Разъяснения в Темпле

На следующее утро Петтигрю появился у себя в конторе поздно. Джон, являвшийся поборником пунктуальности независимо от того, была в настоящий момент неотложная работа или нет, встретил его укоризненным взглядом и едва ли удовлетворился объяснением, что поезд подземки, на котором ехал Петтигрю, по какой‑то причине задержался, едва отъехав от станции «Южный Кенсингтон», на три четверти часа. Он нехотя признал, что никаких встреч на сегодняшнее утро не назначено и с вечера поступил лишь один пакет документов, не содержавший ничего срочного. Не успел он выйти из кабинета, как тут же вернулся.

– Пришел этот мистер Маршалл, сэр, и желает вас видеть, – объявил он. – С ним молодая дама.

Петтигрю, приехавший в контору утомленным и измученным больше, чем может утомить и измучить поломка в метро, тут же взбодрился.

– Мой дорогой друг! – воскликнул он, как только дверь открылась и на пороге появились Дерек и Шила. – Вот уж поистине нечаянная радость. Я думал, вы все еще за решеткой. И мисс Бартрам тоже – последний раз, когда я вас видел, вы были такой взъерошенной. Поздравляю с освобождением. Или вас выпустили под залог?

– Нет, – ответил Дерек. – Все закончилось, по крайней мере для нас. Я счел, что в первую очередь должен сообщить это вам. Сегодня утром мы предстали перед лорд‑мэром. Вся процедура заняла не больше минуты, он был исключительно любезен. Меня он оштрафовал на сорок шиллингов, а Шилу осудил условно.

– Какая пристрастность! Если бы меня вызвали в качестве свидетеля, я был бы вынужден сказать, что из вас двоих мисс Бартрам куда решительней нападала на полицейских.

– Единственная загвоздка теперь состоит в том, что мне, кажется, не удастся сохранить место в министерстве, – пожаловался Дерек.

– Попробуем что‑нибудь сделать. У меня, как вы понимаете, есть несколько друзей в суде, и один из них – весьма крупная шишка в ваших кругах. Думаю, мне удастся помочь вам послужить Родине еще. Но расскажите мне о Бимише. С ним поступили так же великодушно?

– Нет, – серьезно ответил Дерек. – Его дело отложили на неделю. Сказали что‑то насчет другого обвинения, которое ему будет предъявлено.

– Думаю, это значит, что именно он и убил эту старую скотину, – вставила Шила.

– Гм. Здесь я бы не спешил с выводами. Сдается мне, что найдутся подозреваемые, которым следует отдать предпочтение перед Бимишем в совершении этого преступления. Думаю, для широкой британской публики будет большим разочарованием узнать, что человек, которого обвиняли в убийстве, на самом деле окажется виновным лишь в том, что торговал спиртным в ночном клубе «Корки», не имея лицензии, или в чем‑то в этом роде.

– Но тогда кто же убил судью? – спросила Шила.

Петтигрю не ответил. Он прислушивался к шуму какого‑то препирательства за дверью. Вскоре в кабинет вошел Джон с обиженной миной.

– Простите, сэр, – сказал он, – но инспектор из Скотленд‑Ярда опять здесь, и с ним еще какой‑то человек. Они желают видеть вас немедленно. Я объяснял им, что вы заняты, но…

Петтигрю заметно побелел, но сказал:

– Впустите их, Джон. Если мистер Маршалл и мисс Бартрам желают остаться, тем лучше.

Вошли Моллет и суперинтендант Браф. Оба мрачные и решительные.

– Вы знакомы, разумеется, с этой дамой и этим джентльменом, – сказал им Петтигрю. – Думаю, им будет интересно узнать то, что вы имеете сообщить. В сущности, если это то, чего я ожидаю, они даже имеют право это знать.

Суперинтендант вопросительно посмотрел на Моллета, тот медленно кивнул и дернул себя за ус. Некоторое время все молчали, потом суперинтендант прочистил горло и отрывисто заговорил:

– Я пришел сообщить вам, мистер Петтигрю, что леди Барбер сегодня утром бросилась под состав электропоезда на станции метро «Южный Кенсингтон».

Петтигрю, стоявший возле стола, рукой нащупал кресло у себя за спиной и рухнул в него.

– Так вот почему задержали поезд, на котором я ехал утром, – пробормотал он.

– Боюсь, это слишком тяжелый удар для вас, – сочувственно сказал Моллет.

Петтигрю поднял голову.

– Напротив, – ответил он, – большое облегчение. Я боялся, что вы пришли сообщить мне о ее аресте.

– У нее в сумке нашли записку, – продолжил Моллет. – Кажется, это ваш почерк?

Петтигрю бросил взгляд на листок бумаги, который инспектор положил на стол перед ним.

– Да, – сказал он. – Мой. И полагаю, я несу ответственность за то, что произошло.

– Это очень тяжелая ответственность, – заметил Браф.

– Я осознаю это, – ответил Петтигрю, – но готов отвечать. Насколько я понимаю, вы собирались арестовать ее за убийство? – с волнением спросил он.

– Наше расследование еще не было закончено, – ответил суперинтендант, – но при нормальном ходе дела я, вероятно, обратился бы за ордером на арест в течение ближайших нескольких дней.

– Тогда я поступил правильно, – твердо заявил Петтигрю. – Потому что, да поможет мне Бог, я любил эту женщину.

– Вы хотите сказать, что эта записка послужила причиной того, что леди Барбер покончила с собой?

– Разумеется. – Короткий всплеск эмоций улегся, Петтигрю снова был хладнокровным и ироничным, как всегда. – Я думал, именно это вы хотели обсудить.

– Если так, то я желаю знать, что означает эта записка.

Петтигрю снова бросил взгляд на письмо и сухо улыбнулся.

– Согласен, для постороннего она немного загадочна, – сказал он. – Но для человека, который в курсе дела, значит много. В ней идет речь о… Но не ставим ли мы снова телегу впереди лошади, инспектор? И что еще хуже, не говорим ли загадками в присутствии мистера Маршалла? Вот уже пять минут он пытается прочесть записку вверх ногами и по‑прежнему не понимает, что все это значит. Как человек, который еще совсем недавно считался сознавшимся убийцей, он имеет право узнать всю историю, которую, без сомнения, пока знаете только вы. В конце, если возникнет необходимость, я могу добавить кое‑какие интерпретации.

Моллет несколько секунд колебался.

– Вы, конечно, понимаете, что все это сугубо конфиденциально, – сказал он, обращаясь к присутствующим.

– Да, конечно. Во всяком случае, что касается меня, мистер Маршалл может подтвердить, что я давно проповедовал перед ним добродетель молчания. В то время он со мной не согласился, но, полагаю, последовавшие события должны были заставить его изменить свое мнение. Что же касается мисс Бартрам…

– Я не пророню ни слова, – серьезно сказала Шила.

– Сомневаюсь. Но ваши шансы на получение от меня свадебного подарка полностью зависят от вашей скромности. Надеюсь, это достаточная угроза. А теперь, инспектор, устраивайтесь поудобней и, если хотите, раскуривайте свою трубку. Мы все – внимание.

– Трудновато сообразить, с чего начать, – сказал Моллет. – Возможно, лучше всего с рассказа о том, как это дело поразило меня, когда меня впервые пригласили его расследовать. Как вы помните, сэр, – он повернулся к Дереку, – когда леди Барбер позвала меня к себе в клуб, чтобы обсудить неприятные события, случившиеся в первых трех городах на маршруте турне, ей весьма не понравилось мое предположение, что она, возможно, ошибается, считая, будто все они имеют одно и то же происхождение. Мое же соображение основывалось на том, что среди этих трех случаев был один, явно не согласующийся с остальными. Я, разумеется, имею в виду конфеты, начиненные карбидом, которые были присланы в саутингтонскую резиденцию. У меня почти не было сомнений, что анонимные письма, доставленные одно до, второе сразу после дорожного происшествия, дело рук Хеппенстола, который, как нам было известно, в то время находился поблизости. Казалось, были все основания предполагать, что он же ответствен и за нападение на леди Барбер в Уимблингэме.

Моллет сделал паузу и подергал себя за ус. Он выглядел смущенным.

– Как оказалось, я ошибался, – признался он. – Впрочем, это не имело никакого значения, как выяснилось впоследствии. Так или иначе, к тому, что произошло в Уимблингэме, Хеппенстол был абсолютно непричастен. Он представил нам не оставляющие никаких сомнений доказательства этого.

– Тогда кто был причастен? – спросил Дерек с нетерпением.

Моллет улыбнулся:

– Ваша догадка, мистер Маршалл, оказалась совершенно верна. Насчет человека, который так больно лягнул вас в ребра.

– Бимиш?

– Да.

– Но вы сами сказали тогда, что если бы он хотел напасть на кого‑то в ту ночь, надел бы обувь на мягкой резиновой подошве, – возразил Дерек.

– Правильно. Но Бимиш не хотел ни на кого нападать. То, что он ударил леди Барбер, было чистой случайностью. Он не собирался этого делать, ему пришлось – чтобы улизнуть из коридора, пока его никто не узнал.

– А что в таком случае он делал там в столь ранний час?

– О, стоило немалых трудов выяснить это. Он просто возвращался домой. Видите ли, он провел… – Моллет бросил быстрый взгляд на Шилу и слегка покраснел, – в некоем месте б о льшую часть ночи, если вы меня понимаете. Боюсь, его нравственные устои…

– Ну‑ну, – перебил его Петтигрю. – Не будем к нему слишком строги. В конце концов, кровати в тамошней резиденции славятся своим чудовищным неудобством. Трудно винить его за то, что он захотел поискать более мягкую постель в другом месте. Но продолжайте, инспектор.

– Так вот. Как уже сказал, все остальные события я был готов отнести к одному и тому же источнику. Только не конфеты. Это преступление – совершенно иного типа. В сущности, это не столько преступление, сколько злой розыгрыш. А розыгрыши обычным путем раскрыть очень трудно, ибо суть их заключается в полной безответственности и отсутствии мотива. Но в данном случае стоило покопаться. Судья уже был замешан в неприятность, никак не связанную с освобождением Хеппенстола из тюрьмы, – я имею в виду дорожный инцидент, в котором пострадал мистер Сибалд‑Смит. Исходя из предположения, что у судьи все же только два недоброжелателя, а не три, я попытался связать случай с конфетами с дорожным происшествием. Я тайно навел кое‑какие справки о мистере Сибалде‑Смите, выявил его отношения с некой дамой по фамилии Парсонс, разузнал кое‑что о ее характере и о том, что она неплохо осведомлена о кондитерских предпочтениях судьи, и в результате пришел к заключению, что эпизод с конфетами именно ее рук дело.

– Кроме этого, никаких других шагов вы не предпринимали? – спросил Петтигрю.

– Нет. Ничего на самом деле больше и не требовалось. В тот момент у меня не было оснований для ареста Хеппенстола, но я знал, что за ним нужно пристально следить, чтобы он не учинил еще какой‑нибудь пакости судье. Надо сказать, что мы прихватили его таки несколько недель спустя за мошенничество, но это чистое совпадение. Что же касается дамы, я не видел в ней серьезной угрозы, хотя время от времени она могла доставлять неприятности.

Таково было положение вплоть до окончания уимблингэмских ассизов. За оставшийся период турне я получил донесения из полиции разных городов, которые меня весьма обеспокоили. Вот почему я постарался встретиться с мистером Маршаллом сразу же по его возвращении из турне и узнать от него все, что можно, пока события еще были свежи в его памяти. Происшествиями, заслуживавшими внимания, оказались – последовательно – посылка с мертвой мышью, падение судьи с лестницы, третье анонимное письмо – это все в Рэмплфорде, и, наконец, утечка газа в спальне судьи в Уитси. Вообще‑то был еще один инцидент, о котором мне долго ничего не было известно, но который был самым, пожалуй, зловещим, – исчезновение ножа из зала суда в Истбери. Впрочем, тогда вряд ли мне бы сильно помогло, если бы я узнал о нем раньше.

Мертвая мышь, разумеется, не вызвала никакой тревоги. Она идеально согласовывалась с отравленными конфетами и только укрепила мои догадки на этот счет. Иное дело – остальные происшествия. Они вообще ни с чем не согласовывались. Более того, они не согласовывались с теми, что имели место на предыдущих этапах турне. А еще важнее то, что по контрасту с ними при ближайшем рассмотрении они обнаруживали все признаки имитации.

– Имитации? – удивился Дерек. – Что навело вас на такую мысль? В конце концов, судья дважды оказывался в серьезной опасности: упал с лестницы и чуть не отравился газом той ночью в Уитси. Ничто из случившегося ранее не было и близко так опасно для его жизни.

– Именно, – согласился Моллет. – Оба эти случая откровенно выглядели как преднамеренное покушение. Но обе попытки провалились. И в обоих случаях леди Барбер оказывалась рядом, чтобы спасти его – причем спасти на глазах у людей. Этот факт, конечно, не доказывал, что она сама все и подстроила, но создавалось впечатление, будто тот, кто организовал эти квазипокушения – кем бы он ни был, – постарался сделать так, чтобы их провал происходил в присутствии свидетелей. Следующее, что я заметил, это то, что если предыдущие инциденты могли быть делом рук кого‑то из домочадцев судьи, то эти почти наверняка должны были быть таковыми. Что же касается последовавшего анонимного письма, то оно и вовсе не оставляло в этом уже никаких сомнений. Как вы помните, его нашли в резиденции после отъезда судьи со своей командой. Посторонний, доставивший письмо, подходящее под описание, вручил бы его кому‑нибудь на пороге дома и не мог бы при этом не увидеть через открытую дверь, что лицо, которому письмо предназначено, либо уже уехало, либо вот‑вот выйдет из дома. Нет, тот, кто написал письмо, хотел, чтобы его нашли как можно позже, но все же вовремя для того, чтобы судья получил его до отхода поезда. Это привело меня к выводу, что скорее всего оно было оставлено в холле на столе кем‑то из домочадцев перед самым выходом из дома. В предотъездной суете это было совсем не трудно сделать, особенно если автор письма выходил одним из последних.

– Теперь я припоминаю, – заметил Дерек, – что леди Барбер заставила нас всех ждать, пока сама возвращалась в дом за сумкой, которую она, по ее словам, забыла в гостиной. Я предложил сбегать за ней, но леди Барбер настояла на том, чтобы пойти самой.

– Несомненно, так это и было проделано, – подхватил Моллет. – Итак! Теперь у меня на руках было очень странное дело. С одной стороны, леди Барбер призвала меня, чтобы защитить своего мужа от угрозы со стороны, с другой – я обнаружил, что есть кто‑то внутри дома, кто устроил серию ложных покушений. После тщательного процесса последовательного исключения подозреваемых я пришел к выводу, что этим кем‑то была сама леди Барбер. В то же время я был совершенно уверен, что ко мне она обратилась с искренними намерениями, а то, что я узнал от мистера Маршалла, равным образом убедило меня в том, что во второй половине турне она так же искренне с его помощью старалась оберегать мужа от дальнейших неприятностей уимблингэмского типа, если можно так выразиться. Почему?

В поисках разумного объяснения я, естественно, попытался найти что‑нибудь, что знаменовало бы собой поворотный пункт между этими двумя фазами. Мне показалось, что им может быть то, что на первый взгляд представлялось самым тривиальным из всех инцидентов, – мертвая мышка, полученная в Рэмплфорде по почте. Из того, что сообщил мне мистер Маршалл, и из своего собственного расследования я заключил, что до того момента леди Барбер еще надеялась заключить мировое соглашение с мистером Сибалдом‑Смитом на условиях, которые не погубили бы ее мужа окончательно. После стало ясно, что мисс Парсонс не позволит ей этого сделать. Вот тут‑то мне в голову и пришла мысль, что в подобных обстоятельствах она могла решить: лучше убить мужа и жить на то, что он ей оставит, чем допустить, чтобы все его имущество и положение в обществе пали жертвой непомерных требований мистера Сибалда‑Смита.

– Ага! – сказал Петтигрю.

– Тем не менее этой версии явно недоставало обоснованности. Если она верна, зачем было леди Барбер предпринимать такие неимоверные усилия, чтобы сохранять жизнь мужу, и почему она так тщательно следила за тем, чтобы ее собственные «покушения» не увенчались успехом? Я полагал, однако, что все это объясняется крайне сложной схемой, которую она разработала, чтобы отвести от себя подозрения, и что эту версию стоит разрабатывать дальше. Но прежде всего я должен был убедиться, что леди Барбер действительно выгодно убить мужа. С помощью нашего юридического департамента я выяснил, что в случае смерти судьи ничто не помешает мистеру Сибалду‑Смиту продолжить судебное преследование в расчете на его наследство, поэтому, убив мужа, она ничуть не улучшит свое финансовое положение. Таков, как мне сказали, результат недавнего изменения, внесенного в закон.

– Акт о законодательной реформе (пункт «Прочие положения») от 1934 года, – отчеканил Петтигрю.

– Благодарю вас, сэр. К сожалению, как выяснилось позже, я не довел свои юридические изыскания до конца и, получив ту информацию, о которой только что сказал, решил, что моя версия ложна. По той или иной причине леди Барбер притворялась, будто пытается убить мужа, но в то же время самоотверженно спасала его от смерти. Здесь, с моей точки зрения, могло быть только два объяснения. Либо она намеренно старалась запугать его в каких‑то своих смутных целях, либо она страдала неким душевным расстройством. Второе казалось мне более вероятным. Я мало смыслю в подобных вещах, но вполне мог себе представить, что у женщины, пребывающей в большом нервном напряжении, искренне опасающейся за мужа, проводящей ночи без сна, чтобы предотвратить любое нападение на него, могла в конце концов сдать психика, и она могла начать подстраивать покушения, чтобы оправдать те усилия, которые прилагала. Если я прав, думал я, то, как только связанное с турне напряжение спадет, и она снова заживет более‑менее нормальной лондонской жизнью, все эти странные проявления прекратятся. Так и случилось.

В то же время что‑то продолжало меня беспокоить. Но по мере того как время шло и не возникало никаких признаков опасности, грозившей судье, я решил, что был прав. Когда Хеппенстол лишился возможности причинить какой бы то ни было вред судье, прекратилась первая серия угроз и нападений. Когда леди Барбер вернулась в Лондон, прекратилась и вторая, фиктивная. Однако все казалось слишком просто. И тут, словно затем, чтобы решить исход дела, последовала попытка самоубийства судьи. Сомнений в том, что это была подлинная попытка, не было, равно как не было сомнений и в том, что леди Барбер сделала все, что было в ее силах, чтобы спасти его. Врач заверил меня, что, если бы не ее быстрые и самоотверженные действия, судья неминуемо умер бы. И это развеяло мои последние подозрения. Теперь можно было быть уверенным, что леди Барбер не только не желает смерти мужа, но и готова сделать все, чтобы сохранить ему жизнь.

И вот, всего несколько недель спустя, судья был убит при обстоятельствах, вам хорошо известных. Существовало пять явных подозреваемых. Трое из них сейчас находятся в этой комнате. Четвертым был Бимиш. Пятой, разумеется, – леди Барбер. Тот факт, что преступление было совершено при помощи орудия, идентифицированного как то самое, которое в последний раз видели во время истберийских ассизов, позволило мне сразу исключить мисс Бартрам, а после некоего эксперимента – и мистера Маршалла. Но это поставило меня в затруднительное положение, потому что, исключив их, я исключал единственных двух подозреваемых, у которых был мотив совершить преступление именно в тот момент. Было очевидно, что, кто бы это ни сделал, он шел на немалый риск. Все свидетельствовало не только о незаурядной смелости и находчивости – столь отличных, заметьте, от нерешительности и неуклюжести, с какими предпринимались покушения во время турне, – но также и о крайней спешке. Создавалось впечатление, что убийство было совершено вынужденно, чтобы не упустить шанс, который мог оказаться единственным. Раздумывая о трех оставшихся подозреваемых, у двух из которых нельзя сказать чтобы не было веского мотива для убийства, я тем не менее не мог найти в их случаях причины для такой поспешности. Что же касается леди Барбер, то здесь и вовсе получался какой‑то абсурд: как будто страстное желание сохранить жизнь мужу у нее внезапно сменилось тем, что я бы назвал непреодолимой тягой к убийству. И тем не менее, при всех прочих условиях, невозможно было закрыть глаза на то, что из всех троих она была самой вероятной убийцей.

Таковы были мои умозаключения до вчерашнего дня, пока вы, мистер Петтигрю, не дали мне ключ ко всей загадке, обратив мое внимание на тот факт, что в день убийства исполнялось ровно шесть месяцев со дня происшествия в Маркхэмптоне.

– Любой квалифицированный юрист увидел бы в этом смысл, – сказал Петтигрю. – Но должен признаться, я был удивлен тем, как быстро уловили этот смысл вы. Откровенно говоря, я надеялся, что не уловите.

– Я не уловил, в чем именно заключается смысл, – скромно возразил Моллет, – но понял, что какой‑то смысл в этом есть. Дата убийства каким‑то образом связана с датой дорожного происшествия. Отлично. Единственное, что оставалось, это начать все сначала и выяснить все, что можно, о том происшествии. Поэтому, уйдя от вас, я направился к Фарадеям, поверенным мистера Сибалда‑Смита. И первый же заданный им мною вопрос принес объяснение, которое я так долго искал. Я спросил, на какой стадий находился процесс предъявления иска судье в момент его смерти, и партнер фирмы, с которым я беседовал, ответил, что на самом деле этот процесс еще не вышел за рамки переговоров. Они собирались зарегистрировать иск на следующий после смерти судьи день. Я заметил, что он был очень огорчен.

– Еще бы! – сказал Петтигрю. – Салли и Сибалд‑Смит не собираются выдвинуть против фирмы обвинение в несоответствующем исполнении своих обязанностей?

– Он признал, что такое развитие событий не исключено.

– Короткий эпилог к убийству!

– Но я не понимаю, – сказал Дерек, – какое все это имеет отношение к убийству?

– Ответ содержится в подпункте три статьи первой того парламентского акта, который я недавно цитировал. Говоря простым языком, дело заключается в следующем: вы имеете право преследовать в законном порядке человека, сбившего вас на дороге, даже после его смерти. Но! Для этого необходимо, чтобы было соблюдено одно из двух условий. Либо иск должен быть подан еще при его жизни, в каковом случае тело Джона Брауна может покоиться в могиле[47], но ваше дело будет маршировать вперед и вы получите денежки с душеприказчика. Либо вы можете возбудить дело против Джона Брауна уже после того, как он почиет в могиле, но в этом случае должны сделать это до истечения шести месяцев с момента, когда его автомобиль вас сбил. Если же вам было угодно, вместо того чтобы ввести мяч в игру, потратить эти шесть месяцев на пустые препирательства об обстоятельствах вашего дела и дождаться смерти ответчика, тогда можете положить свой иск в гроб вместе с ним. И поделом вам.

– Именно это и произошло в данном случае?

– Именно это и произошло в данном случае. И произошло потому, что Хильда – упокой Господи ее душу! – так захотела. Она, как вы знаете, была юристом, и так случилось, что ее узкой специальностью было ограничение исковой давности – предмет, который мне казался, но не будет казаться впредь скучным. Она понимала, что судебный иск, будь он предъявлен Сибалдом‑Смитом, полностью разорит ее мужа. Понимала она также и то, что, если муж умрет, иск точно так же разорит ее. Поэтому решила сохранять ему жизнь и сдерживать активность поверенных истца до тех пор, пока не пройдет полгода. Вот почему она спасала мужа от самоубийства еще в прошлом месяце. И вот почему в тот момент, когда срок истек, она вынуждена была срочно убить его, чтобы не дать времени поверенным Сибалда‑Смита подать иск. Должно быть, все это она задумала тогда, когда поняла, что Салли намерена безжалостно погубить ее, – в тот день в Рэмплфорде, когда роковая мышка оказалась в вашем кармане, Маршалл. Прошу прощения, инспектор, – добавил он, – боюсь, я самовольно перехватил инициативу.

– Не за что, – ответил Моллет. – Вы изложили все гораздо яснее, чем мог бы сделать я. Думаю, это все, если не считать вот этого, мистер Петтигрю. – Он указал на записку, лежавшую на столе.

– Это? Моя маленькая сноска к парламентскому акту? Очень краткое послание, не правда ли? Всего лишь отсылка к «Сборнику судебных решений».

Он взял записку и прочел:

«Дорогая Хильда,

(1938) 2 К.Б. 202.

Ф.»

– Это, милорд и господа присяжные заседатели, не что иное, как отсылка к делу «Дэниелс против Вокса», в котором рассматривался совершенно другой правовой вопрос, но факты были весьма схожи с нашими. Состоятельный молодой человек, который пропустил срок продления страховки, наехал на полицейского и нанес ему серьезные травмы. Полицейский особо не настаивал на иске, и поверенные с обеих сторон уже почти договорились о сумме возмещения ущерба, когда молодой человек сам погиб, как – история умалчивает, но, поскольку это случилось до начала бомбежек, думаю, либо в собственном автомобиле, либо в чьем‑то чужом. Произошло это до истечения шести месяцев после первого инцидента, но поскольку никто не позаботился о том, чтобы подать иск вовремя, бедняга полицейский остался ни с чем. Все это вы можете найти, как сказано в моем зашифрованном письме, в томе втором «Сборника решений Суда королевской скамьи» за 1938 год, на странице двести второй. Я случайно наткнулся на это дело вчера утром, и именно поэтому меня так поразило совпадение дат.

Лицо Петтигрю, столь оживленное в процессе рассказа, вдруг сделалось очень усталым. Он протянул руку к записке и медленно порвал ее.

– Полагаю, – с горечью сказал он, выбрасывая клочки в мусорную корзину, – полагаю, это первый в истории случай, когда человек был доведен до самоубийства с помощью цитаты из «Сборника судебных решений».

[1]Ассизы (assizes – англ.) – выездные сессии суда присяжных, которые созывались в каждом графстве не реже трех раз в год; дела слушались судьями Высокого суда правосудия. – Здесь и далее примеч. пер.

[2]В Англии – главный представитель правительства в графстве; выполняет преимущественно административные функции; назначается королевской жалованной грамотой на один год.

[3]1 фут = 30,5 см.

[4]Маршал в системе отправления английского правосудия – чиновник суда, сопровождающий судью на выездные сессии.

[5]Удлиненный парик с массой локонов, спускавшихся на грудь и плечи.

[6]Английское слово «barber» означает «мужской парикмахер», «цирюльник», «брадобрей».

[7]Старший советник муниципалитета; выбирается на шесть лет из числа членов совета города или графства.

[8]Почетный титул номинального главы судебной и исполнительной власти в графстве; обыкновенно пэр или крупный землевладелец; подбирает мировых судей и представляет их кандидатуры на утверждение лорд‑канцлеру.

[9]Отдел Департамента уголовного розыска, осуществляющий функции политической полиции, а также охраняющий членов королевской семьи, английских и иностранных государственных деятелей.

[10]Центральное административное здание главного города графства, где проходят заседания совета графства и сессии коронного суда.

[11]Название популярных во всем мире справочников‑путеводителей, как правило, карманного формата, носящих имя своего первого составителя Карла Бедекера (1801–1859) – немецкого книготорговца и издателя.

[12]Темпл – название двух из четырех лондонских «Судебных иннов» – корпораций барристеров. Внешний Темпл составляют барристеры, не являющиеся королевскими адвокатами.

[13]Судебные инны (Inns of Court) – четыре корпорации барристеров в Лондоне; пользуются исключительным правом приема в адвокатуру. Существуют с XIV в., первоначально как гильдии, где ученики обучались у опытных юристов в качестве подмастерьев; ныне в школах при этих корпорациях готовят барристеров.

[14]Один из пяти административно‑эксплуатационных районов железнодорожной сети Великобритании; обслуживает территорию южнее линии Дорчестер – Солсбери – Лондон – Темза.

[15]Одно из значений англ. слова «mess» – группа людей, питающихся за общим столом, артель. В данном случае – местное сообщество, или местная гильдия адвокатов.

[16]Перевод С. Маршака.

[17]Михайлова сессия – сессия Высокого суда, которая начинается в Михайлов день (29 сентября).

[18]Пусть торжествует правосудие (лат.).

[19]Пусть торжествует правосудие, хотя бы обрушилось небо (лат.).

[20]Любовное письмо (фр.).

[21]Библейское выражение, означающее «провозглашать во всеуслышание, кричать на всех углах».

[22]Главный адвокат стороны, выступающий в суде вместе с еще одним барристером.

[23]Здесь – главное судебное должностное лицо.

[24]Того же свойства (лат.).

[25]Аллюзия на стих из Второй книги Паралипоменон (10, 10): «Мизинец мой толще чресл отца моего».

[26]Центральный уголовный суд в Лондоне, который называют Олд‑Бейли по названию улицы, на которой он расположен.

[27]Судья с высшим юридическим образованием, председательствующий на сессиях коронного суда.

[28]«Друг суда» – персона, не имеющая официального статуса, наделенная правом высказывать свое мнение в помощь суду, особенно в правозащитных делах (лат.).

[29]Всемирная выставка достижений промышленности, проходившая в лондонском Гайд‑парке с 1 мая по 15 октября 1851 г.

[30]Святой Лаврентий Римский был подвергнут римлянами жестоким пыткам и заживо изжарен на железной решетке: под нее подложили горячие угли, а слуги рогатинами прижимали к ней его тело. По преданию, во время казни Лаврентий сказал своим мучителям: «Вот, вы испекли одну сторону, поверните на другую и ешьте мое тело!»

[31]Клуб, членами которого преимущественно являются ученые и писатели. Основан в 1824 г.

[32]Понимаете? (фр.)

[33]Францисканцы, или минориты, – римско‑католический монашеский орден, основанный Франциском Ассизским.

[34]Шина для обездвижения нижней конечности с одновременным ее вытяжением, представляющая собой два стержня с гамачками и приспособлением для упора в седалищный бугор; была обязательным медицинским оборудованием в английской армии времен Второй мировой войны.

[35]Изначально, с самого начала (лат.).

[36]От фр. Négligé – небрежный.

[37]У. Шекспир. Ричард II. Пер. М. Донского.

[38]Главное здание судебных установлений в центральной части Лондона.

[39]Так называемый «Лондонский монумент», колонна высотой 188 м, построенная в 1667 г. по проекту Кристофера Рена (1632–1723), крупнейшего английского архитектора и математика, в память о Великом лондонском пожаре 1666 г.

[40]Темпл – исторический район Лондона, ограниченный с севера Флит‑стрит, а с юга – Темзой. Название происходит от средневекового ордена тамплиеров (храмовников), который владел этим участком земли до XIV в. В настоящее время занят судебными иннами.

[41]Ради общественного блага (лат.).

[42]В Англии – должностное лицо при органах местного самоуправления, которое разбирает дела о насильственной или внезапной смерти при сомнительных обстоятельствах.

[43]Адвокат короны является представителем обвинения и выступает на процессе прежде других адвокатов.

[44]Фамилия Фосетт – Fawcett – по‑английски звучит так же, как слово «faucet», означающее «водопроводный кран».

[45]Официальное название полиции Лондона, за исключением Района Сити, имеющего собственную полицию.

[46]Следовательно (лат.).

[47]Джон Браун (1800–1859) – один из первых белых американских аболиционистов, участвовавших в борьбе за отмену рабства. «Джон Браун погребен» – широко известная американская патриотическая песня, написанная во время Гражданской войны в США.

Дата добавления: 2015-05-06