Первые опыты

Как психиатр я задумался над проблемой применения лечебного голодания в психиатрии.

Я видел, как больные шизофренией в кататоническом ступоре отказываются от пищи, как под влиянием бредовых идей или галлюцинаций пациенты сопротивляются, когда их кормят. Наблюдал я и практику насильственного кормления, к которой прибегают обычно психиатры, когда больные отказываются от пищи. А не было ли это инстинктивной охранительной реакцией больного организма?

Анализируя методы лечения, применяющиеся в психиатрии, я сравнивал их с предполагаемым действием разгрузочно-диетической терапии. Шизофрению лечат часто методом шока (электрошоки, инсулиновые шоки). Что происходит при этом? Резкие изменения в биохимии клеток мозга. Но ведь голодание в период ацидотического криза также вызывает биохимические изменения в клетках, но более мягко – тут "внутренний врач" сам заботится о приведении структур в наиболее естественное, здоровое состояние. Значит, с этой стороны можно ожидать положительного эффекта.

Касаясь принципа лечения больных шизофренией, И. П. Павлов подчеркивал, что им "нужен покой" – главнейший терапевтический прием против болезненного процесса. В поисках метода создания такого покоя медики пришли к лечению сном, к искусственно созданному охранительному торможению. Но ведь переход организма на внутреннее питание предоставляет прекрасный покой всей нервной системе, следовательно, и здесь оно должно действовать так же, как охранительное торможение.

Итак, метод голодания сочетает в себе две противоположности – встряску и торможение. В этом и надо искать решение поставленных нами задач.

Доказывая целесообразность проведения лечебного голодания при шизофрении, я в то время еще не знал, конечно, ни того, какие формы этой болезни будут легче поддаваться лечению, ни того, как особенности заболевания станут влиять на процесс голодания и как последний отразится на заболевании. Всё это пришло позднее.

Начал я лечение голоданием психически больных в 1948 году в психиатрической клинике им. Корсакова 1-го Московского медицинского института с разрешения академика Михаила Осиповича Гуревича.

Взял сначала на лечение, с согласия родственников, троих больных (сами они не сознавали себя больными). Первый – полковник, 60 лет, находился в состоянии тревоги, беспокойства, постоянно думал, что и его и всю семью должны уничтожить; плохо спал по ночам, стонал. Второй больной – офицер, страдающий шизофренией с бредом преследования. Третья больная – растерянная, не ориентированная во времени и пространстве, не узнавала своих близких, была в состоянии нерезковыраженного возбуждения.

Надо сказать, что "первый блин вышел комом". Как ярко сохранились в памяти эти первые мои неудачи!

Вот полковник... Он сидел, как-то странно нахохлившись, напоминая сердитую больную птицу. Молчал. К тому, что прекратили давать еду, отнесся совершенно равнодушно. Заставить же его выйти на прогулку, провести необходимые процедуры было невозможно: он сопротивлялся так активно, что требовалось применять физическое воздействие. Это была первая неудача, которая сразу вызвала неодобрение в клинике. Персонал осуждал "применение насилия", меня укоряли за "бессмысленные" требования, даже обвиняли в "издевательстве над человеком".

Второй больной, наоборот, бранился, кричал, требовал пищи. Другие больные начали волноваться. Однажды, на 7-й день голодания, во время прогулки он вырвался от врача, побежал в буфет, схватил хлеб, стал жадно поглощать его. Больные были сняты с лечения голодом – администрация клиники испугалась последствий.

Так бы на неудаче, может быть, и кончились мои первые опыты. Кончились осуждением. Да и сам я мучился сомнениями... И всё же мне казалось, что я должен пробовать еще. Меня поддерживали академик М. О. Гуревич и профессор И. В. Стрельчук. Они помогли мне возобновить опыты в другой психиатрической больнице.

Там были отобраны несколько больных молодых людей, страдающих шизофренией. Один из них неподвижно лежал в состоянии кататонического ступора, полностью отказывался от пищи, всё время молчал. Больной сопротивлялся проведению процедур, однако нам удавалось очищать ему кишечник и выносить на прогулку.

И вот первая удача!

После ацидотического криза пациент вдруг заговорил. Кажется, ничему в жизни я так не радовался, как этому не совсем связному бормотанию! Он сказал, что принимать пищу и разговаривать ему запрещали "голоса" (слуховая галлюцинация). Значит, в его мозгу в результате голодания произошли какие-то изменения. Великое павловское учение о целостном организме, о всеобщей связи в нем и в этом случае подтверждалось: воздействие на весь организм отразилось и на работе клеток мозга.

День ото дня больному становилось всё лучше. Вот он уже начал самостоятельно вставать, проделывать все процедуры, стал даже понемногу говорить с другими больными. А через месяц мой больной полностью выздоровел. Казалось, произошло чудо! Нет, не чудо, вовсе не чудо. Это был логический результат давно продуманного метода лечения. Теперь я твердо верил в него!

Состояние двух других больных шизофренией (они жаловались на различные неприятные ощущения в теле, их мысли были сосредоточены только на этом) в результате лечения тоже значительно улучшилось. Даже пациент с большой давностью заболевания стал чувствовать себя несколько лучше.

Тогда уже я понял, каким препятствием при лечении людей с нарушенной психикой является то, что они сознают себя здоровыми. Воля к выздоровлению, сознательное отношение к методу разгрузочно-диетической терапии в успехе лечения играют огромную роль. В этом я убедился, сравнивая течение заболевания у соматических больных и наших пациентов.

Следующая "партия" из четырех больных проходила курс в больнице № 3 (бывшей Преображенской психиатрической больнице). У одной больной вскоре после родов появилась депрессия. Считала, что её должны убить, обвиняла себя в том, что она великая грешница – из-за нее началась война, из-за нее погибли её брат и мать, говорила, что она обречена на вечные муки. По ночам слышала голос умершей матери.

Больная проголодала 15 дней. С 7-го дня голодания она сделалась спокойнее, перестала слышать голос матери, правильно ориентировалась в пространстве и во времени, приветливо разговаривала с навещавшей её родственницей, однако большую часть времени стремилась лежать в постели.

На 5-й день восстановления охотно принимала пищу, стала общаться с окружающими больными. В дальнейшем она быстро окрепла физически и была выписана домой в состоянии значительного улучшения.

Больная мечтала о том, что вернется к мужу, ребенку, что её жизнь наладится. Через месяц после выписки она уехала к себе домой, в Саранск. Однако муж не принял ее, даже не показал ребенка. Это так повлияло на женщину, что психоз вновь обострился, и её положили в местную психиатрическую больницу...

Вторая больная – молодая женщина, кататоник. Врач-рентгенолог. Опять те же симптомы: полное молчание, отказ от пищи, сопротивление гигиеническим процедурам. Но теперь это уже не пугало меня. Не реагировал я и на замечания по поводу моей "негуманности", "насилия над личностью". Да, все, что требовалось для лечения, мы проделывали насильно, несмотря на сопротивление больной. А на 15-й день голодания она сама стала одеваться после ванны. Правда, упорно молчала, глаза смотрели прямо, в них, казалось, не было ни проблеска мысли. Но вот... я заметил, что она временами как бы просыпается, глаза делаются осмысленными, я даже стал замечать в них интерес к окружающему и подумал: может быть, привычная домашняя обстановка вызовет у нее активность? И верно, когда на 10-й день восстановления отпустили с матерью домой – "на побывку", она сразу же заговорила, стала спрашивать, где её книги, платья, немного поиграла на пианино. После возвращения в больницу пациентка только односложно отвечала на вопросы, была замкнута и малодоступна. Постепенно, однако, состояние улучшалось; она становилась более контактной и более активной, а через месяц после голодания была выписана в состоянии практического выздоровления.

Третья больная – злобная, постоянно лежала в постели, накрывшись с головой одеялом, – считала, что на нее воздействуют взглядом окружающие люди. Питалась из рук персонала, спрятавшись под одеялом.

В конце месячного голодания пациентка правильно отвечала на вопросы, сообщила данные о своем прошлом, но продолжала утверждать, что окружающие действуют на нее взглядом. В процессе восстановительного питания состояние её снова ухудшилось и стало таким же, каким было до лечения.

О некоторых случаях лечения голоданием больных, страдающих психическими болезнями, я хочу рассказать в этой главе.

Шизофрения... Еще недавно пугающее слово, связанное с представлением о "желтом доме", где бродят бледные тени слабоумных, ушедших от жизни людей. Трагедия личности, трагедия в семье. Тяжелая наследственность, страх за судьбу потомства. Как это всё не вяжется с современным представлением о шизофрении. За последние десятилетия терапевтический арсенал психиатрии обогатился множеством совершенно новых в этой области психофармакологических средств, что коренным образом изменило профиль психиатрических больниц. Пребывание в них значительно облегчилось, сроки уменьшились.

Изменился и взгляд на больных шизофренией. Им были возвращены потерянные с болезнью "права" на пребывание в обществе, на сложную трудовую деятельность, на творчество.

Однако, несмотря на успех медикаментозного лечения, стало закрадываться сомнение в его всепобеждающей силе: эффект получался быстрый, но короткий. Организм привыкал к дозировке, его реактивность снижалась, а вследствие этого уменьшались терапевтические возможности дальнейшего лечения этим способом. Больному помогали уже только сильнодействующие дозы, а при длительном применении возникал ряд осложнений и соматических заболеваний.

Начались поиски.

Они привели к мысли взять на вооружение методы, направленные на мобилизацию защитных сил и повышение реактивности организма. А если так, то естественно было использовать для лечения больных шизофренией мощный биологический фактор – голодание с последующим диетическим питанием. Оказалось, что относительно хорошо поддаются лечению дозированным голоданием больные ипохондрической формой шизофрении. Эта форма иногда сочетается с синдромом дисморфофобии. Под словом "синдром" надо понимать группу симптомов, связанных между собой наиболее частыми проявлениями. Слово же "дисморфофобия" означает боязнь или бред физического недостатка, неприятного для окружающих. Больному кажется, что у него уродливая внешность, какие-либо мнимые физические недостатки, или же ему представляется, что от него исходит неприятный запах и т. п.

При этой форме заболевания кругозор больного сужается, его тревожит только состояние здоровья, он интересуется медицинскими вопросами, читает соответствующую литературу, консультируется с врачами различных специальностей, но оспаривает их диагноз, не доверяя им, считая себя более осведомленным. Пациент подозревает у себя тяжкое заболевание, обвиняет окружающих во враждебном отношении к нему; иногда возникает бред преследования.

Обычно после 10 – 15 дней голодания у таких больных затихают бредовые представления, вообще бред теряет свою актуальность. Они включаются в окружающую жизнь, начинают интересоваться судьбой близких.

По окончании восстановительного периода большинство больных выписывается в состоянии практического выздоровления. Они возвращаются к трудовой жизни, но полного, критического отношения к прошлому обычно не наступает: утверждают, что до лечения избегали общества из-за дефектов внешности, а теперь в результате лечения эти дефекты исчезли.

"Звездочет"

Историю этого больного я начну с конца. Как-то в зале одного из московских музеев меня привлек голос, показавшийся мне знакомым.

Говорил экскурсовод. Около него толпились. Его внимательно слушали. Кто-то задал вопрос. Тот ответил – сказал что-то остроумное, все засмеялись. Я спрятался за чужие спины, чтобы экскурсовод не узнал меня – мне не хотелось напоминать ему о нашем знакомстве.

Походив по залам, поехал в клинику. И вот я в кабинете, листаю историю болезни встретившегося мне человека.

Это началось с 16 лет. В школе проходили анатомию и физиологию человека. Новая дисциплина заинтересовала восьмиклассника-отличника. Он приобрел череп, стал измерять кости и натолкнулся на понятие акромегалии (акромегалия – нарушение пропорций частей лица и размеров конечностей). Проверяя вычитанное на себе, Валерий заметил, что нижняя челюсть у него слегка выдается. "Как это я раньше не обратил внимания? – удивился он.– Не замечали родные, знакомые, а девочки, а товарищи по школе?.." Появилась мысль: "Они давно это знают, только делали вид, что не видят моего безобразия".

Валерий стал читать медицинские книги, искать описание акромегалии и всё больше и больше убеждался в своем заболевании, обнаруживая сопутствующие признаки этой болезни. "Надо лечиться", – решил он.

Терапевты и эндокринологи говорили, что у него нет никаких отклонений от нормы. Товарищи удивлялись его поведению и спрашивали, что с ним. Ему стало казаться, что они хотят сказать: "Почему ты такой урод?" Боясь услышать это, он стал избегать своих друзей. Прекратились спортивные игры, совместные походы в театры, в кино. Из школы он шел прямо домой. Когда одноклассники приходили к нему, просил мать говорить, что его нет.

Свое 18-летие Валерий встретил с тайным страхом в душе, с мыслями о своем безобразии, с неверием в будущее. Но всё же школу он окончил с отличием, выдержал экзамен на заочное отделение университета (на заочное, так как хотел как можно меньше встречаться с людьми).

Люди! Их глаза, выражение лица, улыбки, смех – всё теперь оборачивалось для юноши страданием и страхом. На него смотрят – видят его уродство; грустное выражение лица собеседника – сожаление, оскорбительная жалость; улыбка – насмешка над ним; интерес к нему – любопытство, издевка...

Валерий бросил занятия в университете. Решил готовиться по книгам и лекциям самостоятельно. Засел дома, боясь улицы. Перестал стричь волосы, бриться в парикмахерской: не хотел видеть свое отражение в зеркале, рядом с другими необезображенными лицами.

Сначала ему было спокойно среди своих: мать, соседи – они знают его с детства, это не чужие, равнодушные люди... Потом сделал переоценку их отношения к себе. Соседи? Они перешептываются при его появлении, смотрят ему в спину. Он знает сам, как безобразен со своей отвисающей губой, выдающейся обезьяньей челюстью. Но разве это его вина? Нет! Виновата мать! Она родила его таким и не лечила. И врачи виноваты. Он ненавидит мать, ненавидит соседей.

Так рвались последние связи Валерия с близкими ему людьми. Теперь он запирается на ключ в своей комнате, а перед тем как выйти из нее, подолгу стоит за дверью, с замиранием ожидая, когда в квартире замолкнут голоса и коридор будет пуст. Тогда он пробегает мимо чужих дверей, вырывается на лестницу. И здесь снова страх обрушивается на него: лишь бы никого не встретить на пути! Валерий поднимает воротник, надвигает на лицо шапку, закрывается шарфом, крадется вдоль стены.

Кто-то заговаривает с ним на улице, он шарахается, бежит домой, на свой пятый этаж, закрывает дверь, занавешивает окно... Нет! всё равно он виден с улицы – надо потушить свет! Ночь, темнота... Валерий спрятал свое уродство. Сон – временное успокоение.

Утром мать стучится в его комнату. Начинается общение с людьми, которого он не хочет, не может вынести. И он срывается: дикий крик, проклятья, угрозы...

В таком состоянии юноша пришел в психиатрическую больницу. Он соглашается лечиться голоданием, так как "терять ему всё равно нечего".

Валерий не считает себя психически больным. Он говорит, что на почве сложного и непонятного врачам эндокринного заболевания у него непропорционально растут кости лица. Он физически ощущает этот рост, особенно разрастание нижней челюсти, что доставляет ему неудобства: у него неправильный прикус, безобразная, отталкивающая внешность. О своей трагедии он говорил вяло, монотонно и, хотя сам пришел, держался настороженно, напряженно.

Я внимательно всматривался в юношу. Ему в это время было 22 года. Рост средний, средняя упитанность. Безобразный? Нет, скорее, красивый, вот только нижняя челюсть слегка, совсем слегка, действительно выдается. Да, имеются легкие акромегалоидные черты. Писатели часто изображают подобную внешность, художники и гримеры – этой чертой выражают силу характера. Но разубеждать психически больного бесполезно.

Я сказал ему: "Ну что ж, если вы считаете себя больным и согласны на лечение голоданием, будем лечить вас и надеемся, что это поможет вам". Так он стал нашим пациентом. Это было в 1953 г.

Читаю его анамнез. Какое обилие неблагоприятных факторов! С рождения ослабленный, родился в числе двойни, перенес в младенчестве рахит, туберкулез, корь, дизентерию, часто болел гриппом. Бабка со стороны матери страдала психическим расстройством. Но и это не все. С детства мальчик был свидетелем неладов между матерью и отцом. Родители развелись, но долго продолжали жить вместе, в одной комнате.

В медицинской карте школьника отмечалась склонность к фантазированию, а также повышенная возбудимость, ночные страхи, судороги. В школьные годы товарищи прозвали Валерия "Звездочетом". Мальчишечьи прозвища всегда метки. Он и правда был не приспособлен к практическим, житейским делам, однако учился отлично, много знал сверх программы, хорошо рисовал, писал стихи, увлеченно читал, любил природу, искусство. Мальчик охотно делился с товарищами своими знаниями. "Звездочет" было ласковым прозвищем.

Тревожные переживания сначала на почве ссор в семье, потом мыслей о своем состоянии, об акромегалии изменили его характер. К моменту полового созревания главной его чертой становится тревожная мнительность. Она переходит в ипохондричность с бредовыми истолкованиями как своего состояния, так и отношения к нему окружающих. Критика возникших болезненных переживаний полностью отсутствует. Основным психическим состоянием является изменение восприятия своего физического и психического "я".

Валерий прошел курс голодания. По мере лечения мысли об "уродстве" тускнели и совсем пропали.

Вскоре Валерий вернулся к занятиям в университете, окончил филологический факультет, поступил работать искусствоведом в один из московских музеев.

Ну что же, поставим на этом точку и скажем, что метод голодания излечивает шизофрению ипохондрической формы? Сделать этого, к сожалению, нельзя, даже на таком, казалось бы, благоприятном примере. Что покажет будущее? Что будет дальше?.. Лента жизни Валерия продолжала разворачиваться, продолжалось и наше наблюдение за ним. всё шло благополучно до 1964 г

С работой в музее наш подопечный справлялся успешно. Он сделал за это время даже больше, чем многие его здоровые сослуживцы: написал диссертацию, стал старшим научным сотрудником.

А вот в жизни он оставался всё тем же "Звездочетом", непрактичным, мечтательным, легкоранимым. Детская травма – семейный разлад – продолжала давить на него. Родители теперь уже жили порознь, но он постоянно метался между ними. Когда отец умер, Валерий поехал на его похороны и вернулся в подавленном, мрачном настроении. Что-то порвалось в его отношениях с матерью: он винил её в равнодушии, в том, что она была злой к отцу, что она повинна в его ранней смерти. Отрицательные эмоции накапливались. Валерий перестал находить радость в труде, в общении с людьми. Его мучили страх, гнев, подозрительность.

Он снова заболел. Но заболевание проявилось совершенно иначе: никаких признаков синдрома дисморфофобии, зато развились болезненная мнительность, подозрительность, стали возникать нелепые бредовые идеи: вот одна из сотрудниц похитила у него ценное изобретение в области изобразительных искусств; вот сотрудник музея заболел проказой и, зная, что Валерию известно это, старается очернить его, добиться его ареста; вот он подозревает, обвиняет мать – то она виновница смерти отца, то организатор каких-то заговоров...

Странное поведение Валерия стало вызывать конфликты на работе, ссоры дома. Это усугубляло болезненное состояние.

Следующим шагом было появление мысли о самоубийстве. Однажды, воспользовавшись тем, что никого не было дома, Валерий вскрыл себе вены на запястьях. Только случайное возвращение матери спасло его. Она привела сына к нам в клинику.

Между его выпиской и возвращением прошло четырнадцать лет. Одиннадцать из них были прожиты полноценно, счастливо, с пользой для семьи, науки, общества. Остальные три стали трудными, мрачными годами постепенного развития болезни.

Читаем записи о его психическом состоянии: недоступен, тосклив. В первые дни пытался нанести самоповреждения: прижигал веки сигаретой. Обвинял мать в антисоветских настроениях. Старался доказать, что между этим обвинением и его прежними переживаниями существует прямая связь, но какая, не раскрывал, утверждая: "Это запрещено". Долго не выходил на прогулку, заявляя: "Не знаю, имею ли я на это право?"

Начали лечение голоданием. Постепенно больной становился живее, общительнее. Много говорил об искусстве, умно, увлекательно, обнаруживая глубокие знания.

Валерий голодал 30 дней. После восстановления патологические переживания утратили свою остроту, но критика болезни не наступила. Выписан домой. С матерью помирился. Состояние его продолжало улучшаться, вскоре он вышел на работу.

Я встретил его в музее через два года после выписки из больницы. Итак, повторное лечение голодом снова возвратило человека к жизни.

Мы по возможности стараемся помочь больным. Врачи встречаются со своими бывшими пациентами, изучают отдалённые результаты лечения, оказывают конкретную помощь. И когда наши предписания точно выполняются, результаты лечения сохраняются на долгие годы. Мы знаем много таких примеров. В частности, больной, о котором сейчас шла речь, в настоящее время, спустя вот уже 30 лет после лечения методом РДТ, продолжает работать на прежнем месте. Жалоб никаких не высказывает и только не желает вспоминать о своей прежней болезни.

"Сила выдержки"

Больной Б. поступил к нам с диагнозом: шизофрения ипохондрической формы. Жалобы: головные боли, чувство пустоты в голове, сердцебиение, колыхание в груди и в горле, ощущение отсутствия левой половины грудной клетки вместе с сердцем и рукой, желудок не работает, чувство холода или жара в ногах, общая слабость. Иногда кажется, что ноги не идут, а плывут по воздуху впереди него, – в это время больной не мог ходить, а требовал, чтобы его носили. Временами появлялось непреодолимое желание лаять по-собачьи.

В таком состоянии больной в течение трех лет находился в психиатрической больнице, где прошел безуспешно все виды психиатрической терапии. Затем поступил в клинику лечебного голодания.

Больной голодал 29 дней. На 12-й день восстановления, но просьбе матери и его самого мы выписали его домой. Дома Б. продолжал восстановительную диету, выходил на прогулки, катался на коньках. Состояние его продолжало улучшаться, жалобы не возобновлялись. Чувствовал он себя здоровым.

Впоследствии Б. стал продолжать занятия в юридическом институте. Закончил его. Был принят в одно из министерств в качестве референта. Работает там уже более 20 лет. Пользуется большим авторитетом среди сотрудников, занимается общественной работой. Женат. В семенной жизни счастлив. На стационарном лечении ни разу не находился. Правда, порой у Б. появляется чувство тревоги. Многие уверяют, что это не так уж и плохо – нет самоуспокоенности, равнодушия. С настигающей его иногда ипохондрией Б. умеет бороться сам, периодически проводя дозированные голодания. Он ежегодно ездит отдыхать, соблюдает предписанную ему диету: без мяса, со значительным ограничением животных белков, с преобладанием сырых овощей, фруктов. Алкоголь и курение исключены. Б. до сих пор консультируется с врачом, лечившим его. И мы видим: труд, здоровые отношения в семье и на работе, гигиенические условия жизни, диетический режим и выдержка больного являются хорошими помощниками врача-психиатра.

...На лечение голоданием в клинику поступают часто больные с так называемым "патологическим развитием личности". Эти больные отличаются от других тем, что у них под влиянием каких-нибудь неблагоприятных обстоятельств в течение довольно длительного времени как бы развивается изменение характера. Они становятся трудными в общежитии – в семье, в рабочем коллективе, у них могут появиться даже бредовые идеи.

В диагностическом отношении эти случаи заболеваний представляют большие трудности, так как они имеют много общего с шизофренией. Отличием от нее является отсутствие характерных для шизофрении расстройств мышления и возможность полного выздоровления без каких-либо изменений личности. Таким был больной Н.

"Красный нос"

Это был общительный, живой, подвижный ребенок. всё интересовало, привлекало его – люди, машины, чужие собаки. Всем виденным он делился с домашними: "А сегодня я видел", – и следовал пересказ увиденного. Он приводил домой приблудившихся щенков, терпеливо ухаживал за ними, притаскивал какие-то детали, что-то мастерил из них. Но больше всего он любил сказки, представлял себя их героем: вот он – Иван-царевич, едет на Сером Волке, ищет Жар-птицу, а вот он – Мальчиш-Кибальчиш.

Школа открыла новый мир: учителя, товарищи. На каждом уроке узнавалось что-нибудь новое. И с этим он опять бежал домой, опять делился: "А сегодня нам учительница рассказывала", – и следовал пересказ услышанного.

Жилось мальчику хорошо, светло. Именно светло. Никаких надрывов, ущемлений. всё казалось ему интересным. Заниматься было легко.

Но однажды... Как это случилось? Он не выучил урок. Учительница удивилась и рассердилась: какой пример для остальных! Она поставила двойку и долго выговаривала ему. Мальчику было стыдно. Он покраснел, всё лицо словно загорелось. Ребята потом говорили: "Ой, какой ты был красный, и уши, и нос!" Так в его жизнь вошли эти два роковых слова – "красный нос".

Двойка, полученная в классе, изменила характер ребенка. Он продолжал хорошо учиться, но не было прежней радости. Появились неловкость, стеснительность, волнение – вдруг ответит плохо, вдруг опять покраснеет. Как-то вспомнились слова ребят о том, что покраснел нос. Начал думать: "Нос покраснеет!"– и стал ощущать, что когда волнуется, то прежде всего краснеет нос.

Что делать? Он стал реже бывать с товарищами, отказывался ходить в гости, в кино, забросил школьные дела. Прежние дружеские отношения рвались. Н. оставался один. Нет, не одни – с ним рядом постоянно жил его страх: "Покраснею, покраснеет нос, это будет безобразие". Вскоре товарищи решили, что он гордец, зазнайка. И стали обходиться без него.

Четыре школьных года прошли в этом мучительном страхе и отрешенности. Однако школу Н. окончил на "отлично". И, верно, потому-то никто из взрослых не обратил внимания на его тяжелое состояние.

Н. решил держать вступительные экзамены в университет. Получил место в общежитии. Шум, смех, споры, молодые голоса... А он стоит один в коридоре. Страх удерживает его. Здесь темновато, на него не обращают внимания, а в комнате сразу увидят его безобразную внешность.

Две девушки проходят, громко смеясь. "Это они надо мной", – думает Н. "Ну что же, и оставайся с носом", – говорит какой-то незнакомый абитуриент, проходя мимо. Н. не выдерживает и бежит...

Он не стал поступать в университет, уехал домой. Юноша решил пойти на завод. Узнал, что на производстве сажи требуются рабочие. Пошел. Приняли. В цехе все мазаные. Какое блаженство! Его нос не привлекает внимания, его просто не замечают.

И вдруг снова катастрофа. Вызывает начальник производства: "У тебя десятилетка, переходи на более квалифицированную работу в другой цех, подальше от сажи". Надо бежать с завода.

Потом пришла мысль: "Надо лечиться". Терапевты, дерматологи, невропатологи, снова терапевты, гомеопаты... Никто не признает его больным. Нос? А что с носом? Одни смеются, другие раздражаются. Опять этот больной с носом? Просто не хочет нигде работать!

И вдруг он решает: "Надо доказать врачам и домашним, как мне важно, чтобы меня лечили от моего уродства. Доказать, что я предпочитаю потерять ногу, руку, но избавиться от красноты носа. Отсутствие ноги всегда можно скрыть, приобрести протез, а нос на лице, его не спрячешь". Н. идет в кухню, берет топор, запирает дверь, снимает с правой ноги носок, смотрит на пальцы и... ударяет по ним топором. Боль мгновенно отрезвила его, он закричал. Стало дурно. В дверь бешено застучали.

Потом началось всё снова. Отрублены пальцы. Ну и что? А нос? Безобразный, распухший нос остался на лице... Н. был помещен в психиатрическую больницу. Через пять месяцев медикаментозного лечения он вышел из больницы в еще более удрученном состоянии. Два раза пытался покончить с собой: травился, перерезал вены. Спасли родные. За ним следили, прятали острые предметы, не оставляли одного. Летом удалось достать охотничье ружье. Страха смерти не было. Мать словно почувствовала, прибежала, закричала. Ружье отняли. Снова психиатрическая больница... Люди, как тени, каждый со своей бедой, сумасшедшие. "Но ведь я не сумасшедший, – говорит себе Н, – у меня нет ни бреда, ни галлюцинаций. У меня ненормальное развитие капиллярной сети, но врачи не обращают на мои жалобы внимания". Н. направлен на лечение голоданием. Читаю записи врачей:

" 4-й день голодания: больной Н. несколько спокойнее, выходит на прогулку, иногда общается с соседями по палате; отмечает, что ощущение набухания носа почти исчезло; чувства голода не испытывает.

7-й день голодания: с утра жалуется на плохое самочувствие, головную боль, слабость, головокружение. Во второй половине дня эти явления исчезли, появилось хорошее настроение, к вечеру подумал, что "красный нос" не такой уж дефект.

22-й день голодания: мысли об уродстве носа почти полностью исчезли. Появилось хорошее настроение. Общается с окружающими, много, охотно гуляет. Назначена восстановительная диета.

14-й день восстановления: жалоб нет. Много читает. Настроение приподнятое. Свое заболевание расценивает как какое-то недоразумение: "Почему эта нелепая мысль занимала столько времени и места в жизни, не понимаю". Сон, аппетит хороший, много гуляет. Много общается с больными, шутит, смеется, мечтает после окончания лечения поступить в медицинский институт.

Больной выписан в состоянии полного выздоровления".

Вот его катамнез (проверка состояния через длительный срок после лечения): через год – совершенно здоров, высказывает лишь сожаление о времени, вычеркнутом из жизни в период болезни; через два года – совершенно здоров, женился, работает помощником оператора на газовой установке, с работой справляется, посещает кино, театры, концерты, интересуется медициной, биологией. По сведениям, полученным от родственников, каких-либо отклонений от нормы в поведении не отмечается. Еще через год: поступил в медицинский институт, учится и работает.

В данном случае мы вправе надеяться, что заболевание не повторится.

...Практика показала, что значительный терапевтический эффект лечения дозированным голоданием наблюдается у больных с синдромом навязчивости, проявляющимся в навязчивых мыслях, идеях, страхах, сомнениях, в стремлении производить какое-нибудь действие. Больные чувствуют, что если они не выполнят это действие, то с ними случится что-то ужасное, гибельное. Их преследуют страх, тревога, волнение.

От бредовых идей навязчивые состояния отличаются тем, что при них сохраняется критическое отношение больного к своим переживаниям.

Навязчивые состояния часто бывают очень стойкие, они трудно поддаются лечению, хотя в легкой форме могут проявляться и у здоровых людей при переутомлении или после каких-нибудь истощающих нервную систему обстоятельств. Иные, страдающие навязчивостью, постоянно, без всякого смысла считают предметы (окна в доме, рамы, полки на стеллажах, ступеньки лестницы) или производят вычитание или сложение номеров проходящего транспорта. У больных с навязчивыми идеями иногда появляются неприятные или даже непристойные мысли. Рождается страх: "А вдруг не выдержу и слова сами собой прорвутся?" Отсюда неуверенность, застенчивость, угрюмость, уход от людей.

Дата добавления: 2015-05-06