Второе кольцо силы 15 страница

Она села в конце стола справа от меня. Я не знал, начинать ли мне беседу. Только я собрался что-то сказать, как Ла Горда стукнула меня коленкой по ноге и едва заметным движением бровей дала мне знак слушать. Я снова услышал приглушенный шорох длинного платья, соприкасающегося с полом. Хосефина секунду постояла у двери, прежде чем направиться к столу. Она приветствовала меня, Лидию и Ла Горду точно таким же образом. Я не мог оставаться серьезным, глядя на нее. Она тоже была босая, одета в длинное платье и шаль, но ее платье было на три размера больше и она подложила под него толстую прокладку. Это было чудовищно несовместимо; худое и юное лицо - и гротескно раздутое тело.

Она взяла скамейку, поставила ее с левого конца стола и села. Все трое выглядели чрезвычайно серьезными. Они сидели, сдвинув ноги вместе, и держались очень прямо. Я еще раз услышал шуршание платья и вошла Роза. Она была одета так же, как и другие, и тоже босая. Ее приветствие было таким же официальным и. естественно, включило Хосефину. Все ответили точно таким же тоном. Она села напротив, лицом ко мне. Все мы довольно долго молчали.

Внезапно Ла Горда заговорила, и звук ее голоса заставил подскочить всех остальных. Указав на меня, она сказала, что Нагваль собирается показать им своих союзников и намерен воспользоваться специальным зовом, чтобы вызвать их в комнату.

Попытавшись обратить все это в шутку, я сказал, что Нагваля здесь нет, так что он не может показать никаких союзников. Мне показалось, что они собираются рассмеяться. Ла Горда закрыла лицо рукой, а сестрички уставились на меня. Ла Горда приложила пальцы к моим губам и прошептала на ухо, что мне абсолютно необходимо воздержаться от идиотских высказываний. Она взглянула мне прямо в глаза и сказала, что я должен познать союзников, воспроизводя "зов бабочек".

Я неохотно послушался. Но не успел я начать, как дух ситуации овладел мною, и через мгновенье я обнаружил, что с максимальной концентрацией отдаюсь воспроизведению этого звука. Я модулировал его звучание и управлял воздухом, выталкиваемым из легких таким образом, чтобы произвести самое длительное постукивание. Оно звучало довольно мелодично.

Я набрал невероятное количество воздуха, чтобы начать новую серию, и внезапно остановился; что-то снаружи дома откликнулось на мой зов. Постукивающие звуки были слышны со всех сторон и шли даже с крыши. Сестрички вскочили и столпились вокруг меня и Ла Горды, как испуганные дети.

- Пожалуйста, Нагваль, не вызывай ничего в дом, - умоляла Лидия.

Даже Ла Горда казалась немного испуганной. Она резко приказала мне остановиться. Я в любом случае не собирался продолжать свой зов. Однако союзники - как бесформенные силы или как существа, которые шныряли за дверью - были уже независимы от моего зова. Я снова ощутил, как и две ночи назад в доме Хенаро, невыносимую тяжесть, навалившуюся на весь дом. Я буквально физически чувствовал ее в середине живота как зуд, нервозность, которая вскоре превратилась в настоящее физическое страдание. Три сестрички были вне себя от страха, особенно Лидия и Хосефина. Обе они скулили, как раненые собаки. Все они окружили меня и уцепились за мою одежду. Роза заползла под стол и засунула голову между моими ногами. Только Ла Горда стояла позади меня, стараясь сохранять спокойствие. Через несколько секунд истерия и страх этих трех девушек возросли до огромных размеров. Ла Горда наклонилась и прошептала, что я должен издать противоположный звук, - звук, который рассеет их. Я был крайне смущен, так как понятия не имел ни о каком другом звуке. Но затем возникло знакомое щекочущее ощущение на макушке, дрожь в теле и я неизвестно почему вдруг вспомнил особый свист, который дон Хуан обычно исполнял ночью, и которому старался научить меня. Он описал мне его как средство удерживать равновесие во время ходьбы, чтобы в темноте не сбиться с пути.

Когда я начал свистеть таким образом, давление в области живота прекратилось. Ла Горда улыбнулась и вздохнула с облегчением, а сестрички отодвинулись от меня, хихикая так, словно все это было только шуткой.

У меня начали появляться мысли, которые дон Хуан наверняка назвал бы индульгированием в самый неподходящий момент. Уж слишком резкой была перемена от достаточно приятного общения с Ла Гордой до нынешней невероятной ситуации. Например, я думал, а не было ли все это просто розыгрышем с их стороны. Но я был слишком слаб и почти терял сознание. В ушах шумело, а напряжение в области живота было таким сильным, что заставило подумать о серьезном заболевании. Я положил голову на край стола, но через несколько минут уже чувствовал себя настолько неплохо, что смог выпрямиться.

Девушки, казалось, уже забыли, как они были перепуганы. Они смеялись, толкали друг друга, повязывая свои шали вокруг талии. Ла Горда не казалась ни нервной, ни расслабленной.

Вдруг две другие девушки толкнули Розу и она упала со скамейки, где все трое сидели. Она приземлилась на ягодицы. Мне казалось, что она разъярится, но она захихикала. Я взглянул на Ла Горду, ожидая указаний. Она сидела, держа спину очень прямо. Ее глаза были полуприкрыты и фиксированы на Розе. Сестрички смеялись громко, как истеричные школьницы. Лидия толкнула Хосефину и заставила ее упасть рядом с Розой на пол. Когда Хосефина оказалась на полу, их смех немедленно затих. Роза и Хосефина вздрогнули всем телом, проделав непонятные движения ягодицами: они двигали ими из стороны в сторону, как бы растирая что-то на полу. Затем они молча вскочили, как два ягуара, и взяли Лидию за руки. Все трое совершенно бесшумно покружились пару раз по комнате. Роза и Хосефина взяли Лидию подмышки и пронесли ее, идя на цыпочках, два-три раза вокруг стола. Затем все трое рухнули, словно в коленях у них были одновременно сжавшиеся пружины. Их длинные платья вздулись, придав им вид огромных шаров. Очутившись на полу, они стали еще бесшумнее. Не было никаких других звуков, кроме легкого шуршания их платьев, когда они вертелись и ползали. Казалось, я смотрю стереофильм с отключенным звуком.

Ла Горда молча наблюдала за ними, сидя рядом со мной. Внезапно она встала и с акробатическим проворством побежала к двери на углу обеденной площадки, ведущей в их комнату. Прежде чем достигнуть двери, она упала на правый бок и плечо, сразу перевернулась, встала, увлекаемая инерцией своего вращения, и распахнула дверь. Она проделала все это в абсолютной тишине.

Три девушки вертелись и ползали по полу, как гигантские шарообразные насекомые. Ла Горда подала мне сигнал подойти к ней. Мы вошли в комнату и она усадила меня спиной к дверной раме, прямо на полу. Сама она села справа от меня, также спиной к раме. Она заставила меня переплести пальцы и сложить руки над пупком.

Сначала я пытался делить внимание между Ла Гордой, сестричками и комнатой. Но как только Ла Горда устроила меня в этой позе, мое внимание было целиком захвачено комнатой. Все три девушки лежали в центре большой белой квадратной комнаты с кирпичными полами. Там было четыре керосиновых лампы, по одной на каждой стене, размещенные на встроенных полочках в шести футах над полом. Потолка в комнате но было. Огромные балки крыши были затемнены, и - это создавало впечатление невероятной комнаты, открытой сверху. В самом углу, одна напротив другой находились две двери. Когда я взглянул через комнату на закрытую дверь, я заметил, что стены комнаты были ориентированы по странам света. Дверь, где мы находились, была в северо-западном углу.

Роза, Лидия и Хосефина несколько раз покрутились вокруг комнаты против часовой стрелки. Я напрягался, чтобы услышать шуршание их платьев, но тишина была абсолютной. Я мог слышать только дыхание Ла Горды. Сестрички наконец остановились и сели спиной к стенам, каждая под своей лампой. Лидия села у восточной стены. Роза - - у северной, а Хосефина - у западной.

Ла Горда встала, закрыла дверь позади нас и заперла ее на щеколду. Она заставила меня отодвинуться на несколько дюймов, не меняя позы, пока я не оказался спиной к двери. Затем она молча пересекла комнату и села под лампой у южной стены. Это, по-видимому, послужило сигналом. Лидия встала и начала ходить на цыпочках по периметру комнаты вдоль стен. Собственно, это была не ходьба, а скорее беззвучное скольжение. Она увеличила скорость, ступая на стыке пола и стен. Она перепрыгивала через Розу, Хосефину, Ла Горду и меня каждый раз, когда добиралась до мест, где мы сидели. Я ощущал, как ее длинное платье задевало меня при каждом ее обороте. Чем быстрее она бегала, тем выше оказывалась на стенах. Наступил момент, когда Лидия молча бегала вокруг четырех стен комнаты примерно в семи-восьми футах над полом. Вид девушки, бегающей перпендикулярно стенам, был таким невероятным, что это смахивало на гротеск. Ее длинное облачение делало картину еще более сверхъестественной. Казалось, тяготение не имело никакого отношения к ней самой, но действовало на ее длинную юбку - она свисала вниз. Я ощущал ее всякий раз, когда она, как штора, проносилась по моему лицу.

Она захватила мое внимание на уровне, которого я не мог и вообразить. Напряжение от концентрации на ее движении было таким сильным, что у меня начались конвульсии в животе. Я буквально ощущал животом ее бег. Мои глаза расфокусировались. На последнем крошечном остатке способности к концентрации я увидел, как Лидия сошла вниз по диагонали восточной стены и остановилась посреди комнаты.

Она запыхалась, тяжело дышала и обливалась потом, как Ла Горда после демонстрации своего полета. Ей было трудно сохранять равновесие. Через секунду она пошла к своему месту у восточной стены и повалилась на пол, как мокрая тряпка. Казалось, она потеряла сознание, но затем я увидел, что она уже почти спокойно дышит ртом.

После нескольких минут неподвижности, вполне достаточных для того, чтобы Лидия полностью пришла в себя и села прямо, встала Роза, беззвучно пробежала к центру комнаты, повернулась на пятках и побежала обратно к своему месту. Это дало ей возможность разбежаться для диковинного прыжка. Она подпрыгнула в воздух, как баскетболист, вдоль вертикального пролета стены, и ее руки поднялись над стенами, которые возвышались более чем на десять футов. Мне было видно, как ее тело ударилось о стену, хотя звука удара не было. Я ожидал, что в результате столкновения ее отбросит обратно на пол, но она осталась висеть там, прикрепившись к стене. С моего места это выглядело так, словно она держалась левой рукой за какой-то крючок. Она минуту раскачивалась, как маятник, затем переместилась на три-четыре фута влево, оттолкнувшись правой рукой от стены когда размах ее качания был максимальным. Она повторила эти раскачивания и перемещения три или четыре раза, пролетев таким образом вокруг всей комнаты, а затем перебралась к балкам крыши, где рискованно болталась, вися на невидимом крючке.

Когда она сделала это, я вдруг осознал, что в ее левой руке не было никакого крючка. В действительности это было каким-то свойством ее руки, которое позволяло ей висеть на ней. Той же самой руки, которой она атаковала меня позапрошлой ночью.

Ее демонстрация завершилась свисанием с балок в самом центре комнаты. Внезапно она потеряла сцепление, сорвавшись с высоты пятнадцать-шестнадцать, футов. Ее длинное платье поднялось и собралось вокруг головы. Перед тем, как она беззвучно приземлилась, секунду она выглядела, как вывернутый силой ветра зонт. Ее обнаженное тело казалось ручкой зонтика, прикрепленной к темной массе платья.

Мое тело ощутило толчок от ее падения наверное больше чем она сама. Она приземлилась, присев на корточки, и какое-то время оставалась неподвижной, стараясь перевести дыхание. Я растянулся на полу, испытывая болезненные спазмы в животе.

Ла Горда пересекла комнату, взяла свою шаль и повязала вокруг моего живота, обмотав ее два-три раза как пояс. Она тенью вернулась обратно к южной стороне.

Пока она делала все это, я потерял из виду Розу. Когда я поднял глаза, та снова сидела у южной стены. Теперь уже Хосефина молча направилась в центр комнаты. Она расхаживала взад и вперед между местом, где сидел я, и своим, у западной стены. Она все время была обращена лицом ко мне. Приблизившись к своему месту, она внезапно подняла левое предплечье и поместила его прямо перед лицом, словно хотела заслониться от меня. Она на секунду скрыла за предплечьем половину своего лица. Потом опустила его и подняла снова, на этот раз закрыв все лицо. Она бесчисленное количество раз повторяла этот процесс, беззвучно расхаживая по комнате из одного конца в другой. Каждый раз, когда она поднимала предплечье, все большая часть ее тела исчезала из моего поля зрения. Наступил момент, когда она закрыла все свое тело, раздутое за счет одежды, своим тонким предплечьем. Казалось, словно заслоняя все мое тело, находящееся в десяти-двенадцати футах от нее, от своего взора - задача вполне выполнимая, ее она легко могла решить за счет ширины своего предплечья - она заслоняла от моего взгляда и свое тело - а уж это никак нельзя было сделать за счет ширины ее предплечья.

Когда она закрыла все свое тело, я мог различать только силуэт ее висящего в воздухе предплечья. Он покачиваясь двигался из одного угла комнаты в другой, и только однажды я мог смутно увидеть и саму руку.

Я почувствовал отвращение, невыносимую дурноту. Двигающееся и покачивающееся предплечье истощало мою энергию. Я соскользнул на бок, не в силах сохранить равновесие, и увидел, как рука падает на землю. Хосефина лежала на полу, накрытая одеждами, словно ее вздутое платье взорвалось. Она лежала на спине, раскинув руки.

Мне потребовалось довольно много времени, чтобы восстановить физическое равновесие. Моя одежда промокла от пота. Все это подействовало не только на меня. Все они были измотанными и мокрыми. Ла Горда держалась лучше всех, но и ее контроль был, по-видимому, на грани срыва. Я мог слышать, как все они, включая Ла Горду, дышат ртом.

Когда я снова полностью пришел в себя, все сидели на своих местах. Сестрички пристально смотрели на меня. Краешком глаза я видел, что у Ла Горды глаза были полуприкрыты. Внезапно она бесшумно перекатилась в мою сторону и прошептала мне на ухо, что я должен начать свой зов бабочки, продолжая его до тех пор, пока союзники не вернутся в дом и не будут готовы взять нас.

Я был в нерешительности. Она прошептала, что другого способа изменить направление не существует и что мы должны закончить то, что начали. Сняв свою шаль с моего пояса, она опять перекатилась на свое место и села.

Я поднес руку к губам и попытался издать постукивающий звук. Поначалу это казалось очень трудным. Губы были сухими, а руки потными, но после первой неудачи у меня появилось ощущение бодрости и хорошего тонуса. У меня получился самый великолепный зов, который я когда-либо издавал. Он напоминал мне такой же звук, который я когда-то давным-давно слышал в ответ на свой. Когда я остановился, чтобы передохнуть, то услышал ответное постукивание со всех сторон.

Ла Горда сделала мне знак продолжать. Я выдал еще три серии. Последняя была совершенно гипнотической. Мне даже не пришлось набирать много воздуха и выпускать его небольшими порциями, как я делал это всегда. На этот раз постукивающий звук свободно лился из моего горла. Мне даже не нужно было использовать край ладони чтобы издать его.

Внезапно Ла Горда бросилась ко мне, подхватила подмышки и потащила на середину комнаты. Ее действие нарушило мою абсолютную концентрацию. Я заметил, что Лидия держит меня за правую руку, Хосефина - за левую, а Роза пятится назад передо мной и поддерживает меня за пояс вытянутыми руками. Ла Горда была позади меня. Она приказала мне протянуть руки назад и схватиться за шаль, которую она повязала вокруг шеи и плеч как упряжь.

Тут я заметил, что в комнате кроме нас было еще что-то, хотя и не мог сказать, что именно. Сестрички дрожали. Я знал, что они видят это, хотя сам ничего различить не мог. Я также знал, что Ла Горда собирается повторить то, что делала в доме дона Хенаро. Внезапно я почувствовал ветер из глаза-двери, втягивающий нас. Я изо всех сил уцепился за край шали Ла Горды, а сестрички схватились за меня. Я ощутил, что мы кружимся, кувыркаемся и раскачиваемся из стороны в сторону, как гигантский невесомый лист.

Я открыл глаза и увидел, что мы похожи на пучок. Мы то ли стояли, то ли горизонтально висели в воздухе, - я не мог разобрать, так как не имел точки опоры для чувств. Затем так же внезапно, как и поднялись, мы стали опускаться. Я чувствовал падение серединой своего живота и завопил от боли. Мои вопли слились с воплями сестричек. Вдруг я ощутил невыносимый толчок в ногах и подумал, что, должно быть, сломал их.

Следующим моим впечатлением было ощущение, что что-то проникло в мой нос. Я лежал на спине в полной темноте. Приподнявшись, я понял, что это Ла Горда щекочет мне ноздри прутиком. Я не чувствовал ни опустошенности, ни даже усталости. Вскочив на ноги, я был потрясен увиденным. Мы находились не в доме, а на бесплодном каменистом холме. Я сделал шаг и едва не упал, споткнувшись о чье-то тело. Я узнал Хосефину. Она была очень горячей. Казалось, у нее был жар. Я попытался заставить ее сесть, но она была совершенно вялой. Рядом с ней лежала Роза. По контрасту ее тело было холодным, как лед. Я положил их одну на другую и потряс. Это движение привело их в себя.

Ла Горда тем временем нашла Лидию и заставила ее идти. Спустя несколько минут все мы были на ногах. Мы находились, по-видимому, в полумиле к востоку от дома.

Несколько лет назад дон Хуан вызвал у меня аналогичное переживание, но с помощью психотропных растений. По всей вероятности, он заставил меня летать, и я приземлился на некотором расстоянии от его дома. В то время я попытался объяснить это событие рациональными причинами. Оснований для такого объяснения у меня не было, и я вынужден был пойти по одному из двух возможных путей: или объяснить происшедшее тем, что дон Хуан перенес меня на удаленное поле, пока я находился в бессознательном состоянии под действием психотропного растения, или утверждать, что под влиянием алкалоидов я поверил в то, что внушил мне дон Хуан. То есть, что я летал.

На этот раз у меня не было другого выхода, как только набраться мужества и признать, что я летал. Я начал индульгировать в сомнениях и сочинять, как четыре девушки перенесли меня на этот холм. Я громко засмеялся, не в силах сдержать непонятный восторг.

Это был рецидив моей старой болезни. Мой разум, который был временно блокирован, опять начал захватывать власть надо мной. Мне хотелось победить его. Или, точнее сказать, - в свете диковинных действий, которые я наблюдал и выполнял со дня моего приезда, - мой разум отстаивал свою независимость от более сложного комплекса, который, кажется, и был "мною". Тем мною, которого я не знал.

С позиции почти незаинтересованного наблюдателя я следил, как мой разум борется, чтобы найти подходящие разумные обоснования, в то время как другая, гораздо большая часть меня могла больше не заботиться об объяснении вообще чего бы то ни было.

Ла Горда выстроила трех девушек в линию, затем потянула меня к себе. Все они сложили руки за спиной. Ла Горда заставила меня сделать то же самое. Она вытянула мои руки как можно дальше назад, велела мне согнуть их и захватить мои предплечья как можно крепче и ближе к локтям. Это создавало большое мышечное напряжение в плечевых суставах. Она давила на мое туловище вперед до тех пор, пока я совсем не согнулся. Затем она издала особый птичий крик. Это был сигнал. Лидия начала двигаться. В темноте ее движения напоминали мне движения конькобежца. Она шла быстро и молча, и за несколько минут исчезла из виду. Ла Горда издала один за другим еще два птичьих крика, и Роза с Хосефиной удалились тем же способом, что и Лидия. Ла Горда велела мне следовать рядом с ней. Она издала еще один птичий крик, и мы тронулись с места.

Я был удивлен легкостью, с которой шел. Все мое равновесие было сосредоточено в ногах. То, что руки находились за спиной, не только не препятствовало движениям, но помогало мне поддерживать это необычное равновесие. Но больше всего меня удивила плавность моей походки.

Достигнув дороги, мы стали идти нормально. Мы прошли мимо двух человек, идущих в противоположном направлении. Когда мы добрались до дома, сестрички уже стояли у двери, не решаясь войти. Ла Горда сказала им, что хотя я не мог управлять союзниками, но мог и призывать их, и заставить их уйти. Союзники больше не будут беспокоить нас. Девушки поверили ей, чего нельзя было сказать обо мне.

Мы вошли внутрь. Все они очень спокойно и быстро разделись, облились холодной водой и сменили одежду. Я сделал то же самое. Ла Горда принесла мне мою старую одежду, которая хранилась обычно в доме дона Хуана в коробке, и я переоделся.

Все мы были в приподнятом настроении. Я попросил Ла Горду объяснить мне, что мы делали.

- Мы поговорим об этом позже, - сказала она твердо.

Тут я вспомнил, что пакеты, которые я привез им, все еще были в машине. Я подумал, что пока Ла Горда готовит нам еду, можно пойти и вытащить их. Я вышел, взял их, принес в дом и положил на стол. Лидия спросила, распределил ли я подарки. Я сказал, что хочу, чтобы они сами выбрали то, что им понравится. Она отказалась, сказав, что, несомненно, у меня было приготовлено что-то особое для Паблито и Нестора, а для них - груда безделушек, которые я высыпал на стол, чтобы они дрались за них.

- Кроме того, ты ничего не привез для Бениньо, - сказала она, подойдя ко мне сбоку, и взглянула на меня с напускной серьезностью. - Ты не должен оскорблять чувства Хенарос, давая им два подарка на троих.

Они все засмеялись. Мне было неловко. Она была совершенно права.

- Ты беззаботный. Именно поэтому ты никогда не нравился мне, - сказала Лидия, погасив улыбку и нахмурившись. - Ты никогда не приветствовал меня с симпатией или уважением. Каждый раз ты только делал вид, что рад видеть меня.

Она имитировала мое явно неискреннее приветствие, которым я пользовался много раз в прошлом.

- Почему ты никогда не спрашивал меня, как у меня дела? - спросила Лидия.

Я прекратил писать. Мне просто никогда не приходило в голову спрашивать ее о чем-либо. Я сказал ей, что мне нет оправдания. Вмешалась Ла Горда, сказав, что я никогда не сказал при встрече больше двух слов Лидии и Розе по очень простой причине: я привык разговаривать только с женщинами, которыми увлечен в том или ином смысле. Ла Горда добавила, что Нагваль велел им только отвечать на мои вопросы, а если я к ним не обращаюсь, то они не должны были ничего говорить сами.

Роза сказала, что не любит меня, потому что я всегда смеялся и пытался потешать всех. Хосефина добавила, что я никогда не замечал ее, и она невзлюбила меня как раз за эти невыносимые шутки.

- Я хочу, чтобы ты знал, что я не признаю тебя как Нагваля, - сказала мне Лидия, - Ты очень тупой. Ты ничего не знаешь. Я знаю больше тебя. Как я могу уважать тебя?

Она добавила, что я могу убираться туда, откуда пришел, или хоть провалиться в преисподнюю.

Роза и Хосефина не сказали ни слова. Однако, судя по серьезному и неприветливому выражению их лиц, они были согласны с Лидией.

- Как этот человек может вести нас? - спросила Лидия Ла Горду. - Он не настоящий Нагваль. Он человек. Он собирается делать из нас таких же идиотов, как он сам.

Когда она говорила это, я видел, как выражение лиц Розы и Хосефины становится все более и более враждебным.

Ла Горда вмешалась и объяснила им то, что она видела обо мне раньше. Она добавила, что она советует мне больше не попадаться в их ловушки, но рекомендует то же самое ним - не попадаться в мои.

После того, как Лидия сначала продемонстрировала мне свою вполне обоснованную неподдельную враждебность, я был изумлен, как легко она поддалась замечаниям Ла Горды. Она даже улыбнулась мне, а потом подошла и села рядом со мной.

- Ты на самом деле такой же как мы, да? - спросила она смущенно.

Я не знал, что сказать. Я боялся допустить промах. Лидия явно была лидером сестричек. В тот момент, когда она улыбнулась мне, две другие тотчас были охвачены тем же настроением.

Ла Горда сказала, чтобы они не обращали внимания на мой карандаш и бумагу и на мои постоянные вопросы и что я, в свою очередь, не должен тревожиться, если они вовлекаются в свое любимое занятие - индульгирование на самих себе.

Все трое сели около меня. Ла Горда подошла к столу, взяла пакеты и отнесла их в мою машину. Я попросил Лидию извинить меня за мои непростительные промахи в прошлом и попросил всех рассказать мне, как они стали ученицами дона Хуана. Чтобы заставить их чувствовать себя непринужденно, я описал свою встречу с доном Хуаном. Их рассказы повторили то, что я уже знал от доньи Соледад.

Лидия сказала, что они вольны были оставить мир дона Хуана, но их выбор был - остаться. Сама она была самой первой ученицей и имела возможность уйти. Когда Нагваль и Хенаро вылечили ее, Нагваль указал ей на дверь и сказал, что если она не уйдет теперь, то дверь закроется и никогда не откроется снова.

- Моя судьба была решена, когда дверь закрылась, - сказала мне Лидия. - В точности то же случилось и с тобой. Нагваль говорил мне, что, когда он наложил на тебя заплату, у тебя была возможность покинуть его. Но ты не сделал этого.

Я помнил о том решении более живо, чем о чем угодно другом. Я рассказал им, как дон Хуан заставил меня поверить, что за ним охотится женщина-маг, а затем предоставил мне выбор - или покинуть его навсегда, или остаться, чтобы помочь ему вести войну против этой ведьмы. Потом оказалось, что мнимым врагом была одна из его сотрудниц. Вступив в борьбу с ней - как я думал, в защиту дона Хуана - я направил ее против себя, и она стала тем, что он назвал моим "стоящим противником".

Я спросил у Лидии, были ли у них такие противники.

- Мы не такие тупые, как ты, - сказала Роза. - Мы никогда не нуждались ни в каком кнуте.

- Паблито как раз такой тупица, - сказала Роза, - Его противником является Соледад. Впрочем, я не знаю, насколько она стоящая. Но, как гласит пословица, нет курицы, так съешь и луковицу.

Они засмеялись и заколотили по столу.

Я спросил у них, знал ли кто-нибудь Ла Каталину, женщину-мага, которую дон Хуан натравил на меня. Они отрицательно покачали головой.

- Я знаю ее, - сказала Ла Горда, стоя у кухонной плиты. - Она из цикла Нагваля, а выглядит так, как будто ей лет тридцать.

- Что такое цикл, Горда? - спросил я. Она подошла к столу, поставила ногу на скамейку и, облокотясь на нее, подперла рукой подбородок.

- Маги, подобные Нагвалю и Хенаро, имеют два цикла. Первый - это когда они еще человеческие существа, подобные нам. Мы находимся в первом цикле. Каждому из нас было дано задание, и это задание вынуждает нас оставить человеческую форму. Элихио, мы пятеро и Хенарос относимся к одному и тому же циклу. Второй цикл наступает тогда, когда маг больше не является человеческим существом. Такими были Нагваль и Хенаро. Они пришли учить нас. И после того, как они обучили нас, они ушли. Мы являемся вторым циклом для них. Нагваль и Ла Каталина подобны тебе и Лидии. Они находятся в таком же взаимодействии. Она ужасающий маг, в точности как Лидия.

Ла Горда вернулась к кухонной плите. Сестрички, казалось, нервничали.

- Эта женщина, должно быть, знает растения силы, - сказала Лидия Ла Горде.

Ла Горда ответила, что так оно и есть. Я спросил, давали ли им когда-нибудь растения силы.

- Нам троим не давали, - ответила Лидия. - Растения силы дают только пустым людям, таким как ты и Ла Горда.

- Так Нагваль давал тебе их? - спросил я Ла Горду. Ла Горда подняла над головой два пальца.

- Нагваль давал ей свою трубку дважды, - сказала Лидия, - И оба раза у нее ехала крыша.

- Что случалось, Горда? - спросил я.

- Я становилась сумасшедшей, - сказала Ла Горда, подойдя к столу. - Растения силы давали нам потому, что Нагваль накладывал латки на наши тела. Моя пристала быстро, а у тебя это протекало трудно. Нагваль сказал, что ты еще ненормальней Хосефины и такой же невыносимый, как Лидия, и он вынужден был давать тебе растения силы огромное количество раз.

Ла Горда объяснила, что растения использовали толь-

ко те маги, которые в совершенстве владели этим искусством. Эти растения были таким могущественным средством, что для правильного обращения с ними требовалось самое безупречное внимание со стороны магов. Нужна была целая жизнь, чтобы натренировать свое внимание до необходимого уровня. Ла Горда сказала, что полный человек не нуждается в растениях силы и что ни сестрички, ни Хенарос никогда не принимали их. Но в какой-то момент, когда они усовершенствуют свое искусство сновидения, им придется воспользоваться растениями силы для получения завершающего тотального толчка. Это будет толчок такой силы, что нам невозможно и представить его.

- А тебе тоже придется принимать их? - спросил я Ла Горду.

- Всем нам, - ответила она. - Нагваль сказал, что ты должен будешь знать об этом моменте раньше, чем любой из нас.

Я некоторое время думал на эту тему. Психотропные растения оказывали на меня ужасающее воздействие. Они, казалось, достигали какого-то обширного резервуара во мне и извлекали из него целый мир. Я боялся принимать их из-за нарушения моего физического тонуса и невозможности управлять их действием. Мир, в который они погружали меня, был неподатлив и хаотичен. Пользуясь терминологией дона Хуана, мне не хватало контроля и силы, чтобы воспользоваться этим миром. Однако, если бы такой контроль у меня был, то я открыл бы в себе потрясающие возможности.

- Я принимала их, - внезапно сказала Хосефина, - Когда я была помешанной, Нагваль дал мне свою трубку, чтобы исцелить или убить меня. И она исцелила меня.

Дата добавления: 2015-04-29