Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Часть III. А есть А 2 страница




– Что?!

– Лоуренсу Хэммонду, из «Хэммонд Карс». Бекон с фермы Дуайта Сандерса – из «Сандерс эркрафт». Яйца и масло от судьи Наррангасетта – из Верховного суда штата Иллинойс.

Дагни злобно посмотрела на тарелку, словно боясь коснуться ее.

– Это самый дорогой завтрак, какой у меня когда‑либо был, учитывая стоимость времени повара и всех остальных.

– С одной стороны – да. Но с другой – самый дешевый, потому что никакая часть его не ушла к грабителям, которые заставили бы вас платить за него из года в год и в конце концов бросили голодать.

После долгого молчания она спросила простодушно, чуть ли не с завистью:

– Что вы все здесь делаете?

– Живем.

Дагни еще ни разу не слышала, чтобы это слово звучало так убедительно.

– А что у вас за служба, место, должность, чин… не знаю, как и назвать? Ведь Мидас Маллиган сказал, что вы работаете здесь.

– Пожалуй, я мастер на все руки.

– Что‑что? Простите, не поняла.

– Меня вызывают, когда выходит из строя какое‑то оборудование – к примеру, в системе энергоснабжения.

Дагни поглядела на него и внезапно подскочила, невольно бросив взгляд на электрическую плиту, но боль в ноге заставила ее снова сесть.

Голт усмехнулся:

– Да‑да, и это тоже, только успокойтесь, а то доктор Хендрикс вернет вас в кровать.

– Система энергообеспечения… – сдавленно произнесла она, – энергетическая система здесь… работающая на вашем двигателе?

– Да.

– Он построен? Действует?

– Он готовил вам завтрак.

– Я хочу видеть его!!!

– Не стоит калечиться, чтобы посмотреть на плиту. Это обыкновенная электрическая плита, только эксплуатация ее примерно в сто раз дешевле. И это все, что вы сможете увидеть, мисс Таггерт.

– Вы обещали показать мне долину.

– Долину покажу. Но генератор – нет.

– Ладно. А остальное – сейчас, как только покончим с завтраком?

– Если хотите и если способны двигаться.

– Способна.

Голт встал, подошел к телефону и набрал номер.

– Алло, Мидас?.. Да… Он был? Да, у нее все в порядке… Дашь мне машину на сегодня?.. Спасибо. Да, по обычной ставке, двадцать пять центов… Пришлешь ее сюда?.. Слушай, а нет ли у тебя случайно какой‑нибудь трости? Она ей потребуется… Сегодня вечером? Да, пожалуй. Мы будем. Спасибо.

Он положил трубку. Дагни изумленно смотрела на него.

– Насколько я поняла, мистер Маллиган – которому принадлежит около двухсот миллионов долларов, – будет брать с вас двадцать пять центов за пользование машиной?

– Совершенно верно.

– Господи, неужели он не может дать ее вам просто так, в виде любезности?

Голт поглядел на Дагни, так, чтобы она непременно заметила и верно оценила его холодную усмешку.

– Мисс Таггерт, – заговорил он, – у нас в этой долине нет ни законов, ни правил, ни каких‑то официальных организаций. Мы приехали сюда, потому что хотим отдохнуть. Но есть определенные обычаи, которые мы все соблюдаем, так как прекрасно понимаем, от чего именно хотим отдохнуть и от чего наш отдых зависит. Поэтому сразу предупреждаю вас, что в этой долине одно слово находится под запретом: слово «дай».

– Прошу прощения, – сказала она. – Вы правы.

Он снова налил ей кофе и протянул пачку сигарет.

Беря сигарету, она улыбнулась: на ней был знак доллара.

– Если к вечеру не очень устанете, – сказал Голт, – Маллиган приглашает нас на ужин. Там будет несколько гостей, с которыми, полагаю, вы захотите встретиться.

– О, конечно! Я не устану. Думаю, никогда больше не буду уставать.

Когда они позавтракали, Дагни увидела, как перед домом остановилась машина Маллигана. Водитель выскочил, побежал по дорожке и ринулся в комнату, даже не задержавшись, чтобы позвонить или постучать. Она не сразу поняла, что этот пылкий, запыхавшийся, растрепанный молодой человек – Квентин Дэниелс.

– Мисс Таггерт, – воскликнул он, – прошу меня простить! – Искренняя вина в его голосе противоречила радостно‑взволнованному выражению лица. – Раньше я никогда не нарушал слова! Оправдания этому нет, я не могу просить у вас извинений и знаю, вы не поверите мне, но правда заключается в том, что я… я забыл!

Она взглянула на Голта.

– Я вам верю.

– Я забыл, что обещал ждать, забыл обо всем – вспомнил лишь несколько минут назад, когда мистер Маллиган сказал, что вы разбились здесь на самолете, тут я понял, что это моя вина, и если с вами что‑то случилось. О Господи, вы целы?

– Да. Не беспокойтесь. Присаживайтесь.

– Я не представляю, как можно забыть о честном слове. Не знаю, что со мной случилось.

– Зато я знаю.

– Мисс Таггерт, я несколько месяцев работал над той гипотезой, и чем дальше, тем более безнадежной она мне представлялась. Я провел в лаборатории два последних дня, пытаясь решить математическое уравнение, казавшееся тупиковым. Думал, что скорей умру у грифельной доски, но не сдамся. Когда он вошел, время было уже позднее. Кажется, я его даже не заметил. Он сказал, что хочет поговорить со мной, я попросил его подождать и продолжал работать. Думаю, просто забыл о его присутствии. Не знаю, сколько он простоял, наблюдая за мной, но помню, как он протянул руку, стер с доски все мои цифры и написал одно краткое уравнение. И тут я заметил его! Потом вскрикнул – это не было полным решением проблемы двигателя, но было путем, которого я не видел, о существовании которого не подозревал, но я понял, куда он ведет! Помню я воскликнул: «Откуда вы можете это знать?» – И он ответил, указывая на фотографию вашего двигателя: «Я тот, кто его сделал». И больше я ничего не помню, мисс Таггерт, я забыл даже о собственном существовании, потому что мы заговорили о статическом электричестве, преображении энергии и этом моторе.

– По пути сюда мы все время твердили о несовершенстве современной физики и связанных с этим проблемах, – сказал Голт.

– О, я помню, как вы спросили, полечу ли я с вами, – сказал Дэниелс, – хочу ли я улететь, никогда не возвращаться и махнуть рукой на все… На все? На мертвый институт, который разрушается, превращается в джунгли, на свое будущее в роли дворника, раба по закону, на Уэсли Моуча, на Директиву 10‑289 и низших животных, которые ползают на брюхе, бормоча, что не существует никакого разума!.. Мисс Таггерт! – ликующе рассмеялся он, – этот человек спросил меня, махну ли я на все это рукой и полечу ли с ним! Ему пришлось спрашивать дважды, сперва я просто не мог поверить. Не мог поверить, что человека нужно вообще об этом спрашивать. Улететь? Да я бы с небоскреба спрыгнул, чтобы последовать за ним, чтобы услышать его формулу, пусть даже в коротком полете, пока мы не ударились о землю!

– Я вас не виню, – сказала Дагни; она смотрела на него с легкой тоской, чуть ли не с завистью. – Кроме того, вы выполнили условия контракта. Вы привели меня к тайне этого двигателя.

– Я и здесь буду дворником, – продолжил Дэниелс, радостно улыбаясь. – Мистер Маллиган сказал, что даст мне работу дворника на электростанции. А когда обучусь, повысит меня до электрика. Мидас Маллиган – великий человек, правда? Я хочу стать таким же к его возрасту. Хочу заколачивать деньги. Миллионы. Не меньше, чем он!

– Дэниелс! – Дагни рассмеялась, вспомнив спокойную сдержанность, четкую пунктуальность, строгую логику молодого ученого, которого знала в другом мире, в другое время. – Что это с вами? Где вы? Понимаете, что говорите?

– Где я? Я здесь, мисс Таггерт – и здесь никто меня не давит! Я живу, как хочу! Я стану лучшим, самым богатым электриком на свете! Стану…

– Сперва ты пойдешь в дом Маллигана, – сказал Голт, – и проспишь сутки, иначе близко не подпущу к электростанции.

– Да, сэр, – кротко ответил Дэниелс.

Когда они вышли из дома, солнце клонилось к вершинам сосен, описав круг над долиной блестящего гранита и сверкающего снега. Дагни внезапно показалось, что за этой границей света ничего нет, и она обрадовалась величавому покою, который можно обрести в конкретной, предельной реальности, в знании, что все твои заботы здесь, рядом, под рукой, и не надо ничего выдумывать. Ей захотелось поднять руки над крышами лежавшего внизу города, представляя себе, как кончики пальцев коснутся горных вершин. Но поднять рук Дагни не могла; одной она опиралась о трость, другой – о плечо Голта, и медленно, старательно ступая, шла к машине, словно ребенок, который только учится ходить.

Дагни сидела рядом с Голтом, когда он, огибая город, вел машину к дому Мидаса. Его дом, самый большой в долине, стоял на гребне холма. В отличие от всех прочих он был двухэтажным и представлял собой причудливую комбинацию подобия старинной крепости с толстыми гранитными стенами, разбитыми широкими открытыми террасами, и ультрасовременной виллы. Голт остановился, высадил Дэниелса и поехал дальше по извилистой, медленно поднимавшейся в горы дороге.

Мысль о несомненном превосходстве и состоятельности Маллигана, роскошная машина, лежавшие на руле руки Голта заставили Дагни подумать, богат ли сам Голт. Она взглянула на его одежду: серые брюки и белая рубашка казались сшитыми из простого, но долговечного материала; узкий кожаный ремень выглядел явно не новым; часы на запястье хоть и показывали точное время, были оправлены в простой корпус из нержавеющей стали. Единственный намек на роскошь – его волосы: пряди струились на ветру, словно жидкое золото или медь.

За поворотом дороги Дагни вдруг увидела зеленые пастбища, тянувшиеся к далекой ферме. Там паслись отары овец, щипали травку лошади; далее мелькали прямоугольники многочисленных свинарников под широкими навесами… затем появился металлический ангар, каких на фермах не бывает. К нему быстро шел человек в яркой ковбойской рубашке. Голт остановил машину и помахал ему, но на вопросительный взгляд Дагни не ответил. И не случайно. Он подарил ей радость открытия: подбежавший к машине человек был Дуайт Сандерс.

– Здравствуйте, мисс Таггерт, – сказал он, улыбаясь.

Она молча посмотрела на закатанные рукава его рубашки, на грубые сапоги, на скот вокруг.

– Стало быть, это все, что осталось от вашей авиакомпании?

– Ну что вы. Есть превосходный моноплан, моя лучшая модель, который вы разбили там, на холмах.

– О, вы знаете об этом? Да, так это один из ваших… Замечательная машина. Но, боюсь, я слишком сильно повредила его.

– Вам следует заплатить за ремонт.

– Кажется, при посадке я распорола брюхо вашего красавца. Никто не сможет его починить.

– Я смогу, мисс Таггерт, поверьте.

Столь теплого, дружеского тона Дагни не слышала уже много лет и давно потеряла надежду услышать его вновь. Она лишь горько усмехнулась:

– Каким образом? Здесь, на свиноферме?

– Ну что вы, – обиделся он. – На «Сандерс Эркрафт».

– И где же она?

– А где она, по‑вашему, была? В Нью‑Джерси, в том здании, которое кузен Тинки Холлоуэй купил у моих обанкротившихся преемников на средства от государственного займа и временного освобождения от налогов. В здании, где он построил шесть самолетов, так и не поднявшихся в небо, и восемь, что поднялись, но разбились, с сорока пассажирами каждый.

– Тогда… где же она теперь?

– Там, где я.

Он указал на другую сторону дороги. Сквозь вершины сосен Дагни увидела на дне долины прямоугольник аэродрома.

– У нас здесь несколько самолетов, и моя работа – содержать их в исправности, – сказал Сандерс. – Я – фермер и аэродромный служащий. Прекрасно делаю ветчину и бекон сам, без помощи тех, у кого раньше их покупал. Но они делать без меня самолеты не могут, как, впрочем, и свою прежнюю ветчину.

– Но вы… вы ведь не конструировали самолеты.

– Да, не конструировал. И не строил тепловозы, как некогда вам обещал. Со времени нашей последней встречи я спроектировал и построил всего один новый трактор. Сам. Вручную. Необходимости в массовом производстве не возникло. Этот трактор сократил восьмичасовой рабочий день до четырехчасового там… – его рука по‑королевски широким жестом вольного человека указала на другую сторону долины, где Дагни увидела зеленые террасы висячих садов на дальнем горном склоне, – и там, на фермах судьи Наррангасетта, – его рука медленно двинулась дальше, к длинному, плоскому зеленовато‑золотистому участку у начала ущелья, затем к ярко‑зеленой полосе. – И там, на пшеничных полях и табачных делянках Мидаса Маллигана, – рука поднялась выше, к гранитному склону с обширными полосами блестящей от влаги листвы, – и там, на плодовых плантациях Ричарда Халлея…

Еще долго после того, как его рука опустилась, Дагни молчала, а затем сказала лишь:

– Ясно.

– Теперь верите, что я смогу отремонтировать ваш самолет? – спросил Сандерс.

– Верю. Но вы его видели?

– Конечно. Мидас немедленно вызвал двух врачей: Хендрикса для вас, меня для вашего самолета. Но работа эта будет дорого стоить.

– Сколько?

– Двести долларов.

– Двести долларов? – удивленно переспросила Дагни: цена показалась ей до смешного низкой.

– Золотом, мисс Таггерт.

– О!.. Хорошо, где можно купить золото?

– Нигде нельзя, – усмехнулся Голт.

Она резко повернулась и вызывающе взглянула на него:

– Как это нельзя?

– Нельзя там, откуда вы прибыли. Ваши законы это запрещают.

– А ваши нет?

– А наши – нет.

– Тогда продайте его мне. По своему валютному курсу. Назовите любую сумму – в моих деньгах.

– В каких деньгах? Вы неимущая, мисс Таггерт.

– Что???

Наследница Таггертов никак не ожидала услышать подобное в свой адрес, в какой бы точке планеты она ни находилась.

– Увы, но так оно и есть. В этой долине вы неимущая. У вас миллионы долларов в акциях «Таггерт Трансконтинентал», однако здесь вы не купите на них и фунта бекона.

– Ясно…

Голт улыбнулся и повернулся к Сандерсу:

– Принимайся за ремонт самолета. Когда‑нибудь мисс Таггерт расплатится.

Он завел мотор и повел машину дальше. Дагни сидела, ни о чем не спрашивая; в горле стоял комок.

Полоса яркой бирюзы рассекла скалы впереди – дорога делала поворот; Дагни не сразу догадалась, что это озеро. Его недвижная поверхность смешивала голубизну небосвода и зелень поросших соснами гор в такой ясный, чистый цвет, что небо над ней казалось светло‑серым. Между соснами несся бурный поток, шумно спадая по каменным уступам и исчезая в безмятежной воде. Неподалеку стояло небольшое гранитное строение.

Голт остановил машину, и тут же из открытой двери дома вышел человек в комбинезоне. Это был Дик Макнамара, некогда ее лучший подрядчик.

– Здравствуйте, мисс Таггерт! – приветливо сказал он. – Рад видеть, что вы не очень пострадали.

Дагни молча кивнула – это было словно приветствие былой потере и безрадостному прошлому, унылому вечеру и выражению отчаяния на лице Эдди Уиллерса, сообщающего о том, что Макнамара ушел. «Пострадала? – подумала она. – Да, но не в этой авиакатастрофе, а в тот вечер, в пустом кабинете…» А вслух произнесла:

– Что вы здесь делаете? Ради чего предали меня в самый тяжелый момент?

Макнамара с улыбкой указал на каменное строение и скалистый обрыв, по которому, исчезая в подлеске, шла водопроводная труба.

– Я занимаюсь коммуникациями. Забочусь о водоснабжении, линиях электропередач и телефонной сети.

– В одиночку?

– Раньше – да. Но за прошлый год нас тут стало так много, что пришлось нанять троих помощников.

– Кого? Откуда?

– Ну, один – профессор экономики, он не мог найти работу, так как учил, что невозможно потреблять больше, чем произведено; другой – профессор истории, не мог найти работу, так как учил, что обитатели трущоб вовсе не те люди, что создали эту страну; третий – профессор психологии, не мог найти работу, так как учил, что люди способны мыслить.

– Они работают у вас водопроводчиками и монтерами?

– Вас удивило бы, как хорошо они справляются.

– А кому остались наши колледжи?

– Какая разница? – Макнамара фыркнул. – Когда я предал вас, мисс Таггерт? Меньше трех лет назад, верно? Я отказался строить ветку для вашей «Линии Джона Голта». Где теперь ваша линия? А мои линии увеличились за это время от двух миль, проложенных Маллиганом, до сотен миль труб и проводов по всей этой долине.

Он увидел на лице Дагни выражение невольного восторга, высокой оценки профессионала; улыбнулся, взглянул мельком на ее спутника и негромко добавил:

– Знаете, мисс Таггерт, если уж говорить о «Линии Джона Голта», может быть, я‑то как раз был ей верен, а предали ее вы.

Она посмотрела на Голта. Тот наблюдал за ней, но по его лицу прочесть ничего было нельзя.

Когда они ехали по берегу озера, Дагни спросила:

– Вы нарочно выбрали этот маршрут, да? Показываете мне всех людей, которых… – Она умолкла, ей очень не хотелось говорить это, и она закончила иначе: –…которых я потеряла?

– Я показываю вам всех тех, кого увел от вас, – спокойно ответил он.

«Вот откуда, – подумала Дагни, – этот отпечаток безвинности на его лице: он догадался и произнес те слова, от которых я хотела его избавить, отверг мою попытку смягчить фразу, как отверг и все то, что не основано на его ценностях, и полный гордой уверенности в своей нерушимой правоте похвастался тем, в чем я хотела его обвинить».

Дагни увидела впереди деревянный причал. На залитом солнцем пирсе лежала женщина, наблюдавшая за удочками. Услышав шум машины, она подняла взгляд, потом одним поспешным движением – быть может, слишком поспешным – вскочила на ноги и побежала к дороге. Она была большеглазой, с темными растрепанными волосами, в закатанных выше колена брюках. Голт помахал ей.

– Привет, Джон! Когда вернулся? – крикнула она.

– Сегодня утром, – ответил он с улыбкой и поехал дальше.

Дагни резко обернулась и увидела, каким взглядом эта женщина провожала Голта. И хотя в ее глазах была спокойная грусть уже пережитой неудачи, Дагни ощутила то, чего никогда не знала раньше: укол ревности.

– Кто это? – спросила она.

– Наша лучшая рыбачка. Поставляет рыбу на продовольственный рынок Хэммонда.

– А еще кто?

– Вы заметили, что это «еще кто» есть здесь у каждого из нас? Она писательница. Там ее издавать не будут. Она считает, что когда человек имеет дело со словами, то имеет дело с разумом.

Машина свернула на узкую дорогу, круто уходившую вверх, в чащу кустов и сосен. Дагни поняла, чего ожидать, когда увидела прибитый к дереву дорожный указатель ручной работы с надписью «Проезд Buena Esperanza» [1].

То был не проезд, то была стена слоистого камня со сложной системой труб, насосов, вентилей и клапанов, поднимающаяся, как лоза, по узким выступам, а на самом верху высился громадный деревянный символ – гордая сила букв, соединившихся в двух словах: «Уайэтт Ойл».

Нефть текла блестящей струей из трубы в цистерну у основания стены – единственное свидетельство громадной тайной работы внутри камня, итога бесперебойного функционирования всех сложных механизмов; но эти механизмы не походили на устройство буровой вышки, и Дагни догадалась, что смотрит на секрет «Проезда Buena Esperanza», поняла, что нефть добывается из недр каким‑то способом, который до сих пор люди считали невозможным.

Эллис Уайэтт стоял на уступе, глядя на застекленную шкалу врезанного в камень датчика. Увидев остановившуюся внизу машину, он крикнул:

– Привет, Дагни! Сейчас спущусь!

Вместе с ним работали еще двое: рослый мускулистый мужчина рядом с насосом посреди стены и парень возле цистерны на земле. У парня были белокурые волосы и необычайно правильные черты. Дагни была уверена, что это лицо ей знакомо, но не могла вспомнить, где его видела. Парень поймал ее недоуменный взгляд, усмехнулся и, словно желая помочь, насвистал негромко, почти неслышно, первые ноты Пятого концерта Ричарда Халлея. Это был тот юный кондуктор с «Кометы».

Она засмеялась:

– Это все‑таки был Пятый концерт, верно?

– Конечно, – ответил парень. – Но разве я сказал бы об этом штрейкбрехеру?

– Кому‑кому??

– За что я тебе плачу деньги? – спросил, подходя, Эллис Уайэтт; парень со смешком бросился к оставленному на минуту рычагу и снова взялся за него. – Это мисс Таггерт не могла уволить тебя за безделье. Я могу.

– Мисс Таггерт, это одна из причин того, почему я ушел с железной дороги, – сказал парень.

– Вы знали, что я похитил его у вас? – спросил Уайэтт. – Там он был лучшим тормозным кондуктором, а здесь, у меня, – лучший механик, но никто из нас не может удержать его надолго.

– А кто может?

– Ричард Халлей. Музыка. Он лучший ученик Халлея.

Дагни улыбнулась.

– Вижу, здесь на самую дрянную работу нанимают только аристократов.

– Они все аристократы, это верно, – сказал Уайэтт, – потому что знают: не существует дрянной работы, существуют только дрянные люди, которые не хотят за нее браться.

Мужчина наверху с любопытством прислушивался. Дагни подняла взгляд; он походил на водителя грузовика, поэтому она спросила:

– Кем вы были там? Наверно, профессором сравнительной филологии?

– Нет, мэм, – ответил он. – Водителем грузовика. – и добавил: – Но не хотел навсегда им оставаться.

Эллис Уайэтт оглядывал свои владения с какой‑то мальчишеской гордостью и с жаждой признания: это были гордость хозяина на официальном приеме в гостиной его дома и жажда признания художника на открытии его персональной выставки. Дагни улыбнулась и спросила, указывая на механизмы:

– Сланцевая нефть?

– Угу.

– Это тот самый процесс, что вы изобрели, когда были там… на Земле? – невольно вырвалось у нее, и она смутилась.

Эллис засмеялся.

– Когда был в аду. На Земле я сейчас.

– И сколько добываете?

– Двести баррелей в день.

В голосе Дагни снова появилась печальная нотка:

– Это тот процесс, с помощью которого вы некогда собирались заполнять пять составов цистерн в день.

– Дагни, – дружески улыбнулся Эллис, – один галлон нефти здесь стоит больше, чем целый состав там, в аду, потому что она моя, вся до последней капли, и расходовать ее я буду только на себя.

Он поднял испачканную руку, демонстрируя жирные пятна, как сокровище, и черная капля на кончике его пальца засверкала, словно драгоценный камень.

– Моя, – повторил он. – Неужели они довели вас до того, что вы забыли значение этого слова, его силу? Так позвольте себе выучить его снова.

– Вы прячетесь в глуши, – холодно сказала Дагни, – и добываете в день двести баррелей нефти, хотя могли бы залить ею весь мир.

– Зачем? Чтобы кормить грабителей?

– Нет! Чтобы заработать состояние, которого вы заслуживаете.

– Но я теперь много богаче, чем был. Что такое богатство, как не средство жить достойно? Сделать это можно двумя способами: добывать либо больше, либо быстрее. И я делаю вот что: я произвожу время.

– Как это понять?

– Я добываю столько нефти, сколько мне нужно. Я стараюсь улучшать свои методы, и каждый сбереженный мною час прибавляется к моей жизни. Раньше на заполнение этой цистерны у меня уходило пять часов. Теперь три. Те два, которые я сберег, – мои. Они бесценны, я как бы отдаляюсь от могилы на два часа из каждых пяти, имеющихся в моем распоряжении. Эти два часа, сэкономленные на одном деле, можно употребить на другое – два часа, чтобы работать, расти, двигаться вперед. Я увеличиваю свой срочный вклад. Найдется ли во внешнем мире хоть один сейф, способный его сберечь?

– Но где у вас пространство, чтобы двигаться вперед? Где ваш рынок?

Эллис усмехнулся:

– Рынок? Я работаю сейчас ради пользы, а не для доходов: ради своей пользы, а не для доходов грабителей. Мой рынок – те, что продлевают мою жизнь, а не сокращают ее. Только те, что производят, а не потребляют, могут быть чьим бы то ни было рынком. Я имею дело с теми, кто дает жизнь, а не с каннибалами. Если добыча нефти требует от меня меньших усилий, я меньше требую на свои нужды с тех людей, которым сбываю ее. Каждым галлоном моей нефти, который они сжигают, я добавляю дополнительный отрезок времени к их жизням. И поскольку это такие же люди, как я, они все время изобретают более эффективные, а значит, быстрые способы производить то, что производят, поэтому каждый из них добавляет минуту, час или день к моей жизни хлебом, который я приобретаю у них, одеждой, древесиной, металлом, – он взглянул на Голта, – добавляют ежемесячно год тем электричеством, которое я покупаю. Вот это наш рынок, и вот так он работает на нас – но во внешнем мире он работает иначе. В какой дренаж сливают там наши дни, наши жизни, наши силы! В какую бездонную, лишенную будущего канализацию неоплаченного, бездарно потерянного времени! Здесь мы продаем достижения, а не провалы, ценности, а не нужды. Мы свободны друг от друга и тем не менее развиваемся все вместе. Богатство, Дагни? Какое еще нужно богатство, кроме того, чтобы быть хозяином своей жизни и тратить ее на рост? Расти, расширяться должно все живое. Оно не может застыть. Нужно либо расти, либо сгинуть. Смотрите, – Эллис указал на растение, пробивающееся вверх из‑под обломка скалы: длинный, узловатый стебель, искореженный непосильной борьбой, с вислыми, пожелтевшими остатками нераспустившихся листьев и единственным зеленым побегом, пробившимся к солнцу в отчаянии последнего, решительного рывка. – Вот что делают с нами в аду. Можете представить, чтобы я смирился с чем‑то подобным?

– Нет, – прошептала она.

– А он? – Эллис кивнул на Голта.

– Боже правый, нет!

– Тогда не удивляйтесь ничему из того, что увидите в долине.

Когда они поехали дальше, Дагни хранила молчание. Голт тоже не произнес ни слова.

На дальнем горном склоне, среди густой зелени леса, одна высокая сосна внезапно стала крениться, описывая дугу, словно стрелка часов, потом резко исчезла из виду. Дагни поняла, что дерево свалено человеком.

– Кто здесь лесоруб? – спросила она.

– Тед Нильсен.

Среди пологих холмов дорога стала ровнее, не такой извилистой. Дагни увидела ржаво‑коричневый склон с двумя прямоугольниками зелени разных оттенков: темной, пыльной картофельной ботвы и светлой, с серебристым отливом, капусты. Человек в красной рубашке вел маленький трактор с культиватором.

– Кто этот капустный магнат? – спросила она.

– Роджер Марш.

Дагни закрыла глаза. Подумала о бурьяне, взбирающемся по ступеням закрытого завода, скрывшем его блестящий кафельный фасад всего в нескольких сотнях миль от этих гор.

Дорога спускалась ко дну долины. Дагни увидела прямо под собой крыши домов городка и маленькое, блестящее изображение знака доллара вдали. Голт остановил машину перед первым строением на высившимся над городом уступе, кирпичным зданием с легким красноватым маревом, струившимся из массивной дымовой трубы. С близким к потрясению чувством Дагни увидела над дверью до боли знакомую вывеску: «Стоктон Фаундри».

Когда она, опираясь на трость, вошла с солнечного света в сырой полумрак здания, то, что, она испытала, было отчасти дежавю, отчасти ностальгией. Это был старый добрый промышленный Восток, от которого, как ей уже стало казаться, ее отделяли столетия. Дагни застыла, очарованная столь привычным и столь приятным зрелищем поднимающихся к стальным балкам потолка красноватых волн, летящих из невидимых источников искр, внезапно вспыхивающих, пронизывающих густой туман, языков пламени, песчаных изложниц, светящихся белым металлом. Стен здания в тумане видно не было, все габариты скрадывались. И на миг Дагни представила себя посреди громадного литейного цеха в Стоктоне, штат Колорадо… это был «Нильсен Моторс»… а может, и «Риарден Стил».

– Привет, Дагни!

Из тумана к ней вышел улыбающийся Эндрю Стоктон; она увидела протянутую с гордой уверенностью, черную от сажи ладонь, словно олицетворявшую все увиденное вокруг.

Дагни пожала руку.

– Здравствуйте, – ответила она, не зная, приветствует прошлое или будущее. Потом, покачав головой, добавила: – Как получилось, что вы здесь не сажаете картошку и не шьете обувь? Вы почему‑то занимаетесь своим делом.

– А, обувь шьет Кэлвин Этвуд из нью‑йоркской компании «Этвуд Лайт энд Пауэр». Кроме того, мое дело – одно из древнейших и повсюду дозарезу необходимое. Однако все не просто так. Я за него боролся. Пришлось сперва разорить конкурента.

– Что?

Кэлвин усмехнулся и указал на застекленную дверь залитой солнцем комнаты.

– Вот он, мой разоренный конкурент.

Сквозь стекло Дагни увидела согнувшегося над длинным столом молодого человека: он трудился над сложным чертежом изложницы нового типа. У него были изящные, сильные пальцы пианиста и решительное лицо хирурга, сосредоточенного на жизненно важной операции.

– Он скульптор, – сказал Стоктон. – Когда я приехал сюда, у него с партнером были кузница и ремонтная мастерская. Я открыл настоящий литейный цех и отнял у них всех клиентов. Этот парень не мог делать того, что умею я, да и для него это было лишь побочным занятием: его основное дело – скульптура, поэтому он стал работать у меня. Теперь он получает больше денег даже за укороченный рабочий день, чем в своей мастерской. Его партнер – химик, и он занялся производством удобрений, от которых урожай некоторых культур повысился здесь вдвое. В частности, картофеля.

– Значит, кто‑то может вытеснить из дела и вас?

– Конечно. В любое время. Я знаю человека, который смог бы и, возможно, сделает это, когда переберется сюда. Но, черт возьми, я бы согласился работать у него хоть дворником. Он бы пронесся ракетой по этой долине. Удвоил, утроил бы все то, чем я занимаюсь.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-03-29; Просмотров: 338; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.01 сек.