Реликвия Викингов 4 страница

Омытый «Боржомом» Евсеев вышел из ванной комнаты причесанный и в приподнятом настроении. Юрий сослался на дела и отбыл вместе с Еленой Леонидовной, которая вспомнила об оставленных дома детях. На помятых лицах музыкантши и спортсмена блуждали гадливые улыбки. Ни тот, ни другая не могли вспомнить ни событий минувшей ночи, ни какая сила и насколько глубоко толкнула их друг другу в объятья. На всякий случай дама разрешила проводить себя и на тот же случай многозначительно кивнула Венедикту на прощанье.

– Первое занятие удалось на славу, – резюмировал Скутельник.

– Тамара Петровна, ему понравилось! – воскликнул завхоз Евсеев. – Он прирожденный музыкант!

– Погуляли и забыли, – ответила Тамара Петровна. Она прикурила от протянутой зажигалки завхоза тонкую сигарету и обратилась к Скутельнику. – Пока вы отдыхали, мы с Анатолием перебирали варианты вашего трудоустройства. Вы не против нашего вмешательства в вашу личную жизнь.

– Нет, разумеется. Хотя, не понимаю, чем вызвал такое доверие. Вы меня совсем не знаете, – ответил Венедикт.

– Уже познакомились, – вставил Евсеев. – Людей видно сразу. Ты – наш человек.

Тамара Петровна изложила суть дела. Оно сводилось к тому, что ее знакомому директору спортивной школы плавания и настольного тенниса нужен завхоз, не «с улицы», а «свой, надежный парень».

– А я надежный? – спросил Венедикт.

– Хватит выделываться, – осадил его Евсеев. – Пойдешь? Место хорошее. Не пожалеешь.

– Возьмут – пойду.

Тамара Петровна удовлетворенно кивнула и вышла с переносной телефонной трубкой в комнату. Вернувшись, сообщила, что во вторник Скутельника ждут на собеседование, написала шариковой ручкой адрес и подала Вене сложенный вдвое лист.

– Все, ребята, сказала она. – Вам пора. Скоро свекровь приведет Данилку. Нужно прибраться.

В реставрационном управлении уговаривать Венедикта не стали. Оформили увольнение по собственному желанию в один день. Начальник кадров понимающе подмигнул: «Если пойдешь по комсомольской линии – запись, что надо. Штукатур‑маляр третьего разряда. Начал, так сказать, с низов. Рабочим».

Девчата из бригады на прощанье подарили ему шерстяной шарф в зеленую и красную полоску. Ком подступил к горлу Вени. Он прошел по кругу и каждую поцеловал в щеку. «Заходи в гости». Все разошлись по рабочим местам. Вера, последний раз затянувшись ядрёной «Дойной», придавила окурок в щебень каблуком башмака и сказала:

– Всегда говори правду…

– …Если не хочешь обосраться, – закончил Веня.

Помимо директора спортивного комплекса Биткова Дмитрия Кирилловича, куда вошел Скутельник, в кабинете сидел завуч школы Садыковский Сергей Владимирович. Оба встали из‑за стола и по очереди поздоровались с Веней за руку. Сорокалетний директор – кряжистый и почти лысый с морщинистым лбом, напоминавшим стиральную доску, оказался небольшого роста и едва достигал плеча Венедикта. Завуч – осанистый мужчина пред пенсионного возраста, с зачесанными назад седыми волосами, в спортивной футболке и тренировочных шароварах – был упитан, румян и слегка навеселе. Венедикту предложили стул посередине комнаты. Для полного антуража не хватало настольной лампы с ярким светом в лицо и вопроса: «Шпрехин зи дойч?».

Веня положил руки на колени и застыл в ожидании. Битков представился и представил коллегу. Он попросил Венедикта рассказать о себе. Веня принялся повествовать историю своей ничем не примечательной, по его мнению, жизни. Когда выяснилось, что претендент на место имеет весьма смутное представление об обязанностях завхоза, директор и завуч многозначительно переглянулись. Веню попросили подождать в коридоре. Возникла дилемма – брать или не брать молодого неопытного специалиста. После непродолжительных переговоров директор резонно заметил:

– Оно, может быть, даже хорошо, что неопытен – научим, покажем – зато воровать не будет.

– Первое время, – окоротил оптимистический настрой начальника Садыковский.

– А если «ошибется»…

– …Поправим, как старшие товарищи, – поддержал завуч.

Веню позвали.

– Как насчет вредных привычек? – поинтересовался Битков.

– Вредная привычка становится вредной, если наносит вред окружающим, во всех остальных случаях вред не является вредительством, а привычка – вредной, – ответил Скутельник.

Битков удовлетворенно кивнул:

– Умный. Оформляться начнёшь завтра, – заявил он. – Идем, покажу тебе наше хозяйство.

Венедикту показали крытый двадцати пяти метровый бассейн. Пять верёвок, вытянутых в длину от бортика к бортику, с нанизанными на них белыми и красными пластмассовыми шарами, разделяли водную гладь на шесть дорожек. По бортику с алюминиевым шестом на плече ходил пожилой тренер в парусиновых шортах и белой футболке. На шее его болтался железный свисток. Рядом с бортиком барахтались дети, поднимая снопы брызг. Тренер перекрикивал их визг, объясняя и показывая, что надо делать, и подавал шест, «терпящим бедствие».

– «Четвертак» или «короткая вода» на спортивном сленге, – пояснил директор, обозначив длину бассейна. – Плавать умеешь?

– Предпочитаю ходить по суше.

– Тогда в нетрезвом виде без необходимости в воду не лезь. Техника безопасности превыше всего.

Они обошли раздевалки, душевые комнаты. Спустились в обширный подвал, где помимо труб и прочего оборудования имелась комната отдыха с телевизором, баром и раскладным диваном. Имелся в подвале и настоящий бильярдный стол, обитый зеленым сукном. Молодой человек в спортивном костюме в одиночку гонял шары. С ним Битков поздоровался за руку и представил Венедикту.

– Николай. Тренер по плаванью. Игру на бильярде из хобби превратил в источник обогащения. В свободное от работы время оттачивает мастерство. Играет на деньги. За вечер может заработать свой месячный оклад.

– Смотря, на кого нарвешься, – отозвался Николай. – Тот же оклад можно оставить на столе за тот же вечер.

Экскурсия закончилась осмотром склада со спортивным инвентарем, бытовки для рабочих и кабинета завхоза. Прямоугольная комната под лестничным маршем с единственным окном и железной решёткой на нем напоминала одиночную камеру улучшенной планировки. Канцелярский стол, деревянный стул, вдоль стены шкаф с папками и сейф для хранения ценностей. Битков повернул длинный ключ в замочной скважине сейфа и извлек из него трехлитровую банку красного вина, тарелку с куском брынзы и нарезанным батоном.

– В конце рабочего дня мы обычно подводим итоги, – пояснил директор. – Ты как?

– У меня еще занятия по сольфеджио и хор.

– Заодно голосовые связки прочистишь.

Венедикт не стал отпираться, помня, как один непьющий в коллективе выпивающих может испортить общую атмосферу единения душ. В доверительной беседе Скутельнику объяснили, что в его задачу входит строгое соблюдение субординации и прилежное исполнение распоряжений начальства. Бесперебойное обеспечение работы комплекса, для чего в подчинение завхозу передаются трое рабочих, две уборщицы и три работницы регистратуры.

– Часто к нам приходят с просьбами – устроить ребенка в группу плавания, помочь с абонементом в группу здоровья, просто отдохнуть. Мы идем навстречу «нужным» людям. Со временем и к тебе обратятся. Отвечать не спеши. Помни, здесь решения принимаются коллегиально. Директор, – Битков указал большим пальцем на себя. – Завуч, – указательным на Садыковского, подсевшего к ним, – и завхоз. Потом люди благодарят. Кто натурой, – Битков выразительно посмотрел на банку и тарелку, – иные норовят купюру сунуть. Тут, Венедикт, держи ухо востро. У «чужих» прямо не бери, только через посредников. Мало ли. И помни – мы всегда рядом. Сомневаешься, не знаешь, как поступить – сразу ко мне или Сергею Владимировичу. Понял?

– Понял.

– И никаких опозданий. В девять часов – как штык на работе. Можешь после по своим делам бежать, но чтобы я знал, где тебя искать. В шесть часов тоже чтоб был на месте.

– Утром – развод, вечером – поверка.

– Молодец! Сразу видно человек в армии служил. Порядок знает! – похвалил Битков.

– Бассейн – место «тёплое», – продолжил директор. – Многие облизываются. Ждут ошибок с нашей стороны – чтобы подвинуть. Наша задача не давать врагам ни малейшего шанса, ни малейшего повода нас очернить. Времена тревожные. Националисты голову поднимают. Ты молдавским языком владеешь?

– Нет.

– То‑то и плохо. Поговаривают, что с руководящих должностей смещать будут, кто языка не знает. Пока до этого не дошло, но сам видишь – страна разваливается. «Народный фронт» требует объединения с Румынией. Молдаване, творческая интеллигенция орут про засилье русского языка в прессе. Одни «за», другие «против». Вот тебе и «новое мышление», – Битков акцентировал ударение на первом слоге в последнем слове.

– Вам бы еще пятно на темени и росточка сантиметров пятнадцать добавить – могли бы на митингах за «Горбатого» речи толкать. Очень складно получается, – похвалил Веня директора.

– Ладно, иди, пой, – ответил Битков. – Тамаре привет от меня.

На урок сольфеджио Венедикт опоздал. Елена Валерьевна, не переставая вести занятия, полувсерьёз строго сдвинула брови. Веня занял место за последним столом и раскрыл нотную тетрадь. Взрослые «дяди» и «тети» старательно записывали за преподавателем. Был здесь и Рафаил Данилович, и «тракторист» Иван Тимофеевич, и обладавшая плохо поставленным меццо‑сопрано Маша Дурлештян – бабушка двух взрослых внуков, один из которых заезжал за ней по окончании занятий на белой «копейке». В свои неполные семьдесят лет бабушка Маша боялась темноты и насильников, которыми с упоением и красноречиво пугала обывателей «окрылённая гласностью» пресса. В сторонке сидел Евсеев, ссутулившись над тетрадью. Он обернулся к Скутельнику и шепнул: «Дело есть».

Темой занятий были диезы, бемоли и бекары, а также ключевые и не ключевые знаки альтерации. Венедикт легко усваивал несложный материал. Опыт конспектирования в институте здесь давал ему время понаблюдать за «учащимися». Большинству из них учение давалось непросто. Напряженные лица, усердное сопение над тетрадками. Зачем они себя мучают? Венедикт поймал себя на мысли, что, возможно, зря теряет время, и что вполне вероятно выглядит в общей массе так же нелепо, как все здесь присутствующие. Интересно, подумал он, можно ли назвать нелепостью стремление воплотить в жизнь мечту, пусть и не всей жизни.

По окончании урока Елена Валерьевна предложила Венедикту позаниматься дополнительно, чтобы нагнать пропущенный с начала года материал.

– Мы можем сделать это у меня дома, – сказала она. Ее ноздри хищно раздувались.

На выручку пришел завхоз Евсеев.

– Нам пора на хор, – сказал он, увлекая за собой Скутельника. Елена Валерьевна недовольно фыркнула.

В концертном зале они уселись на стулья во втором ряду, отведенные для баритонов.

– Намечается поездка в Румынию по обмену культурными связями, – сообщил Евсеев. – Берут сотрудников Дома работников просвещения и членов их семей. Культурный обмен это так – прикрытие. Народ повезут торговать барахлом на рынке.

– У меня нет загранпаспорта.

– Он и не нужен. Граждане с молдавской пропиской пропускаются румынской таможней беспрепятственно. Мы же вроде как братские народы. Делаем первые шаги к объединению.

– Мне везти нечего, и торговать я не умею, – возразил Венедикт.

– Торговать много ума не надо, стой себе за прилавком. Румыны сами к тебе подойдут и все, что им надо, купят. У них там голяк. С товарами народного потребления большие проблемы. Вот и поможем братскому народу. Насчет товара не беспокойся – в ход идут хлопчатобумажные изделия: носки, трусы, майки, ситцевые халаты, ношеные вещи, в общем, все, что под руку подвернется. Дома есть какая‑нибудь старая техника? Ну, там, швейная машинка – наследство от прабабушки или дедовские кальсоны – подарок Будённого?

– Есть стиральная машинка со сломанной центрифугой.

– Центрифугу отремонтируем.

– Пробовали – не получается.

– Юрик, наш спортсмен‑гитарист, отремонтирует – будь спок, – Евсеев похлопал товарища по коленке. – Золотые руки. В прошлом месяце поругался он с нашей директрисой Натальей Игоревной. Она под кладовку отобрала у Юры коморку, где он с учениками занимался. Пришлось ему с баянистами ютиться в одном помещении. Обиделся Юра, затаился. И вот спустя некоторое время в кабинете директрисы гаснет свет. Электрика с собаками не сыскать, где‑то запил, а свет сейчас нужен. Делать нечего – позвали Юру, знают – он умеет. Так он им так отремонтировал – залюбуешься! Дверь открывается – свет горит. Закрывается – гаснет. Нормально, да? Только работать Наталье Игоревне пришлось с открытой дверью. Совещания, переговоры – значительное неудобство. Зовут Юру, а он на «больничный» сел. Зовут электрика. Тот крутил, мутил – ничего поделать не смог. Специалистов со стороны вызывали. Хоть убей: открываешь дверь – горит, закрываешь – гаснет. Едва ли не всю проводку повыдергивали. Не могут понять, как Юра это сделал. Наталья Игоревна в сердцах увольнением грозила. Юра отвечает – увольняйте, что я себе работу не найду. Упрямый – чёрт. А свет не горит как надо. Директриса баба не злобливая, остыла, потолковала с Юрой по‑хорошему. Вернула комнатку. Теперь у неё освещение в норме. Такие дела! Для братьев‑румын мы и трусов с носками навезем, и центрифуги отремонтируем.

С появлением Тамары Петровны разговоры прекратились. Шею завуча украшали чешская бижутерия – бусы из красных пластмассовых шаров. Мелкими шажками в красных туфлях она вышла на дирижерское место и встала у пюпитра перед раскрытыми нотами. Из‑под тонального крема и густого слоя пудры на её ухоженном лице пробивался легкий румянец. Глаза лучились радостью, подбородок с ямочкой приподнят. Она обвела присутствующих взглядом и торжественно произнесла:

– Приветствую вас!

Веня почувствовал, как у него краснеют уши, а следом и лицо, потому что, здороваясь, Тамара Петровна задержала взгляд на нем, и он не сомневался, что приветствие адресовано ему в первую очередь. Покраснел Веня не от смущения, как с удовлетворением отметила многоопытная шахматистка, а от удовольствия. Мысль о том, что его принимают за юнца, млеющего от одного женского взгляда, забавляла Скутельника. Он презирал зрелых дамочек, берущихся из скуки играть роль Джульетты, не имея актерского дарования. Но еще больше Венедикта возмущал эгоизм экзальтированных особ, страстно жаждущих получать чувственные удовольствия, ничего не давая взамен. Хочешь получать – умей отдавать. Лень? Мастурбируй с фал‑имитатором в ванной комнате или донимай в постели злобными придирками сонного мужа.

От мимолетных размышлений на вечную тему любви Скутельника отвлек оклик завуча:

– Венедикт, вернитесь к нам, мы вас потеряли.

Начинающий хорист уставился в ноты Евсеева.

– Вы можете пока не петь, – предложила Тамара Петровна, – слушайте, изучайте свою партитуру.

Венедикт кивнул. Следующие четверть часа он старательно запоминал баритоновые партии. Это оказалось несложно. К концу занятия он затянул вместе со всеми украинскую народную песню. Можно было, и сплясать, но это не входило в репертуар.

Завхоз Евсеев уловил «приподнятое» настроение «коллеги», и от этого его собственное настроение значительно улучшилось. Он шепнул:

– Предлагаю после репетиции проследовать в мой рабочий кабинет. Все необходимое для «домашней работы» подготовлено, – завхоз оттопырил мизинец и большой палец правой руки.

– Всегда готов, – Венедикт салютовал как пионер – правая ладонь вверх на уровне лба. Получилось громко. Хористы обернулись на Скутельника. В тексте песни таких слов не значилось.

Тамара Петровна заметила с иронией:

– Да, это от души.

Она объявила об окончании занятия и попросила всех ненадолго задержаться.

– В преддверии ноябрьских праздников мы обычно проводим «капустники». Все готовят какой‑нибудь номер. Можно петь, танцевать, читать стихи, декламировать, показывать фокусы, разыгрывать сценки и так далее, – сообщила завуч.

– Алло, мы ищем таланты, – вставил «тракторист» Иван Тимофеевич. Сложив в «замок» свои огромные красные руки и зажав их между коленей, он как ребенок осклабился собственной шутке.

– Именно, – ответила Тамара Петровна. – Все свободны!

Уже в коридоре завуч обратилась к Скутелнику:

– Чем вы намерены порадовать нас на «капустнике»?

Веня пожал плечами:

– Не наблюдал за собой особых талантов. В детстве на каникулах у бабушки в Александрове неплохо катался на коньках.

– Думаю, здесь это не пригодится.

– Лыжи и подледный лов рыбы тоже отпадают. Остается музицирование одним пальцем «собачьего вальса» или скамейка запасного.

– Напишите какую‑нибудь юмореску, – предложила Тамара Петровна.

– Я не пробовал, получится ли?

– Придумайте или возьмите из жизни. Рафаил Данилович может отредактировать текст, если понадобится.

– Живопись, музыка, литература – да я гений! – воскликнул Скутельник.

– Гениев и завучей прошу пройти в мои апартаменты, – раздался голос завхоза Евсеева.

– Очередной день рождения у Лучано Паваротти? – подковырнула Тамара Петровна.

– Производственное совещание…

– Эти совещания погубят вашу печень, Анатолий, и угробят наше здоровье.

– Стаканчик красного сухого вина рекомендован врачами в целях профилактики лучевой болезни, – гостеприимный завхоз открыл двери своего кабинета перед Тамарой Петровной и Венедиктом.

– Потребляемое вами количество спиртного делает бесполезным ядерное оружие, – заявила Тамара Петровна, проходя к столу, сервировка которого немногим отличалась от той, что помнил Скутельник в день их последнего «совещания». На своих местах сидели две Елены и Юрий. Елена Валерьевна в своем неизменном бардовом «котелке».

Обошлось без танцев и игры в шахматы. Все живо обсуждали будущий текст Венедикта.

– Да с чего вы решили, что я писатель? – отпирался Скутельник.

– Талантливые люди талантливы во всем, – ответил ему Евсеев. – Я слышал, как ты играешь гаммы! Боже, какие это гаммы!! Поиграй нам, Венедикт! А как расписаны стены городской библиотеки?! Никто не видел эту роспись? Я тоже не видел! Но тем она и прекрасна. Боже, какая это роспись! Так что не ломайтесь, Венедикт, а берите орудие труда писателя и за дело, – завхоз подал ему полный стакан вина.

Дождавшись, когда «коллеги» выпьют и закусят, неуемный Евсеев положил на стол лист бумаги и шариковую ручку. Отпуская шуточки, все принялись диктовать коллективное сочинение. Из общего гомона постепенно обрисовались место действия – дом работников просвещения, время – текущий год и сюжет. Главной героиней сделали Тамару Петровну и ее красные бусы, народные массы – хористы, которым по сюжету надлежало подготовиться к «бразильскому» карнавалу и в национальных костюмах проехаться на русской тройке с бубенцами мимо памятника Штефану чел Маре в центре города. Там их встречают хлебом – солью молдавские националисты. Сатира отдавала горечью суровой действительности.

Веня помнил, как в августе возвращался из гостей домой. Троллейбус встал за три квартала от здания МВД на проспекте Ленина, и водитель объявил, что дальше не поедет. Венедикт не спешил выходить. Он смотрел из окна на проходящую мимо толпу. В руках у демонстрантов мелькали палки и кирпичи. Мимо проплывали рожи, их нельзя было назвать лицами – рожи, одержимые массовым психозом. Над головами плакаты: «Русские вон из Молдовы!», «Молдова для молдаван». Глаза сорокалетнего верзилы с нечёсаными всклокоченными патлами смолянистого цвета выражали общее настроение – шизофрения. Животный инстинкт – идти и крушить. Спроси в толпе любого, что тебе сделал тот, кого ты идешь избивать, и он тупо смотрел бы в пространство, продолжая мычать, как заклинание: «Русские вон из Молдовы!»

Веню потрясло, с какой решимостью и тупым упрямством идут эти люди за своими «интеллигентными» вожаками и их нехитрыми тезисами: «Выгони русского из его квартиры, и она станет твоей!» «Русский живет лучше, потому что ты – хуже. Отними у русского все, что принадлежит тебе потому, что это твоё!» На волне народного самосознания, на пути к национальному самоопределению юродивые поэтессы и бездарные публицисты выдвигали лозунги один страшнее другого: «Сжигайте русских детей!» «Мойте улицы русской кровью!» Непостижимо не то, что дозволялся открытый призыв к геноциду, и никто за это не нес ответственности, а та разнузданность и одержимость с какой подхватывалась бесовская ересь. Веня смотрел из окна троллейбуса, раздавленный и потрясенный открытием. Ни века, ни тысячелетия, ни рождения и исчезновения цивилизаций ничего не меняли. Животное начало – вот суть человека, его начало и его конец. Извечная борьба добра и зла – миф. Ничего этого нет. Сколько вокруг умных, образованных, думающих людей. Сколько ИХ было, есть и будет, а оголтелая толпа, как и тысячи лет назад, топала и топает по земле с улюлюканьями и звериной ненавистью к ближнему. Для чего ВСЁ СУЩЕЕ с его рождениями и смертями, страстями, победами, разочарованиями и верой, если из века в век приходит толпа с палками и кирпичами, и бредет, бредет в беспросветный мрак невежества, так, будто позади не было длинного и жуткого в своей непредсказуемости пути из тьмы к свету.

Венедикт наблюдал, как разгоряченные спиртным демонстранты забрасывали кирпичами зарешеченные окна серого здания МВД. Слышался звон битого стекла. Милиция отбивала наскоки хулиганов, разгоняла, рассеивала. Люди группами и по одному разбегались, кто куда, прятались в подворотнях и переулках. Их догоняли и выворачивали руки. У кого ладони испачканы кирпичом, тех «рихтовали» дубинками и ногами.

Веня отодвинул исписанный лист бумаги в сторону:

– Закончу позже, в более подходящей обстановке, – сказал он.

Дома он уселся за письменный стол в своей комнате. Пешая прогулка проветрила мозги. В школе, в институте и в армии ему случалось оформлять стенгазеты. Веня отредактировал коллективное сочинение и улегся спать.

На следующий день в перерыве между сольфеджио и музыкальной литературой он попросил Рафаила Даниловича «посмотреть» юмореску. Водрузив квадратные очки на свой благородный прямой нос, заместитель главного редактора главной республиканской газеты углубился в чтение. Читал он профессионально быстро и рассмеялся с чувством и громко.

Он отложил рукопись на парту и снял очки, утирая глаза от выступивших слез:

– Смело и талантливо, – заявил тенор. – Смело, ибо в сложившейся напряженной обстановке межнациональных распрей подобная сатира может принести её автору кучу неприятностей. Талантливо, потому что не скучно, а не скучно, потому что талантливо. Вы не пробовали писать статьи для «большой» прессы?

– Нет. Мой уровень – злостные прогульщики и свирепые «деды».

– Ну, ну, не скромничайте. Я слышал, вы историк по образованию. Вот и написали бы что‑нибудь для нашей газеты. Что‑нибудь эдакое, забористое!

– Например?

– Например, – Рафаил Данилович секунду подумал, – на историческую тему. Взять хотя бы времена Стефана третьего Великого или на местном диалекте – Штефана чел Маре. Посидите в библиотеке, поищите в биографии этого господаря что‑нибудь необычное. Наверняка найдутся белые пятна, которые можно обыграть. Фигура действительно достойная уважения потомков. К тому же известно, что свою дочь Елену Волошанскую он отдал замуж за Ивана Ивановича, младшего сына русского царя Ивана третьего. Кстати, факт достойный внимания, так сказать на злобу дня. Не все разделяют антирусские настроения, раздуваемые лидерами «народного фронта». И напоминания о традиционной дружеской и в какой‑то степени кровной связи между двумя народами могут оказаться весьма полезными.

Вспомните Дюма и его «Трех мушкетеров». Ведь и мушкетеры и подвески – все вымысел, а как правдоподобно «звучит» на фоне реальных исторических персонажей. Подумайте. А я со своей стороны посодействую продвижению вашей статьи, если она получится стоящей.

На уроке музыкальной литературы вместо того, чтобы слушать о творчестве Монтеверди, Скарлатти, Люлли, Рамо и Глюка Скутельник обдумывал разговор с Рафаилом Даниловичем. В состоянии глубокой задумчивости его обнаружила в опустевшем классе Тамара Петровна.

– Чапай думает? – сказала она.

Скутельник включился в действительность.

– Рафаил Данилович интересную мыслишку закинул. Вот решаю, стоит ли браться.

– Он вас очень хвалил. Его «мыслишки» дорогого стоят. Не поделитесь? – Тамара Петровна подсела рядом.

– Он предложил написать статью на историческую тему.

– Ваш профиль. И что вы решили?

– Пока ничего определенного.

– Не знаю, как напишите вы, но я, как обыватель, не стала бы читать скучное изложение голых фактов. Материал должен подаваться живо и интересно.

– Даже диссертация?

– Надеюсь, вы не собираетесь разворачивать на страницах периодической печати нудные диспуты, опровергая устоявшиеся истины? Людям хочется праздника. Отчего, вы думаете, столько народа втянулось в движение за независимость республики? От того, что нынешняя власть превратила их жизнь в беспросветные серые будни. Идеи коммунизма оказались фикцией. Если на пути к нему смертная скука, то можно себе представить, ЧТО ожидало нас на финише. Все равны, все строем, всем по потребностям и по возможностям. Никакой романтики, сплошное унифицированное благополучие. Нет ничего печальнее общества, где все как один счастливы единым счастьем, в какую бы оболочку это счастье ни завернули. Как определить, счастлив ли человек или нет, если ему не с чем сравнить, ведь несчастных рядом нет. Вот народ и потянулся за «буйными вожаками». С ними не так скучно. Напишите, Венедикт, что‑нибудь веселенькое, на потребу обывателя. Не очень заумно, но и не упрощая до глупости, чтобы, прочитав вашу статью, человек не чувствовал себя олухом, а понял все, что до него пытались донести. Тогда он сам себя зауважает и полюбит автора, написавшего «умную» и, главное, интересную статью.

– За совет – спасибо. Наверное, вы правы. А вот насчет демонстраций на улицах в поисках праздника и как средство от скуки мне кажется, вы утрируете, – возразил Венедикт.

– Я не настаиваю. Сегодня я думаю так, завтра иначе. Слова не имеет особого значения. Главное не то, что говоришь, а что делаешь. Верно?

– Согласен.

– Кстати, вы занимаетесь? – сменила тему разговора завуч. – Завтра у вас урок, помните?

– Времени не было.

– Понимаю, – в голосе Тамары Петровны зазвучала ирония, – новые впечатления, новые знакомые и их тлетворное влияние мешают вам духовно развиваться. Надеюсь, вы не забыли, где мы находимся? В доме работников просвещения. Так что просвещайтесь, Венедикт. Класс свободен, вы можете позаниматься. Если хотите я вас подожду, и мы вместе отправимся домой.

После занятий они снова брели по аллеям парка. Ветер порывами невысоко поднимал сухие листья над асфальтированной дорожкой. Закручивая хороводы, листья пролетали не больше полуметра, падали и замирали, чтобы через секунду снова пуститься наперегонки.

– Мне показалось, вы как‑то недоброжелательно посмотрели на меня, на хоре, помните? – сказала Тамара Петровна. В интонации ее голоса, обычно ироничной, Венедикт уловил грусть. Он ощутил приятный холодок в груди. Его почувствовали, угадали настроение. Он с любопытством посмотрел на Тамару Петровну.

– Вас не проведешь, – ответил он. – Я не предполагал, что вы так глубоко видите людей.

– Поэтому, наверное, подумали обо мне что‑нибудь нехорошее, признайтесь.

– Честно?

– Разумеется.

Венедикт, вдруг отчетливо понял, что с появлением этой женщины в его жизни что‑то неуловимо изменилось к лучшему. Ему было интересно с Тамарой Петровной, он чувствовал ее и знал, что любое произнесенное им слово будет понято правильно, что ему не придется объяснять или уточнять смысл сказанного. Венедикт считал, что люди рождаются с уже готовой внутренней конструкцией мировосприятия. Они словно приемники настроены на определенную частоту. У одних диапазон восприятия шире, у других уже. Частота эта никогда не меняется, она дана от рождения. Потому люди, у которых частоты совпадают, не зависимо от возраста и пола, либо сразу слышат и понимают друг друга, либо «не видят друг друга в упор» даже если встанут нос к носу. Винить их не за что. У них разные диапазоны. Проблемы «отцов и детей» – это не стена времени, а разница диапазонов «передатчиков» и «приемников». В отношениях мужчин и женщин происходит то же. Поймал волну или поймали твою – обоюдная симпатия. Нет, проходишь мимо, и сердце молчит.

– Я подумал, что вы от скуки решили мною заняться. Стареющий муж, смена впечатлений и все такое.

В лицо Тамары Петровны бросило жаром. К ее счастью фонарь, освещавший аллею, остался за спиной. В полумраке Венедикт не мог разглядеть ее лица, вмиг ставшего пунцово‑красным.

– М‑да, – только и смогла проговорить женщина, – правдивый мальчик.

Скутельник ошеломил Тамару Петровну горькой правдой, в которой она сама себе боялась признаться. Можно ли объяснить молодому человеку, не обремененному семейными обязательствами, как порой страшит мысль о минувшей молодости и наполовину прожитой жизни. И что ты не интересна мужу, а его глупые фантазии о богатстве жалки и раздражают. Что впереди унылые будни «как у всех». А душа, словно в юности, жаждет полёта. Но из года в год перья у крыльев облетают, как вот эта листва, что шуршит под ногами. Старинные знакомые превращаются в скучных стариканов. Встречаться с ними пропадает желание, потому что именно они, твои старые приятели, невольно и беспощадно напоминают, в какую старую калошу превращаешься ты.

Дата добавления: 2015-05-06