От редакции 15 страница

– Про что вы?

– Ну я же люблю всё для вас приготовить, да только нынче вы раненько пожаловали.

Я ошеломлённо уставился на него.

– Но... но ведь всё готово? – Я махнул рукой на разделанную тушу.

– Да нет, это не она.

– Как не она? Значит, это не корова с фермы Моверли?

– Во-во. – Он отпил четверть кружки и утёр рот. – Пришлось начать с этой. А та ещё в фургоне на заднем дворе.

– Живая?!

Он как будто слегка удивился.

– А как же? Я же за неё ещё не брался. Хорошая коровка, хоть и больная.

От радости я чуть не потерял сознание.

– Да она здорова, Джефф. Вы не ту корову забрали!

– Не ту? – Его ничем нельзя было поразить, но он явно ждал объяснения, и я сообщил ему, как всё произошло.

Когда я кончил, его плечи подрагивали, а ясные красивые глаза на розовом лице весело блестели.

– Это же надо! – пробормотал он и продолжал посмеиваться. Мой рассказ нисколько не нарушил его душевного равновесия, и смех этот был мягким и дружеским. Пусть он съездил напрасно, а фермер переволновался – ни то ни другое его совершенно не трогало.

И глядя на Джеффа Мэллока, я в который раз подумал, что постоянная возня с заразными тушами среди смертоносных бактерий, как ничто другое, дарит человеку безмятежное внутреннее спокойствие.

– Вы съездите сменить корову? – спросил я.

– Немножко погодя. Спешить-то особо некуда. А я с едой торопиться не люблю. – Он удовлетворённо вздохнул. – Может, и вы перекусите, мистер Хэрриот? Подкрепитесь-ка маленько! – Он налил ещё одну кружку, и, отломив солидный кусок пирога, протянул его мне.

– Нет... нет... э... спасибо, Джефф. Вы очень любезны, но я... спасибо... мне пора.

Он пожал плечами, улыбнулся и взял трубку, которая покоилась на овечьем черепе. Смахнув с мундштука налипшие мышечные волоконца, он чиркнул спичкой и блаженно развалился на шкурах.

– Ну, так пока до свидания. Загляните вечерком, всё будет готово. – Он смежил веки, и его плечи вновь задёргались. – Уж теперь-то я не промахнусь.

Пожалуй, прошло больше двадцати лет с тех пор, как я в последний раз выбраковал туберкулёзную корову – туберкулёз теперь большая редкость. И короткая запись "Позв. мин." уже не леденит мне кровь, и грозные бланки, так меня травмировавшие, тихо желтеют на дне какого-то ящика.

Все это навсегда исчезло из моей жизни. Как и Чарлз Харкорт. Но его я вспоминаю каждый день, когда смотрю на маленький барометр, который всё ещё висит у меня над столом.

Глава 33

Наш медовый месяц удался на славу – особенно учитывая, что мы провели его, занимаясь туберкулинизацией (Проверка коров на отсутствие у них туберкулёза.) коров. В любом случае мы были куда счастливее десятков моих знакомых, которые после свадьбы отправлялись на месяц в плавание по солнечному Средиземному морю, а потом вспоминали об этом без малейшего удовольствия. Нам с Хелен он подарил всё самое главное – радость, смех, ощущение товарищеской близости, хотя длился всего неделю, и, как я уже упомянул, мы провели его, делая туберкулиновые пробы.

Идея эта возникла как-то утром за завтраком, когда Зигфрид после бессонной ночи, проведённой в стойле кобылы, страдавшей коликами, протёр покрасневшие глаза и принялся вскрывать утреннюю почту. Из плотного министерского конверта высыпалась толстая пачка бланков, и он ахнул.

– Господи! Вы только взгляните, чего они хотят! – Он разложил анкеты на скатерти и начал лихорадочно читать длинный список ферм. – Требуют, чтобы мы на следующей неделе провели туберкулинизацию всего скота в окрестностях Эллерторпа. Безотлагательно. – Он свирепо поглядел на меня:

– А на следующей неделе вы женитесь, так?

Я виновато заёрзал на стуле.

– Боюсь, что да.

Зигфрид яростно схватил ломоть поджаренного хлеба и начал шлёпать на него масло, как каменщик – раствор на кирпичную кладку.

– Чудесно, а? Работы невпроворот, неделя туберкулинизации в самом глухом из здешних углов, а вам именно сейчас приспичило жениться. У вас медовый месяц, порхаете и наслаждаетесь жизнью, а я тут свивайся в кольца и лезь вон из кожи! – Он злобно впился зубами в ломоть и с хрустом принялся его жевать.

– Мне очень жаль, Зигфрид, – пробормотал я. – Но откуда мне было знать, что я невольно вас подведу? Не мог же я предвидеть, что именно сейчас привалит столько работы и министерство именно сейчас потребует проверки!

Зигфрид перестал жевать и негодующе уставил на меня палец:

– Вот-вот, Джеймс! Обычная ваша беда: вы не заглядываете вперёд.

Летите сломя голову, без оглядки и сомнений. Даже с этой вашей женитьбой – вы же ни на секунду не задумались! Женюсь, женюсь, а на последствия плевать!

– Он закашлялся, потому что от возбуждения вдохнул крошки. – И вообще, я не понимаю, к чему такая спешка! Вы ведь совсем мальчик, и времени, чтобы жениться, у вас предостаточно. И ещё одно: вы же почти её не знаете. Всего несколько недель, как вы вообще начали с ней встречаться!

– Но погодите, вы же сами...

– Нет, уж позвольте мне кончить, Джеймс! Брак – крайне серьёзный жизненный шаг, который требует глубокого и всестороннего обдумывания. Ну зачем вам понадобилось тащиться в церковь именно на будущей неделе? В будущем году – вот это было бы разумно, и вы пожали бы все беззаботные радости длительной помолвки. Так нет, вам обязательно понадобилось тут же завязать узел, который так просто не развяжешь, к вашему сведению!

– К чёрту, Зигфрид! Это уж ни в какие ворота не лезет! Вы же прекрасно знаете, что вы сами...

– Минуточку! Ваша торопливость в вопросе о браке обрекает меня на множество затруднений, но, поверьте, я от души желаю вам счастья я надеюсь, что вопреки вашей легкомысленной непредусмотрительности всё будет прекрасно.

Тем не менее, я не могу не напомнить вам старинную пословицу: "Женился на скорую руку, да на долгую муку".

Тут моё терпение лопнуло. Я взвился, стукнул по столу и взвыл:

– Чёрт подери, это же вы настояли. Я как раз хотел повременить, но вы...

Зигфрид не слышал. Он уже остывал, и лицо его расцветало ангельской улыбкой.

– Ну-ну, Джеймс, снова вы выходите из себя! Сядьте и успокойтесь. Не надо обижаться на мои слова: вы ведь очень молоды, и мой долг – говорить с вами откровенно. Ничего дурного вы не сделали. В конце концов, в вашем возрасте естественно действовать без оглядки на будущее, совершать поступки, не задумываясь о возможных последствиях. Юношеская беззаботность, только и всего. – Зигфрид был старше меня на каких-то шесть лет, но без малейших усилий входил в роль седобородого патриарха.

Я вцепился пальцами в колени и решил не продолжать. Конечно, он всё равно не дал бы мне говорить, но главное – меня начала мучить совесть, что я уеду и брошу его в такое тяжёлое время. Подойдя к окну, я уставился на старого Уилла Варли, который катил по улице велосипед с мешком картошки на руле. Сколько раз я уже видел это! Потом я обернулся к своему патрону; на меня снизошло озарение, что со мной бывает не часто:

– Послушайте, Зигфрид, я буду рад провести медовый месяц в окрестностях Эллерторпа. В это время года там чудесно, и мы можем остановиться в "Пшеничном снопе". И я займусь пробами.

Он уставился на меня в изумлении.

– Провести медовый месяц в Эллерторпе? За пробами? Об этом и речи быть не может! Что скажет Хелен?

– Ничего не скажет. И поможет мне вести записи. Мы ведь просто решили поехать на машине куда глаза глядят, а значит, никаких планов нам нарушать не придётся. И как ни странно, мы с Хелен часто говорили, что с удовольствием пожили бы в "Пшеничном снопе". Это же удивительно приятная старинная гостиница.

Зигфрид упрямо покачал головой.

– Нет, Джеймс, я даже слышать об этом не хочу. Перестаньте; я уже и так чувствую себя виноватым. С работой я прекрасно справлюсь сам. Поезжайте спокойно, ни о чём не думайте и наслаждайтесь своим счастьем.

– Нет, я решил твёрдо. И вообще, мне эта мысль нравится всё больше. – Я быстро просмотрел список. – Начать можно во вторник с Алленов и объехать все маленькие фермы, в среду обвенчаться, а в четверг и пятницу сделать вторичные пробы и записать результаты. К концу недели весь список будет исчерпан.

Зигфрид уставился на меня так, словно видел впервые в жизни. Он спорил и доказывал, но вопреки обыкновению я настоял на своём, вытащил из ящика министерские повестки и занялся подготовкой к своему медовому месяцу.

Во вторник ровно в полдень я закончил туберкулинизацию многочисленных алленовских коров, которые паслись, рассыпавшись на целые мили по голым склонам холмов, и уже садился за стол с радушными хозяевами, чтобы, как положено, "немножечко перекусить". Во главе до блеска оттёртого стола сидел мистер Аллен, а напротив меня расположились двое его сыновей – двадцатилетний Джек и Робби, – которому ещё не исполнилось восемнадцати.

Оба они были силачами, кровь с молоком, и всё утро я прямо-таки с благоговением наблюдал, как они час за часом справлялись с бродящими на воле быками и коровами, без устали разыскивая и ловя их. Я просто глазам своим не поверил, когда Джек догнал на пустоши мчавшуюся во весь дух тёлку, схватил её за рога и медленно повалил, чтобы я мог спокойно сделать инъекцию точно в толщу кожи. Я даже пожалел, что в этот глухой уголок Йоркшира не заглядывают тренеры по лёгкой атлетике – не то на следующей Олимпиаде нам был бы обеспечен какой-нибудь мировой рекорд.

Миссис Аллен давно завела привычку подтрунивать надо мной и уже много раз немилосердно бранила меня за то, что я такой рохля с девушками – как мне только не стыдно находиться под опекой старой экономки! Я не сомневался, что сегодня она тоже примется за своё, и выжидал подходящую минуту. Вот теперь я сумею ответить как следует! Она открыла дверцу духовки, и по кухне разлился аппетитнйший аромат жареной свинины. Водрузив на стол блюдо с огромным куском сочного окорока, миссис Аллен поглядела на меня и улыбнулась:

– Так когда же мы вас женим, мистер Хэрриот? Давным-давно пора бы вам подыскать хорошую девушку, да только вы и слушать не хотите, что я толкую!

Весело засмеявшись, она захлопотала у плиты над кастрюлей с картофельным пюре.

Я подождал, чтобы она вернулась к столу, и только тут самым небрежным тоном выложил свою сокрушительную новость:

– Собственно говоря, миссис Аллен, я решил последовать вашему совету и завтра женюсь.

Ложка, которой добрейшая женщина накладывала мне пюре, застыла в воздухе.

– Женитесь?.. Завтра?.. – повторила она с ошеломлённым видом.

– Совершенно верно. Я думал, вы меня похвалите.

– Но... но как же это? Вы ведь сказали, что приедете сюда в четверг и в пятницу?

– Конечно, ведь я должен проверить результаты проб. И я привезу с собой жену. Мне не терпится показать её вам.

Наступило молчание. Джек и Робби уставились на меня, мистер Аллен перестал резать свинину и тоже посмотрел в мою сторону, затем его супруга неуверенно усмехнулась:

– Ну будет, будет, я не верю. Вы нас разыгрываете. Если бы вы, правда, завтра женились, так поехали бы в свадебное путешествие.

– Миссис Аллен! – произнёс я с достоинством. – Разве я способен шутить, когда речь идёт о столь серьёзном вопросе? Разрешите, я повторю: завтра моя свадьба, а в четверг я приеду к вам с женой.

В глубокой растерянности она наложила нам полные тарелки, и мы молча принялись за еду. Но я догадывался, какие муки она испытывает. Её взгляд то и дело обращался ко мне, и было видно, что ей не терпится обрушить на меня град вопросов. Её сыновья тоже, казалось, не остались равнодушны к моему сообщению, и только мистер Аллен, высокий неразговорчивый человек, который, вероятно, сохранил бы ту же невозмутимость, объяви я, что завтра намерен ограбить банк, спокойно продолжал уписывать свой обед за обе щеки.

Больше мы об этом не говорили, пока я не собрался уезжать. Но тут миссис Аллен положила руку мне на локоть:

– Вы же пошутили, правда? – Лицо у неё словно даже осунулось.

Я забрался в машину и крикнул в окно:

– До свидания и большое спасибо. В четверг мы с миссис Хэрриот приедем прямо с утра.

Свадьбы я почти не помню. Она была тихой, и меня главным образом снедало желание, чтобы всё это поскорее кончилось. Лишь одно живёт в моей памяти: гулкие "аминь!", которые во время венчания через правильные промежутки провозглашал у меня за спиной Зигфрид, – насколько мне известно, единственный шафер, столь усердно участвовавший в венчальной службе.

С каким невыразимым облегчением я, наконец, усадил Хелен в машину, и мы тронулись в путь! Когда мы проезжали мимо Скелдейл-Хауса, она вдруг вцепилась мне в руку.

– Посмотри! – воскликнула она взволнованно. – Вон туда!

Под медной дощечкой Зигфрида, висевшей на чугунной решётке по-прежнему кривовато, появилась ещё одна – бакелитовая, что тогда было новинкой. Белые чёткие буквы на чёрном фоне провозглашали: "Дж. Хэрриот, дипломированный ветеринар, член Королевского ветеринарного общества". И эта дощечка была привинчена совершенно прямо.

Я оглянулся, отыскивая взглядом Зигфрида, но мы уже попрощались, и я решил, что поблагодарю его, когда мы вернёмся. Однако из Дарроуби я выехал, надуваясь от гордости, ибо смысл этой дощечки был совершенно ясен: теперь я полноправный партнёр Зигфрида и человек с положением. При этой мысли у меня даже дух захватило. Хелен радовалась не меньше меня, и мы час за часом кружили по боковым шоссе, останавливались, когда и где хотели, гуляли и совершенно не следили за временем. Было уже часов девять вечера и сумерки быстро сгущались, когда мы вдруг сообразили, что заехали совсем не туда.

От Эллерторпа нас отделяли миль десять вересковых холмов, и было уже совершенно томно, когда мы, погромыхивая по крутой узкой дороге, съехали на его единственную, но очень длинную улицу. "Пшеничный сноп" скромно прятался в дальнем её конце – приземистое здание из серого камня с неосвещённым крыльцом. Когда мы вошли в душноватую переднюю, из буфета слева донёсся мягкий звон стекла. Из задней комнаты появилась миссис Берн, пожилая вдова, владелица "Пшеничного снопа". Она оглядела нас без всякого выражения.

– Мы знакомы, миссис Берн, – сказал я, и она кивнула. Я извинился, что мы так задержались, и попробовал собраться с духом, чтобы попросить в такой поздний час пару-другую бутербродов, но тут она сказала всё с той же невозмутимостью:

– Ничего, мы ведь вас ожидали. И ужин вас ждёт.

Она проводила нас в столовую, и её племянница Берил тотчас подала нам горячий ужин: густой чечевичный суп, а на второе – блюдо, которое сейчас, наверное, назвали бы гуляшом, хотя тогда это было просто мясо, тушённое с грибами и овощами. Но зато над ним явно колдовал кулинарный гений. От крыжовенного пирога со сливками мы уже вынуждены были отказаться.

Так продолжалось всё время, пока мы жили в "Пшеничном снопе". Заведение это было воинствующе несовременным: чудовищная викторианская мебель, кое-где облупившаяся краска. И всё-таки сразу становилось понятно, чем оно заслужило свою репутацию. Кроме нас, там в это время жил ещё только один постоялец, который явно не собирался никуда уезжать, – удалившийся от дел суконщик из Дарлингтона. К столу он являлся задолго до урочного часа, неторопливо закладывал за воротник большую белую салфетку, и надо было видеть, как блестели его глаза, когда Берил вносила поднос с кушаньями.

Однако нас с Хелен покорили не только домашняя ветчина, йоркширский сыр, слоёные пироги с сочной начинкой из вырезки и почек, ягодные корзиночки и колоссальные йоркширские пудинги. Гостиницу окутывала атмосфера какого-то чарующего сонного покоя, и мы до сих пор с наслаждением возвращаемся мыслью к этим дням. Я и теперь часто проезжаю мимо "Пшеничного снопа" и, глядя на его старинный каменный фасад, на котором какие-то жалкие тридцать лет, протекшие с той поры, не оставили ни малейшего следа, с невольной нежностью вспоминаю эхо наших шагов на пустынной улице, когда мы выходили погулять перед сном, старинную латунную кровать, занимавшую почти всё пространство тесной комнатки, тёмные силуэты холмов в ночном небе за нашим окном, отголоски смеха, доносящиеся из буфета внизу, куда сошлись отдохнуть окрестные фермеры.

Особенное наслаждение доставило мне наше первое утро, когда я повёз Хелен к Алленам проверять пробы. Вылезая из машины, я заметил, что миссис Аллен осторожно выглядывает в щёлку между кухонными занавесками. Она тут же вышла во двор, и, когда я подвёл к ней мою молодую жену, глаза у неё буквально полезли на лоб. Хелен одной из первых в тех краях начала носить брюки и в это утро надела ярко-лиловые – "совершенно потрясные", выражаясь на более позднем жаргоне. Фермерша была немножко шокирована, а немножко и позавидовала, но вскоре она убедилась, что Хелен одной с ней породы, и между ними завязался оживлённый разговор. Глядя, как энергично кивает миссис Аллен и как её лицо всё больше расцветает улыбками, я понял, что Хелен охотно удовлетворяет её любопытство. Времени на эта потребовалось много, и мистер Аллен, в конце концов, прервал их беседу.

– Если идти, так идти, – буркнул он, и мы отправились продолжать туберкулинизацию.

Начали мы с солнечного склона, где в загоне нас дожидался молодняк.

Джек и Робби ринулись в загон, а мистер Аллен снял кепку и любезно обмахнул верх каменной стенки.

– Тут вашей хозяйке будет удобно, – сказал он.

Я уже собирался начать измерения, но от этих слов буквально прирос к месту. Моя хозяйка! Впервые такие слова были обращены ко мне... Я посмотрел на Хелен, которая сидела на необтёсанных камнях, поджав ноги, положив на колено записную книжку и держа наготове карандаш. Она откинула упавшую на глаза тёмную прядку, наши глаза встретились, и она улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ и вдруг ощутил всё великолепие окружающих холмов, медвяный запах клевера и нагретых солнцем трав, пьянящий сильнее любого вина. И мне показалось, что два года, которые я провёл в Дарроуби, были прелюдией к этой минуте, что вот сейчас улыбка Хелен завершила первый решающий шаг в моей жизни – эта улыбка и бакелитовая дощечка на решётке Скелдейл-Хауса.

Не знаю, сколько я простоял бы так, словно в забытьи, но мистер Аллен выразительно откашлялся, и я вернулся к действительности.

– Начали, – сказал я, прикладывая кутиметр к шее первой тёлки. – Номер тридцать восемь, семь миллиметров, чётко очерчено. – Я крикнул Хелен:

– Номер тридцать восемь, семь, ч. о.

– Тридцать восемь, семь, ч. о., – повторила моя жена, и её карандаш побежал по страничке записной книжки.

Глава 34

Мы с мистером Дейкином стояли у него в коровнике. Старик, ссутулившись, смотрел на меня с высоты своего роста. Глаза на длинном лице с обвислыми усами были полны терпеливой грусти.

– Значит, Незабудке конец приходит, – сказал он, и на мгновение его заскорузлая ладонь легла на спину коровы. Худ он был как щепка, большие натруженные руки с узловатыми распухшими пальцами свидетельствовали о жизни, полной тяжёлой работы.

Я вытер иглу и опустил её в жестяной ящик, в котором возил ланцеты, скальпеля, а также перевязочный и шовный материал.

– Решать, конечно, вам, мистер Дейкин, но ведь я зашиваю ей соски в третий раз и, боюсь, далеко не в последний.

– Оно, конечно, у неё тут все пообвисло. – Старик нагнулся, разглядывая ряд узлов по шву в ладонь длиной. – И всего-то другая корова наступила, а вид – страшней некуда.

– Коровьи копыта очень остры, – сказал я. – И при движении сверху вниз режут почти как нож.

Вечная беда старых коров! Вымя у них отвисает, соски увеличиваются, становятся дряблыми, и, когда такая корова ложится в стойле, вымя, несравненный молокотворный орган, распластывается и попадает под ноги соседок. Если не Мейбл справа, так Ромашке слева.

В маленьком вымощенном булыжником коровнике с низкой кровлей и деревянными перегородками стояло всего шесть коров, и у каждой была кличка.

Теперь коров с кличками вы не встретите, исчезли и такие фермеры, как мистер Дейкин, у которого было всего шесть дойных коров, три-четыре свиньи и несколько кур, так что он еле сводил концы с концами. Конечно, коровы приносили телят, но...

– Ну что же, – сказал мистер Дейкин. – Старушка со мной в полном расчёте. Я помню, как она родилась, ночью, двенадцать лет тому назад. Ещё у той Ромашки. И я вытащил её на мешковине из этого самого коровника, а снег так и валил. А уж сколько тысяч галлонов молока она с тех пор дала, и считать не стану – она и посейчас четыре галлона даёт. Да-да, она со мной в полном расчёте.

Незабудка, словно понимая, что речь идёт о ней, повернула голову и посмотрела на него. Она являла собой классическую картину одряхлевшей коровы – такая же тощая, как её хозяин, с выпирающими тазовыми костями, с разбитыми разросшимися копытами, со множеством кольцевых перехватов на кривых рогах. Вымя, некогда упругое и тугое, жалко свисало почти до пола.

Походила она на своего хозяина и терпеливым спокойствием. Прежде чем зашить сосок, я сделал местную анестезию, но, мне кажется, она и без того не шевельнулась бы. Когда ветеринар зашивает соски, он наклоняет голову перед самыми задними ногами, и его очень удобно лягнуть, но от Незабудки такой подлости можно было не опасаться: она ни разу в жизни никого не лягнула.

Мистер Дейкин вздохнул:

– Ну что поделаешь! Придётся поговорить с Джеком Додсоном: пусть заберет её в четверг на мясной рынок. Жестковата, она, конечно, но на фарш сгодится.

Он попытался шутить, но, глядя на старую корову, не сумел выдавить улыбку. Позади него, за открытой дверью, зелёный склон сбегал к реке и весеннее солнце зажигало на её широких отмелях миллионы танцующих искр.

Дальше светлая полоса выбеленной солнцем гальки смыкалась с лугом, протянувшимся по долине.

Я часто думал, как должно быть приятно жить на этой маленькой ферме.

Всего миля до Дарроуби, но полное уединение и чудесный вид на реку и холмы за ней. Однажды я даже сказал об этом мистеру Дейкину, и старик поглядел на меня с невесёлой улыбкой.

– Так-то так, да только видом сыт не будешь, – сказал он.

В четверг мне снова пришлось заехать туда "почистить" одну из коров, и тут за Незабудкой явился Додсон, гуртовщик. Он уже собрал порядочное число откормленных бычков и коров с других ферм и оставил их на дороге под присмотром работника.

– Ну, мистер Дейкин! – воскликнул он, вбегая в коровник – Сразу видно, которую вы отсылаете. Вон ту скелетину.

Он ткнул пальцем в Незабудку, и действительно это нелестное слово вполне соответствовало её костлявости, особенно заметной рядом с упитанными соседками.

Фермер молча прошёл между коровами, ласково почесал Незабудке лоб и только тогда ответил:

– Верно, Джек. Эту. – Он постоял в нерешительности, потом отомкнул цепь на её шее и пробормотал:

– Ну иди, иди, старушка!

Старая корова повернулась и с безмятежным спокойствием вышла из стойла.

– А ну пошевеливайся! – крикнул гуртовщик и ткнул её палкой.

– Ты её не бей, слышишь! – рявкнул мистер Дейкин.

Додсон с удивлением оглянулся на него:

– Я их никогда не бью, сами знаете. Подгоняю немножечко, и всё.

– Знаю, знаю, Джек. Только эту и подгонять не нужно. Она сама пойдет, куда ты её поведёшь. Никогда не упиралась.

Незабудка подтвердила этот отзыв, выйдя из коровника, она послушно побрела по тропе.

Мы со стариком смотрели, как она не спеша поднимается по склону. За ней шагал Джек Додсон. Тропа свернула в рощицу, корова и порыжелый комбинезон гуртовщика скрылись из виду, но мистер Дейкин все ещё глядел им вслед, прислушиваясь к затихающему стуку копыт по твёрдой земле.

Когда звук замер в отдалении, мистер Дейкин быстро повернулся ко мне:

– Пора и за дело браться, мистер Хэрриот, а? Сейчас я вам принесу горячей воды.

Мистер Дейкин хранил молчание всё время, пока я намыливал руку и вводил её в корову. Извлекать послед достаточно противно, но ещё противнее наблюдать, как это делает кто-то другой, а потому в таких случаях я всегда пытаюсь отвлекать хозяина разговором. Однако на сей раз, задача оказалась не из лёгких – я испробовал погоду, крикет и цены на молоко, но мистер Дейкин только невнятно буркал в ответ.

Он держал хвост коровы, опирался на шершавую спину и, глядя перед собой пустыми глазами, глубоко затягивался трубкой, которую, как и все фермеры, благоразумно закурил перед началом чистки. Ну и конечно, раз обстановка сложилась тяжёлая, то и работа затянулась. Иногда плаценту удаётся извлечь целиком, но на этот раз мне приходилось отделять буквально карункул (Места соединений оболочек плода с материнским организмом, через которые осуществляется перенос питательных веществ и кислорода от матери к эмбриону.) за карункулом, и каждые несколько минут я возвращался к ведру, чтобы снова продезинфицировать и намылить ноющие руки.

Но всему приходит конец. Я вложил пару пессариев, снял мешок, заменявший мне фартук, и натянул рубашку. Разговор давно иссяк, и молчание становилось совсем уж тягостным. Мистер Дейкин открыл дверь коровника и вдруг остановился, не снимая руки с щеколды.

– Что это? – спросил он негромко.

Где-то на склоне раздавался перестук коровьих копыт. К ферме вели две дороги, и он доносился со второй из них – с узкого просёлка, который в полумиле от ворот выходил на шоссе. Мы всё ещё прислушивались, когда из-за каменистого пригорка появилась корова и затрусила к нам.

Это была Незабудка. Она бежала бодро, огромное вымя моталось из стороны в сторону, а взгляд был решительно устремлён на раскрытую дверь у нас за спиной.

– Что за... – мистер Дейкин не договорил. Старая корова проскочила между нами и без колебаний вошла в стойло, которое занимала десять с лишним лет. Недоумённо понюхав пустую кормушку, она поглядела через плечо на своего хозяина.

Мистер Дейкин уставился на неё. Глаза на дублёном лице ничего не выражали, но из его трубки быстро вырывались клубы дыма. За дверью послышался топот кованых сапог, и в дверь, запыхавшись, влетел Джек Додсон.

– Так ты тут, подлюга старая! – еле выговорил он – А я уж думал, что не отыщу тебя! Он повернулся к фермеру – Извиняюсь, мистер Дейкин. Она, надо быть, свернула на вторую вашу дорогу, а я и не заметил.

Старый фермер пожал плечами:

– Ладно, Джек. Ты тут ни при чём. Я ж тебя не предупредил.

– Ну, дело поправимое! – Гуртовщик ухмыльнулся и шагнул к Незабудке.

– Давай, милка, пошли.

Но мистер Дейкин неожиданно преградил ему путь. Наступило долгое молчание; мы с Додсоном недоумённо смотрели на фермера, а он не спускал глаз с коровы, которая стояла у подгнившей перегородки, терпеливая и кроткая. В старом животном было какое-то трогательное достоинство, заставлявшее забыть безобразные расплющенные копыта, выпирающие рёбра, дряблое вымя, метущее пол.

Всё так же молча мистер Дейкин неторопливо прошёл между коровами и, лязгнув цепью, застегнул её на шее Незабудки. Потом он направился в дальний конец коровника, принёс навитую на вилы охапку сена и ловко сбросил его в кормушку.

Незабудке только того и надо было. Она выдернула внушительный клок и с тихим удовольствием принялась его пережёвывать.

– Чего это вы, мистер Дейкин? – с недоумением спросил гуртовщик. – Меня же на рынке дожидаются.

Фермер выбил трубку о нижнюю половину двери и начал набивать её дешёвым табаком из жестяной банки.

– Ты уж извини, Джек, что я тебя затруднил, но только пойдешь ты без неё.

– Без неё?.. Как же?..

– Ты, конечно, подумаешь, что я свихнулся, но я тебе вот что скажу: старушка пришла домой и останется дома. – Он посмотрел на гуртовщика прямо и твёрдо.

Додсон раза два кивнул и вышел из коровника. Мистер Дейкин высунулся в дверь и крикнул ему вслед:

– За хлопоты я тебе заплачу, Джек. Припиши к моему счёту.

Вернувшись, он поднёс спичку к трубке, затянулся и сказал сквозь завивающийся дым:

– Вам, мистер Хэрриот, доводилось чувствовать, что вот как случилось, то так и надо, так и к лучшему?

– Да, мистер Дейкин. И не один раз.

– Вот когда Незабудка спустилась с холма, я это самое и почувствовал.

– Он протянул руку и почесал ей крестец. – Всегда она была самой из них лучшей, и я рад, что она вернулась.

– Но как быть с её выменем? Я, конечно, готов зашивать соски, но...

– Э, я кое-что придумал. Вы вот чистили, а я тут и сообразил, только пожалел, что поздно.

– Придумали?

– Ага! – Старик кивнул и прижал табак пальцем. – Чем её доить, подпущу к ней парочку телят, а поставлю в старую конюшню: там на неё некому будет наступать.

– Отличная мысль, мистер Дейкин. – Я засмеялся. – В конюшне с ней ничего не случится, а выкормит она и трёх телят без особого труда.

– Ну да это дело десятое, я уж говорил. После стольких лет она мне ничего не должна. – Морщинистое лицо озарила мягкая улыбка. – Главное-то – что она пришла домой!

Глава 35

Недавно я увидел, как полицейский выговаривает угрюмому оборвышу, и мне вспомнился Уэсли Бинкс и тот случай, когда он сунул шутиху в щель для писем.

Я побежал на звонок по тёмному коридору, и тут она взорвалась у самых моих ног, так что я от неожиданности просто взвился в воздух.

Распахнув дверь, я посмотрел по сторонам. Улица была пуста, но на углу, где фонарь отражался в витрине Робсона, мелькнула неясная фигура, и до меня донеслись отголоски ехиднего смеха. Сделать я ничего не мог, хотя и знал, что где-то там прячется Уэсли Бинкс.

Дата добавления: 2015-03-31