ЧАСТЬ I 2 страница

– Боюсь, что я не имел удовольствия быть знакомым с вашей внучкой, – сказал он, – но она является причиной того, что я здесь.

– О, ради Бога, Суэйн, вам не надо быть таким высокопарным только потому, что вы коп. – Джинни улыбнулась гостю, довольная тем, что знает американский жаргон. – Просто скажите мне, почему вы здесь, и все.

Она напряженно слушала, пока Суэйн рассказывал ей о лорде Маунтджое, о жизни Джорджа и о том, как его расследование привело его в Суинберн-Мэнор и к ней. И возможно, к ее внучке, которая, заметил он значительно, в скором времени может кое-что унаследовать, что в ее интересах.

– Ну и ну, – проговорила Джинни, когда Суэйн закончил свой рассказ. – Пора вытаскивать кота из мешка, и так как бедная Адриана сейчас мертва, не вижу оснований продолжать держать все в секрете. Да, мистер Суэйн, похоже, что моя Лаура – внучка Джорджа Маунтджоя. А теперь, когда все станет известно лорду Маунтджою, что он сможет ей предложить?

– Боюсь, что у меня нет ответа на этот вопрос, мадам. – Суэйн поднялся и стал надевать пальто. – Я должен вернуться в Харроугейт до того, как станет темно, миссис Суинберн, – пояснил он, желая поскорее оказаться в уютном баре «Старый лебедь», где бы он мог пропустить кружечку пива после сытного обеда, тем более что все оплачивает лорд Маунтджой.

– Скажите лорду Маунтджою, чего бы он ни ждал от Лауры, ему придется иметь дело со мной, – резким тоном заметила Джинни. – Прошу не обманываться на этот счет.

– Я скажу ему, миссис Суинберн, – пообещал Суэйн. Снег прекратился, и ему хотелось добраться до отеля до того, как с неба снова начнут падать белые хлопья.

Джинни вдруг задумалась. Она знала, что ее время уходит так же, как и деньги Суинберна. Она едва сводила концы с концами, ферма приходила в упадок, а помощи со стороны ожидать не приходилось. Отправить Лауру в школу стоило небольшого состояния. Лаура не хотела ехать, но Джинни понимала, что не может вечно держать ее около своей юбки. Она поступила правильно, отправив девочку в школу.

Деньги маркизы Фиоралди много лет позволяли поддерживать Суинберн в хорошем состоянии, но они давно кончились. «Возможно, деньги Маунтджоя спасут нас на этот раз», – думала Джинни, наблюдая за Глэдис, которая принесла ей ее стаканчик шерри и бисквит. Джинни улыбнулась и мыслями перенеслась в прошлое, когда все еще только начиналось.

Поместье Суинберн-Мэнор, где жили Джинни и Лаура, вовсе не было поместьем. Это был дом торговца овечьей шерстью. Когда-то в прошлом он принадлежал местному жителю, сколотившему себе небольшое состояние на фабриках по переработке шерсти. Желая поднять статус дома и свой собственный, он назвал его поместьем, а себя сквайром.

Земля была прекрасной: округлые зеленые холмы, раскидистые дубы и каштаны, пасущиеся овцы с густой шерстью, которых купец держал скорее как хобби, нежели для бизнеса. Но сам дом не выглядел очаровательным. Комнаты нижнего этажа были слишком большими, а потолки слишком высокими, что делало невозможным их протопить. Комнаты же верхнего этажа были похожи на тюремные камеры. В суровые йоркширские зимы окна неделями, а то и месяцами были покрыты морозным узором, не позволяющим видеть окрестности, хотя в доме постоянно топились печи хорошим йоркширским углем.

Спустя два поколения, в то время, когда приехала маркиза Фиоралди со своей беременной дочерью, торговца уже давно не было в живых, а стоимость жизни значительно повысилась. Внук торговца едва сводил концы с концами. Были сделаны неудачные инвестиции, большое количество денег потрачено на ремонт дома, включая громоздкую систему центрального отопления, которая гремела, дребезжала и так ужасно содрогалась, но совсем не обогревала комнаты.

Интерьер, выполненный в стиле викторианской эпохи, не менялся на протяжении многих лет: мягкая мебель, обтянутая красным бархатом с бахромой, и тяжелая мебель красного дерева; на подоконниках стояли фарфоровые горшки с пыльным азиатским ландышем. Две вещи спасали Суинберн-Мэнор от полного уничтожения: одной из них была кухня, второй – веселый характер Джинни и Джошуа, а также их двоих детей – шестилетней Агнесы и девятилетнего Фредди.

Джошуа достаточно хорошо управлялся с фермой, делая ставку на своих овец, большинство из которых были потомками породы, разводимой купцом. Джинни вела хозяйство с помощью женщины из деревни, которая, казалось, только и делала, что вытирала полы, на которых отпечатались грязные собачьи следы. Их было пять, и все они были черно-белыми шотландскими колли, специалистами управлять овечьим стадом. Им полагалось жить в коровнике или на конюшне, но они проникали в дверь, низко прижавшись к земле, воображая, что их никто не замечает. Конечно, их всегда замечали, но после нескольких попыток выгнать их вон, скорее для виду, чем по неукоснительному приказу, они остались жить в доме и, счастливые, лежали около горящей печи, вдыхая в себя соблазнительные запахи приготовляемой еды. Джинни была превосходной йоркширской поварихой.

Ее картофельные запеканки с мясом, рагу, тушеное мясо с овощами и воскресное жаркое не приготовили бы даже лучшие французские повара. Ее йоркширские пудинги поднимались до звездных высот, утопая в густой коричневой луковой подливке. Чудный аромат исходил от ее свежего хлеба, ячменных лепешек, булочек, яблочных пирогов с хрустящей корочкой, великолепных фруктовых пирожных, начиненных кишмишем, финиками и черешней. Ну и, конечно же, ее бисквиты, всегда сопровождавшие семейные праздники. Бисквиты, пропитанные вином и залитые взбитыми сливками, всегда свежайшими, так как они готовились из собственных натуральных продуктов.

– Ты всегда сможешь наняться на работу в качестве поварихи, – шутил в тяжелые времена Джошуа. – Богатые купцы из Лидса и Брэдфорда оторвут тебя с руками. Или ты можешь открыть отель.

На следующий день после очередной шутки мужа Джинни, сидя за выскребенным добела столом и луща горох, раздумывала над его словами. Конечно же, она не сможет найти место поварихи, Джошуа просто шутит. И определенно она не может открыть отель. Но им сейчас очень не хватает денег, и она должна что-нибудь придумать, чтобы помочь мужу. Дом достаточно просторный, чтобы, помимо ее семьи, разместить еще нескольких гостей. Возможно, в летние месяцы, когда люди, оставив заводы и офисы, поедут на отдых, она сможет поселить за определенную плату постояльцев. Парочку или троечку. Особой дополнительной работы у нее не будет, так как она постоянно готовит для своей семьи. Да и свободных комнат достаточно.

Излагая Джошуа вечером свой план, Джинни видела одобрение и любовь в его темных глазах.

– Ты потрясающая девочка, Джинни Суинберн, – сказал он, улыбаясь. – Но полагается мужчине заботиться о своей жене и детях.

Напротив них за кухонным столом сидели дети, уплетая за обе щеки свежеиспеченный хлеб с маслом и вареньем из черной смородины домашнего приготовления. Их глаза, такие же голубые, как у матери, были широко распахнуты от любопытства, но они хорошо знали, что взрослых нельзя перебивать.

От похвалы мужа лицо Джинни порозовело. Она была красивой женщиной, невысокого роста, с каштановыми волосами и всегда была занята какой-нибудь работой. Даже сейчас, разговаривая с мужем, она взбивала яйца с сахаром, чтобы испечь бисквит, который дети отнесут в деревню для миссис Ходжкисс. Та лежала после неудачного падения. Руки Джинни так же, как и ее ум, никогда не бездельничали.

– Стоит попробовать, Джошуа, – спокойно сказала она, улыбаясь. – Разве вы не будете помогать мне? – Дети, с полными ртами, дружно кивнули. – Надо хотя бы попробовать поместить объявление в газету.

– В «Йоркшир пост»?

– Туда и в «Таймс».

– Никто в наших местах не читает лондонских газет, – рассмеялся муж.

– Совершенно верно. Но оно и не предназначено для местных жителей. Я имею в виду горожан, уставших от дыма и тумана. Именно им нужен свежий воздух сельской местности. К тому же «имение Суинберн» звучит привлекательно – даже снобы могут заинтересоваться им.

Джошуа не был так уверен в затее своей жены, но тем не менее вскоре в газете «Таймс» появилось объявление:

«Предлагаются удобные комнаты в частном доме. Уединенное поместье в Йоркшире, в самой красивой его части. Великолепная домашняя еда из свежих продуктов с собственной фермы. Пешие прогулки, прогулки на лошадях, катание на лодке по ближайшей реке. Идеальное место для отдыха на свежем воздухе. Обращаться по адресу: Суинберн-Мэнор, Суинберн, Йоркшир».

И именно это имение стало для обезумевшей матери Адрианы Фиоралди манной небесной, когда она прочитала о нем в лондонской «Таймс», сидя за чаем в отеле «Браунз» на Дувр-стрит, куда приехала с дочерью, после того как узнала правду о ее положении и о Джордже Маунтджое, человеке, соблазнившем ее.

Глава 4

Они находились в своем загородном доме во Флоренции, когда маркиза Фиоралди узнала, что ее дочь беременна. Первой мыслью матери было оградить Адриану от гнева отца, убрать подальше от назойливо любопытных друзей и соседей, а также от слуг, которые всегда все узнают первыми. Но самое главное, поскорее увезти дочь от ее жениха Паоло, пока она не сказала ему правду. Она также узнала, что дочь страстно любит Джорджа Маунтджоя и хочет выйти за него замуж, но тот не любит ее.

– Ты глупая маленькая дурочка, – в сотый раз повторяла мать, элегантно разливая чай. – Адриана, как ты могла дойти до такого?

– Очень легко, мама, – спокойно ответила Адриана. – Я люблю Джорджа и не люблю Паоло. Хотя, возможно, люблю, но совсем по-другому. О, мама, – взмолилась Адриана, – ты должна знать, о чем я говорю.

Маркиза, которая вышла замуж по воле своей семьи и жизнь которой протекала спокойно, но без страстных взрывов и невероятных любовных похождений, конечно же, не понимала свою дочь.

– Пожалуйста, говори тише, – приказала она, – и послушай, что я тебе скажу. Я привезла тебя в Лондон для твоей же пользы. – Она тоже понизила голос до такой степени, что Адриана ее едва слышала. – Паоло и его семье было сказано, что ты чувствуешь себя недостаточно хорошо. Что тебя увезут в Лондон, чтобы показать специалисту. Ты стала быстро утомляться. Тебе надо сменить обстановку, глотнуть свежего деревенского воздуха, иначе дело может закончиться туберкулезом. Свадьба будет отложена. Ты тайно родишь ребенка здесь, в Англии, где тебя никто не знает. Ребенку будет найдена семья, а ты вернешься домой и выйдешь замуж за Паоло. Этот позор будет вычеркнут из твоей жизни, и ты никогда не станешь вспоминать о нем.

Маркиза внимательно посмотрела на дочь. Адриана сидела, понуро опустив темноволосую головку, и по ее бледной щеке катилась слеза.

– Тебе все ясно, Адриана?

Девушка покорно кивнула. Что ей еще оставалось делать? Джордж отлюбил ее и покинул. Она находила его таким красивым, таким жизнерадостным и чрезвычайно привлекательным с самого первого дня, когда он приехал на виллу Фиоралди. Он сильно отличался от черноволосого мрачного Паоло; Джордж был жизнерадостным и веселым. Минуты, проведенные с ним, значили для Адрианы больше, чем дни, проведенные с Паоло. И она с первого дня почувствовала, что тоже нравится ему.

– Какая же ты красавица, Адриана, – говорил Джордж, с восхищением глядя на нее.

Но он не был соблазнителем; она сама спровоцировала его, безжалостно флиртуя с ним, заманивая и отступая. Она была хорошенькой девушкой с длинными гладкими волосами, огромными карими глазами и нежной, оливкового цвета, кожей. Она была не слишком высокой, но с прекрасной фигурой, длинной грациозной шеей и хорошими ногами. И она была экспертом в области флирта.

Во всем этом деле вины Джорджа не было, и ее отец это знал.

– Я бы заставил подлеца жениться на тебе, – гремел он, расхаживая по залу виллы Фиоралди, – если бы не знал, что из этого ничего хорошего не выйдет. И какой бы безнравственной ты ни была, я не намерен выдавать тебя замуж за никчемного молодого человека, без всяких перспектив в жизни; человека, от которого готова отказаться его семья.

После этого он переложил все заботы на плечи своей умной жены, маркизы.

На самом деле Джордж, пусть и не с охотой, предлагал Адриане жениться на ней, когда узнал новость из ее длинного душещипательного письма, которое она прислала ему в Баварию, где он гостил у своих друзей. Но Адриана знала, что ей не принадлежит его сердце. И она также знала, что он любил ее только короткое мгновение и что в замужестве она будет с ним глубоко несчастна. Поразмыслив, Адриана написала Джорджу, что отказывается от его предложения. Он пообещал быть с ней рядом, если в том возникнет нужда, и просил дать ребенку его фамилию. В конце концов Адриана согласилась сделать то, что предлагала ей мать.

– Мне думается, что я нашла подходящее место, – сказала маркиза, перечитывая объявление, данное в газету Джинни Суинберн. – «Суинберн-Мэнор... Уединенное... Сельская местность... Домашняя еда...» Звучит заманчиво. Я немедленно пошлю им телеграмму и организую визит.

Адриана слушала мать с подавленным видом. Все те вещи, которые перечислила ее мать, были для нее смертельным приговором. «Уединенное». Это означало, что она ни с кем не будет видеться. К тому же Адриана ненавидела сельскую местность; даже в Италии она предпочитала ей городские удовольствия Флоренции или Рима. А в ее теперешнем состоянии она просто не могла смотреть на еду, какой бы вкусной она ни была.

– Да, мама, – безразличным тоном произнесла Адриана, а сама тем временем подумала: лучше бы выйти замуж за Джорджа. По крайней мере какое-то время ей будет весело.

Джинни Суинберн скребла, мыла, полировала свой дом сверху донизу, ожидая почетных гостей.

– Как-никак итальянская маркиза, – сказала она Джошуа.

– Хотелось бы мне знать, что могло заставить итальянскую маркизу выбрать далекие земли Йоркшира? – задумчиво промолвил Джошуа. – Я думаю, что Париж или Биарриц подошли бы ей больше. Во всяком случае, предупреди меня, когда она приезжает, и я исчезну, чтобы не мешать вам. – Джошуа усмехнулся. – Не будет ничего хорошего, если я зайду поздороваться с ней в грязных сапогах, пахнущий навозом и окруженный собаками, которые без всякого стеснения прыгают на диваны. Готов поклясться, что не этого ожидает маркиза от Суинберн-Мэнор.

Джошуа разразился громким смехом, Джинни присоединилась к нему, дети тоже засмеялись, потому что смеялись их родители, собаки залаяли, и начался бедлам. Джинни оставалось надеяться, что маркиза принадлежит к тому типу женщин, которым не мешают небольшой шум, грязь и животные, потому что, говоря откровенно, она, давая объявление в газету, не рассчитывала на столь высоких гостей.

Тряский старый двухколесный экипаж довез маркизу и Адриану от ближайшей железнодорожной станции, находящейся на расстоянии более пятнадцати миль. Дождь лил как из ведра, и они были вынуждены останавливаться каждые пятнадцать минут, так как Адриану все время тошнило; маркиза же, сжав зубы, мрачно думала, что еще одна встряска, и ее позвоночник не выдержит и сломается. У самых ворот экипаж увяз в грязи, и женщины вынуждены были с полмили идти до дома по разбитой дороге.

Взглянув на дом, маркиза решила, что ошиблась адресом.

– И это называется английским поместьем? – сказала она, глядя на квадратный, серого камня, дом. – Неужели так живет английский высший класс?

Она нажала на медную кнопку звонка, и они стали ждать, слушая, как бесконечный дождь стучит в деревьях. «А это только сентябрь, – подумала маркиза, дрожа от холода, – моя бедная, бедная дочь». Но она заставила себя ожесточить сердце. Адриана поступила плохо. Она совершенно не раскаивается. Ее дочь должна быть наказана.

– Здравствуйте, здравствуйте. Пожалуйста, поскорее входите, а то совсем промокнете. – На пороге стояла Джинни Суинберн, широко улыбаясь. Ее лицо разрумянилось от плиты и возбуждения, блестящие каштановые волосы выбились из пучка и падали ей на лицо.

Адриана почувствовала, что тоже улыбается, хотя твердо для себя решила, что место ей не понравится и она при первой возможности разразится слезами и негодованием, одним словом, сделает все, чтобы мать забрала ее обратно в Италию.

Войдя в дом, маркиза огляделась по сторонам и последовала вместе с дочерью за Джинни в гостиную, где уже был сервирован чай. В камине потрескивали поленья, и Адриана обессиленно опустилась в стоявшее перед камином кресло.

– Вы выглядите ужасно бледной, моя дорогая, – сказала Джинни, с беспокойством глядя на девушку. – Я понимаю, что это от долгого путешествия, к тому же сельские дороги такие ухабистые. Возможно, чашка горячего чая поможет вам.

Она стала разливать чай из массивного серебряного викторианского чайника, вынутого по такому случаю из обитой внутри зеленым холстом коробки и до блеска отполированного. Обычно семья пользовалась большим коричневым кухонным чайником, и Джошуа говорил, что чай в нем гораздо вкуснее, чем в этом серебряном. И чашки, которые Джинни использовала сегодня, были из фаянса «Доултон», такие тонкие и прозрачные, что через них можно было видеть все насквозь; серебряные ложки истончились за время пользования ими, но они были приличными. Все эти предметы были вынуты из загашников по столь торжественному случаю. Сама Джинни провела полночи у плиты, занимаясь выпечкой.

– Не будь такой глупой, женщина, – дразнил ее Джошуа. – Они слишком шикарны для нас. Не пройдет и пяти минут, как они уедут.

Но вот они здесь и никуда не собираются уезжать, так как уже прошло более десяти минут, а маркиза с задумчивым видом продолжала пить чай. И ее дочка, такая хорошенькая девочка, хотя и выглядела плохо, но заметно расслабилась. Она даже взяла одно песочное печенье.

– Ну разве здесь не чудесно, – сказала Джинни и одобряюще улыбнулась. – Жаль, что погода подкачала, но уже конец сентября. Правда, Джошуа говорит, что впереди нас ждет бабье лето. – Она весело рассмеялась. – Это как нельзя кстати для вашего отдыха, не так ли?

Маркиза промолчала и поставила чашку на стол, отполированный до такой степени, что она бы могла, если бы захотела, увидеть в нем свое отражение, а ее дочка грызла печенье и упорно смотрела в окно на мокрый пейзаж. Джинни услышала, что кто-то скребется в дверь. Увидев просунувшийся в нее нос собаки, она поспешила крикнуть:

– Вон!

К счастью, животное сразу же повиновалось. Не хватало еще, чтобы собака прыгнула на диван.

– Миссис Суинберн, – неожиданно произнесла маркиза, – я надеюсь, вы понимаете, что ваш дом, каким бы хорошим он ни был, не то место, где женщина моего положения может нормально отдохнуть.

– О... мне жаль, маркиза, – пробормотала Джинни, смутившись. – Надеюсь, что мое объявление не ввело вас в заблуждение. Я знаю, что мы находимся достаточно далеко, но я ведь писала в нем «уединенное».

– Вы меня не поняли, миссис Суинберн, – продолжала маркиза. – Именно это «уединенное» и привлекло меня. – Она внимательно посмотрела Джинни в лицо, и та почувствовала, что краснеет.

– Может, еще одну чашку чая? – поспешно предложила она.

– Вы представляетесь мне женщиной, которой я могу доверять, синьора. Я уверена, что сейчас вы понимаете, что есть совершенно другая причина, почему я здесь. – Маркиза кивнула в сторону Адрианы, которая продолжала упорно смотреть в окно, безучастная к разговору.

– Ваша дочь? – удивилась Джинни. – Надеюсь, что она не больна. Она выглядит такой усталой и бледной.

– Моя дочь страдает от болезни, известной большинству женщин, синьора, – резко заметила маркиза. – Но боюсь, что это болезнь, которой подвержены только замужние женщины.

– Ох... – выдохнула Джинни, и маркиза поведала ей печальную историю.

– Теперь вы знаете причину, по которой я приехала сюда. Причина в том, что Адриана должна пока пожить у вас, чтобы событие прошло совершенно незаметно.

– Втайне, – подсказала Джинни.

– Совершенно верно.

Джинни посмотрела на Адриану. Печальные черные глаза девушки с мольбой глядели на нее. Джинни вспомнила, какой счастливой была сама, когда носила своего первенца, и подумала, как ужасно чувствует себя Адриана, оказавшись в такой ситуации.

– Это не совсем то, на что я рассчитывала, – в замешательстве проговорила Джинни. – Я хотела сдавать комнаты за плату.

– Эта квартирантка будет хорошо вам платить, – ответила маркиза. – Деньги для меня не имеют значения. Вы будете получать сумасшедшие деньги за заботу о моей дочери и вашу помощь, когда придет срок. – Придвинувшись ближе, она тихо добавила: – И я заплачу вам еще больше денег, столько, сколько вам и во сне не снилось, синьора, если вы возьмете ребенка себе. Обещаю от имени всей семьи, что ребенок никогда ни в чем не будет нуждаться. Не будете нуждаться и вы, синьора, и вся ваша семья.

Джинни не знала, что ответить. Затем она подумала об Адриане, чья жизнь была погублена негодяем, о ее женихе в Италии и о той чудесной жизни, которая ее ожидает, когда она выйдет за него замуж, и, наконец, о бедном нежеланном ребенке.

– Я должна посоветоваться с мужем, – ответила она после некоторого раздумья.

Маркиза сразу поняла, что она уже приняла решение и муж не может не согласиться со своей очаровательной женой.

– Я буду чувствовать себя совершенно спокойно, оставляя свою дочь на ваше попечение, синьора Суинберн, – сказала маркиза, принимая вторую чашку чая. – Возможно, нам сейчас лучше посмотреть комнаты, которые вы отведете Адриане. Я хочу, чтобы ей было уютно.

Маркиза была совершенно права относительно мужа, и Адриана осталась у Суинбернов до самых родов.

Первые несколько дней она не выходила из своей комнаты, а Джинни носилась вверх-вниз по лестнице с подносами в руках: поднос с завтраком, одиннадцатичасовой поднос, поднос с ленчем, с чаем, с обедом, ужином...

– Неужели девушке больше нечего делать, кроме как есть? – удивился Джошуа.

Наконец, не в силах этого больше выдержать, в первый же день, как только проглянуло солнце, осветив мокрую траву и вызвав пар от земли, Джинни послала наверх детей и собак, чтобы развеселить Адриану.

Часом позже она спустилась вниз, ведя за руки детей и окруженная лающими собаками.

– Мы идем гулять, – сказала она Джинни, сидевшей на ступеньках около кухонной двери и чистившей бобы для ленча.

– Хорошо, – ответила та. – Поищите, не осталось ли ежевики на кустах около луга. Возможно, вам удастся найти и малину. Я приготовлю на ужин сладкий пирог.

Глядя вслед удалявшейся компании, Джинни довольно улыбалась.

С этого дня Адриана стала членом семьи Суинберн. К ней относились как к собственной дочери, не лучше и не хуже. Адриана рассказала Джинни о Джордже и почему она не смогла выйти за него замуж, опасаясь, что он будет несправедлив к ней. Его плохое отношение просто убило бы ее.

– Этот ребенок будет вашим, Джинни, – сказала она, – и лучшей матери, чем вы, мне трудно представить. Вы будете гораздо лучше, чем была бы я.

И хотя Адриана пока не представляла, Джинни знала, чего ей будет стоить расстаться с ребенком.

– Это цена твоей свободы, Адриана, дорогая, – сказала она, когда с помощью местной повивальной бабки спустя шесть месяцев ребенок появился на свет. Адриана горько плакала, но понимала, что Джинни права.

Несколькими неделями позже Джинни и Джошуа проводили ее на станцию и посадили в поезд, отбывающий в Лондон.

– Я никогда больше не увижу тебя, Джинни, – говорила Адриана, обнимая Джинни и заливаясь горючими слезами. – Не увижу я и моего маленького сыночка. Я даже не знаю, что хуже, – добавила она, потому что любила Джинни больше, чем свою собственную мать.

– Я буду вспоминать тебя, – пообещала Джинни. – Я расскажу твоему сыну, какой красивой ты была и как ты его любила.

– И что я умерла, дав ему жизнь, – трагически добавила Адриана.

– Если ты этого хочешь, – согласилась Джинни, не в силах сдержать слезы.

Поезд дал свисток, и двери закрылись. Адриана, пройдя в вагон первого класса, высунулась из окна и со слезами на глазах смотрела на провожающих. Джинни, вынув маленький белый платочек, махала ей вслед, пока поезд, набирая скорость, не отошел от станции и Адриана не исчезла в тумане. Навсегда.

Глава 5

Лоренцо Маунтджой Суинберн был окрещен в маленькой нормандской церквушке в Сен-Суиден викарием, преподобным отцом Оутсом в присутствии почти всех местных жителей, за исключением миссис Ходжкисс, сломанная нога которой все еще ее беспокоила, и Этель Эйкройд, которая навещала свою сестру в Барнсли и, к своему сожалению, пропустила всю церемонию.

Конечно, все давно знали, так как в такой маленькой округе было невозможно сохранить подобную тайну. Они не знали только того, кем была Адриана по происхождению и что с ней случилось. Просто девушка попала в беду; Джинни и Джошуа приютили ее и из христианского милосердия усыновили ребенка. Адриана провела с ними долгие зимние месяцы; она праздновала с ними Рождество в той же маленькой церквушке, и они успели полюбить ее. Кроме того, они сразу увидели в ней леди и очень сострадали, что она была «обесчещена» плохим человеком. Поэтому в какой-то степени Лоренцо принадлежал им всем, и они испытывали глубокое волнение, когда Джинни выбрала двух человек, которые, стоя с ее собственным братом, выступали как крестные родители.

Лоренцо ни капли не был похож на своего отца Джорджа. Он скорее походил на мать: такой же темноволосый, с оливкового цвета кожей и большими карими глазами, опушенными длинными ресницами. Он был коренастее, чем Джордж, ниже ростом, но его определенно можно было назвать красивым парнишкой. И к тому же счастливым.

Лоренцо всегда говорил, что ни у кого не было более счастливого детства, чем у него. Он любил Суинберн и был зеницей ока всей деревни, желанным гостем в любом доме, где его всегда угощали свежей выпечкой и стаканом парного молока. Или, если это был воскресный день и время приближалось к ленчу, стаканом лимонада, который он выпивал, сидя на солнышке на деревянной скамейке рядом с пабом «Красный лев».

Джинни всегда говорила, что никогда не знает, где искать Лоренцо: его домом была вся деревня. Но она не волновалась за мальчика, зная, что с ним не случится ничего плохого, ведь у него в друзьях вся деревня.

Лоренцо знал, что он не был ребенком Джинни и Джошуа. Они считали, что поступят плохо, если соврут ему, но они твердо держали свое обещание, и он не знал имени своей родной матери.

– Это не имеет значения, – сказал он Джинни, чем весьма ее обрадовал. – Я предпочитаю тебя всем другим матерям на свете.

Лоренцо окончил сначала начальную школу в ближайшей деревне Муркрофт, затем классическую школу-интернат и выиграл место в Кембридже.

Джинни так гордилась им, когда они вместе с Джошуа проводили его в колледж. Она думала об Адриане, и ей очень хотелось, чтобы та увидела своего сына, но она даже не могла написать ей, чтобы сообщить, каким чудесным он вырос. Пункт договора, заключенного с маркизой, запрещал ей это делать.

Однако каждый год, когда наступал день рождения Лоренцо, Джинни думала, что, возможно, Адриана поддастся искушению увидеть своего сына, и даже смотрела на дорогу, ожидая увидеть ее. Но этого так и не случилось. И Джинни продолжала пунктуально соблюдать свою часть сделки. Для нее Лоренцо был таким же родным сыном, как и ее собственный мальчик Фредди.

Однако вскоре Лоренцо сделал то, чего от него никто не ожидал. Проучившись два года в Кембридже, он бросил колледж и поступил на службу в военно-морской флот.

«Дорогие мама и папа, – писал Лоренцо, – я слишком подвижный, чтобы вести такой размеренный образ жизни. Я всегда думал, что буду пахать нашу землю, а не учить сопливых маленьких детишек, как правильно делать грамматический разбор предложения в какой-нибудь маленькой начальной школе. Или в лучшем случае учить глупых юнцов, подобных мне, в таком почетном старом заведении, как Кембриджский колледж, хорошо питаясь, наслаждаясь хорошими винами и звуками своего собственного голоса, когда я буду поучать их, став большой и уважаемой шишкой. Я хочу жить. Реклама гласит: «Вступай в военно-морские силы, и ты увидишь мир». Я так и поступил. Простите меня, дорогие родители, ибо я не ведаю, что творю». Письмо было залито слезами Джинни, так как она перечитывала его шесть раз.

– О, Джош, он поступил на флот, – говорила она, обливаясь слезами.

Джошуа поднял голову от счетов.

– Не волнуйся, – сказал он, подумав. – Лоренцо вернется.

И он вернулся, хотя гораздо позже, чем его ждала Джинни. Это случилось в конце долгой суровой зимы. Лоренцо появился в Суинберне без одной ноги и с молодой женой.

Но Фредди, первенцу Джинни и частице ее сердца, счастье не улыбнулось. Он был убит и похоронен в братской могиле на французской земле, и она знала, что никогда не увидит его могилу. Для нее это было трагедией, которую ей никогда не пережить, но она скрепя сердце не позволяла себе омрачать день возвращения своего второго сына.

Даже покалеченный, Лоренцо, стоявший сейчас в холле Суинберн-Мэнор, был прежним очаровательным парнем, коренастым, темноволосым, со смеющимися карими глазами. Джинни было тяжело видеть своего покалеченного сына, такого храброго и беспечного, принявшего свое увечье так же, как он всегда все принимал в своей жизни: стоически и с достоинством. «О, Адриана, – снова подумала она, – как бы ты гордилась своим сыном».

Лоренцо внимательно смотрел на Джинни. Он знал, о чем она сейчас думает, и улыбнулся ей одобряющей улыбкой.

– Все хорошо, мам, – сказал он, крепко ее обнимая. – Я хочу, чтобы ты познакомилась с моей женой Мареллой.

Взяв за руку молодую женщину, он ввел ее в круг семьи. Она стояла среди них, застенчиво улыбаясь.

Дата добавления: 2015-05-06