалось немножко по-другому. Сейчас я чувствовал, что покидают именно меня, а не наоборот.

Пэт пошел в школу, а когда он ее окончит, то будет уже юношей, а я – мужчиной средних лет. Долгие дни, когда мой мальчик сидел дома и смотрел свои «Звездные войны», а жизнь протекала где– то вдалеке, остались позади. Тогда эти дни казались пустыми и угнетающими, но я уже начал по ним скучать. Итак, мой ребенок вышел в мир.

Мисс Уотерхаус спросила, кто хочет помогать новеньким. Взметнулся лес рук, и учительница назвала имена опекунов. Внезапно рядом с нами оказалась серьезная и очень миловидная девочка.

– Меня зовут Пегги, – сказала она Пэту, – и я буду о тебе заботиться.

Девочка взяла его за руку и повела к остальным детям.

Он даже не заметил, что я ушел.

* * *

Я помню, как спал на заднем сиденье отцовской машины. Мы возвращались домой из города, кажется после ежегодного визита в лондонский «Палладиум», где смотрели пантомиму, или после еженедельной поездки к бабушке, и свет желтых фонарей на улицах Ист-Энда и на шоссе Эссекса расплывался у меня в глазах.

Я вытягивался на заднем сиденье папиной машины («Спать необязательно, пускай просто глазки отдохнут», – всякий раз говорила мама), и вскоре меня убаюкивали ровное движение машины и монотонные голоса родителей.

Просыпался я только на руках у папы, когда он поднимал меня с заднего сиденья. Машина уже стояла на месте, хотя мотор еще работал. Отец аккуратно заворачивал меня в клетчатый шотландский плед, который мы все время возили с собой, когда выезжали к морю, в Лондон или к родственникам.

Сейчас меня может разбудить любая мелочь. Пьяница, который, шатаясь, бредет домой, хлопок автомобильной дверцы, сигнализация, сработавшая далеко-далеко от дома, – этого достаточно, чтобы вырвать меня из объятий сна и заставить часами лежать и глазеть в потолок. Но когда я был ребенком и засыпал на заднем сиденье папиной машины, уже потом, у дома, когда отец вносил меня в дом, укутанного в клетчатый плед, ничто на свете не могло разбудить.

Я хотел бы, чтобы у Пэта остались похожие воспоминания. Я хотел бы, чтобы он чувствовал себя таким же защищенным. Но когда Джина уехала, наш старый «Фольксваген» пришлось продать, чтобы уплатить взнос за квартиру, и теперь Пэт сидел рядом со мной на пассажирском сиденье «Эм-Джи– Эф» и изо всех сил боролся со сном, даже когда мы возвращались от моих родителей, и впереди был целый час езды по пустынному шоссе.

Я хотел бы, чтобы у моего сына остались такие же воспоминания о поездках на машине, как у меня. Но мы путешествовали налегке.

* * *

Сид позвонила ближе к концу этого дня.

– Как все прошло? – спросила она.

Похоже, наши проблемы ее действительно интересовали. От этого она понравилась мне еще сильнее.

– Мы очень волновались, – ответил я.

– Подбородок дрожал, когда пришло время прощаться. В глазах стояли слезы. У меня, разумеется. Пэт был в полном порядке.

Она засмеялась, и перед моим мысленным взором появилась ее улыбка, озарявшая кафе, где она работала, и превращавшая его в нечто замечательное.

Я могу тебя еще посмешить, – сказал я. – С удовольствием бы, но мне пора возвращаться к работе, – ответила она. – Ты же не можешь оплатить мои счета.

Это было совершенно справедливо. Я не мог оплатить даже свои собственные.

* * *

В первый учебный день Пэта отец вместе со мной поехал встречать его из школы.

– Сюрприз, – сказал он, припарковывая свою «тойоту» прямо за школьными воротами. Правда, он забыл уточнить, для кого сюрприз – для Пэта или для меня.

Когда в половине четвертого дети с шумом вылетели из школьных ворот, я понял, что никогда не потеряю его в толпе. Даже среди сотен ребятишек, одетых более или менее одинаково, собственного ребенка все равно можно узнать за целую милю.

Он был вместе с Пегги, маленькой девочкой, которая захотела его опекать. Она поглядела на меня на удивление знакомыми глазами.

– Тебе понравилось? – спросил я его, боясь, что он начнет угрожать, будто перестанет дышать, если его еще раз заставят пойти в школу.

– Знаешь что? – сказал Пэт. – У всех учительниц одно и то же имя. Их всех зовут Мисс.

Отец поднял его и поцеловал. И я подумал: интересно, скоро ли сын начнет отворачиваться от наших поцелуев? Потом он сам поцеловал дедушку – одним из тех крепких, горячих поцелуев, которым научился у Джины, и я понял, что еще нескоро.

– У дедушки в багажнике лежит твой велосипед, – сказал отец. – Мы можем заехать в парк.

– А можно Пегги с нами? – спросил Пэт.

Я посмотрел на девочку с серьезными глазами.

– Конечно, можно, – сказал я. – Но сначала надо спросить у мамы или папы Пегги.

– Мама на работе, – сказала Пегги. – Папа тоже.

– Тогда кто же тебя встречает?

– Бианка, – сказала она. – Моя няня. Хотя я уже не маленькая, чтобы со мной нянчиться.

Пегги огляделась по сторонам. Она всматривалась в стадо взрослых, приехавших за детьми, до тех пор, пока не разглядела то лицо, которое искала. Девушка лет восемнадцати проталкивалась сквозь толпу, посасывая сигарету и выискивая свою подопечную.

– Вон Бианка, – показала Пегги.

– Давай, Пегги! – Девушка протянула ей руку. – Пошли.

Пэт и Пегги, уставились друг на друга.

– Мы собираемся в парк на часок, – объяснил я Бианке. – Пегги может пойти с нами. И вы, конечно, тоже.

Няня помотала головой:

– Нам нужно идти.

– Тогда увидимся завтра, – сказала Пегги Пэту.

– Да, – ответил он.

Пегги улыбалась ему, пока Бианка вытаскивала ее из редеющей толпы.

– Я ее увижу завтра, – сказал Пэт. – В нашей школе.

Его руки были перепачканы, лицо измазано краской, а возле рта прилип кусок вареного яйца. Но настроение было отличное. И в этот момент я понял: в школе все будет нормально.

* * *

Вот еще одно отличие между мной и моим отцом. После того, как Пэт упал в пустой бассейн, я не мог больше видеть его велосипед. Но папа в один из бесконечных часов ожидания в больнице съездил в парк и забрал «Колокольчик».

Велосипед лежал на боку там же, где мы его оставили, – в глубоком конце бассейна, целый и невредимый, только руль немножко погнулся. Я бы с радостью выбросил его в ближайший мусорный контейнер, но отец хотел, чтобы Пэт снова на нем катался. Я не стал с ним спорить: пускай Пэт сам решит.

И вот теперь, когда отец достал «Колокольчик» из багажника своей машины, мой сын очень обрадовался.

– Я выправил руль, – сказал отец. – Его нужно слегка подкрасить, и все. Это и минуты не займет. Я могу сам это сделать, если хотите.

Отец знал, что я не брал в руки кисть с того времени, когда учился в нулевом классе.

– Я сам могу, – угрюмо ответил я. – Надевай куртку, Пэт.

Стоял сентябрь, и в воздухе чувствовался осенний холодок. Я помог Пэту надеть куртку, натянул ему на голову капюшон и увидел, что он с улыбкой глядит на свой велосипед.

– И вот еще что, – добавил отец, доставая из кармана куртки гаечный ключ. – Я думаю, что такому большому мальчику, как Пэт, пора самому снять с велосипеда стабилизаторы.

Вот каков был мой старик в семьдесят лет – крепкий, добрый, уверенный в себе, он улыбался внуку с бесконечной нежностью. И все же я почувствовал раздражение из-за того, что он умеет все делать своими руками, из-за его мужской состоятельности, его абсолютной уверенности, что он может прогнуть мир под себя. Он буквально все мог сделать своими руками. А меня тошнило от одного вида этого велосипеда.

– О Господи, папа, – сказал я. – Он только что свалился с этой чертовой штуковины, а ты уже хочешь, чтобы он снова выписывал на ней кренделя.

– Ты всегда преувеличиваешь. Ну совсем как твоя мама. Я вовсе не хочу, чтобы парень выписывал кренделя, как ты это называешь. Я просто мечтаю увидеть, как он катается без стабилизаторов. Поверь, ему это пойдет на пользу.

Отец присел на корточки и начал отвинчивать от «Колокольчика» маленькие колесики. Глядя на то, как он работает гаечным ключом, я понял, что всю свою жизнь только наблюдаю, как он что-нибудь чинит – сначала у себя дома, потом у меня. Когда начинал мигать свет или протекал потолок, нам с Джиной не нужно было искать мастера и бросаться к справочнику. Мы просто звонили папе.

Взорвавшийся бойлер, протекшие кровельные желоба, дырка в крыше – любая задача была посильна для его ящика с инструментами, всегда содержавшимися в идеальном порядке. Ему нравилось, как Джина хвалила его и даже перехваливала, когда работа была сделана. Отец, как говорила моя мать, имел «золотые руки». Я же был его полной противоположностью. Про таких говорят, что руки у них «растут из задницы».

Однако как только отец закончил отвинчивать колесики-стабилизаторы от велосипеда, лицо Пэта побледнело от страха. Я уже готов был броситься на защиту сына, но сдержался. Потому что если бы я не сдержался, то все несостоявшиеся ссоры за тридцать лет выплеснулись бы наружу: столкнулись бы моя лень и отцовское умение делать все, моя робость и мужская энергия отца, мое стремление к тихой жизни и его безудержная решимость добиться в этой жизни всего, что он задумал.

Я не мог позволить ссоры у Пэта на глазах. Только не в этот день. И никогда. Поэтому я молча смотрел, как отец помогает моему сыну забираться на велосипед.

– Ты только попробуешь, – спокойно говорил тот. – Если тебе не понравится, мы остановимся. Мы сразу же остановимся. Хорошо, малыш?

– Хорошо, деда.

Отец одной рукой ухватился за руль велосипеда, а другой – за седло. Пэт изо всех сил уцепился в руль, словно пытаясь спасти собственную жизнь, его школьные ботинки, уже основательно поцарапанные, неохотно нажимали на педали, а колеса «Колокольчика» крутились и крутились. Я мрачно замыкал шествие, и мы неуверенными зигзагами передвигались мимо качелей, горок и пустого газона.

– Держишь? – крикнул Пэт.

– Держу, – заверил его отец.

– Ты сможешь посидеть с Пэтом в субботу вечером вместо меня? – спросил я.

– В субботу вечером? – он удивился, как будто это была странная просьба, как будто я прекрасно знал, что именно в субботу вечером они с мамой всегда ездят на дискотеку, где принимают таблетки экстази.

– Да, мне нужно будет отлучиться из дома.

– Конечно, – сказал он. – Мы всегда можем тебя подменить. Что-то связанное с работой, да?

– Нет, к работе это не имеет отношения. У меня нет сейчас никакой работы. У меня свидание с девушкой. – Это прозвучало как-то неуместно. – С женщиной. – Это тоже прозвучало странно.

Я думал, что он остановится. Но он продолжал в полусогнутом положении придерживать велосипед Пэта, и все мы продвигались вперед среди ромашек и собачьего дерьма.

– Кто она?

– Просто знакомая. Мы, возможно, сходим в кино.

Наконец он остановился, потирая спину и разгибаясь, чтобы взглянуть на меня.

– Ты считаешь, это прилично для мужчины, находящегося в твоем положении?

– Сходить в кино? Почему бы и нет?

– Я говорю не о кино. Я говорю о том, что ты отправляешься на свидание с незнакомой женщиной сразу после того, как… – он внимательно посмотрел на спину Пэта и кивнул. – Ты меня понимаешь.

– Она просто моя знакомая, – возразил, я. – И мы просто идем в кино. Мы же не любовники, скрывающиеся от своих законных супругов.

Отец покачал головой, ошеломленный тем, до чего докатился мир.

– Мне неважно, до чего там у вас дошло, – сказал он и снова показал на Пэта. – Я просто беспокоюсь о нем. Эта девушка… у вас с ней серьезно?

– Не знаю, папа. Может быть, ты разрешишь сначала сходить на первое свидание, а потом уже выбирать занавески?

Я строил из себя оскорбленную невинность. Но я понимал, что, если начну встречаться с женщиной, его это смутит и испугает. Я вовсе не собирался причинять отцу боль. Я просто хотел показать ему, что мне тридцать лет и что мне самому решать, когда нужно снимать стабилизаторы.

Мы добрались до неровной бетонированной площадки перед старенькой эстрадой.

– Ты готов? – спросил отец у Пэта.

– Готов, – ответил Пэт, но в голосе его не прозвучало и малейшей готовности.

– Я тебя держу, ладно? – сказал папа, убыстряя шаг. – Я и дальше буду тебя держать. Просто сиди прямо и жми на педали.

– Хорошо.

– Ты держишься?

– Держусь!

Они рванули вперед по площадке, лица Пэта не было видно за капюшоном, а отец согнулся над ним в три погибели, как будто за маленьким эльфом гнался злой горбун. Потом он отпустил велосипед.

– Ты держишь, деда?

– Держу! – крикнул он, оставшись далеко позади Пэта. – Жми на педали! Я тебя держу!

Маленькие ножки крутили педали. «Колокольчик» опасно покачнулся, когда Пэт проехал по луже, расплескивая воду, но затем снова выпрямился и набрал скорость.

– У тебя получается! – закричал папа. – У тебя получается, Пэт!

Он обернулся посмотреть на меня, и мы оба громко рассмеялись. Я подбежал к отцу, и он обхватил меня рукой за плечи. От него пахло лосьонами «Олд Спайс» и «Олд Холборн».

– Ты только посмотри, как он едет, – гордо сказал отец.

Велосипед добрался до конца площадки, подпрыгнул и свернул на траву. Теперь Пэт ехал медленнее, но все так же яростно крутил педали, направляясь к деревьям.

Не заезжай слишком далеко! – закричал я. Но он меня не слышал. Он растворился в тени старых дубов, как будто какое-то фантастическое создание в капюшоне возвращалось к себе в берлогу.

Мы с отцом переглянулись. Теперь мы уже не смеялись. Мы во весь дух припустили за ним, выкрикивая его имя и поскальзываясь на мокрой траве.

Но Пэт беззаботно выехал из лесу к нам навстречу со свалившимся капюшоном и улыбкой до ушей.

– Смотри, как я могу, – гордо произнес он, привставая в седле, перед тем как затормозить.

– Блестяще, Пэт! – похвалил я. – Но не уезжай далеко, ладно? Катайся так, чтобы мы тебя видели.

– Что с дедушкой? – спросил он.

Отец прислонился к дереву, схватившись за грудь и жадно хватая ртом воздух. Кровь отлила у него от лица, и в глазах было что-то такое, чего я раньше никогда не видел. Возможно, это был страх.

– У меня все нормально, – прохрипел он.

– Дедушка! – испугался Пэт.

– У дедушки все нормально, – повторил отец.

Прошла долгая, мучительная минута, и ему удалось набрать воздуху в легкие. Все еще задыхаясь, отец рассмеялся над тем, как мы перепугались.

– Я просто старею, – сказал он. – Я уже слишком стар для пробежек по лесу.

И я решил, что именно так оно и есть – старость подкрадывается к человеку, чье тело столько вынесло в молодости. Всю свою жизнь я наблюдал, как маленькие осколки шрапнели, зазубренные и черные, выползали из его крепкого тела. Каждое лето мы видели гигантский шрам в виде звезды у него на боку. Вся эта боль должна была нагнать его рано или поздно.

Но я ошибался. Это не был зов из прошлого. О себе, как выяснилось уже потом, заявляло будущее.

– Не волнуйтесь обо мне, – успокоил нас отец, – все в порядке. Поехали домой.

И мы пошли к его машине, пересекая растущие тени этого длинного сентябрьского дня. Пэт мчался впереди на велосипеде, отец мурлыкал себе под нос «С тобой я чувствую себя моложе», и его утешали его личный Дин Мартин и его персональный Фрэнк Синатра.

Когда у тебя стабильные семейные отношения и ты уверен, что они продлятся целую вечность, тебе и в голову не приходит, что можно в третий раз за день стоять под душем, готовясь к свиданию.

Ты думаешь, что все это у тебя уже позади, точно так же, как и то, что ты больше не просишь маму постирать твои вещи и не берешь денег у отца.

Тебе даже в голову не приходит, что снова настанет то время, когда ты будешь относиться к своей личной гигиене так же фанатично, как пятнадцатилетний подросток с перманентной эрекцией. Что ты снова будешь мучиться у зеркала, пытаясь укротить свои взъерошенные волосы. Что ты будешь чистить зубы, которые и без того уже безукоризненно чисты. И все это только затем, чтобы просидеть пару часов в темноте с представительницей противоположного пола, с которой ты совсем недавно познакомился.

Просто кошмар какой-то! Свидания – это игры для молодых. С годами теряешь навыки. А вдруг у тебя уже ничего не получится?!

Готовясь к свиданию с женщиной, с которой недавно познакомился, ты используешь другой отдел мозга, чем когда собираешься куда-то, например, со своей женой. Ты напрягаешь другую группу мышц. Так что это совершенно естественно: если ты снова после долгого перерыва заставляешь работать эти мышцы, они твердеют и напрочь отказываются повиноваться.

Двое взрослых людей играют в подростковые игры: пытаются хорошо выглядеть, встречаются в назначенное время, знают, что уже можно, что нужно немножко подождать, а чего так и не случится до скончания века. Должно быть, ужасно трудно вернуться ко всему этому после того, как прожил с женой много лет. Но с Сид это было нетрудно.

Благодаря ей это стало просто и даже естественно.

* * *

– Очень важно, что за фильм мы посмотрим о тобой вместе в первый раз, – авторитетно заявила Сид. – Я понимаю, что мы просто друзья и так далее, но очень важно, какой именно фильм мы сегодня выберем.

Я притворился, будто понимаю, о чем она говорит.

– Обычно на первом свидании все стараются действовать наверняка, – продолжала Сид. – Идут смотреть хит сезона. Один из тех фильмов, где Нью-Йорк разрушают пришельцы, или прибойная волна, или гигантская обезьяна, или что-нибудь в этом роде. Они считают, что с таким кино приятный вечер обеспечен. Но хит сезона – это не совсем то, что нужно нам.

– Нет?

Она покачала головой:

– Никто не получает особого удовольствия, когда смотрит такие фильмы, кроме подростков где-нибудь в Айдахо. Один раз увидев, как взрывается самый известный небоскреб в Нью-Йорке, второй раз уже не захочешь на это смотреть.

Я начал понимать, о чем идет речь:

– Ты думаешь, что земля перевернется, но в конце концов начинаешь зевать, когда пришельцы захватывают Белый дом.

– Если ты выбираешь хит сезона, это означает, что ты ничего особенного не ждешь от жизни, – сказала она и бросила на меня мимолетный взгляд. Я проталкивался на своем «Эм-Джи-Эф» сквозь дневную пробку вокруг «Ангела». – Это касается всего. Это означает, что жизнь для тебя – всего лишь пакет черствого поп-корна и стакан выдохшейся диетической кока-колы. И больше надеяться не на что.

Я попытался вспомнить, какой первый фильм мы смотрели с Джиной. Это было что-то японское с претензией на художественность. Что-то про угнетенных и морально подавленных японцев.

– Элитарные фильмы немногим лучше, – продолжала Сид, как будто прочитала мои мысли. – Это означает, что вы оба стараетесь казаться не тем, чем являетесь на самом деле.

– Подумай только обо всех парах, которые во время первого свидания посмотрели «Титаник», – сказал я. – Многообещающие отношения, обреченные еще до того, как они начались… Еще до того, как корабль вышел из порта.

Сид стукнула меня по руке:

– Я говорю серьезно! У меня, например, есть подруга, которая вышла замуж за парня, который на первом свидании пригласил ее на фильм «Муха».

– А потом сам превратился в отвратительного таракана?

– Практически. Он явно изменился, причем к худшему.

– Так что же ты хочешь посмотреть?

– Ты мне доверяешь?

– Полностью.

Она хотела посмотреть один из тех фильмов, которые крутят по телевизору на каждое Рождество. Один из тех фильмов, которые, мне казалось, я смотрел уже раз десять. Правда, вряд ли внимательно.

Не знаю, почему фильм «Как прекрасна эта жизнь» показывали в кинотеатре «Эн-Эф-Ти» на Южном берегу. Возможно, у них шла неделя ретроспективы Фрэнка Капры или Джеймса Стюарта. Возможно, это был отреставрированный, оцифрованный и зацвеченный вариант фильма. Не знаю, да это и неважно. Именно на этот фильм мы пошли в наш первый вечер. И поначалу мне показалось, что он слишком мрачный.

Спецэффекты были из эпохи изобретения паровоза. На звездном небе, которое, очевидно, представляло собой раскрашенный лист картона, позади которого горел банальный фонарь, ангелы – точнее, небесные существа, приколотые к картону булавками, – обсуждали Джорджа Бейли и его встречу с неотвратимой судьбой.

Потом действие перенеслось в маленький американский городок, где счастливые люди праздновали Рождество, и я затосковал по пришельцам, или прибойной волне, или даже гигантской обезьяне. Вот бы они явились и все это уничтожили! Если теория Сид о значении первого фильма верна, то нам не удастся продержаться вместе даже этот вечер.

Потом, по мере того как надежды и мечты Джеймса Стюарта постепенно угасали, меня затянула история человека, утратившего смысл жизни.

Фильм оказался гораздо лучше, чем я его помнил с детства, когда он в черно-белом варианте служил фоном для моего цветного детства и мелькал на экране в промежутке между рождественским хит-парадом и жареной индейкой.

Когда его мир начинает рушиться, Джеймс Стюарт оскорбляет по телефону учительницу одного из своих детей, и его избивает в баре ее супруг.

Джеймса возмущает его любящая жена, из-за которой ему пришлось отказаться от мечты путешествовать по миру. Что самое ужасное, он отвратительно ведет себя с детьми – раздражительный, вздорный буян. Но ясно, что он ведет себя так не потому, что не любит их. Наоборот, все дело в том, что он любит их слишком сильно.

В темноте Сид схватила и крепко сжала мою руку.

– Не волнуйся, – сказала она. – Все заканчивается хорошо.

* * *

Когда мы вышли из кино, было еще светло. Мы купили по куску пиццы и сели за один из длинных деревянных столов на улице, где рядом с тобой сидят чужие люди, и ты чувствуешь себя студентом.

«Эн-Эф-Ти» – уродливое здание в прекрасной части города. Кинозалы прячутся внутри глухого бетонного блока постройки шестидесятых годов, примостившегося там, где Темза поворачивает к югу и протекает в тени моста Ватерлоо, а прямо через реку от него – огни набережной Виктории и собора святого Павла. Именно здесь Сид рассказала мне, что выросла в доме, полном женщин и кинофильмов.

Первый фильм, который мои родители посмотрели вместе, был «Унесенные ветром», – вспоминала она. – А после того, как папа умер, мама в одиночку посмотрела его еще шестнадцать раз. Она бы смотрела его и чаще, но старалась сдерживать себя.

Сид была младшей из четырех сестер. Ее мать работала медсестрой в Техасском медицинском центре, «где большие шишки подлечивают сердце», а отец водил грузовики на нефтяных месторождениях.

– Хьюстон – нефтяной город. Когда цены на нефть высокие, жизнь прекрасна. А когда цены на нефть падают, приходится потуже затягивать пояса. Но хорошо это или плохо, Хьюстон был и остается нефтяным городом.

Если верить словам Сид, у ее родителей так и не кончился медовый месяц. Даже когда у них было четыре дочери-подростка, они продолжали держаться за руки, дарить друг другу цветы и оставлять записки в коробках с завтраками.

– Когда мне было двенадцать, это меня еще смущало, – улыбнулась Сид. – Теперь мне это нравится. Да-да, мне нравится, что они были так влюблены друг в друга. Я знаю, ты думаешь: может, на самом деле все было совсем не так, а мне просто приятно помнить их такими. Может, они действовали друг другу на нервы и постоянно грызлись. Но я это видела своими глазами: они действительно были без ума друг от друга.

– Как-то раз в воскресенье, когда она с друзьями сидела в закусочной «Дэйри Куин» в торговом центре «Галерея», пришла ее старшая сестра и сказала, что отец внезапно умер от сердечного приступа. Моя мама не состарилась за одну ночь, – продолжала Сид. – Все было совсем не так. Она просто с головой погрузилась в прошлое. Может быть, она решила, что лучшая часть жизни осталась позади. Она продолжала ходить на работу. Продолжала готовить еду. Но теперь она смотрела только старые фильмы. И, видимо, ее коллекция пленок оказала на меня определенное влияние. Потому что когда я встретила парня, из-за которого потом приехала в Англию, я подумала, что он и есть Ретт Батлер.

Дата добавления: 2014-12-24