Овчинников Всеволод Корни дуба 10 страница

подвергает нападкам.

Дрю

Миддлтон (США),

"Британцы" (1957).

Когда тот или иной политический институт

в Британии перестает действовать, он не упраздняется. Его функции

перерождаются в ритуалы, реальность заменяется мифом. Примером такого рода

метаморфозы может служить монархия. Куда меньше людей, однако, осознало, что

парламент - этот вечный факел англофилов - последовал за монархией в

блистательную импотенцию. Он сохранился как символ демократических прений,

давно перестав обладать какой-либо реальной властью.

Клайв

Ирвинг (Англия),

"Подлинный бритт" (1914).

Глава 16

МЕШОК С ШЕРСТЬЮ

Около миллиона туристов проходят ежегодно под сводами Вестминстерского дворца. Они задирают головы и рассеянно слушают гидов, ошеломленные обилием статуй и портретов, фресок и гобеленов. Под ливнем имен и фактов новичок чувствует, что у него голова идет кругом, как у студента, который пытается перед экзаменом наспех перелистать многотомный учебник истории.

Туристы узнают, что хорошо знакомое им по открыткам готическое здание на Темзе с башней Большого Бона вовсе не являет собой памятник средневековья в отличие от соседствующего с ним Вестминстерского аббатства. Удачно имитируя позднеготический стиль, архитектор Чарльз Бэрри возвел его не далее как в 1850 году на месте почти целиком сгоревшего одноименного дворца. И лишь знаменитый Вестминстер-холл (тронный зал, где при Генрихе VIII судили Томаса Мора, а при Кромвеле - Карла I) существует целых шесть веков, доныне поражая двадцатипятиметровым пролетом арочного перекрытия, опирающегося на систему дубовых стропил.

Хотя нынешний Вестминстерский дворец выстроен специально для парламента, он по сей день считается королевским, то есть формально лишь предоставленным в распоряжение палаты лордов и палаты общин. Ежегодное появление монарха учитывается в его планировке анфиладой парадных лестниц и залов.

После пышной помпезности Королевской галереи, главного дворцового зала, где среди портретов монархов выделяются две огромные картины, изображающие смерть Нельсона в Трафальгарском бою и встречу Веллингтона с Блюхером во время битвы при Ватерлоо, убранство палаты лордов кажется более сдержанным и строгим. Ажурной резьбой своих дубовых панелей, тусклым золотом трона, цветными витражами в готических окнах она напоминает средневековую часовню.

Самая колоритная достопримечательность палаты лордов - мешок с шерстью. Так называется обитый красной тканью пуф, сидя на котором лорд-канцлер ведет заседания. Еще шестьсот с лишним лет назад Эдуард III повелел положить мешок с шерстью на самом видном месте в палате лордов, дабы он всегда напоминал о значении этого товара для королевства.

Палата лордов сравнительно невелика: примерно 30 метров в длину, 15 в ширину. Это, в сущности, малый тронный зал. Мешок с шерстью помещен в передней его части, как бы у подножия трона. А справа и слева от него вдоль зала тянутся красные кожаные диваны - по четыре ряда, поднимающихся ярусами с каждой стороны, по три шестиместных дивана в каждом из рядов. Право восседать на них имеют 1139 пэров королевства.

Не следует ломать голову, как они там размещаются. В голосованиях, которые бывают по вечерам, обычно участвует лишь десятая часть общего состава палаты. Для кворума же достаточно всего трех человек. Зато, взяв слово, пэр может говорить сколько заблагорассудится, и никто не вправе его остановить. Есть старый английский анекдот о том, как одному титулованному лицу однажды приснился сон, будто он произносит речь в палате лордов. Проснувшись, оратор, к своему удивлению, обнаружил, что действительно произносит речь в палате лордов. Эта едкая шутка приходит на память, когда смотришь с галереи на пустующие красные диваны, бродишь по коридорам, курительным, читальням. Всюду царит тот же дух отрешенности от времени, дух умиротворенной старости, который присущ прославленным лондонским клубам на Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс.

Палату лордов неспроста называют лучшим из клубов королевства. Где еще можно понежиться на склоне лет в столь изысканной компании? Причем если в клубах взымают членские взносы, то пэру, наоборот, выплачивают "суточные" за каждую явку в палату, даже если он просто зайдет на полчаса в бар.

Порой думаешь, что обитателей Вестминстерского дворца можно было бы разделить на три категории. Во-первых, это 130 государственных деятелей минувших времен, увековеченных в бронзе и мраморе и расставленных на каждом шагу. Во-вторых, это 635 современных политиков, заседающих в палате общин. И, наконец, в-третьих, где-то на полпути между настоящим и прошлым - это неопределенное и непредсказуемое число пэров в палате лордов.

Почтенные, великовозрастные фигуры. Присматриваясь к ним, порой испытываешь ощущение, будто листаешь газетный фотоархив: перед глазами сменяются полузабытые лица знаменитостей, вроде бы давно сошедших со сцены.

В последнее время палата лордов все заметнее обретает новую функцию: быть в политической жизни Великобритании чем-то вроде стоянки для отслуживших свой срок автомашин или чердака, куда можно складывать расшатавшуюся мебель, которую неудобно использовать, но жаль выбрасывать. Как консерваторы, так и лейбористы сплавляют в палату лордов тех, кого еще преждевременно "списывать в тираж", но уже нецелесообразно держать в палате общин.

Эта тенденция стала еще более очевидной после 1958 года, когда, опасаясь требований полностью упразднить верхнюю палату, консервативное правительство Макмиллана пошло на то, чтобы частично пожертвовать наследственным принципом ее формирования. С тех пор королева начала возводить в пэры пожизненно, то есть без права наследования титула.

Члены верхней палаты, занимающие в ней места пожизненно, так сказать, по должности, существовали и прежде. Это 26 духовных пэров, представляющих англиканскую церковь (архиепископы Кентерберийский, Йоркский и 24 епископа), а также 9 лордов высшего апелляционного суда. Теперь к ним добавилось еще около 300 пожизненных пэров, примерно половину из которых составляют бывшие члены палаты общин, а остальные - это промышленники, банкиры, дипломаты, ученые, писатели, профсоюзные деятели. Однако почти три четверти состава палаты лордов по-прежнему образуют 818 наследственных пэров.

Всего два столетия назад палата лордов сплошь состояла из титулованных землевладельцев. Нынешнему заводиле консерваторов в палате лорду Каррингтону как-то напомнили, что, когда его предок был возведен в пэры Георгом III, лорды возмущенно покинули зал, ибо новичок был банкиром.

Крупные землевладельцы заседают в палате лордов и поныне. Но теперь их там вдвое меньше, чем банкиров, и вдесятеро меньше, чем пэров, чьи имена значатся в указателе директоров компаний. В палате лордов представлена половина крупнейших промышленных фирм (перед войной это были прежде всего владельцы шахт, судоверфей, железных дорог, а теперь директора нефтяных и химических концернов).

В сущности, нынешняя практика возводить в пэры пожизненно явилась не чем иным, как продолжением давней традиции. Ведь, как уже отмечалось выше, британский правящий класс еще со времен промышленной революции старался быть "аристократией с открытой дверью", вбирать в себя не только влиятельных представителей буржуазии, но и всех тех, кто в глазах общественного мнения олицетворял успех на каком-либо поприще. Помимо всего прочего, это, как известно, весьма эффективный метод обезвреживать и приручать опасных бунтарей. Наглядное напоминание - профсоюзная прослойка в палате лордов, бывшие лидеры тред-юнионов, чья многолетняя непримиримая борьба против сословных различий, против почестей и привилегий в итоге вознаграждена алыми мантиями пэров королевства.

В известном смысле палата лордов сама по себе может служить олицетворением истеблишмента, местом, где встречаются лицом к лицу те, кто держит в своих руках подлинные бразды правления, подспудные пружины власти.

Лондонских ревнителей демократических свобод всегда изрядно конфузит простой вопрос: как может этот никем не избираемый и никому не подотчетный орган чинить помехи палате общин, которую принято превозносить как "эталон парламентаризма"? И тем не менее подобный "необъяснимый анахронизм", как выразился журнал "Экономист", продолжает существовать и делать свое дело.

Вплоть до 1911 года лорды могли вообще отвергнуть любой законопроект, принятый палатой общин. Впоследствии за ними было сохранено лишь право отлагательного вето - двухлетней отсрочки, которая с 1949 года сокращена вдвое, а по бюджетным биллям, касающимся денежных ассигнований, - до месяца.

Однако даже в своем нынешнем виде право отлагательного вето остается важным козырем в руках истеблишмента, дает ему дополнительные шансы для маневрирования. Возможность заблокировать неугодный законопроект хотя бы на год практически нередко означает похоронить его. Ведь к следующей парламентской сессии может сложиться совсем иная, неблагоприятная для данного билля политическая ситуация, а уж если на горизонте замаячат новые всеобщие выборы, о нем и подавно приходится забыть.

Примерами подобного саботажа со стороны пэров королевства пестрит британская история последнего времени. Перед первой мировой войной лорды сорвали принятие билля о самоуправлении Ирландии, что привело к ее расчленению, трагические последствия которого дают себя знать по сей день. В 1931 году верхняя палата воспротивилась законопроекту об обязательном школьном обучении до пятнадцатилетнего возраста. Данный билль удалось сделать законом лишь после второй мировой войны. Стало быть, у целого поколения англичан были урезаны возможности для среднего образования. Самих лордов это, разумеется, не коснулось. Почти все наследственные пэры относятся к числу обладателей "старого школьного галстука": более половины из них (432 из 818) - бывшие воспитанники Итона, остальные кончали Харроу, Винчестер, Регби и другие привилегированные публичные школы.

В послевоенные годы лорды чинили всяческие помехи политике национализации ключевых отраслей экономики. Вновь и вновь проявляется примечательная тенденция: пока у власти находятся консерваторы, палата пэров не напоминает о себе, даже если парламент сталкивается с крутыми поворотами во внешней и внутренней политике, какими были, например, вступление Англии в "Общий рынок" или попытка сковать забастовочное движение "законом об отношениях в промышленности". Но стоит прийти к власти лейбористам, как лорды тут же активизируют свою тактику саботажа, стремясь бесчисленными поправками либо затянуть принятие правительственных законопроектов, либо выхолостить их содержание.

Ведь независимо от воли избирателей, независимо от того, располагают ли лейбористы большинством в палате общин, они заведомо обречены на меньшинство в палате лордов, где за них голосуют всего 155 пэров, в том числе лишь 28 наследственных. Казалось бы, это не так уж мало, если добрая половина лордов - "мертвые души" для палаты, а многие из остальных появляются в ней лишь от случая к случаю (уже говорилось, что в вечерних голосованиях обычно участвует около сотни пэров).

Однако особенность палаты лордов заключается в том, что состав ее перед каждым голосованием - величина неопределенная и непредсказуемая. Так, например, билль о санкциях против расистского режима Смита в Родезии был отвергнут в 1968 году большинством в 193 голоса против 183. Многие участники небывало многолюдного голосования появились под сводами Вестминстерского дворца впервые за несколько десятилетий. "Я встретил уйму родственников, которых считал давно умершими", - цитировали газеты удивленную реплику одного барона.

В ноябре 1977 года 196 пэров во главе с лордом Каррингтоном в очередной раз заблокировали правительственный законопроект о национализации авиационной и судостроительной промышленности (что было наиболее радикальным пунктом предвыборного манифеста лейбористской партии). Они проголосовали за поправку о том, чтобы исключить из числа национализируемых предприятий 12 крупных судоремонтных верфей. Поскольку правительство не могло пойти на это, законопроект был перенесен на следующую сессию, а там отложен в долгий ящик.

Итак, вспомогательный тормоз в руках противников социального прогресса - такова истинная роль палаты лордов в британском механизме власти.

Следует

помнить, что политическое объединение представителей низших классов,

созданное в их собственных интересах, является злом первой величины, что

постоянный характер такого объединения обеспечил бы низшим классам

преобладающую роль в стране и что их господство означало бы власть невежества

над просвещением и численного превосходства над знанием. Пока они не

научились действовать сообща, еще есть возможность предотвратить эту

опасность, и она может быть предотвращена только величайшей мудростью и

дальновидностью верхних классов... Они должны добровольно уступать, пока это

еще не опасно, чтобы не пришлось впоследствии уступать по принуждению.

Уолтер

Бэджет (Англия),

"Английская конституция" (1867).

Глава 17

ЗАДНЕСКАМЕЕЧНИКИ И КНУТЫ

"Посторонние, шапки долой!" - этот средневековый клич разносится по гулким коридорам Вестминстерского дворца, возвещая, что процессия спикера с булавой шествует в палату общин. И пестрая толпа иностранных туристов, школьников с экскурсоводами и пенсионерами из провинции почтительно замирает, чувствуя себя свидетелями и участниками некоего священнодействия. К тому же центральное лобби, где толпится больше всего посетителей, и впрямь напоминает собор своими мозаиками на сводах. Эти четыре панно изображают святых-покровителей и национальные эмблемы каждой из составных частей Соединенного королевства. Святой Георг и роза символизируют Англию, святой Андрей и чертополох - Шотландию, святой Давид и лук-порей - Уэльс, святой Патрик и клевер-трилистник - Ирландию.

После величавой готики центрального лобби сама палата общин производит неожиданное впечатление. Она прежде всего поражает своими малыми размерами; всего около 20 метров в длину! Скамьи, обитые зеленой кожей, тут подлиннее, чем в палате лордов, и размещены они и пять рядов по каждую сторону от прохода. Но даже при большем числе посадочных мест, чем у пэров, палата общин все-таки скорее напоминает клубную гостиную, чем зал конгрессов.

Здесь нет ораторской трибуны. Депутаты выступают с места. И такая камерная атмосфера придает своеобразный характер дебатам: их участники ведут спор, что называется, лицом к лицу. Члены правительства на передней скамье отделены от скамьи теневого кабинета лишь проходом шириной в две шпаги. Черта, проведенная по ковру перед каждой из скамей, напоминает о времени, когда требовались меры предосторожности, чтобы словесные поединки в палате не переходили в вооруженные. Существующее доныне правило гласит, что если кто-либо из депутатов переступит черту у его ног, то есть "шагнет в аут", заседание считается прерванным.

Думается, что склонность англичан относиться к политике как к спорту, то есть видеть в ней состязание двух соперничающих команд, была умело использована творцами британской избирательной системы. Она благоприятствует чередованию у власти двух главных политических партий (в ущерб остальным) и делает парламентские дебаты похожими на футбольный матч между правительством и оппозицией.

Страна поделена на 635 избирательных округов (516 в Англии, 71 в Шотландии, 36 в Уэльсе, 12 в Северной Ирландии), каждый из которых посылает в палату общин по депутату. Причем при существующей ныне мажоритарной системе для победы не требуется большинства голосов. Нужно лишь, чтобы их было больше, чем у кого-либо из соперников. Скажем, если из 30 тысяч бюллетеней за одного кандидата подано 11 тысяч, за второго 10 тысяч и за третьего 9 тысяч, первый из них получает мандат, а голоса остальных 19 тысяч избирателей (то есть большинства в данном округе) пропадают впустую.

Заложенный в мажоритарной системе принцип "победителю все, а остальным ничего" способствовал мерному чередованию у власти тори и вигов, а потом консерваторов и лейбористов, сковывая тенденции к многопартийности с ее неустойчивыми коалициями.

Сам термин "оппозиция ее величества" являет собой хитроумное изобретение британских правящих кругов. Им декларируется, что партия, отстраненная от власти, сохраняет полную лояльность государственным устоям и будет добиваться возврата к кормилу правления, лишь свято соблюдая "правила игры". Лидер оппозиции, например, считается официальным лицом и наряду с членами правительства получает жалованье из государственной казны.

В своем нынешнем виде палата общин столь же приспособлена к двухпартийной системе, как футбольное поле для двух команд. Их основные составы - непосредственные участники матча - сидят друг перед другом на передних скамьях, тогда как всем остальным приходится довольствоваться участью запасных игроков, тщетно дожидающихся возможности ударить по мячу.

От новичка в парламентской фракции меньше всего ждут ораторского блеска, государственной мудрости, законодательных инициатив. Даже само его участие в заседаниях палаты мало кого волнует. От рядового депутата, или, как тут говорят, заднескамеечника, прежде всего требуется лишь одно: он должен слушаться кнута. Это выражение, заимствованное из конного спорта, прочно вошло в обиход "праматери парламентов".

Как ни парадоксально, эталон западной демократии функционирует на основе военной дисциплины. "Главный кнут правительства", "главный кнут оппозиции" - это не газетные эпитеты, не жаргонные словечки, а общепринятые наименования должностных лиц - парламентских организаторов каждой из партийных фракций. Их обязанность вполне соответствует их названию: в нужный момент прогнать свою паству через нужную дверь.

В британском парламенте голосуют не руками, а ногами. При каждом разделении палаты (как называют подсчет голосов) депутаты, голосующие за, выходят в западные двери, а голосующие против - в восточные. Причем на всю эту процедуру отпускается несколько минут с момента включения сигнального звонка.

Заседания палаты общин по традиции начинаются во второй половине дня. Так что, заслышав сигнал около десяти вечера, когда обычно голосуются важные резолюции, депутаты должны сломя голову мчаться в палату нередко из дома или из гостей. Обладатели "старого школьного галстука", каких полным-полно в Вестминстере, любят ворчать, что дворец этот такая же бурса, как Итон или Винчестер: вся жизнь заднескамеечника проходит по звонку и под кнутом.

Впрочем, главный парламентский организатор олицетворяет собой не только кнут, но и пряник. Именно он является советником премьер-министра по правительственным назначениям и награждениям. Главный кнут имеет официальную резиденцию на Даунинг-стрит, 12 - через дом от премьер-министра - и встречается с ним с глазу на глаз чаще, чем кто-либо другой.

Формально говоря, парламентская процедура игнорирует партийную принадлежность. К любому депутату положено адресоваться лишь как к достопочтенному члену от округа такого-то. Лет сто назад подобное обращение имело смысл, ибо значительная часть законопроектов вносилась отдельными членами парламента. Ныне же инициатива в подавляющем большинстве случаев исходит от правительства. Принятие частного законопроекта стало большой редкостью.

Завладев большинством мест в палате общин и дав тем самым лидеру своей партии возможность сформировать правительство, рядовые парламентарии должны смириться с тем, что их главная миссия окончена и что впредь им остается лишь утверждать решения, принятые за пределами палаты, то есть послушно превращать правительственные билли в законы.

Теоретически депутаты считаются такими же полновластными хозяевами парламента, как акционеры - хозяевами своей компании. На практике же они, как и владельцы акций, узнают суть дела, лишь когда их ставят перед совершившимся фактом. Для члена палаты общин есть одна лишь возможность приблизиться к власти: стать обладателем министерского портфеля. А непременное условие такого назначения всем известно: депутат должен слушаться кнута.

Существует целая система приемов, предназначенных блокировать попытки заднескамеечников выступать против шагов правительства, которые им не нравятся. Одна из радикальных мер - объявить высказанное возражение "важным вопросом, требующим голосования доверия правительству". Это чревато роспуском парламента, досрочными выборами, то есть ставит под вопрос не только пребывание данной партии у власти, но и парламентский мандат депутата-бунтаря, которого окружная партийная организация может в другой раз даже не выдвинуть в кандидаты...

Вот почему единственная отдушина для заднескамеечника, когда он может забыть о звонках и кнутах, когда он может как-то проявить себя, это "час запросов". Ежедневно, кроме пятницы, с половины третьего до половины четвертого члены правительства, а по вторникам и четвергам и сам премьер-министр обязаны отвечать на поданные заранее письменные запросы депутатов:

известно ли достопочтенному члену такому-то, что...? Не сделает ли он заявление по данному вопросу?

да, невозмутимо отвечает министр (читая по бумажке текст, искусно составленный его чиновниками), затронутый вопрос ему, разумеется, известен; правительство постоянно держит его в поле зрения; необходимые меры принимаются; об их результатах палата будет проинформирована...

Депутат усаживается на место с чувством выполненного долга, а точнее говоря, с надеждой, что несколько газетных строк о его запросе и ответе министра будут замечены в его избирательном округе. На большее он редко и претендует.

В наши дни вестминстерская политическая кухня немыслима без средств массовой информации. Однако "праматерь парламентов" пришла к этому через цепь мучительных и отнюдь не всегда последовательных компромиссов. Вплоть до 1738 года писать о ходе дебатов в газетах считалось грубейшим посягательством на привилегии парламента. Потом скрепя сердце согласились открыть Вестминстерский дворец для репортеров. Однако вплоть до наших дней на галерею прессы не допускают фотографов. Целые поколения художников доныне иллюстрируют газетные парламентские отчеты скетчами ораторов.

На моих глазах в 1978 году дебаты в Вестминстере впервые в истории начали транслироваться по радио. Что же касается телевидения, то его пока держат за порогом палаты общин, а для палаты лордов делают исключение лишь раз в год - в день торжественного открытия парламентской сессии и тронной речи королевы. Этот запрет, впрочем, весьма относителен. Ибо, выйдя из палаты, любой оратор может тут же пересказать суть своего выступления перед телекамерами, как это делает канцлер казначейства после своей бюджетной речи или член теневого кабинета после дебатов по касающемуся его вопросу.

Каждый день, который начинается в половине третьего с "часа запросов", в палате общин произносится около 40 тысяч слов. Это, как острят на Флит-стрит, целых две многоактные пьесы. Лишь малая толика вестминстерского красноречия попадает в эфир и прессу. Большая часть стенограмм остается лишь на страницах "Гансарда" - парламентского бюллетеня, экземпляры которого брошюруются и складываются в хранилищах башни Виктории, где накоплено уже более 60 тысяч документов.

Маститые лондонские политики любят говорить о палате общин как о живом существе: "Палата не любит, чтобы ее держали в неведении... Палата не потерпит подобного безразличия..." В действительности же "праматерь парламентов" терпит многое - и прежде всего упадок своего влияния. Она по-прежнему остается центром политической жизни, но в значительной мере утратила былую роль в осуществлении политической власти. Парламентская процедура призвана создать впечатление, будто все важные вопросы решаются именно под сводами Вестминстерского дворца, по инициативе членов парламента и в результате гласных дебатов. На практике же суверенитет парламента теряется в запутанных коридорах власти, которые его окружают. Палата общин служит лишь авансценой для спектакля, который режиссируется из-за кулис.

Палата общин

подобна паровой машине, которая выпускает пар, шипит и свистит, но втайне

приводится в движение электричеством.

Энтони

Сэмпсон (Англия),

"Новая анатомия Британии",1967).

Почтительно и смиренно поднимается

посетитель на парламентскую галерею. И что же он видит? Несколько

полууснувших депутатов, пытающихся внимать речи полубодрствующего оратора,

который время от времени замолкает, дабы люди в бриджах, кружевных оборках и

париках могли совершать некий непостижимый ритуал, внося и вынося

символические жезлы и побрякушки.

Парламент относится к числу тех

английских установлений вроде королевского смотра с выносом знамен, смены

дворцового караула или ежегодной процессии лорда-мэра, которые сохранили

форму в церемониях, традициях или ритуалах, хотя уже давно почти целиком

утратили свое содержание.

Девять десятых того, что происходит в

Вестминстере, это хорошо отрепетированный спектакль. Большинство речей

произносятся там не с намерением повлиять на чьи-то мнения или действия, а с

целью довести до сведения избирателей через местную печать, что если их

депутат и не всемогущ, то, по крайней мере, еще жив. Даже хваленый "час

запросов" представляет собой "бокс теней", правила которого

тщательно продуманы так, чтобы никто в поединке не пострадал. Это пантомима,

во время которой депутат бьет министра бычьим пузырем на палке, а министр в

ответ шлепает депутата связкой сосисок.

Члены палаты разминают мускулы во время

"часа запросов", но стоит звонку возвестить о голосовании, как им

приходится забыть приятное ощущение силы, порожденное этим упражнением, и,

вытерев со лба воображаемый пот, дружно маршировать за своим лидером в

соответствующую дверь. Им приходится выбирать не между разумным и глупым

решением, не между хорошим и плохим законом. Выбирать они могут только между

своей и чужой партией.

Все высказанное отнюдь не означает, что

парламент не служит никакой цели. Просто цель эта - не служение народу, а

служение его правителям. Он весьма полезен как барьер между народом и

Уайтхоллом. Он служит местом, где люди могут выговориться, метать громы и

молнии, от которых мало толку.

Дэвид

Фрост и Энтони Джей (Англия),

"Англии - с любовью" (1967).

Глава 18

КОРИДОРЫ ВЛАСТИ

Британскую двухпартийную систему часто сравнивают с маятником. Когда этот маятник совершает свое очередное качание, то есть когда оппозиция ее величества одерживает победу над правительством ее величества, смена власти в Лондоне напоминает по своей стремительности государственный переворот правда, вместо танков к министерским особнякам на рассвете стягиваются багажные автофургоны.

Результаты парламентских выборов, которые по традиции происходят в четверг, становятся известными утром в пятницу. В тот же самый день премьер-министр извещает королеву об отставке правительства; лидер победившей партии приглашается в Букингемский дворец и после ритуала целования рук переселяется на Даунинг-стрит, 10, откуда грузчики еще выносят ящики со скарбом его предшественника.

Тот факт, что большинство членов кабинета селятся в правительственных особняках, делает смену власти особенно болезненной: министр разом теряет не только пост, но и кров. Сосед премьера - канцлер казначейства, живущий на Даунинг-стрит, 11, - имеет дом с одной-единственной дверью. Так что любители драматических сцен могут наблюдать с тротуара напротив, как через эту дверь происходит выселение прежнего обитателя и вселение нового.

Смена президента в Белом доме знаменует начало "великого переселения" в коридорах власти Вашингтона, которое затрагивает многие тысячи людей и тянется два месяца - с ноябрьских выборов до январского вступления в должность.

Поражение правящей партии в Британии означает массовое переселение лишь в палате общин, где две главные фракции меняются местами, словно танцоры во время кадрили. Что же касается перемен в лондонских коридорах власти, то они хоть и безотлагательны, но нечувствительны. Новые таблички появляются в Уайтхолле лишь на сотне дверей (правительство обычно состоит примерно из 20 членов кабинета, 30 с лишним некабинетных министров и еще стольких же младших министров, замещающих руководителей ведомств). Весь аппарат каждого из министерств вплоть до его руководящего ядра во главе с постоянным секретарем остается на своих местах.

Когда в разгар Потсдамской конференции 1945 года лейбористы одержали победу над консерваторами и на смену Черчиллю в Потсдам прибыл Эттли, новый премьер не заменил в британской делегации ни единого человека. Это, по его словам, "вызвало большое удивление наших американских союзников". (Поскольку Эттли с первых же дней был окружен советниками Черчилля, стоит ли удивляться, что внешняя политика лейбористов так мало отличалась от курса консерваторов?)

Если двухпартийную систему в Лондоне любят сравнивать с маятником, то гражданской службе или чиновничеству принято отводить роль махового колеса, предназначенного сглаживать момент перехода власти из одних рук в другие. В следующий же понедельник после выборов новый министр уже подписывает бумаги, подготовленные тем же штатом сотрудников, что служили прежнему. Он наследует все, кроме одного. В отличие от постоянного секретаря новый министр не имеет доступа к документам своего предшественника. Секреты предыдущего правительства не должны становиться достоянием соперничающей партии. Существующее на сей счет "джентльменское соглашение" имеет важные последствия. Чиновники знают больше, чем их сменяющиеся шефы - политики, и это накладывает свой отпечаток на их взаимоотношения.

Дата добавления: 2015-05-08