К теории. Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика

Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика

фиаско. Я думаю, это была все же ошибка. Мы должны были при­готовить соответствующие настоящие предметы. Тогда понятна была бы педагогическая цель.

Чистое упражнение — это скучная штука. Правда, зрители и сами студенты могут испытывать радость от виртуозности, с кото­рой они работают с воображаемыми предметами. Но если виртуоз­ность становится предметом рассмотрения — это уже некий форма­лизм. В музыке тоже бывают этюды и бывают гаммы. Но там тоже есть разница между этими понятиями. Все-таки этюды иногда по­казываются публике, некоторые становятся даже произведениями искусства, а гаммы не выставляются на показ. И странно было бы: пришли слушатели, а им играют гаммы. То же самое и в живописи. Там тоже этюды, но, с другой стороны, есть процесс, когда худож­ник просто разводит краски и просто берет кистью краску и смот­рит, какой цвет. Это совсем другое, нежели этюд. Иногда мы сами стираем границу между упражнением и этюдом. Например, когда студент осуществляет беспредметные действия, а мы ему: «Сейчас мама придет! Делай быстрее!» — подкидываем по ходу дела обстоя­тельства, требуем от него этюдности. Но, в общем-то, это некоррек­тно: упражнение — это упражнение, этюд — это этюд.

Владимир Даль дает следующее определение: «Этюд — слово мужского рода, французского происхождения. В художестве — опыты, попытки, образчики для иаторения, для изучения». Заме­тим: «Для изучения». Очень интересен перевод на английский сло­ва «этюд» — «sketch», но мне это не кажется правильным. А вот на одной выставке иностранного скульптора я прочитал: «этюд тако­го-то скульптора». Здесь же был перевод на английский: «study», то есть элемент изучения для дальнейшей художественной обработки, художественного обобщения. Это, по-моему, гораздо точнее. С дру­гой стороны, конечно, иногда эти «изучения» бывают настолько интересны, что и сами собою представляют художественную цен­ность. Например, «Этюды Шопена». Было бы интересно узнать, как писались эти «Этюды». Видимо, этюдами они называются по­тому, что были непосредственными жизненными импульсами, пере­несенными на ноты. То ли не обрабатывались эти музыкальные раз­мышления, то ли готовились для какого-то другого, более масштабного музыкального произведения. Поэтому, наверное, Шо­пен и назвал их этюдами.

Эти опыты изучения жизни, как видим, все же не упражнения, не гаммы. Они проникнуты жизненным содержанием, жизненным волнением. Это этюды.

Или рассмотрим пример из живописи. Скажем, Брюллов провел огромную подготовительную работу для написания картины «По­следний день Помпеи». Но когда он скрупулезно зарисовывал ан­тичные вазы для своей картины, это не были этюды. А вот когда возникла «Вода», где передается его живое ощущение, — это этюд. Так что, и внутри подготовительной работы у художника есть этюд, а есть упражнение.

Или, скажем, в таком виде искусства, как шахматы (я не говорю сейчас о шахматах как о спорте), тоже есть термин «этюд», «этюд­ное задание». Но там есть еще одна замечательная вещь, наводящая на размышления о наших профессиональных проблемах, а именно: иногда в шахматных отчетах пишут о том, что в практической пар­тии шахматист иногда вдруг находит этюдное решение. Это очень любопытно...

Однако вернемся к нашей профессии. Мы выяснили, что непро­сто показать на зачетах упражнение. Но надо сказать, что не так просто и с показом этюдов, ведь законно спросить: а почему нужно показывать этюд? Он ведь тоже еще не художественное произведе­ние. У студента может не получиться так, как у Шопена. И, самое главное, — у нас нет нот, которые бы зафиксировали этюдную мысль. И поэтому один раз мы этюд показываем успешно, а со вто­рым показом возникают проблемы. Как неоднократно замечено, второй раз этюд зачастую проваливается, становится неживым, хо­лодным, формальным «произведением искусства».

Однако Станиславский говорит о доработке этюдов, об их со­вершенствовании: «Пусть лучше сделают только один этюд и дове­дут его до самого последнего конца, чем сотни их, разработанных лишь но верхушкам. Этюд, доделанный до конца, подводит к на­стоящему творчеству, тогда как работа по верхушкам учит халтуре, ремеслу». Тут, видимо, имелось в виду что-то другое, нежели в на­шей практике. Может быть, он имел в виду этюд в духе Шопена, то есть этюд, доведенный до художественного произведения. Но это, с точки зрения нынешней нашей терминологии, собственно уже и не является этюдом. Практика повторения этюдов нам кажется опас­ной. Чтобы этюд был второй раз показан, он должен стать чем-то другим, так сказать, этюдом на прежний этюд.

Итак, первые наши этюды невольно или почти невольно возни­кают из упражнений, возникают тогда, когда упражнение либо ис­черпывается, либо становится достаточно совершенным, чтобы пе­рейти в новое качество. Что с ним делать дальше, скажем, с тем же утренним умыванием? Преобразовать в этюд, скажем, «Утро перед любовным свиданием». Или, например, воображаемый переход но

Дата добавления: 2015-03-31