Три метра над небом 6 страница

– Я, собственно, не пришла. И хотелось бы уйти как можно быстрее.

– Кстати, а зачем ты пришла? Это же занятие для дебилов?

– Ты и есть дебилка. Звонила твоя мама.

– Да ну? И что ты сказала?

– Что ты спишь.

– И она поверила?

– Да.

– Ну ни фига ж себе! – Паллина аж присвистнула.

– Но она сказала, что завтра утром приедет за тобой рано, потому что тебе надо сдавать анализы, и что на первый урок ты не поедешь.

– Ну, в общем, она приедет за тобой к семи, так что придется тебе вернуться пораньше…

Оставайся! – Паллина хватает Баби за руку и подтаскивает к Полло. – Когда тут все закончится?

Полло улыбается Баби, она покорно здоровается с ним.

– Да быстро, два часа максимум – и все кончится. А потом пойдем съедим по пицце, угу?

Паллина восторженно смотрит на подругу.

– Ну давай, не парься! – настаивает она, пока Полло, улыбаясь, закуривает. – Стэп тоже здесь, он будет рад тебя увидеть.

– Да? А я не буду. Все, я пошла домой. Возвращайся пораньше. Я не хочу из‑за тебя впутываться в разборки с твоей матерью.

Баби замечает с краю дороги воткнутую в землю деревянную табличку. Посередине ее фотография парня, а рядом кружочек, наполовину черный, наполовину белый. Символ жизни. Той самой жизни, которой этот парнишка лишился. И надпись: «Он был быстрым и сильным. Но власть Божия над ним не имеет более силы. Ему не дали реванша. Друзья».

– Хороши друзья! Прямо поэты! Лучше уж быть одной, чем с такими друзьями, которые помогут мне умереть.

– Какого хрена ты сюда приперлась, раз тебе ничего тут не нравится? – интересуется Полло, выбрасывая сигарету.

И затем еще голос:

– Ты ни с кем не можешь прийти к согласию. Ну и характер же у тебя.

Это Стэп. Стоит прямо перед ней и нагло улыбается.

– Между прочим, я всегда прихожу к согласию со всеми. Я вообще не с кем не спорю, потому что не общаюсь с подобными людьми. А если мои знакомые вдруг меняются не в лучшую сторону, вероятно, по чьей‑то вине… – Баби многозначительно смотрит на Паллину, та возводит глаза к небу и хмыкает.

– Понятно, как ни поверни, всегда я виноват.

– Это почему – не потому, что надо было предупредить тебя, что я пришла?

– А разве ты не из‑за меня пришла? – Стэп подтаскивает ее к себе. – Я думал, ты пришла посмотреть на то, как я участвую в гонках.

Он уже совсем близко, опасно приблизил лицо к ее лицу. Баби отстраняется и обходит его.

– Я даже не знала, что ты тут будешь, – краснеет она.

– Да знала ты, знала. Вон как покраснела. Не ври, все равно не умеешь.

Баби умолкает. Вся покрывается треклятой краской, сердце, не слушаясь, отчаянно колотится. Стэп медленно приближается к ней. Его лицо опять слишком близко. Он улыбается.

– Не понимаю, чего ты так напрягаешься. Боишься сказать?

– Я? Я боюсь? Кого же это? Тебя, что ли? Я тебя не боюсь. Ты меня смешишь. Хочешь, скажу кое‑что? Я тебя сегодня вечером сдала.

Теперь уже она приблизила лицо к Стэпу.

– Понял? Я сказала, что это ты избил синьора Аккадо. Это тот, кому ты сломал нос. Я сказала, как тебя зовут. Вот и подумай – боюсь я тебя или нет?

Полло соскакивает с мотоцикла и подбегает к Баби:

– Ах ты…

Стэп останавливает его.

– Спокойно, Полло, спокойно.

– Что значит – «спокойно»? Тебя же из‑за нее посадят! После того, что было, еще один привод – и тебе все припомнят! Сразу отправят за решетку!

Баби остолбенела. Этого она не знала. Стэп между тем успокаивает друга.

– Да брось ты. Ничего не будет. Не посадят меня. Ну, может, под суд пойду, – и затем уже к Баби. – Самое главное это то, что ты скажешь на процессе, когда будешь свидетелем против меня. А тогда ты уже меня не выдашь. Это точно. Ты скажешь, что меня там не было и что я вообще ни при чем.

Баби недоверчиво смотрит на него:

– Неужели? Точно?

– Совершенно точно.

– Запугать меня хочешь?

– Нет, конечно. Когда будет суд, ты уже будешь без ума от меня и сделаешь что угодно, чтоб меня спасти.

Баби секунду молчит, затем разражается смехом.

– Без ума здесь ты, потому что в это веришь! Я и тогда назову твое имя. Обещаю.

Стэп спокойно улыбается.

– Не обещай.

Раздается долгий громкий свист. Все оборачиваются. Это Сига. Посреди улицы стоит невысокий мужчина лет тридцати пяти. На нем куртка из черной кожи. Его все уважают, говорят, что под курткой он носит пушку. Он вскидывает руки. Это сигнал. Первая гонка – гонка «ромашек». Стэп поворачивается к Баби:

– Хочешь поехать со мной?

– Нет, ты и правда сошел с ума.

– Нет, правда в другом. Ты просто боишься.

– Я не боюсь!

– Тогда возьми у Паллины пояс.

– Я не хочу участвовать в этих дебильных гонках.

Перед ними останавливается синий SH. Это Маддалена. С улыбкой она приветствует Палли‑ну, затем замечает Баби. Они обмениваются холодными взглядами. Маддалена поднимает куртку:

– Возьмешь меня, Стэп? – она демонстрирует двойной пояс с ромашками.

– Давай, малышка.

– Будешь за меня болеть? – говорит он Баби.

– Я иду домой.

– Не получится, после свистка никто уйти не может.

К ней подходит Паллина.

– Да, это правда. Ну, Баби, останься со мной. Посмотрим гонку и поедем домой вместе.

Баби кивает. Стэп подходит к ней и ловким движением вытягивает бандану, которую она надела вместо ремня. Баби не успевает его остановить.

– Отдай!

Пытается отобрать, но Стэп высоко поднял руку с банданой. Баби хочет ударить его по лицу, но Стэп быстрее. Перехватывает ее руку на полпути и сильно сжимает. Голубые глаза Баби заблестели. Он сделал ей больно. Но она из гордости молчит. Стэп, заметив это, ослабляет хватку.

– И даже не пытайся.

Отпускает ее и садится на мотоцикл.

Появляется Маддалена и усаживается позади него. Согласно правилам, садится задом наперед и надевает венок. Мотоцикл срывается с места, как раз когда она застегнула ремень на последнюю дырочку. Маддалена протягивает руки назад и вцепляется в бока Стэпу. Поднимает голову. Баби стоит и смотрит на нее. Девушки напоследок обмениваются взглядом.

И тут Стэп поднимает мотоцикл на колесо. Маддалена зажмуривается и прижимается к нему еще теснее. Венок удержался. Стэп возвращает мотоцикл на оба колеса и газует, выезжая в центр улицы, готовый к гонке. Вскидывает правую руку. На запястье издевательски сверкает, развеваясь, бандана Баби.

Внезапно, словно ниоткуда появляются три мотоцикла и несутся к середине улицы. Позади каждого мотоциклиста задом наперед сидит девушка. «Ромашки» оглядываются вокруг. Перед ними толпа подростков. Все весело смотрят на них. Кто‑то их знает и выкрикивает имена. Другие машут им, пытаясь обратить на себя внимание. Но «ромашки» не отвечают. Все они, вытянув руки назад, крепко держатся за седока, от страха, что слетят с мотоцикла, когда он сорвется с места. Сига собирает ставки. Господа из «Ягуара» поставили больше всех. Один из них поставил на Стэпа. Другой – на парня рядом с ним на разукрашенном мотоцикле. Сига, собрав деньги, кладет их в передний карман куртки. Затем вскидывает правую руку и сует в рот свисток. Все замолкают. Мотоциклисты подались вперед, готовые стартовать. «Ромашки» сидят задом наперед. Глаза их закрыты. У всех, кроме одной. Маддалена хочет насладиться этим мгновением. Она обожает гонки. Мотоциклы зарычали. Три левых ноги жмут на педаль. С характерным звуком заводятся моторы. Сига опускает руку и свистит. Мотоциклы, взревев, срываются с места, почти встав на дыбы. «Ромашки» жмутся к парням. Глядят вниз, на бегущую дорогу, суровую, опасную. Дыхание перехватило, сердце колотится как сумасшедшее, желудок подскочил к горлу. Летят со скоростью сто, сто двадцать, сто сорок. Первый слева ломается. Падает на переднее колесо с жутким грохотом, прямо на амортизаторы. Вилка дрожит, но никто не пострадал. Другой, с ним рядом, слишком сильно газанул. Мотоцикл взвивается на дыбы, девчонка, почувствовав, что седло под ней почти вертикально, визжит. Парень, напуганный больше оттого, что он не один, сбрасывает газ и тормозит. Мотоцикл осторожно опускается. Kawasaki, зверь весом в триста килограммов, планирует, медленно‑медленно, будто живой, передняя часть снижается и наконец касается земли, как маленький самолет, только без крыльев. Стэп продолжает гонку, то притормаживая, то газуя. Его машина, несущаяся вперед все на той же высоте, кажется неподвижной, будто ведомая прозрачным лучом в ночной тьме. Летит прямо к звездам. Маддалена смотрит, как бежит улица, смотрит на белые полосы, почти невидимые, сливающиеся друг с другом, на серый асфальт – он как море, податливое, гладкое, спокойное, тихо движется под ней. Стэп приходит первым под радостные вопли друзей и тихое счастье синьора, поставившего на него, причем этот тип счастлив не столько оттого, что получит деньги, сколько оттого, что обыграл друга, приведшего его сюда.

Дарио, Скелло и еще друзья кидаются к нему с поздравлениями. Чья‑то братская рука из людской мешанины протягивает ему холодное пиво. Стэп перехватывает его на лету, жадно пьет и передает Мяддалене.

– Ты молодчина, даже не дернулась! Гениальная «ромашка».

Маддалена отпивает пива, слезает с мотоцикла и улыбается ему.

– Иногда надо оставаться на месте, а иногда надо и уметь дернуться. Я правильно выучила?

Стэп улыбается. Отличная она все‑таки девчонка.

– Совершенно правильно.

Смотрит ей вслед. И фигурка у нее что надо. Тут появляется Полло, он прыгает позади своего мотоцикла.

– Ну ты, блин, даешь! Пошли к Сига. Посмотрим, сколько ты выиграл! Надо бы тебе пропустить пару гонок, может, ставки на тебя повысятся. Или можно разбиться, а потом поставим все на тебя и загребем кучу денег. Так делают американские боксеры в кино.

– Стэп! Стэп!

Он оборачивается. Это Паллина кричит на стене, стоя рядом с сеткой.

– Молодец! Это было мощно!

Баби расстегивает куртку Паллины.

– Давай сюда пояс.

– Чего? Шутишь, что ли?

– Нет, давай пояс. Если быть «ромашкой» так уж щекочет нервы, то надо попробовать.

Она выдергивает пояс из шлевок. Паллина ее останавливает.

– А ты знаешь, что если ты наденешь этот пояс и если тебя выберут, то ты обязана ехать. Однажды сюда пришла девчонка, она просто так надела пояс с ромашками, нравилось ей. Так ее затащили на мотоцикл и силой заставили ехать.

Баби вопросительно смотрит на Паллину:

– Ну? И чем же все кончилось?

– Ничем, ну то есть она не свалилась. А кстати, ты ее знаешь. Это Джованна Бардини из второго «Е».

– Кто, эта лохушка? Ну, значит, и я тоже смогу.

Паллина передает ей пояс.

– Да, если ты не заметила… Джованна теперь носит исключительно подтяжки.

Баби смотрит на нее. Паллина корчит рожицу. Обе они разражаются смехом. Надо же было разрядить обстановку, на самом‑то деле! Маддалена с подружкой смотрят на них скучающе. Баби надевает пояс.

– Зашибись! Теперь я тоже «ромашка».

Перед ними тормозит тип устрашающего вида. Волосы на макушке у него длинные, а ниже пострижены совсем коротко, бычья шея вываливается из ворота куртки военного покроя с оранжевыми отворотами.

– Эй, ты, «ромашка», давай сюда. Залазь.

Баби неверяще тычет пальцем себе в грудь:

– Кто, я?

– А кто ж еще? Давай, шевели булками, сейчас начнут. О, привет, Маддд.

Устрашающий тип, помимо внешнего вида, получает еще одно очко в минус – он приятель Маддалены.

Баби подходит к Паллине.

– Ну все, пока, я поехала. Расскажу тебе потом, как оно.

– Давай.

Паллина не движется с места, и вид у нее виноватый.

– Послушай… прости меня.

– Да ладно, чего ты. Это же круто – быть «ромашкой», вот я и хочу попробовать. Ты тут ни при чем.

Тип легко газует. А вот Баби, напротив, трудно забраться на мотоцикл. Тип сажает ее. Баби расстегивает пояс. Тип берет его, оборачивает вокруг талии и протягивает ей концы. Баби еле‑еле застегивает пояс на последнюю дырочку. А он толстяк, оказывается. Ко всему прочему Маддалена с силой хлопает его по плечу.

– Давай, выжми все. Ты победишь, я знаю.

И тут же улыбается Баби:

– Тебе понравится, вот увидишь. Данило просто потрясающе ездит на заднем колесе.

Баби не успевает ответить. Тип жмет на газ и срывается с места. Данило! Вот что значила буква «Д» на хвостике. Данило. Или даже хуже: десница рока. Мотоцикл останавливается. Баби от толчка падает на спину Данило.

– Тихонько, детка.

Теплый, глубокий голос, вместо того чтобы успокоить, производит на Баби противоположное действие. Ненавижу, думает Баби. «Тихонько, детка». Кошмар какой‑то. Пояс давит на талию. Никогда не носила таких поясов, даже когда они были в моде. Что за наказание. Слева от них останавливается парень с повязкой на глазу, на желтом мотоцикле. Это Хук. Она видела его пару раз на пьяцца Эуклиде. Позади него девчонка с вьющимися волосами и чересчур жирно намазанными губами. Явно в восторге от того, что «ромашка». Девчонка ей машет. Баби не отвечает. У нее пересохло в горле. Поворачивается в другую сторону. Справа от них остановился высокий симпатичный парень с длинноватыми волосами и птичьим пером вместо подвески в серьге. Бензобак его мотоцикла расписан аэрографом. Нарисован закат на пляже, в центре, среди волн – огромное солнце. Мужик серфит по волнам. Заниматься серфингом уж точно не так опасно, как быть «ромашкой». Внизу подпись: «Танц…» Баби подается вперед, но дальше ей не видно. Остальное закрывает чей‑то мотоцикл. Парень вытаскивает из кармана куртки какую‑то бумажку. Привстает и наклоняется к зеркальцу. Поворачивает его стеклом кверху. Там отражается луна. Баби смотрит на бензобак. Теперь ей видно всю надпись. «Танцовщик». Конечно, она же слышала об этом. Они принимают наркотики. Танцовщик высыпает содержимое пакетика на зеркальце. Бледный лик луны скрывается под менее невинным белым порошком. Танцовщик подается вперед. Приставляет к носу трубочку из десяти евро и втягивает в себя дорожку. Луна снова отражается в стекле. Танцовщик пальцем собирает последние крупинки этой радости искусственного происхождения и втирает их в десны. Беспричинно улыбается. Он достиг счастья через химию. Закуривает. Позади него сидит девушка с волосами, стянутыми лентой. Кажется, она ничего не заметила. Однако сигарету он ей все же предложил.

Но так же нечестно! Нельзя гоняться под кайфом! Это неспортивно. Если ему сделают проверку на допинг, все откроется. Господи, что я говорю. Это же не скачки. Здесь и нет ничего законного. Здесь можно и занюхнуть. И гнать на ста пятидесяти в час, на одном колесе, а сзади сидит дурочка. И эта дурочка я.

Ей хочется плакать. Черт бы подрал Паллину!

Стэп как раз сложил в карман свои пятьсот евро, когда Полло пихнул его локтем:

– Эй, посмотри, что там! – Полло указывает на мотоциклы, стоящие на старте. – Вон там, на мотоцикле Данило – это не подружка Паллины?

Стэп всматривается. Не может быть. Это же Баби.

– Да, это она, – он машет рукой с повязанной на ней банданой и кричит: – Баби, Баби!

Она слышит его. Это Стэп. Он там, вдали, прямо перед ней. «У него моя бандана», – шепчет она про себя. «Стэп, пожалуйста, сними меня отсюда, помоги мне, Стэп!» Она машет ему рукой, чтобы он подошел. И тут Сига сви– стит. Публика взревела. Как гром. Мотоциклы, рыча, срываются с места. Баби в ужасе прижимается к Данило. Мотоциклы встают на дыбы. Баби оказывается почти вниз головой. Ей кажется, что она уже на земле. Перед ее глазами бежит асфальт. Она пытается закричать, мотор ревет, ветер треплет ей волосы. Не получается. Ремень слишком сильно давит на живот. Ее тошнит. Она закрывает глаза. Так еще хуже. Кажется, она теряет сознание. Мотоцикл продолжает гонку. Переднее колесо чуть опускается. Данило жмет на газ. Мотоцикл снова встает на дыбы, Баби еще ближе к асфальту. Будто опрокинулась. Данило касается тормозов, и мотоцикл немного опускается. Уже лучше. Баби оглядывается. Люди где‑то вдалеке, как неясное, размытое цветное пятно. Все тихо. Только ветер да рев моторов. Танцовщик справа от них, чуть позади. Его длинные волосы летят по ветру, а переднее колесо зависло в воздухе. Хук еще чуть дальше.

Данило выигрывает. И она тоже. Маддалена права: «На одном колесе потрясающе ездит». Баби ошеломлена. Вдруг – справа шум. Поворачивается. Танцовщик слишком сильно газанул. Мотоцикл задрался чересчур высоко. Сухой щелчок тормоза. Переднее колесо стремительно валится вниз. Мотоцикл подскакивает, Танцовщик пытается его удержать. Мотоцикл идет юзом влево, затем снова вправо. Зверь с понесшим мотором из взбесившихся цилиндров и поршней сбросил Танцовщика и девушку. Связанные, они падают на землю. Пояс разрывается, они выскальзывают, их подбрасывает, тащит, сдирая кожу, с одного края дороги на другой. Освободившись, мотоцикл быстро завершает свой бег. Валится набок, катится по асфальту и останавливается, подпрыгнув несколько раз. Наконец делает что‑то вроде кувырка, пролетев рядом с Баби, высоко во тьме ночи. Взлетает в небо метров на пять, горящая фара описывает светящийся полукруг, и в последнем рывке падает наземь, разбиваясь, оставляя за собой след из тысяч осколков стали и стекла. До самого конца на нем играют слабые искорки огня. Хук и Дани‑ло останавливаются. Толпа вдалеке на секунду умолкает, а потом все срываются с места. Верхом на Vespa, Si, SH 50, краденых Peugeot, мотоциклах больших и маленьких, на Yamaha, Suzuki, Kawasaki и Honda.

Войско на мотоциклах приближается с рычанием. Все прибывают на место. Танцовщик встает. Ковыляет на одной ноге. Другая, в порванных джинсах, изранена, из колена сочится кровь. Вздутие сверху под курткой указывает на вывихнутое плечо, темная кровь течет со лба на воротник. Танцовщик смотрит на разбитый мотоцикл.

Девушка распласталась по земле. Правая рука болтается туда‑сюда. Сломана. Она плачет от испуга, громко всхлипывая. Баби снимает пояс. Слезает с Мотоцикла. Идет неверными шагами. Ноги ее не слушаются. Входит в толпу. Никого не узнает. Слышно, как стонет разбившаяся девушка. Баби ищет Паллину. Вдруг слышит свист. Другой, более длинный. Что такое? Еще одна жуткая гонка? Ничего не понятно. Все разбегаются врассыпную. Толкают ее. Задевают мотороллерами. Воют сирены. Вблизи появляются машины. На крышах – голубые огни. Полиция. Только этого не хватало. Надо добежать до Vespa. Вокруг все удирают. Кто‑то кричит, кто‑то всех расталкивает. Какая‑то девушка неподалеку падает с мотоцикла. Баби бросается бежать. Ее окружают полицейские машины. Вот и Vespa. Прямо перед ней, всего в нескольких метрах. Но тут кто‑то ее останавливает. Полицейский. Он сбивает ее с ног, с силой хватает за волосы. Волочит Баби по асфальту, выдирает ей волосы, она вопит от боли. И вдруг полицейский ее выпускает. Пинок в живот заставляет его согнуться пополам и выпустить жертву. Это Стэп. Полицейский пытается дать сдачи. Стэп отталкивает его так, что тот падает на землю. Стэп поднимает Баби, сажает ее на мотоцикл и улетает на полной скорости. Полицейский, придя в себя, садится в ближайшую машину, где за рулем его коллега, и бросается в погоню. Стэп легко лавирует между людьми и мотоциклами, остановленными полицией. На месте действия появились фотографы, узнавшие об облаве, щелкают затворами. Стэп поднимает мотоцикл на дыбы и газует. Обгоняет полицейского, который махал ему красной палкой – остановись, мол. Все озарено вспышками. Стэп гасит фары и наклоняется к рулю. Машина с избитым полицейским огибает толпу сбоку и, завывая сиреной, пристраивается в хвост Стэпу.

– Прикрой номер ногой.

– Что?

– Последнюю цифру в номере ногой прикрой.

Баби вытягивает назад правую ногу, пытаясь закрыть номер. И дважды соскальзывает.

– Не получается.

– Ладно, хрен с ним. Ну ничего делать не умеешь.

– Я вообще‑то никогда еще не удирала от полиции на мотоцикле. И хотелось бы и сегодня без этого обойтись.

– Что, надо было оставить тебя с полицейским, который хотел снять с тебя скальп?

Стэп притормаживает и сворачивает направо. Заднее колесо слегка юзит и оставляет на асфальте след от покрышки. Баби вцепляется в парня и вопит:

– Стой!

– С ума сошла? Заловят же и мотоцикл отберут.

Полицейская машина следует за ним, на повороте ее чуть не занесло. Стэп летит вниз по спуску. Сто тридцать, сто пятьдесят, сто восемьдесят… Где‑то вдалеке воет сирена. Они приближаются. Баби вспоминает слова матери: «Только посмей поехать с этим типом! Ты видела, как он ездит? Это же опасно…» Она права. Матери всегда правы. А ее – особенно.

– Остановись! Я еще пожить хочу. Представляю, что завтра будет в газетах. Юная девушка погибает, преследуемая полицией. Остановись, пожалуйста.

– Но если ты умрешь, как же ты увидишь, что будет в газетах?

– Стэп, остановись! Мне страшно! Они будут стрелять!

Стэп снова притормаживает и неожиданно сворачивает налево. Они вылетают на тихую пустынную улочку. На ней стоят виллы, обнесенные высокой стеной и изгородью. Они выиграли несколько секунд. Стэп останавливается.

– Слезай быстрее. Жди здесь, никуда не уходи. Я за тобой приеду, когда удастся от них оторваться.

Баби спрыгивает с мотоцикла. Стэп улетает на полной скорости. Баби распластывается по стене рядом с калиткой, ведущей на виллу. Вовремя. Тут же мимо нее проносится полицейская машина. Сжигая покрышки, несется мимо виллы и исчезает в том же направлении, что и мотоцикл. Баби затыкает уши и закрывает глаза, чтобы не слышать пронизывающего воя сирен. Машина исчезает вдали, следуя за красным огоньком. Это мотоцикл Стэпа, несущийся во тьме с выключенными фарами.

Полло тормозит перед домом, где живет Баби. Паллина слезает и идет к привратнику.

– Баби уже вернулась? Полусонный Фьоре с трудом узнал ее.

– Здравствуй, Паллина. Нет. Я видел, как она уехала на Vespa, но она еще не вернулась.

Паллина поворачивается к Полло:

– Ну что же это такое!

– Не волнуйся, если она со Стэпом, то ничего не случится. Скоро приедет. Хочешь, подождем ее вместе?

– Нет, я поднимусь. Может быть, с ней что‑то случилось, и она как раз звонит домой. Надо же кому‑то ответить.

Полло заводит мотоцикл.

– Как только что‑то узнаем, созвонимся. Паллина целует его и убегает. Пролезает под шлагбаумом и направляется ко входу в жилой комплекс. На полдороге вдруг оборачивается. Полло ей машет. Паллина посылает ему воздушный поцелуй и скрывается на левой лестнице. Полло жмет на газ и уезжает. Паллина поднимает коврик. Как и договорились, ключи там. Она перебирает связку, ища тот, что от подъезда. Поднимается на первый этаж и медленно отпирает дверь. Из коридора доносится голос. Это Даниела. Болтает по телефону.

– Дани, где предки?

– Паллина, а ты что тут делаешь?

– Скажи, где они?

– Их нет дома.

– Отлично! Вешай трубку. Не занимай телефон.

– Но я говорю с Андреа. А где Баби? Она пошла за тобой.

– Вот поэтому и кончай говорить. Может, она звонит. Когда я ее видела последний раз, она на мотоцикле удирала со Стэпом от полиции.

– Да ну?

– Ну да!

– Ну и сестричка у меня.

Пыль понемногу рассеялась. Низкие серые облака плывут по безлунному небу. Вокруг тишина. Ни единого лучика. Кроме маленького фонаря на высокой стене дома. Баби отлепляется от стены. В нос ей ударяет запах удобрений с полей. Легкий ветерок играет с ветвями. Одна, в незнакомом месте. На этот раз ей и вправду страшно. С правой стороны издалека доносится лошадиное ржание. Это конюшни в деревне, скрытой во тьме. Она движется к фонарю. Медленно‑медленно, по стеночке, вцепившись рукой в изгородь, осторожно выбирая, куда поставить ногу, среди пучков дикой высокой травы. Интересно, тут есть гадюки? Обрывок воспоминания из какой‑то научной книжки успокаивает ее. Гадюки ночью не ползают. Зато крысы бегают. Тут их должно быть полно. Они кусаются. Городские легенды. Она слышала о чьем‑то знакомом, которого искусали крысы. Вскоре он умер. От какой‑то болезни. Жуть какая. Черт бы подрал Паллину. Вдруг слева шум. Баби останавливается. Тихо. Потом хрустит сломанная ветка. Кто‑то бежит к ней, продираясь сквозь кусты. Баби в ужасе застывает. Из темных зарослей перед ней с рычанием выскакивает огромная черная собака. Темный силуэт с лаем несется в ночи. Баби разворачивается и пускается наутек. Едва не поскользнулась на камнях. Опомнившись, снова продирается сквозь тьму вперед, не видя куда. Собака не отстает. Она уже совсем близко, она охраняет участок. Свирепо рычит и захлебывается лаем. Баби добегает до изгороди. Наверху есть щель. Просовывает туда руку, затем другую, упирается ногами. Правая, левая – и вот уже перелезла. Прыгает в темноту, чудом избежав острых белых зубов. Собака добегает до изгороди. Тяжело подпрыгивает. Бегает с лаем взад‑вперед, ища, как бы добраться до жертвы. Баби поднимается. Прыгнув непонятно куда, она разбила руки и коленки. Упала во что‑то теплое и мягкое. В грязь. Грязь течет по джинсам и куртке. По израненным рукам. Она пытается сделать шаг. Ноги увязли по колено. Собака бегает где‑то вдалеке вдоль изгороди. Лает все яростнее, свирепея оттого, что не может достать жертву. Да, лучше уж грязь, чем укусы. В нос шибает резкий, какой‑то даже сладковатый запах. Баби подносит испачканную руку к лицу. Принюхивается. Ее окутывает самая что ни на есть деревня. Только не это! Навоз! Обмен того не стоил.

Паллина выходит из подъезда, осторожно прикрывает дверь, чтоб не захлопнулась. Вынимает из кармана ключи, отворачивает коврик и кладет их под него. Баби пока не звонила. Но так ей хотя бы не придется трезвонить, чтоб войти. Тут она слышит шум машины. На повороте во дворик останавливается Mercedes 200. Родители Баби. Паллина выпускает коврик и бежит ко входу. Ей кажется, что за ней гонятся по пятам. Единым духом взлетает по ступенькам, вбегает в дом и закрывает дверь.

– Дани, быстро, там предки приехали.

Даниела совершает ночной набег на холодильник. На это раз ей придется остаться голодной. Диета обязывает. Она захлопывает дверцу холодильника. Бежит к себе в комнату и закрывает за собой дверь. Паллина уходит в комнату Баби и, не раздеваясь, ложится в постель. Сердце так и ухает. Прислушивается. Вот опустилась створка гаража. Еще пару минут. В полутьме на стуле виднеется форма. Баби приготовила ее, прежде чем убежать. Рассчитывала скоро вернуться. Да уж, угадала. На этот раз ей крупно не повезло. Если бы только знать, где Баби, уж она бы ей задала. Вляпалась по полной.

Паллина подтягивает простыню до подбородка и отворачивается к стене, а в замочной скважине в это время уже скрежещет ключ.

Стэп несется по Лунготевере, объезжает пару машин, затем включает третью, увеличивает скорость. Полицейские по‑прежнему на хвосте. Только бы добраться до пьяцца Трилусса. В зеркальце он видит машину, она совсем близко. Перед ним две машины. Стэп притормаживает, газует. Третья. Мотоцикл прыжком срывается вперед. Пролетает точнехонько между ними. Одна машина шарахается в сторону. Другая так и продолжает ехать посреди дороги. Кретин за рулем даже и не заметил ничего. Полиция заходит справа. Колеса с шумом въезжают на тротуар. Вот она, пьяцца Трилусса, перед ним. Притормаживает. Резко бросается влево. Кретин со скрипом тормозит. Стэп кидается в переулочек перед фонтаном, что объединяет две Лунготевере. Проезжает между низких мраморных колонн. Полицейские, застряв, тормозят. Им не проехать. Стэп газует. Есть! Полицейские выходят из машины. И успевают увидеть только влюбленную парочку да ребят, повскакавших с тротуара, чтобы дать проехать чокнутому на мотоцикле с погашенными фарами. Стэп еще какое‑то время не сбрасывает скорость. Смотрит в зеркальце. Позади все чисто. Только какая‑то машина вдалеке. Ночные ездоки. Больше за ним никто не гонится. Он включает фары.

Клаудио открывает холодильник и выпивает стакан воды.

Раффаэлла направляется к спальням. Прежде чем лечь спать, она всегда целует дочерей, частью по привычке, частью для того, чтобы убедиться, что они вернулись. Сегодня вечером они не должны были никуда идти. Но кто их знает? Лучше уж проверить. Она заходит в комнату Даниелы. Идет осторожно, чтоб не запнуться о ковер. Кладет руку на ночной столик, другой опирается о стену. Наклоняется вперед и нежно целует дочь в щеку. Та спит. Раффаэлла на цыпочках удаляется. Тихонько прикрывает дверь. Даниела медленно поворачивается. Приподнимается, опираясь на локоть. А вот теперь самое интересное. Раффаэлла тихо поворачивает ручку и открывает дверь в комнату Баби. Паллина лежит в кровати. Видит, как падает и расширяется прямоугольник света на стене. Сердце у нее бьется быстро‑быстро. А если все откроется, что я скажу? Паллина замирает под одеялом, стараясь даже не дышать. Слышит позвякивание ожерелий: ну точно, это мать Баби. Раффаэлла подходит к постели, аккуратно наклоняется. Паллина узнает ее запах. Это она. Сдерживая дыхание, чувствует, как губы Раффаэллы касаются ее щеки. Нежный, полный любви материнский поцелуй. Настоящий. Мамы все одинаковые. Тревожащиеся и добрые. Но неужели и дочери для них тоже одинаковые? Хорошо бы так. Раффаэлла поправляет одеяло, осторожно укрывает ее краем простыни. И вдруг останавливается. Паллина не шевелится, ждет. Неужели она все поняла? Неужели узнала ее? Слышится тихое поскрипывание. Раффаэлла наклонилась. Близко, совсем близко ее теплое дыхание. И затем – удаляющиеся легкие шаги по ковру. Слабый свет из коридора гаснет. Тишина. Паллина осторожно поворачивается. Дверь закрыта. Она облегченно выдыхает. Пронесло. Она высовывается из постели. Зачем это мама Баби наклонялась? Что она делала? Привыкшие к полумраку комнаты глаза тут же находят ответ. В ногах кровати рядышком стоят тапочки Баби. Раффаэлла аккуратно поставила их на место. Чтобы дочка утром сразу сунула в них еще теплые со сна ноги. Паллина думает: а моя мама сделала бы так же? Нет. Ей бы и в голову не пришло. Какие у них все же разные матери. Она чувствует, как по всему телу пробегает дрожь. Нет, не надо мне такую мать, как Раффаэлла. Мне не нравится, как она пахнет. Чересчур сладко.

Дата добавления: 2015-03-29