Вторая часть 11 страница

— Все бы приняли эту тайную ложь, — немедленно ответил Виталий. — Ложь в характере этого общества. Но она не в природе Катерины. Она не может лгать, не может жить так, как на ее месте жили бы многие женщины. Покаяние Катерины вызвано всей сутью ее души, глубоким убеждением, что она должна понести кару, что возмездие неминуемо...

После этих слов воцаряется птичий гомон. Все кричат, что нельзя разговор о событиях переключать на нравственный облик Катерины.

Я беру Виталия под защиту. Это естественно, что разговор о характерах, о предлагаемых обстоятельствах, об эпохе возникает одновременно с определением события. Поиски «события»— это магнит, притягивающий все остальное, так что ничего страшного в таких отступлениях нет. Ну а на чем же все-таки мы решаем остановиться — на «приезде Бориса» или на «замужестве Катерины?»

Никто из спорящих не хотел уступать. Так мы и записали два разных исходных события, чтобы вернуться еще раз к этой непростой теме.

Следующим крупным событием почти единогласно называется «отъезд Тихона».

— Что несет с собой это событие? — спрашиваю я. — Ктовозьмется мотивировать правильность определения?

Вызывается литовец Мамертас К. Он говорит о том, что если бы мы исключили это событие, пьеса не состоялась бы. Кроме того, по тому, как Катерина молит мужа не уезжать, мы понимаем,— единственное, что может спасти ее от греха, это постоянное присутствие мужа. Она не хочет воли, она боится ее. Поняв, что Тихон ни за что не останется дома, она умоляет взять ее с собой. А когда он отказывает ей и в этом, она требует, чтобы он взял с нее страшную клятву. Она борется со своим чувством к Борису. Она цепляется за мужа, за своего незадачливого, нелюбимого, жалкого, доброго Тихона.

— Какой же он добрый?! Qh же прекрасно понимает, что <атерина остается одна, с глазу на глаз с Кабанихой, которая не любит ее, следит за каждым ее шагом! Ведь он же видит, что даже его проводы Кабаниха превращает в принятый ханжеский)итуал! Какой же он добрый?! И разве он любит Катерину?! ^эазве это любовь?

— Ты хочешь сказать, что Борис любит ее? Когда она молит взять ее с собой, Борис ведь тоже не осмеливается пойти на это. Он-то и есть главный убийца Катерины, — раздается голос ловеласа.

— А куда он возьмет ее? Куда увезет?..

Из хаоса этих вопросов и мнений возникает разговор об эпохе, о том, что в те времена «чужая жена» осталась бы навек клеймом на Катерине. Счастья не было бы. Разговор перекинулся на «Анну Каренину», — счастье Анны с Вронским было невозможно, трагический финал был предрешен. Все это обсуждается горячо, мне стоит усилий возвратить разговор к анализу последовательности событий.

Почти все согласны, что следующее крупное событие, которое изменяет течение пьесы, — это «ключ в руках Катерин ы».

— Можно я скажу, почему это событие одно из главных событий пьесы? — вопрос задает литовка Даля Т. Она стесняется того, что плохо говорит по-русски и, может быть, поэтому старается очень точно формулировать мысль.

— Катерину мучает ее любовь к Борису. Она всеми силами души хочет свое чувство подавить. Муж уезжает, оставляет ее одну. Свекровь ненавидит ее. Варвара соблазняет. Вот и сейчас — подсунула ключ. Эта сцена — катеринино «быть или не быть». Преодолела бы она соблазн — восторжествовал бы в ее душе страх, запретила бы она себе свидание с Борисом — и не было бы трагедии. Вернее, трагедия все равно была бы. Может быть, Катерина даже и бросилась бы в омут, потому что, испы-

тав любовь к Борису, она не могла бы жить с нелюбимым. Сейчас ключ у нее в руках, мужа нет, Варвара продумала, как ей тайно свидеться с Борисом,—и все это пересилило страх. Птица, давшая клятву ходить только по земле, забыть о том, что она может летать, вдруг взмахнула крыльями и полетела.

Даля затрагивает еще один вопрос, который ее, видимо, сильно волнует, —религиозность Катерины. Она говорит, что в Литве еще много религиозных людей и что до сих пор религия многим калечит жизнь.

— Мне кажется, что религиозность Катерины нельзя обойти. Нам это чувство почти непонятно, но, думая о жизни, описанной Островским, и сопоставляя это с тем, что мне приходилось видеть в литовской деревне, я понимаю силу этого мистического страха перед страшным судом. Этот страх действительно мутит рассудок. Замечательно, что, несмотря на этот страх, Катерина не может преодолеть свою любовь.

Следующее крупное событие — «Свидание». Островский описывает два свидания, и это подчеркивает разность отношения к жизни у Варвары и у Катерины. Варвара идет на свидание

с Кудряшом, чувствуя себя вправе взять то, что жизнь ей предлагает. А Катерина как будто бы решилась на свидание с любимым, но вот Борис рядом, а у нее нет сил поднять глаза, она молит его уйти. Дойдя до порога, она боится переступить его и... все же переступает. Островский описывает глубокую, страстную борьбу, которую ведет сама с собой Катерина. Каким огромным должно быть чувство, которое обожгло ее, чтобы сломить ее представление о том, как надо жить. Десять дней счастья и... «неожиданное возвращение Тихона». Это, конечно, следующее событие. Неожиданность (Тихон вернулся на четыре дня раньше, чем его ждали) застала Катерину, Бориса, да и Варва-

ру врасплох. Всему конец. Как встретиться с мужем, как взглянуть ему в глаза? Страх, чувство вины туманят голову Катерины.

— А главное событие пьесы —«покаяние»,— говорит Саша Б.

Возражающих нет. Все согласны с тем, что именно в покаянии Катерины развязываются все узлы пьесы, что в этом покаянии сосредоточена и философия «Грозы», и ее нравственное содержание. Островский окружил это событие необыкновенной атмосферой. Все накалено до предела. И воздух, и небо, и каждый нерв Катерины. Да еще среди раскатов грома и сверканий молнии — сумасшедшая барыня, грозящая геенной огненной.

Катерина украла у жизни десять дней счастья. Она не может, не в силах молчать. Пусть все — и муж, и свекровь, и чужие люди знают, что она грешна. Эта жажда сбросить с себя паутину лжи делает ее образ пленительным и живым.

Последнее событие — «самоубийство Катерин ы».

Кто-то настаивает, что отказ Бориса увезти Катерину с собой является крупным событием. Увези он ее с собой, Катерина не бросилась бы в омут. А дальше, — кто знает, как сложилась бы жизнь.

Но кто-то замечает, что в самой просьбе Катерины, как она написана Островским, заложено прощание. Она не верит в возможность спасения. Вся эта сцена — прощание. Горькое счастье от того, что напоследок можно увидеться с Борисом, сказать ему еще раз о своей любви, о невозможности жить без него.

— И все-таки она пытается спастись! Ведь она хочет жить! Она цепляется за малейшую надежду...

Это верно — Катерина хочет жить, любовь разбудила ее жизненные силы, а смерть, на которую она идет, это акт насилия над жизнелюбивой стихией.

На этом наши споры кончаются.

Когда студенты разобрали «Грозу» по крупным событиям, я задаю вопрос: во имя чего они хотели бы ставить ее сегодня?

В группе около двадцати человек, и каждый имеет право на свой субъективный замысел. Стремление выразить себя в работе с максимальной полнотой — мечта каждого художника. И я поддерживаю в будущих режиссерах это желание.

— Правда, которую Катерина противопоставляет узаконенной лжи, зная, что пощады не будет, что расплата ее ждет жестокая, именно эта правда поднимает для меня Катерину на громадную нравственную высоту. Я очень хочу в будущем ставить «Грозу» — ради этого, ради этой правды.

— А мне бы хотелось ставить «Грозу» во имя того, чтобы сказать, что деспотизм калечит жизнь. Ведь не только Катерина жертва Кабанихи. А разве у Бориса, у Тихона не искалечена жизнь? Разве они не подавлены, не раздавлены деспотией, укладом жизни, программирующим, предрешающим рабство? Пьесу эту надо ставить против рабства, против страха.

— А меня больше всего, как ни странно, волнует фигура Кулыгина. Когда я раньше читал «Грозу», мне казалось, что это комическая роль. Ходит и ко всем пристает со своим перпетуум-мобиле. А сейчас я совсем по-новому представляю его себе. Мне кажется, что не будь Кулыгина, в пьесе все стало бы иным. Он освещает все происходящее каким-то удивительным светом. В этом интеллигенте, которого общество считает «городским сумасшедшим», скрыта неумирающая сила, живущая в народе несмотря ни на что. Мне нравится в нем все, — и непосредственность, и любовь к природе, и упрямая вера в перпетуум-мобиле.

— Но при чем тут основной конфликт пьесы? — Ведь акцентируя на этой эпизодической фигуре, ты рискуешь пройти мимо основной идеи. И потом нельзя ради эпизода ставить спектакль!

— Я ведь не сказал, что в Кулыгине заключено все, — кипятится Коля. — Я только сказал, что он меня больше всего волнует, потому что меня вообще волнует тема интеллигенции во все времена. Я мечтаю поставить пьесу о Ломоносове, о Галилее, о декабристах...

— Значит ты согласен, что деспотизм — основная тема пьесы?

— Нет, не согласен. Я хочу ставить пьесу о тех, кто рано или поздно победит. Я не согласен, что Варвара и Кудряш несут с собой примитивное отношение к миру. Я считаю, что они вольнолюбивые, они не дали себя подавить. Они бежали из дому,— разве это не смелый поступок? Совсем не известно, легко ли им будет жить, но Варвара не вернется домой. Проект Кулыгина, смерть Катерины, бегство Варвары, — это все крупные события, мимо которых нельзя пройти.

— И все-таки это пьеса о любви,— говорит Лида.— И любовь вмещает в себя все остальное. Любовь в каждой эпохе проявляет себя по-разному, потому что она возникает, питаясь корнями той жизни, которая мешает или помогает ее расцвету. В любви и в творчестве проявляется высшая степень сосредоточенности, поэтому истинно любящие всегда содержательны. Я согласна с Колей, что Кулыгин очень значительная фигура в «Грозе». Этот человек живет, как и Катерина, по иным духовным законам, чем обитатели темного царства. Он остро ощуща-

ет красоту, природу. Он способен, так же как она, любить, но его любовь отдана природе, науке. Ради людей, умеющих любить, надо ставить эту пьесу.

Тут в нашем разговоре случается неожиданное. Так бывает — идешь вперед, ушел уже далеко, и вдруг неожиданное сомнение заставляет оглянуться и пересмотреть весь путь.

Сева Н. долго пытался взять слово. Я уже давно заметила, что он не слушает других, рвется высказаться.

— Я не согласен! — наконец, торжественно заявляет он.

— Со всеми?—спрашиваю я.

— Может • быть, и со всеми,— отвечает он глубокомысленно.— Я считаю, что все в городе знают о любви Катерины. И все напряженно ждут, чем все это кончится. Ждут все,— и члены семьи, и мирно гуляющие горожане. Я бы ставил пьесу так. Весь город гудит. Мимо Катерины, Бориса, Кабанихи, Тихона я бы проводил десятки людей,— всем любопытно, все сплетничают...

И Тихон знает?

Тихон подозревает.

— И уезжает?! Как же так? — сыпались вопросы на Севу, который чувствовал, что теряет контакт с аудиторией, но упрямо требовал, чтобы ему дали возможность говорить.

— Тихон любит жену. Сплетни сводят его с ума. Как любой слабый человек, он хочет спрятаться от беды, уехать, залить подозрения вином, освободиться от назойливых мыслей. Но когда он уехал, ревность берет верх надо всем, и он возвращается на четыре дня раньше. Возвращается, почти наверняка подозревая, что застанет то, чего боялся, от чего хотел убежать.

И Кабаниха знает? — раздается иронический вопрос.

— Да, я уверен, что знает. Если проводы Тихона — это просто ритуал, меня это не греет. Если же Кабаниха устраивает весь этот парад для того, чтобы выведать, что у невестки за душой, чтобы заставить ее признаться в том, что у нее на уме,— это совсем другое дело. Тогда это — напряженнейшая борьба и в нее вовлечены и Кабаниха, и Катерина, и Тихон. Разве в первом акте, в разговоре с Варварой, Катерина не признается, что любит Бориса? Пусть с трудом, но Варвара все же вырвала у нее это признание. А если догадалась Варвара, то как же Кабанихе, подозрительной, бдительно следящей за нелюбимой невесткой, не догадаться, что с той происходит? Короче, я уверен, все все знают, — твердо заканчивает Сева.

Сева всех поколебал. Заколебалась и я. Может быть, сюжет «Грозы» читается и так тоже? Я предлагаю Севе еще раз, с

максимальным вниманием прочитать пьесу, проследить последовательность всех событий и на следующем уроке обстоятельно защитить свою концепцию, если он в ней не разочаруется...

Наконец, в процессе нашего анализа наступает момент, когда пора делать этюд. Период «разведки умом» не кончился,— у него нет «конца»; но «разведка действием» должна вступить в свою важнейшую стадию.

Первая сцена «Грозы». Кулыгин, Кудряш, Шапкин.

На этюд идут несмело. Сцена кажется чистой экспозицией, ничего особенного в ней не происходит: Островскому надо познакомить нас с нравами города Калинова. Раздаются голоса, что при постановке «Грозы» первую сцену следовало бы вымарать.

— Возможно, — говорю я,— но мы с вами сейчас еще не ставим «Грозу». И не стоит так, с маху, хвататься за ножницы, имея дело с классикой. Раз на сцене персонажи, написанные Островским, значит, они думают, действуют и автор в их действия вложил некий смысл. Если мы говорим, значит, у нас есть потребность высказаться; нужно понять смысл этой потребностии мотивы этих действий. Забудем пока о том, что это — экспозиция или что-нибудь еще. Подумаем лучше, какое событие заключено в этой маленькой сцене. Герой ее —Дикой. Его еще нет на сцене, но темой разговора является он. Почему? Что толкаетна разговор о Диком Кулыгина, Кудряша и Шапкииа? Они увидели, что Дикой ругает Бориса. Тема эта для них живая? Да. Они, все трое, осуждают Дикого? Да. Разберитесь в индивидуальном отношении каждого из них к Дикому.

Цепью моих вопросов студенты уже уведены от схематичного ощущения сцены как экспозиционной. Они с интересом разбираются в точке зрения каждого персонажа. Выпуклой и ясной становится позиция «грубияна» Кудряша, который мечтает, если нашлось бы еще четверо или пятеро парней, «поговорить» с Диким с глазу на глаз. Стал бы этот Дикой шелковым... Шапкин не верит, что можно справиться с такой силищей, как Дикой, а Кулыгин считает, что лучше «стерпеть», а не уподобляться Дикому.

Достаточно вы «насытились» для этюда?

Да.

Делаем этюд. Уговариваемся о месте действия — где Волга, а где дорожка, по которой пройдут Дикой с Борисом.

Первый этюд, как всегда, грешит излишней рациональностью. Чувствуется, что все трое лихорадочно вспоминают последовательность текста, не слушают друг друга, скованы.

— Повторим, — предлагаю я. — Только учтите, — сознание Кулыгина, Шапкина и Кудряша занято Диким. А вы не видитеего, не представляете его себе, поэтому ваше отношение к нему возникает «ниоткуда» и «никуда» не направлено. Каждый должен представить себе Дикого, увидеть его. В этюде надо обязательно нащупать эмоциональное отношение, которое толкает вас к действию и к тексту. Подумали? Начнем.

Этюд стал живым, естественным. Все трое вдруг стали разными, не спешили к тексту, не боялись молчать, думать, не торопились.

Ваня У., игравший Кулыгина, удобно уселся на скамейку и смотрел поверх наших голов в зрительный зал. Там была Волга. Потом он запел, запел потому, что ему захотелось петь. Пел он не «Среди долины ровные», как в пьесе, а какую-то свою, широкую и грустную песню.

О Диком они говорили как о человеке, несущем беду, с которой неизвестно как справляться. Относились они к нему каждый на свой лад, но фигура при этом вырисовывалась цельная •— серьезная и мрачная.

— Вот вам и экспозиция! — сказала я участникам этюда, когда они, довольные, взбудораженные, вернулись на свои места, чтобы вновь перечитать текст и проверить, верно ли они действовали.

— У меня, оказывается, всего три реплики! —с удивлением обнаружил наш Кулыгин. — Одна из них — вопрос: «Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?» Вторая:— «Нашел место», третья: — «С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть». Значит, я верно почувствовал. Мне ужасно не хотелось расставаться с песней, с Волгой, не хотелось окунаться в ненавистный мне быт. Да я и не верю, что с таким, как Дикой, можно сладить. И еще я почувствовал, что очень не люблю его.

Вы «подставили» кого-нибудь на место Дикого?

— Да. Но в этюде он полностью переродился. Я ясно представил себе своего учителя математики, которого я в школе очень не любил. Но тот был маленький безусый блондин, а мой Дикой вырос, стал лысый, с бородой!

А отношение изменилось тоже?

Нет, неприязненное чувство осталось, даже увеличилось.

— А почему вас так удивило, что у Кулыгина всего три реплики?— спросила я Ваню. — Ведь мы несколько раз читали сцену.

— Не знаю, мне только после этюда это бросилось в глаза. До этого текст мне казался чем-то сплошным, и я с трудом разыскивал в нем свои слова, свою точку зрения.

Приступаем к следующему этюду. Сцена Дикого и Бориса. Костя Р., взявший роль Дикого, сразу «берет быка за рога». Он уже из-за кулис нападает на своего племянника.

Ну, как? — спрашиваю я студентов.

— Вольтаж! — отвечают они хором; никто не поверил этому Дикому, все обернулось клоунадой. Разбираемся. Выясняем, во-первых, почему Костя на первом же этюде знает на зубок текст. Он утверждает, что не учил, текст якобы улегся сам, как-то незаметно. Не очень верится, слишком уж сохранены далекие от нас обороты речи.

— Вам что-нибудь неприятно в Борисе, таком, как вы его увидели?

— Нет.

— Может быть, вы за что-нибудь в его поведении зацепились и это заставило вас обрушиться на него?

— Нет.

Вы видели его?

— Нет.

Что же заставило вас шуметь, кричать, ругаться?

Текст, — смущенно сознается Костя.

— Но ведь мы для того и делаем этюд, чтобы найти более органичный подступ к тексту, а вы решили сразу ухватиться за слова...

Спрашиваю, как чувствовалiсебя в этюде исполнитель Бориса.

— Ужасно. Я не верил ни одному слову, ни одному движению Константина, мне хотелось провалиться сквозь землю. Я никак не мог внутри этюда вернуть его к чему-то живому. Вместо роли я думал: почему Костя так наигрывает.

— Попробуем сделать упражнение, — предлагаю я. — Костя и Витя, выходите на сцену. Сядьте на скамейку. Костя, найдите в партнере, именно в нем, а не в каком-то выдуманном человеке, что-то, что раздражает вас.

Косте трудно сосредоточиться. Неудача всегда больно ранит его. Но Костю любят на курсе, и все притихли. Всем жаль его.

— Кажется, нашел,— говорит, наконец, Костя.

Костя пытается заставить Витю отдать книжку. Витя не подчинялся. Костя разозлился и стал придираться. «Ты же в очках, что ты там видишь в книге?» — раздались его злые слова. Витя пересел на конец скамейки. Костя резким движением подсел к нему и выхватил книгу. Витя инстинктивно потянулся за ней, но, вспомнив, видимо, запрет, границу, которую нельзя перешагнуть, убрал руки. Они смотрели друг на друга — это была уже борьба. Наконец, Витя опустил глаза и как-то сник. Костя победоносно улыбнулся. Витя вынул шариковую ручку и стал разбирать ее.

Отдай, — тихо сказал Костя...

— Довольно, — прервала я их, — теперь вернемся к этюду. Начнем с Кулыгина, Кудряша и Шапкина. Дикому и Борису будет легче войти в этюд.

Борис вышел первым. Потом Витя объяснил, что, спасаясь от Дикого, он решил идти на голоса людей, надеясь, что придирки Дикого прекратятся, что он постесняется придираться на людях.

— А меня, — сказал Костя, — это возмутило еще больше. Я сразу его раскусил! Меня не проведешь!

Оба говорили и двигались куда свободнее, чем в первый раз. Выйдя первым, Витя решил никуда не уходить от людей, и хотя вслух он этого не произнес, это решение как-то отразилось на всей его фигуре. Между ними, таким образом, возникло еще одно усложняющее их отношения обстоятельство. Родилось оно от мизансцены, как будто бы и не подготовленной, во всяком случае не оговоренной. И когда Дикой произнес реплику из пьесы: «Что ты как столб стоишь-то?» — в этих словах обнаружился новый смысл. Дикого вдвойне бесило, что Борис прилепился к гуляющей компании и не хочет уходить от нее. Костя то забывал о выученном им тексте и говорил своими словами, то вспоминал текст, но это не меняло дела. Слова звучали веско,— Дикой, казалось, был действительно взбешен и не умерял своего раздражения.

«Грозу» нам целиком удалось пройти этюдами.

Как всегда, этюды по первым сценам давались трудно, потом все стало проще и легче. Студенты освобождались от лишнего волнения, от зажатости. Учились ориентироваться в материале, стали готовиться к этюдам. Да, к этюдной импровизации нужна подготовка. Заключается она главным образом в нарабатывании видений. Например, чтобы Катерина рассказала о том, как ей жилось дома до замужества, студентке необходимо детально увидеть картину своего детства. Одни рассказывают о своем прошлом сухо, протокольно, для других оно полно значения, им хочется поделиться чем-то очень важным.

— Вспомните и подробно расскажите какой-нибудь случай из вашей жизни, грустный или веселый. Мы должны все это увидеть и понять, как вы относитесь к этому случаю.

Выбор эпизодов из своей жизни очень разный, эмоциональная окраска манеры рассказывать — тоже разная. Одни рассказывают смело, гладко; другие как будто блуждают, спотыкаясь, по картинам прошлого, третьи от яркости воспоминаний становятся косноязычными.

После того как студенты поймут, что, рассказывая, они вспоминали множество картин, отпечатавшихся в их памяти, я предлагаю им обратиться к тексту рассказа Катерины.

— Вам надо так нафантазировать детство Катерины, чтобы оно стало вам совсем близким, родным,— говорю я Белле Б., исполнительнице Катерины.— Сделать это не просто. Надо, во-первых, нарисовать себе картину, аналогичную той, которую рисует автор. При этом она должна быть подробнее, потому что слово всегда рождается из множественного видения, из мно-

жественного образа. Слово как бы суммирует впечатление. Ну, давайте я буду спрашивать вас... Как относилась к вам мать? Заставляли ли вас работать? Когда вы вставали? Много ли у вас в доме было цветов? Любили ли вы вышивать? Любили ли петь? Как мать относилась к вашим занятиям?

Сначала Белла отвечает односложно, сухо.

К этюдам, в которых содержится рассказ о прошлом или развернутый рассказ о только что виденном, я отношусь очень внимательно. Одни студенты импровизируют легко и просто, другие видят не менее ярко, но им гораздо сложнее выразить это словами, так что тут нужна, особая чуткость педагога, градация и в требованиях, и в оценках.

Белла Б. принадлежит к людям, которые видят ярко, а говорят об этом скупо. Рассказывая о снах, которые ей снились в детстве, она сказала только: — «А какие сны мне снились!» — и замолчала. По этому ее внезапному молчанию, по глазам, куда-то устремленным, мы понимали, что она сейчас вспоминает удивительные сны. Игравшая Варвару студентка смотрела на Беллу, не отрывая глаз, а потом спросила шепотом: «Какие? Расскажи»... И только тогда Белла стала, не торопясь, рассказывать...

Мы подходим к событию «отъезд Тихона». Перед этюдом исполнительница Кабанихи Нора Р. заявила, что согласна с теми, кто не верит в «незнание» Кабанихи. Она не верит Катерине, она, так же как Варвара, поймала какой-то взгляд Катерины на Бориса...

— Ну что ж, пусть будет так, давайте пробовать...Разобрали, как всегда, последовательность действия.

— Там, за кулисами,— говорит Нора,— я давала последние наставления Тихону. Чтобы деньги зря не тратил, чтобы пил в меру, чтобы купил все по списку... Теперь все готово, ему надо только проститься с женой. Это значит, что так же, как я только что приказывала ему, теперь он должен приказывать жене. Но так как он приказывает вяло, без инициативы, то я подталкиваю его, подсказываю. Я требую, чтобы Тихон приказал Катерине не пялить глаза в окна и не заглядываться на парней. Потом я оставляю их одних. Эта та вольность, которую я разрешаю им. Пусть поговорят с глазу на глаз. Когда я возвращаюсь, остается только завершить ритуал. Сесть всем на прощание и проститься. А это значит, что Тихон должен поклониться мне в ноги, а Катерина должна поклониться ему. А после отъезда мужа она должна часа полтора выть. То, что Катерина не делает этого, еще одна улика против нее.

Катерина, Тихон, Варвара и Глаша тоже рассказывают о последовательности своих действий, и мы начинаем этюд. Приносят узлы с вещами. Девушки надевают длинные юбки. Уговариваются, где висит икона. Спохватываются, что забыли платки на голову. Бегут за платками. Тут возникает вопрос, как их повязывали...

Наконец, предэтюдная суета кончается и начинается этюд. Интересно, что сразу же возникает новый ритм. Мы о ритме ничего не говорили, но Нора — Кабаниха выходит не спеша, крестится и очень спокойно предлагает приступить к прощанию. Нет попыток изображать старость; Нора, по-видимому, верно почувствовала суть сцены, и это подсказало ей внешний покой при внутренней взволнованности.

Этюд далеко не во всем удался. Белла — Катерина при первом же наставлении-приказе заплакала. Мне вначале показалось, что это хорошо (все существо Катерины отозвалось на обиду), но потом эти слезы стали тормозом, студентка явно стала получать от своих слез удовольствие, ушла в «игру состояния», а к моменту, когда они с Тихоном остались вдвоем, от слез наша Катерина уже ничего и говорить не могла.

Тихон растерялся, выполнить намеченное действие ему не удалось.

Глаша вела себя в этюде верно. Она как будто была занята вещами, уносила их, приносила новые, но притом с любопытством следила за церемонией проводов. Все ей было внове, все интересно... Безусловно удался этюд Норе. Она нашла верное отношение и к сыну, и к невестке. Она удивила всех своей волей. И раньше это ее качество уже проявлялось в этюдах, но здесь оно обнаружилось с неожиданной силой. Она безоговорочно верила в свое право повелевать. Кроме приказов, которые вытекали из авторского текста, у нее легко рождались другие, аналогичные. Студенты, которым я, как всегда, предложила разобрать этюд, очень хвалили ее. Я тоже. Нора призналась, что ей помог этюд, который делали Дикой и Борис.

— Я на твоей ошибке поняла, что мне надо найти в Катерине какую-нибудь мелочь, которая не понравилась бы мне. И нашла. Это был взгляд. Почему она так смотрит на меня?! Как она смеет! Потом она заплакала. Это совсем возмутило меня. Она восстанавливает сына против меня! Я была твердо уверена, что слезы — признак ее вины, что она заплакала только потому, что виновата перед сыном и передо мной. Ко мне почему-то привязались слова — «крокодиловы слезы»; жаль было Тихона, который не видит, что слезы показные, и зло брало на него, что он такой растяпа.

Самое время перечитать текст. Все углубляются в пьесу. Интересно в это время следить за студентами. Глаза блестят, лица живые, то улыбаются, то хмурятся. Они сравнивают. Живой опыт приходит в соприкосновение со словами, которые до этюда казались чужими, а теперь стали необходимыми. Оказывается, слова пьесы лучше собственных выражают то, что намечено в этюде.

Нора обращает внимание на то, сколько восклицательных знаков в роли у Кабанихи. Раньше она их не замечала, а теперь не только заметила, но поняла их значение,— не только рассудочно, а как потребность выразить свою мысль с максимальной категоричностью.

Я прошу кого-нибудь из студентов принести из читального зала том сочинений Станиславского и читаю выдержку:

«Теперь подумайте, хорошо вникните и скажите мне: полагаете ли вы, что, если б вы начали работу над ролью с зубрения

ее текста, как это в большинстве случаев делается во всех театрах мира, вам удалось бы достигнуть того же, что достигнуто с помощью моего приема?

Заранее скажу вам — нет, ни в коем случае вы не достигли бы нужных нам, желаемых результатов. Вы бы насильственно втиснули в механическую память языка, в мускулы речевого аппарата звуки слов и фраз текста. При этом в них растворились и исчезли бы мысли, роли и текст стал бы отдельно от задач и действий»[106].

Очень существенная проблема — когда и как переходить от своего собственного текста в этюдах к авторскому тексту.

Должна признаться, что у меня нет точного ответа на этот вопрос. Память человека индивидуальна до крайности. Я только все больше убеждаюсь в том, что этюд помогает заучиванию текста. Потому что легче заучить то, что ты понимаешь. Этюд раскрывает, обостряет всю органику, всю творческую природу актера, и его память в том числе. Возвращаясь после этюда к столу, чтобы в послеэтюдном разборе проверить упущенное или неверно понятое, актер (или студент) с необычайной активностью «впитывает» текст, осваивает его. Рождается масса вопросов, которые совсем не вставали раньше.

Были ли в моей практике случаи, когда этюды тормозили заучивание текста? Да, были. Я старалась разобраться в них с максимальной объективностью. И путем наблюдения, и в откровенных разговорах.

У одних — плохая память. Кроме того, процесс этюдов кажется им чем-то не имеющим отношения к заучиванию текста. Они спохватываются тогда, когда выясняется, что все окружающие уже знают текст, а тот, кто так легко и свободно делал этюды, не знает его. Начинается зубрежка, паника, бессмысленное заучивание и т. д.

Дата добавления: 2015-03-31