Текст 134

Текст 133

Сегодня я впервые осознала: расставаться будет грустно. Просто грустно, без всяких метафор и ненужных сравнений.

Одиннадцатый класс как песочные часы. Сверху — школа, снизу — ты. И ты берёшь теперь от школы всё, что она даёт, и не ждёшь, когда закончится урок, когда можно будет закрыть за собой дверь класса, пронестись во весь дух по коридору, сбежать вниз по лестнице, запрыгать, как кузнечик: «Домой, домой!» Не хочется теперь!

В одиннадцатом классе учиться весело. Шутим чаще, смеёмся громче, ссоримся реже. Вообще не ссоримся! На уроках не до учёбы, потому что нравится оглядывать взрослеющих одноклассников, вздыхать: «Какие...» Вспоминать, кто в кого был влюблен, кто кому нравился. Кто смешливый, кто обидчивый, кто чудаковат, кто всегда поможет, а кто и отложит.

В одиннадцатом классе легко всех любить, и все кажутся самыми лучшими. Кто раздражал, незаметно становится лучшим другом. Того, кого считала глупым, считаешь теперь просто очень простым. И хорошим. И не обзываешь никого, даже про школьные «кликухи» стараешься забыть: ко всем по имени. Уважительно и как друг.

В последнее время на уроках литературы мне кажется, будто между нами, одноклассниками, бьются окна, срываются шторы, становится всё понятно...

Мы отрываемся от художественного произведения, от рассказов Бунина и Куприна, пружиним литературными строчками, подпрыгиваем и улетаем за горизонты школьной программы, туда, где начинается жизнь... Углубляемся в тему любви, которая трогает больше всего, заставляет спорить, громко и страстно рассуждать...

В любовь все верят одинаково. И несправедливо выделять кого-то: юношей, девушек... Нет более или менее романтичных или сентиментальных. Удивительно, но юноши даже чаще более заинтересованы в обсуждении любви, личных взаимоотношений. И оказываются более активными, поднимают руку, чтобы ответить, кто из героев повести или рассказа виноват в разлуке, кто ошибался, как он сам поступил бы в такой ситуации.

И мы теперь с большим рвением делаем литературу, спешим начать заниматься сразу, лишь прозвенит звонок. И нашей учительнице тоже интересно, она наблюдает за нами, загадочно молчит, улыбается, подкидывает новые вопросы, темы для обсуждения. И у книг из школьной программы вдруг рождается неожиданное продолжение.

И я с удивлением понимаю: мы не дети, мы не школьники, уже мужчины, уже женщины... Те, про кого пишутся и пишутся книги...

(1)Уезжая ранним утром домой я дал себе слово, что вечером обязательно вернусь на работу. (2)И все шло хорошо до того момента, когда я, покончив с суетой, забежал на исходе дня в детский сад за дочерью. (3)Дочь мне очень обрадовалась. (4)Она спускалась по лестнице и, увидев меня, вся встрепенулась, обмерла, вцепившись ручонкой в поручень, но то была моя дочь: она не рванулась ко мне, не заторопилась, а, быстро овладев собой, с нарочитой сдержанностью и неторопливостью подошла и нехотя дала себя обнять. (5)В ней выказывался характер, но я-то видел сквозь этот врожденный, но не затвердевший еще характер, каких усилий стоит ей сдерживаться и не кинуться мне на шею.

(6)— Приехал? — по-взрослому спросила она и, часто взглядывая на меня, стала торопливо одеваться.

(7)До дому было слишком близко, чтобы прогуляться, и мы мимо дома прошли на набережную. (8)Погода для конца сентября стояла совсем летняя, теплая. (9)В ту пору и на улицах было хорошо, а здесь, на набережной возле реки, тем более: тревожная и умиротворяющая власть вечного движения воды, тихие голоса, теплая, так располагающая к согласию, осиянность вечереющего дня.

(10)Мы гуляли, наверное, с час, и дочь против обыкновения почти не вынимала своей ручонки из моей руки, выдергивая ее лишь для того, чтобы показать что-то или изобразить, когда без рук не обойтись, и тут же всовывала обратно. (11)Я не мог не оценить этого: значит, и верно соскучилась.

(12)Дочь расщебеталась, разговорилась, рассказывая о садике. (13)Мне между тем подступало время собираться, и я сказал дочери, что нам пора домой.

(14)— Нет, давай еще погуляем...

(15)— Пора,— повторил я.(16)— Мне сегодня уезжать обратно.

(17)Ее ручонка дрогнула в моей руке. (18)Дочь не сказала, а пропела:

— А ты не уезжай сегодня.(19)— И добавила как окончательно решенное: — Вот.

(20)Тут бы мне и дрогнуть: это была не просто просьба, каких у детей на каждом шагу,— нет, это была мольба, высказанная сдержанно, с достоинством, но всем существом, осторожно искавшим своего законного на меня права, не знающего и не желающего знать принятых в жизни правил. (21)Вздохнув, я вспомнил данное себе утром слово и уперся:

— Понимаешь, надо. (22)Не могу.

(23)Дочь послушно дала повернуть себя к дому, перевести через улицу и вырвалась, убежала вперед. (24)Она не дождалась меня и у подъезда, как всегда в таких случаях бывало; когда я поднялся в квартиру, она уже занималась чем-то в своем углу. (25)Я стал собирать рюкзак, то и дело подходя к дочери, заговаривая с ней; она замкнулась и отвечала натянуто. (26)Всё — больше она уже не была со мной, она ушла в себя, и чем больше пытался бы я приблизиться к ней, тем дальше бы она отстранялась. (27)Жена, догадываясь, что произошло, предложила самое в этом случае разумное:

— Можно первым утренним уехать. (28)К девяти часам там.

(29)— Нет, не можно.(30)— Я разозлился оттого, что это действительно было разумно.

(31)У меня оставалась еще надежда на прощание. (32)Так уж принято среди нас: что бы ни было, а при прощании, даже самом обыденном и неопасном, будь добр оставить все обиды, правые и неправые, за спиной и проститься с необремененной душой. (33)Я собрался и подозвал дочь.

(34)— До свидания.

(35)— До свидания,— отводя глаза, сказала она как-то безразлично и ловко, голосом, который ей рано было иметь.

(36)Будто нарочно, сразу подошел трамвай, и я приехал на станцию за двадцать минут до автобуса. (37)А ведь мог бы эти двадцать минут погулять с дочерью, их бы, наверное, хватило, чтобы она не заметила спешки и ничего бы между нами не случилось. (По В. Распутину*)

Дата добавления: 2015-03-31