За рождение без насилия 3 страница

22.
Многие женщины не знают, как дотронуться до своего малыша.
На самом деле они просто не осмеливаются.
Что- то их останавливает.
Кажется, они чем-то парализованы.
Из-за внутреннего запрета они с трудом решаются коснуться младенца кончиками пальцев.
Это из-за того, что ребёнок только что вышел из такого места, которое, употребляя эвфемизм, называют "естественным путём".
Настолько естественным, что, безусловно, о нём просто не говорят. И не показывают. И никогда не обсуждают!
Как будто его вовсе и нет!

Да, малыш приходит "оттуда".
Из тех частей тела, которые замалчиваются, считаясь постыдными, и где сожительствуют, что любопытно, лучшее и худшее, секс и дефекация.
Невинный ребёнок самым естественным образом трогает свои половые органы. "Не трогай", - говорят ему. - "Это нехорошо. Это грязно."
И, естественно, попка грязная.
Вот так разделяют хорошее, плохое, разрешённое и запрещённое.

Итак, ребёнок пришёл "оттуда".
Весь горячий и липкий.
Презрительно мы называем это "маленьким местом", "маленьким уголком", короче, эти места не называют, не упоминают, они просто не должны существовать.
Потрогать...это?
Невозможно!
И вот женщина парализована старым запретом.
Охваченная необыкновенным смущением, она больше не знает, испытывает ли она к этому существу, что лежит у неё на животе, пылкий интерес или глубокое отвращение.
Остаётся только взять её руки и положить на ребёнка.
Ясно ощущается сопротивление.
Это как непреодолимая застенчивость.
Но вот первый шаг сделан, контакт установлен и, ах! Какая радость!
Упала преграда, отделяющая мать от ребёнка и обозначавшая границу между хорошим и плохим, добрым и злым.
Себя обретает женщина, касаясь своего ребёнка.
Она снова чиста, совершенна, непорочна,
безгрешна,
незапятнанна.

23.
Вернёмся к ребёнку. Который уже дышит.
Пуповина перерезана. Это уже всё позади.
Как идет время!
Кажется, что уже прошёл целый... век. А на часах? Три минуты, пять или чуть больше. Но внимание было так сосредоточено на ребёнке, что мы вместе с ним вышли из времени.
Где мы? Эта тишина, это спокойствие так контрастируют с криками родов...
Как будто мы ещё смущены и испытываем недоверие перед безболезненными родами, будто мир, безмятежность такого рождения застаёт нас врасплох.
И теперь мы не решаемся заговорить.
Однако, как бы ни была прекрасна эта тишина, это спокойствие, нас ждёт ещё большее восхищение.
Теперь ребёнок покидает мать. Раз и навсегда.
Они встретились, открыли себя друг для друга. Сейчас они должны разделиться.
Новый шаг ребёнка по дороге к свободе.
А теперь будем осторожны.
Куда положить ребёнка?
Как сделать, чтобы "отделение" ребёнка от тела матери не стало ни шоком, ни испугом, а радостью?
На весы - грубые и холодные?
Ни в коем случае!
В салфетку, бельё?
Как бы они ни были тонки, после нежного материнского лона всё покажется грубым.
Тогда?
Нечто похожее на материнскую нежность и любовь ребёнок может испытать в воде.
Вернее вновь испытать.
Вода выносила его, она его баюкала, ласкала, делала его лёгким, как птица.
Купание подготовлено в маленькой ванне или баке. При температуре воды 38-39 градусов.
Ребёнка берут и погружают в воду.
Опять же, очень медленно.
Как только малыш погружён, его вес исчезает. Исчезает его тело, которое только что его обременяло.
Он плавает? Опять нематериален и лёгок. И свободен, как в те далёкие дни, когда он мог играть, двигаясь в своё удовольствие в бескрайнем океане.
Его удивление и радость безграничны.
Вернувшись в свою стихию, он забывает то, что только что покинул. Он забывает о матери. Он в неё вернулся!
Это первое разделение, далёкое от того, чтобы стать разрывом, страхом, становится радостью, игрой.
Руки, поддерживающие ребёнка в ванне, чувствуют, что ребёнок полностью доверился им. То, что могло порождать страх и напряжение, тает теперь, как снег под солнцем. Всё, что ещё может оставаться в теле малыша зажатым, напряжённым, застывшим начинает жить, двигаться.
И - о чудо! Ребёнок широко открывает глаза.
Этот первый взгляд незабываем.
Эти огромные, внимательные, глубокие глаза спрашивают:
"Где я? Что со мной случилось?"
В них чувствуется такое внимание, удивление, столько вопросов, что это потрясает.
Мы открываем, что без всякого сомнения, перед нами личность. Она была спрятана за страхом. Только ужас заставлял закрывать глаза.
Мы видим (как будто это не было очевидным!), что рождение далеко от того, чтобы считаться началом, это лишь переход. И что это существо, что смотрит на нас, вопрошая, давно уже было личностью.
Все, кто присутствовал при этих родах, кто видел, как открываются эти глаза, кто почувствовал тяжесть их вопросов, восклицали с наивной недоверчивостью и удивлением:
"Но... но это невозможно, он видит!"
Он "видит" не потому, что мы этого ждём, нет, конечно, новорождённый не умеет притворяться, как мы.
Он обращается с нами присущим только ему способом, который мы, позабыли, то, что для нас - далёкое воспоминание, но в этом уже невозможно сомневаться.
"Новорождённый - он слеп, он не слышит, не чувствует. У него ещё не сознания. И, что вы хотите, чтобы в этом возрасте..."
Перед этими вопрошающими, внимательными глазами так говорить просто смешно. И стыдно.

24.
То, что следует за этим, ничем не уступает чуду.
Свободный от страха, принимая новое как волшебство, ребёнок, находясь в своей стихии, изучает своё королевство.
Малыша теперь поглощает движение.
Голова поворачивается влево, вправо. Медленно, до конца, на всю возможность шеи повернуться.
Фас становится профилем.
Оживает и открывается, затем закрывается одна ладонь. Она всплывает, покидает воду. Рука тянется вверх. Ладонь ласкает небо, ощупывает пространство, снова опускается.
И другая отправляется в тот же путь, поднимается, описывает арабески, опускается.
Две руки играют вместе. Они встречаются, поднимаются, покидают друг друга.
Одна бежит, другая догоняет. И снова встречаются, снова обнимаются и разделяются.
Иногда одна останавливается помечтать. Открывается и закрывается с медлительностью моря ладонь. Другая замечталась в свою очередь. Эти ладошки - как цветы, распускающиеся на наших глазах. Морские анемоны, они дышат в медленном ритме, их баюкает океан, качают невидимые течения.
Ноги, сначала робкие и поджатые, не решаются вступить в игру, оживают в свою очередь. Внезапно одна нога разгибается. Затем другая, встречающая край ванны, и вот всё тело малыша подаётся вперед. Ребёнок получает удовольствие от своего приключения. И начинает снова и снова... Он был водорослью, рыбой, и вот он - рак!
Он играет!
Только десять минут прошло после его рождения!
Весь этот балет - в глубокой тишине, размеченной только лёгкими и краткими вскриками, выражающими лишь радость или удивление.
То серьёзный, то игривый, поглощённый исследованием, ребёнок изучает, зондирует пространство снаружи, изнутри. С неослабным вниманием. С вниманием, не ведающим такого бича, как рассеянность.
Весь целиком "здесь", страстный исследователь своего тела, он следует за ним, открывает его возможности.
Ребёнок весь - единство, целостность. Ни одна точка его тела не остаётся чуждой действию. Всё в нём двигается. Всё шевелится, всё живёт в согласии и в полнейшей гармонии.
Как не позавидовать этому ребёнку, как не быть ревнивым нам, состоящим из кусочков и отрывков. Нам, потерявшим это первоначальное единство. Мы рассеяны и разбросаны. Мы не перестаём мечтать и всегда находимся "где-то там".
Мы не способны находиться просто " здесь".
Теперь оживает лицо. Открывается рот, затем закрывается. Смыкаются губы. Высовывается и прячется язык.
И когда, наконец, как бы случайно, рука находит тело, она скользит по нему и обнаруживает рот, ребёнок засовывает туда палец и с наслаждением сосёт его!
Рука вновь отправляется в путь. Ещё раз охватывает пространство и вновь обнаруживает рот в этом месте радости!
На этот раз он пытается засунуть туда не только палец: если бы мог, он отправил туда всю руку.
Да, это сад наслаждений. Новый мир, очаровательное место! Зачем ребёнку сожалеть о прошлом?
Безусловно, в этом саду прячутся чудовища: ещё не появился страшный зверь - голод.
Это неважно. Всё так хорошо началось, что теперь навсегда ребёнок почувствовал вкус к приключениям.
Его уже ничто не испугает, пусть приходят чудовища. Он их встретит смело.
Как долго держать ребёнка в ванне? Пусть он сам это решит.
Надо уловить момент, когда напряжение спало полностью, что в этом маленьком теле нет ни малейшего сопротивления, колебаний, напряжения, нет даже упрямства, маленького узелка, слабого сомнения.
Необходимо понять, что двигается всё, всё в движении, всё свободно.
И что всё хорошо.

Теперь, когда все страхи рассеяны, когда прошлое и переход забыты, настало время оставить водную среду и её соблазны.
Покинем ещё раз море. Решительно ступим на берег.
Четвёртый шаг на пути рождения. Четвёртая станция.
Ребёнок сейчас снова всплывает, ещё раз родится. Но на этот раз сознательно.
Выходя из воды он вновь обретёт хозяина, своего тарина: вес. И новую тяжесть своего тела.
Чтобы она не тяготила его, чтобы он принял эти новые узы охотно, нужно чтобы это стало игрой. Нужно, чтобы это доставило удовольствие.
Из воды малыша вынимаем медленно. Так же медленно, как перед этим погружали его в воду. Он обнаруживает тяжесть своего тела. Испускает крик. Снова погрузим его в воду. Вес исчезает, и снова вынимаем.
Ощущение сильное. Но оно не ново. И становится приятным, если узнаваемо. Такое сильное и такое приятное, что все дети в мире снова и снова хотят его повторить. Всеобщая, универсальная игра в прятки - это ни что иное, как желание потеряться и снова найтись.
Совсем как качели, которые раз за разом то делают тело тяжёлым, то возвращают ему лёгкость, это - игра с весом, от которого, как в первый день, то освобождаются, то вновь ощущают его груз...
Прирученный, наслаждающийся новыми впечатлениями, ребёнок может теперь с охотой покинуть ванну.
Его кладут на бельё, которое предварительно согрели.
Его заворачивают в хлопок и шерсть. Этот мир так холоден! Открытыми оставляют головку и ручки, которые должны сохранить свободу для игры.
Ребёнка кладут на бочок. Не на спину. Мы знаем, почему.
На боку руки и ноги шевелятся в своё удовольствие. Животик дышит. Головка двигается без труда.
Мы позаботились о том, чтобы поддержать спинку малыша, дать ей опору. Чтобы спинкой он почувствовал "нечто", на что можно положиться, опереться.
И мы оставляем его.
Пятый шаг, пятая остановка на пути от рождения.
В первый раз ребёнок остался один.
Он открывает... неподвижность.
Необычный эксперимент!
И пугающий своей абсолютной новизной.
Девять месяцев, как Улисс, ребёнок был в море. Его вселенная не переставала двигаться. То нежно, то пугающе. Ведь тело его матери беспрерывно находилось в движении! Когда же она была неподвижной или спала, сильный ветер её дыхания, её диафрагмы беспокоили его.
Ребёнок жил в постоянном движении. Иногда в слабом, иногда в сильном. И чаще всего это был ураган, а не зачарованное озеро.
А теперь - пугающая перемена, всё остановилось!
В первый раз! Больше ничто не движется.
Вселенная погибла, застыла.
В течении своего путешествия, в своём далёком прошлом - никогда ребёнок не проводил подобного эксперимента.
Охваченный паникой, малыш принимается кричать.
И каждый раз, просыпаясь в тишине, он заново будет открывать для себя эту неподвижность, грубость мира - и будет плакать.
Эти слёзы скажут о тоске, о нежелании оставаться в одиночестве в мире, где ничто не движется, где всё замерло, оледенело.
Ничего подобного не произойдёт с нашим путешественником.
Потому что он свободен от страха.
Он шагает от открытия к открытию, от нового к новому с такой осторожностью, так медленно, внимательно, разумно, что ничто не может напугать его.
Он знает, что мы поняли.
Поняли его.
Он знает, что мы знаем,
что он знает,
что он уже здесь.
С этого времени он доверяет нам.
И вместо того, чтобы защищаться от нового, он принимает его.
Изучает, пробует и, конечно, наслаждается.
Тогда, как другие новорождённые кричат, наш герой остаётся спокойным, с широко открытыми глазами.
Или испускает крик, иногда,
когда выражает нам своё удивление.
Или свою досаду: когда его вынимают из ванны, он протестует.
Нет рыданий, нет паники, нет истерики.
Просто этот ребёнок знает, что он любит, а что нет, и выражает это.
И, конечно, протестует против прерывания купания.
Но, открывая новое удовольствие,
проводя новое исследование, он умолкает.
И в тишине пробует, изумлённый,
это новое, которое в другом случае напугало бы его - неподвижность.
На смену миру вечного движения, которое он уже изучил, пришёл мир стабильности.
Бог мой, как это непривычно!
И всё же, всё двигается.
Но двигается в самом ребёнке: ноги, руки. Руки не перестают трогать, изучать.
С необыкновенным спокойствием, с глубокой серьёзностью ребёнок проверяет своё новое царство.
От этого молчаливого новорождённого исходит сила и мир.
Окончательно проснувшись, в высшеё степени внимательный, он просто сияет.
Это ребёнок- король, ребёнок святой, о котором говорит Писание:
"Если вы не уподобитесь малым детям..."
Об этом говорит Лао Цзы:
"Тот, кого переполняет неиссякающая благодать, святой, совершенный - похож на новорождённого ребёнка."
"Неиссякающая благодать" -
это сила, это жизнь,
исходящая от тихого ребёнка, лучащаяся и озаряющая всё вокруг,
умеющая чувствовать, понимать,
молчать
и слушать.

В поисках знаний
мы продвигаемся
день ото дня
всё дальше.
На дороге познания
каждый день мы открываем
добродетель
покоя.
И кончается тем,
что мы любой ценой
избегаем действия.
И только тогда
происходит удивительное!
Да,
только не нарушая ничего
в себе,
мы ставим всё на свои места.
И исполняется всё.

Дао де Цзин.

1.
Счастлив, как Улисс...
Большое путешествие подходит к концу.
Выйдя из волн, вновь родившись, но на этот раз сознательно, с широко открытыми глазами ребёнок обретает мать.
Перед этим обретением
он без содрогания встретил чудовище:
одиночество,
которого он больше никогда не будет бояться.
И полностью пробудившись, осознавая себя, своё тело, преисполненный благополучия, ребёнок встречает материнскую грудь.
Которая здесь не для того, чтобы успокоить его тоску.
Ребёнок не бросается к ней, как хватают первую попавшуюся ветку утопающие.
Нет, эта грудь знаменует собой жизнь.
Она говорит, как жизнь добра и тепла, щедра и полна.
"Наслаждение мира,
молочный сад, сад мёда,
моя мама, как добра ты,
как прекрасна!"
Да, прекрасна, ребёнок видит её, пьёт её глазами.
Он впитывает этот взгляд, идущий сверху,
восхищается им, тем, как он хорош.
И любовь
наполняет его сердце
точно также, как молоко
наполняет его живот.
Оставим этих двоих, которые столько сражались,
они не перестают теперь наслаждаться экстазом друг друга.
Всё исполнено, всё замечательно.
А что касается нас, то мы тоже совершенно удовлетворены.
Мы хотели узнать, в чём заключается весь ужас рождения.
Мы говорили:
"Если бы только можно было понять, о чём кричат несчастные дети, входя в наш мир!"
Что говорят они своими криками, что пытаются объяснить с помощью ног, рук, пальцев?
Они говорят:
"Мне плохо. Я страдаю".
Но ещё больше они говорят:
"Мне СТРАШНО!"
Страх и боль - это одно и то же.
"Мне страшно! Я боюсь! Я боюсь!"
Они говорят, они кричат, эти несчастные, то, что кричали матери, производя их на свет.
Ни одна из них не выражала это словами,
но их тело, тело женщин "в страдании" - это настоящий спазм, потрясение, заторможенность, напряжение, протест. Что же это, если не паника, ужас?
Этот ужас, который женщины переживают в процессе родов.
Этот страх приходит из мрака времени
и из поколения в поколение женщины верно передают его,
трансформируя роды.
То, что мы делаем для матери,
не лучше ли сделать для ребёнка?

2.
Страх - это неизвестное,
совершенно новое, неузнаваемое.
Это нельзя сравнить, идентифицировать.
В чуждом нет странного.
Чтобы избавить от страха новорождённого, ему надо лишь дать ориентиры.
А окружающий его мир, его новое королевство, показать ему бесконечно медленно, очень осторожно.
Изо всех новых ощущений надо давать ему только те, которые он может различить, выделить.
И, делая это, стараться усилить его воспоминания, чувства о прошлом.
Наконец, он смелеет.
Он станет уверен в себе
и осмелится идти вперёд, если вновь обнаружит в неизвестной и даже враждебной вселенной что-то близкое, привычное.
Попробуем ещё раз представить себе, что значит "родиться".
Что видим мы на самом деле, мы, взрослые, старшие?
Ничего.
Или почти ничего.
Наши чувства притуплены.
Они утратили ту тонкость и свежесть, имя которым "юность".
Они пресыщены. Не умеют ни удивляться, ни восхищаться.
Мы закрыты в наших собственных условностях, которым придаём так много значения,
и которые являются лишь тем, чем являемся мы сами.
Что это значит?
Следите за моей мыслью.
Что мы видим в ландшафте?
Земледелец - земли, где вырастет урожай.
Финансист - разделение на участки.
Инженер мостов и дорог - мосты, которые надо соорудить, дороги, которые надо проложить.
Художник - тени, облака, горизонт.
А артеллерист - место для пушек!
В реальности - тысяча пейзажей.
Кто видит ландшафт в целом?
Слава Богу, никто:
несчастный мог бы мгновенно сойти с ума.
Таким образом, наши условности, привычки прячут от нас мир, защищают нас от его ошеломляющего, бесконечного многообразия.
Ничего подобного у только что родившихся малышей: их ощущения полны, они не отфильтрованы, не упорядочены.
Какая же уверенность и лёгкость нужна рукам, которые выведут маленькое существо на берег!
Один неловкий жест, мгновение невнимания, нетерпение в движениях - и нить порвана!
Ребёнок принимается кричать.

3.
Мы снова говорим:
"Что же, наконец, мешает нам увидеть, проникнуть в "другое", в "его" реальности?"
Теперь мы это знаем: это его маленькое "Я", это туманная совокупность наших желаний, наших аппетитов, а ещё больше - наших страхов.
На это ослепление, которое кажется собственностью человека, эпизод с обрезанием пуповины бросает особый свет.
Ни собаки, ни кошки, ни лошади, ни коровы не трогают пуповину, пока она бьётся.
А человек делает наоборот.
В роддомах на пуповину буквально набрасываются: её перерезают, едва ребёнок родится.
Хочет ли человек подчеркнуть этим, что он порвал со своим происхождением?
Даёт ли этим доказательство своего хвалёного сознания?
Вернёмся в родовое отделение.
Проследим внимательно, что там происходит.
Может быть мы поучимся у этого животного с репутацией сознания и чувствительности.
В процессе родов атмосфера становится, можно сказать, электрической
и напряжение возрастает по мере того, как приближается развязка.
Акушеры и акушерки, несмотря на привычность происходящего, взволнованы не меньше.
Они не случайно выбрали свою профессию.
Можно поспорить, что у них есть собственная легенда, связанная с рождением.
Они прошли всё это. Безусловно, с трудностями. И что- то в них есть, что напоминает об этом.
Во всех напряжённых ситуациях, при сильном повышении эмоциональности, наше дыхание затрудняется.
Вопреки желанию.
Приближается окончание родов, и по мере этого напряжение достигает предела.
Эмоции заразительны.
Они усиливаются с феноменом эха, резонанса.
Появляется же наконец ребёнок!
Каждый затаивает дыхание, сравниваясь при этом с новорожденным, не подозревая об этом.
"Задышит ли он?"
Кажется, что ассистент сейчас задохнется
сдавлено горло, сжата грудная клетка -
он оживляет, не отдавая себе отчета, трагедию своего рождения!
Эти мужчины и женщины, увы, не имеют пуповины, чтобы она питала их кислородом,
и ситуация для них становится очень непереносимой.
Надо же сделать что-нибудь!
Достаточно лишь... дышать, открыть рот и набрать воздуха.
Результат мгновенный:
ребенок кричит.
"Ах, он дышит!" - кричит ободренный человек.
"Ах, я дышу!" - должен был бы сказать, если бы увидел правду. Это его горло разорвал крик.
Человек сделал свой вдох.
Это он сам задыхался.
А не ребенок, которому помогла пуповина.
Человек проецирует на ребенка свой собственный ужас.
На самом деле, кричит ли несчастный малыш,
жертвенный ягненок, отягощенный грузом
наших грехов?
Нет - наших страхов?
Какая бессмысленная, жалкая трагедия?
Все же есть веские основания для такого странного поведения.
Основания? Все это основательно?
Этот человек двигался,
вопреки собственному желанию, по следу собственных эмоций.
Он совершил
такой обычный, но неузнаваемый им самим переход, который и лежит в основе того, что мы невинно полагаем воспитанием.

4.
Чего не хватает еще?
Рискуя упустить что-либо, нам надо в последний раз вернуть к крику. Этот крик стал нашей точкой отсчета.
“Нужно ли, чтобы ребенок кричал?”
Вопрос чрезвычайно важный. Здесь мы рискуем вызвать очень и очень большие недоразумения.
Ответ ясен и прост:
“Да, надо, чтобы ребенок закричал”.
Важно даже, чтобы крик был таким, что мы называем, хорошим. Звонким и сильным. Крик свободный, в котором все тело малыша участвует.
Этот крик - общий ответ всего тела, свидетель удовлетворительного тонуса.
Если ребенок родился вялым, он слабо пищит вместо того, чтобы достичь крика, свободного и удовлетворительного, в самые короткие сроки.
Все что должно быть ясно и не должно оставлять места никаким недоразумениям.
Добавим к этому, что если ребенок родится, удушенный собственной пуповиной, не раздумывая ни минуты, надо перерезать ее, чтобы освободить ребенка.
Так же как мы не будем готовить к болезненным родам женщину, если мы наверняка знаем, что ей предстоит перенести операцию кесарева сечения.
Может показаться, что здесь мы противоречим себе и перечерчиваем несколькими линиями то, что говорилось перед этим.
Ничего подобного.
Надо, чтобы ребенок кричал при рождении.
Один вскрик. Или два.
И этого более, чем достаточно.
А затем пусть он дышит. Или кричит от ощущения силы, жизни, удовольствия.
А не от боли, тоски, страха, горя.
Пусть не будет плача, рыданий!
Не надо обладать изощренным ухом, чтобы различить это. Достаточно слушать внимательно, чтобы открыть, как широк и разнообразен диапазон новорожденного. И как много он сможет сказать... не говоря ни слова.
После того, как уделено столько внимания, никто не сможет спутать крик победы и крик огорчения, боли, испуга.
Всем ли детям дано родиться с подобной легкостью?
Да... и нет.
Вопреки тому, о чем говорят, пишут и чему учат, каждый ребенок сразу проявляет свой характер, свою личность.
Все матери это засвидетельствуют.
Не в пику психологам и психофизиологам будет сказано.
Каждый ребенок рождается по своему.
Все дети, тем не менее, следуют через одни и те же этапы, которые можно пройти более или менее быстро, более или менее легко, но следуя собственному ритму, который, безусловно, подчеркивает их характер, их темперамент.
Можно даже сказать: свидетельствует об их понимании.
Понимании..!
Да.
Если внимательно следить за лицом ребенка, увидим,
что он борется, протестует,
так как он не понимает.
Не понимает?
Чего же?
Да то, что он рожден!
Для того, кто берет на себя труд проследить за тем, что говорит выражение лица ребенка, оно так ясно!
Когда, наконец, открываются глаза, все в них говорит:
“Но... где я? Что случилось со мной?”
И борьба, конечно кончается когда ребенок окончательно почувствует и поймет:
“Но... я родился!”
Можно ли сомневаться что понимание уже есть?
Понимание? Сознание?
Или просто смелость?
Это, возможно одно и тоже.
Никто не знает, насколько в этом случае различны человеческие качества.
Голос матери
утешит, успокоит, усмирит бую.
Если мать не здесь, если она находится под наркозом, пусть отец будет рядом, его голос так же близок.
И как бы то ни было, даже после травматического рождения ванна делает чудеса.
Еще - нужно меть ждать, остаться неподвижным, нейтральным, ничего не ускорять, дать ребенку время “найти себя”.
Минут десять, иногда больше, необходимы, прежде чем мы почувствуем, что тело малыша расслабилось, и страх начал таять.
Если не постараться в это время стереть малейшие остатки пережитого, эмоциональный шрам останется навсегда. У этих детей останутся на всю жизнь иррациональные страхи.
Как понять, что “дело сделано”?.
Очень просто: когда глаза открылись и больше не закрываются.
После трудных родов как долго нужно ждать, прежде чем ребенок решиться!
Он приоткрывает глаза.
И снова закрывает.
Ему так страшно. Он никак не осмелиться.
Глаза снова открываются и снова закрываются.
Ему так страшно. Он никак не осмелится.
Ребенок здесь совсем близко.
Не двигайтесь. Не делайте ничего, что может усилить его страх.
Именно здесь надо стать “великим ловцом человеческой души”.
Наконец, глаза широко открываются.
“Да где же я? Что произошло со мной?”
Мы чувствуем, что малыш делает нечеловеческие усилия, чтобы понять.
И, наконец, мы видим мы чувствуем, что он понял!
“Ну да... я рожден!”
Да, теперь все.
Ребенок здесь.
Он останется.

Еще одна неожиданность: нет уродливых детей.
Есть такие, кого уродует страх.
Когда дети рождаются, они чаще всего напуганы.
Как не отступить перед таким неблагодарным?
А ведь это уродство - лишь маска.
Маска страха.
Она падает, как только страх побежден.
И появляется человек.
Преображение невероятное.
Даже самый страшный малыш становиться красивым.
Нет, не бывает уродливых младенцев.
Те, кого мы называем обиженными судьбой, лишь носят маску.
Дело любви заставить ее сбросить.

5.
- Ну, хорошо, допустим- скажут некоторые, - возможно, вероятно, что в рождении нет ничего приятного для ребенка. И может быть, даже что для малыша - это ужасное событие. Но в этом возрасте нет памяти. О своем рождении не помнит никто. Значит, это просто неприятный момент в прошлом.
- Нет памяти?! Позвольте...!
- Но с помощью чего ребенок запомнит, чем зарегистрирует происходящее? Все знают, что после рождения мозг, по крайней мере его большая часть, ещё не работает.
- Ну вот опять! Может быть мозг еще не функционален, но в нем происходит все, что можно прочесть на лице ребёнка.
- Да, да, безусловно. Но что происходило в момент рождения никто не помнит.
- Вот где ваша ошибка. Наоборот: рождение - в памяти каждого. Но эксперимент был настолько болезнен, что он находится глубоко в подсознании, откуда пытается иногда всплыть. Иона и кит, Моисей, спасенный из вод - символизм прозрачен: речь идет об этой смерти, об этом утоплении, которого удалось едва-едва избежать.
- Ладно, если вы так считаете, это возможно на самом деле. Но, знаете, эти символы мне никогда не мешали спать.
- В самом деле? И у вас никогда не было кошмаров?
- Правда, были.
- Вы никогда не просыпались, ребенком, покрытый холодным потом, умирая от страха, прячась под одеяло?
- Но... да, это было.
- А в ближайшем прошлом, вы никогда не имели проблем с дыханием?
- С дыханием?
- Не случалось ли такого, что в напряженный момент ваш голос срывался?
- Да, я это должен признать...
- Даже в области такой близкой и простой вы видите, насколько ограничена ваша воля. Ваш голос не слушается хозяина. Скажем так даже - он предает вас.
- Боюсь. что придется признать и это.
- А не начинается ли дыхание в рождении?
- Это очевидно. Вы знаете... Вы убедили меня.
- Родиться - значит перейти в это измерение, всеобщее колебание и пульсацию, что и является жизнью. И что дыхание утверждает в нас. Это - открыться, отдаться ему, отплыть в путь в хрупком челне, который несет нас теперь от берега к берегу.
Это- участвовать в великом “все”.
Всё, что наполнено дыханием.
Сотворение мира - дни, ночи, смена времен года, солнцестояния - это лишь дыхание.
И в нас - дыхание затруднено или свободно - вот перемены в нашей жизни.
Не приходилось ли вам говорить:
“Да, мне надо поучиться дышать?”
Как будто этому можно научиться! Как ужасно хотя бы частично ущемленное существование, когда невозможен настоящий смех. Или даже вдох.
Знаете ли вы, что психически больные люди не способны глубоко дышать? У несчастных как бы корсет на груди, который лишает их возможности полноты дыхания.
Таким образом, свобода дыхания зависит просто от вашей спины, значит от позвоночного столба.
Малейшая блокировка, малейшее напряжение - дыхание затруднено. А ваша жизнь испорчена.
Вы искалечены. И это навсегда.
Когда устанавливается это?
В первые мгновения после рождения.
Да, мой друг, не головным мозгом мы помним это событие, а просто спиной.
Здесь наши огорчения и страхи.
Именно спину надо освободить
немедленно после рождения.
Иначе...

6.
И, наконец, скажем о главном:
- Хорошо, возможно, конечно, что рождение оставляет след и что от результата этого эксперимента зависит дальнейшее поведение, реакции ребенка, вкус, который он почувствует от своего существования.
Но он будет жить в мире насилия, злобы, лжи, он будет жить в джунглях.
Так пусть он сразу узнает, в какое осиное гнездо он попал, где закон - съесть или съедят тебя.
Да, верно, наше общество - джунгли.
Один взгляд по сторонам - и волосы от ужаса шевелятся на голове.
Перед тем, как спросить себя, необходимо ли видеть все в этом свете, надо рассеять одно недоразумение.
Дети, рожденные без насилия, избавленные от первого удара по голове, безвольны ли, отуплены ли они или способны противостоять жизни?
В последнем нет сомнения.
Они не агрессивны?
Безусловно.
Но агрессия - это страх, это просто маска, за которой прячется слабость.
Сила уверена в себе. Она спокойна, улыбчива. И расслаблена.
Мы придаем большое значение агрессивности, не видя, что это бич, она провоцирует, притягивает удары.
Если вы боитесь, она вас укусит.
Счастливы те, кто не агрессивен: мир расстилается перед ними.
Но не для того, чтобы подпитаться от их слабости, а привлеченный их сиянием.
Вернёмся к джунглям.
Это сказано не буквально: мы не встречаем больше на наших улицах тигров и медведей, страх не живет в наших городах.
Значит, мы узнали этот страх давно, когда еще жили в лесу.
Но зачем же тащить его за ними теперь?
И не ходят ли люди и теперь на рыбалку, на охоту?
Это ведь анахронизм.
Может быть настало время проснуться и заметить, что диплодоки и динозавры исчезли, что мы выращиваем хлеб, а топор из обтесанного камня давно устарел.
В Древней Спарте новорожденных бросали о землю. Этим воспитывались спартанцы.
Нужны ли НАМ воины?
Да, ответят некоторые;, так, в тайне, мы еще делаем насилие.
Пришел час наконец избавиться от этого тягостного прошлого.
А что касается тех, кто с раздражением отказывается открыться новому видению рождения, боюсь, что в глубине души они говорят себе:
“Жизнь была жестока ко мне. Я получал удары. Это сформировало меня. Пусть же удары формируют моих детей.”
Они говорят:
“Я страдал и раздражен этим. Пусть и их это коснется.
Око за око, зуб за зуб,
отвратительный закон возмездия, возвращающийся с точностью удара за удар, неспособный простить малейший долг,
заставляющий платить наших детей за то,
что мы должны были сами уплатить,
за страдания родителей.
“Родители ели зеленый виноград,
а у детей оскомина.”
Кто не видит здесь ужасного замкнутого круга, дороги боли, где распят Иксион?
Кто не захочет разорвать этот круг?
Злопамятные и усталые от страдания и зла говорили:
“Женщина страдает от родовых мук? Значит, так нужно.
Бог этого хочет.”
Это “так нужно” покрывает, как известно, грешника и искупляет прегрешения болью.
Хватит культа страдания!
Роды без боли, а точнее без страха, открыли нам глаза.
Страдание бесполезно, оно не удовлетворит никакого Бога, это какая-то неразбериха, чистое ослепление.
И отсутствие понимания.
А что касается агрессивности, это протест против недостатка любви.
Тем “негибким” людям, которые не хотят понять, надо повторить слова Лоа Цзы:
“Приходя в этот мир,
человек гибок и бессилен.
А однажды умерев,
он становиться груб и негибок.
Молодой тростник,
деревья
гнутся,
они мягки.
Вырастая, они высыхают
и становятся ломкими.
И мертвыми.
Значит, сила и твердость
приходят со смертью.
Покорность, гибкость -
Друзья жизни.
Сила, на самом деле,
никогда ничего не достигала.”

Вот и я в свою очередь, заблуждаюсь:
я аргументирую!
Какое безумие!
Приведение доводов ещё никогда не убеждало.
А уж скептиков и злюк менее, чем остальных.

7.
В конце своего повествования
или сказки
я могу сказать одно:
“Пробуйте”.
Все, что здесь сказано, просто.
Так просто, что даже стыдно настаивать.
Да, надо так мало вещей,
не нужны никакие хозяйственные новинки,
чудеса техники и другие достижения - гордость технологии,
а вернее - игрушки для слаборазвитых детей,
которые так модны.
Ничего не нужно.
Только терпение.
И скромность.
Мир в сердце.
Тишина.
Внимание легкое, но неослабное. Немного понимания, внимания к “Другому”.
Ах, да!.. Я забыл.
Нужна
любовь.

Потому что без любви вы будете просто очень ловки.
Комната родов будет великолепно освещена, стены вычищены до блеска, ванна нужной температуры,
а ребенок не перестанет кричать.
Не обвиняйте книгу, я прошу вас.
Спросите у своей совести:
должно быть в вас осталась какая-то нервозность, плохое настроение, злость.
Ребенок не ошибается. Он обладает, чтобы судить вас, удивительной и ужасной уверенностью.
Он проникает в сердце, он видит цвет ваших мыслей.
Новорожденный - это зеркало.
Он возвращает вам ваше изображение.
В ваших руках, чтобы он не плакал.

Дата добавления: 2015-05-06