Корни дуба 7 страница

Корпоративный быт, как и занятия спортом, имеет в публичных школах еще и побочную задачу: он в равной мере рассматривается как средство закалки. Считается, что спартанские условия жизни, в частности холод в голод, воспитывают твердость духа, выносливость, самообладание и другие ценные черты характера. Чем респектабельнее и, стало быть, дороже школа, тем более суровые условия существуют там для воспитанников.

Девизом многих публичных школ поистине могли бы стать слова: чем хуже питание, тем лучше воспитание. Классы с центральным отоплением нововведение, с которым куда раньше познакомятся учащиеся какой-нибудь второразрядной общеобразовательной школы. Спальни в публичных школах, размещающихся обычно в старинных зданиях готической архитектуры, никогда не отапливаются, как и раздевалки при спортивных залах. В публичной школе Гордон-стаун на севере Шотландии, где в свое время учились муж королевы герцог Эдинбургский и наследник престола принц Уэльский, воспитанники ходят в шортах и принимают холодный душ даже зимой, когда вокруг лежит снег. Окна в спальнях держат круглый год открытыми, и никому не разрешается накрываться больше чем двумя тонкими одеялами.

У англичан есть понятие "старый школьный галстук", с которым они привыкли связывать другое распространенное словосочетание - "сеть старых друзей". Корпоративные галстуки выполняют в Британии ту же роль, какую в Японии издавна играют родовые эмблемы да черных парадных кимоно.

Существуют галстуки научных обществ, спортивных клубов, гвардейских полков. Но наиболее престижным считается галстук публичной школы. По лондонским понятиям, он позволяет судить не только об образованности человека, но и о достоинствах его характера, о круге его знакомств - словом, служит свидетельством принадлежности к избранной касте. Куда бы ни забросила судьба английского джентльмена, он всюду перво-наперво ищет собратьев по публичной школе, которые в любом обществе инстинктивно тяготеют друг к другу.

На сей счет к тому же существует игра слов, так как выражения "школьный галстук" и "школьные связи" по-английски звучат одинаково. Человек с галстуком публичной школы - стало быть, человек со связями. Повязывая темно-синий галстук в тонкую голубую полоску, воспитанник Итона знает, что этим самым узлом он накрепко присоединен к "сети старых друзей", которая всегда будет ему опорой.

Подобно тому как жизнь юных затворников пронизана внутренней субординацией, такая же субординация существует и между самими публичными школами. Примерно треть из этих 260 частных учебных заведений считается более респектабельной, чем остальные, в внутри этой трети поистине элиту элит составляют наиболее старые школы: Итон, Винчестер, Регби, Харроу.

В Итоне стоит побывать всякому, кто хоть на несколько дней оказался в Лондоне. Всего в получасе ходьбы от Виндзорского замка, за мостом через Темзу высится готический собор, окруженный старинными школьными зданиями. Причем не меньшей достопримечательностью, чем эти архитектурные памятники, служат их современные обитатели. По узким извилистым улицам степенно расхаживают группы школьников, каждый из которых облачен во фрак и белый галстук бабочкой. Будущим джентльменам положено являться на занятия в наряде, который в наш век носят, пожалуй, лишь дирижеры и метрдотели.

Основанный в 1441 году Итон всегда был ближе к королевскому двору, чем другие публичные школы. Лично монарх назначает туда главу совета попечителей, а формированием совета занимаются Оксфорд, Кембридж и Королевское общество то есть Академия наук. Пост директора Итона доныне принято считать вершиной учительской профессии.

Вот уже пять с лишним веков Итон воспитывает людей, считающих своим призванием стоять у кормила власти. Из стен этой школы вышло 18 премьер-министров. Поселившись на Даунинг-стрит, 10, Макмиллан любил повторять:

- При консерваторах дела обстоят вдвое лучше, чем при лейбористах: у Эттли было три итонца в правительстве, а у меня - целых шесть...

Благодаря баснословно высокой плате за обучение (2000 фунтов стерлингов в год), а также щедрым денежным пожертвованиям от своих бывших питомцев Итон располагает средствами, чтобы нанимать лучших преподавателей. Доступное лишь для избранных, такое учебное заведение, стало быть, и наиболее привлекательно для этих немногих. Надо ли удивляться, что две трети итонцев составляют сыновья бывших итонцев. Эта публичная школа больше, чем другие, напоминает наследственный клуб для политических деятелей, и в ее традициях развивать у воспитанников профессиональный интерес к политике.

Мечтая о "подобающей школе", обивая пороги Итона или Винчестера, Харроу или Регби, английский отец или мать думают прежде всего не о том, чему их отпрыск выучится на уроках, не о классическом образовании, сулящем сравнительно мало практической пользы. Они думают о том воздействии, что окажет публичная школа на характер их сына, о манере поведения, что останется с ним до конца дней, как и особый выговор, который проявляется с первого же слова и который можно выработать лишь в ранние юношеские годы. Они думают и друзьях, которых обретает их сын, и о том, как эти одноклассники и сам "старый школьный галстук" помогут ему в последующей жизни.

Принято считать, что хорошая публичная школа воспитывает в характере подростка такие черты, как самостоятельность, выдержку, стойкость перед трудностями, а также готовность вставать во главе других.

Публичные школы - это, разумеется, средство воспроизводства элиты, и само их существование свидетельствует об иерархической структуре общества. Именно в публичных школах проходит предварительную обработку тот человеческий материал, который поступает затем для окончательной шлифовки на "фабрики джентльменов" - в Оксфорд и Кембридж.

Вряд ли

какая-либо другая страна стала бы терпеть, а тем более смогла бы создать

столь жестокие заведения, как британские публичные школы. Первая неделя

новичка в такой школе часто оставляет самый болезненный след в его жизни. Ему

трудно даже осознать, что в мире может быть столько людей, желающих ударить

его, причинить ему боль и имеющих полную возможность делать это в любое время

дня и ночи.

Жестокие побои, которым старшины домов,

старшеклассники, и даже сверстники подвергают новичков за малейшие проступки

или за недостатки характера, не имеют параллели в британском обществе.

Нигде, даже в тюрьме, подростку не дадут

семнадцать ударов розгами лишь за гримасу, сделанную другому подростку.

Однако в публичной школе такая мера одобряется - отчасти потому, что она

позволяет эффективно поддерживать дисциплину; отчасти потому, что учит

младших чувству ответственности и повиновению власти: отчасти потому, что

добрая порка считается полезной для воспитанников независимо от того,

заслуживают они ее или нет.

Энтони

Глин (Англия),

"Кровь британца" (1970).

По части телесных наказаний в школах мы

являемся чрезвычайно жестокой страной. Польша отменила их еще два столетия

назад. Законы, запрещающие бить детей, были приняты в Голландии в 1850-м, во

Франции в 1888-м, в Финляндии в 1890-м, в Норвегии в 1935-м, в Швеции в

1958-м, в Дании в 1968 году. В Британии же телесные наказания школьников

до сих пор не отменены.

Еженедельник

"Обсервер" (Англия), 1977.

Глава 11

ФАБРИКИ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ

Излучины реки Кем плавно огибают фасады колледжей. Весна напоминает о себе нежно-серебристой листвой плакучих ив, золотыми россыпями нарциссов на подстриженных лужайках. А приглядевшись к готическим стенам, замечаешь, как на их каменном кружеве тут и там оживает набухшими почками деревянное кружево плюща. В водной глади двоятся арки горбатых мостиков. Какой же из них дал имя здешнему городу? Ведь слово "Кембридж" означает "мост через Кем".

О консерватизме англичан, об их любви к старине и приверженности традициям написаны многие тома. Но вместо того чтобы штудировать их, можно просто побродить по этому городу, проникнуться его духом. Колледжи, похожие на старинные крепости. Готические соборы. Трапезные с почетными помостами для преподавателей и портретами прославленных выпускников на стенах. Увитые плющом аркады. Зеленый бархат газонов на квадратных двориках. Средневековая архитектура. Изысканная, ухоженная столетиями природа. Архаичные мантии профессоров и студентов. Все вокруг гармонично, все источает аромат старины, преемственности и незыблемости традиций; все это не может не оказывать воздействия на молодые души, на мироощущение тех, кто проводит здесь самые важные годы жизни.

Как и Оксфорд, Кембридж относится к числу немногих сохранившихся в Европе университетских городов. Оба они вот уже семь веков бесспорно доминируют в британском образовании. И хотя все это время между ними не утихает острое соперничество, провести грань между Оксфордом и Кембриджем отнюдь не легко.

Кое в чем эти университетские центры воплотили в себе различия районов, где они расположены. Кембридж - ворота Восточной Англии, края, своеобразного не только равнинным рельефом. Еще в XIV веке порты Восточной Англии вели бойкую торговлю шерстью, и нарождающийся купеческий класс все чаще спорил за власть с местными баронами. Потом на этих плоских равнинах, напоминающих Нидерланды, поселились голландские и фламандские беженцы от испанской тирании. Их появление еще больше укрепило вольнолюбивые традиции этого края.

В XVII веке, когда в Англии была свергнута, а затем снова восстановлена монархия, Оксфорд оставался городом роялистов, тогда как Кембридж был оплотом круглоголовых, как называли себя последователи Кромвеля, выходцы из купеческо-мещанской Восточной Англии. Будучи ближе к столице в прямом и переносном смысле слова, Оксфорд слыл более ортодоксальным и консервативным, чем сравнительно более изолированный, независимый и радикальный Кембридж.

Rainbow in Oxford

Считать, что подобный контраст сохранился доныне, было бы упрощением. Кембридж действительно воспринял кое-какие черты вольнолюбивой Восточной Англии. На берегах реки Кем когда-то преподавал греческий язык Эразм Роттердамский. Там учились Кромвель и Мильтон, Ньютон и Дарвин. В кембриджском колледже Тринити мужало свободолюбие лорда Байрона. Но, с другой стороны, из стен Кембриджа вышли такие фигуры, как Пальмерстон и Бальфур, Болдуин и Чемберлен, которых никак не назовешь ниспровергателями или бунтарями.

Оксфорд уделяет сравнительно больше внимания гуманитарным наукам, особенно философии и литературе. В Кембридже наряду с классическими дисциплинами несколько шире поставлено преподавание точных и естественных наук.

Однако сами соперники считают подобное противопоставление условным и утверждают, будто Оксфорд и Кембридж имеют лишь два бесспорных различия: первый построен из серебристо-серого, второй - из розовато-бурого камня; в первом красива главная улица, второй славится "задами", то есть фасадами колледжей, обращенными к реке.

Впрочем, если о различиях между Оксфордом и Кембриджем подчас спорят, то установить сходство между ними куда легче. Прежде всего примечательно следующее: англичанин, учившийся в Оксфорде, предпочтет сказать, что окончил Балиол или Крайстчерч. Бывший студент Кембриджа обычно отрекомендуется как выпускник Тринити или Кингз. Оба, стало быть, перво-наперво назовут не университет, выдавший им диплом, а один из 20 с лишним колледжей, из которых каждый университет состоит.

Triniti College

Своего рода притчей стал случай с иностранцем, который сошел с поезда в Кембридже, уселся в такси и сказал: "В университет, пожалуйста!" На что шофер недоуменно ответил: "А здесь нет университета..." Водитель этот по-своему был прав, ибо ни в Кембридже, ни в Оксфорде нет адреса, который осуществлял бы собой понятие "университет". Иностранцу привычно связывать это слово со зданием или группой зданий, где размещаются ректорат, факультеты, аудитории и лаборатории, куда студенты приходят на лекции и семинары, а затем получают дипломы, подтверждающие, что они прошли определенный курс наук.

Кембриджский университет в этом смысле представляет собой нечто иное. Это прежде всего 23 автономных колледжа, которые играют в его структуре неизмеримо большую роль, чем существующее параллельно деление на факультеты.

Именно колледжи, которым, как и публичным школам, присуща негласная градация по статусу, деление на более престижные и менее престижные, осуществляют набор студентов, то есть продолжают дело их социальной классификации. Именно колледжи служат центрами всех форм корпоративной жизни, то есть воспитательного воздействия на студентов.

Факультеты, как общеуниверситетское начало, стали в послевоенные годы играть более заметную роль в учебно-педагогической деятельности колледжей. Однако видеть разделение труда между ними в том, что факультеты занимаются преподаванием, а колледжи - воспитанием, было бы неверно. Дело в том, что в отличие от прочих, "краснокирпичных" университетов Оксфорд и Кембридж имеют общую своеобразную черту - систему личных наставников, своего рода научных руководителей, персонально прикрепленных к каждому студенту.

Эта дорогостоящая, недоступная для "краснокирпичных" вузов система осуществляется не факультетами, а колледжами (хотя в роли наставников выступают профессора и доценты факультетских кафедр). Скажем, чтобы подобрать личного наставника для студента, изучающего китайскую философию, колледж договаривается с факультетом востоковедения. Причем плату за каждую встречу со своим подопечным этот научный руководитель получает именно от колледжа. Таким образом, студент Оксфорда или Кембриджа ходит на факультет слушать лекции, а сверх того отрабатывает каждую тему на индивидуальных занятиях в колледже, представляя наставнику письменные работы и подробно обсуждая их содержание. Словом, точнее будет сказать, что факультеты занимаются деятельностью преподавателей, в то время как заботу колледжа составляет и воспитание, и успеваемость студентов.

Во всех формах корпоративной жизни, и прежде всего, разумеется, в спорте, который играет в Оксфорде и Кембридже, пожалуй, не меньшую роль, чем в публичных школах, студенты, как правило, отстаивают честь своего колледжа. Быть членом команды, выигравшей первенство университета по крикету, или попасть в состав сборной восьмерки для ежегодной регаты гребцов Оксфорда или Кембриджа - это факт в биографии, который значит подчас для будущей карьеры не меньше, чем оценки на выпускных экзаменах.

Нетрудно видеть, что роль колледжей в структуре Оксфорда и Кембриджа во многом схожа с делением публичной школы на дома. Здесь подобным же образом насаждается корпоративный дух, инстинктивная манера делить людей на своих и чужих. Здесь продолжается воспитание классовой верности. Основы ее закладываются как верность своему школьному дому в Итоне или Винчестере, закрепляются как верность своему колледжу в Оксфорде или Кембридже, чтобы перерасти затем в верность своему клубу, своему полку, своему концерну, своей парламентской фракции, а в конечном счете - в верность своему классу, классу власть имущих.

Формируя характер и мировоззрение будущих правителей страны, "фабрики джентльменов" используют те же методы, что и публичные школы. Это корпоративная жизнь в стенах колледжей, спортивная этика, возведенная в мерило порядочности, и, наконец, сама атмосфера средневековых университетских городов, утверждающая веру в незыблемость традиций. Но сверх того Оксфорд и Кембридж имеют одну своеобразную особенность, которая еще разительнее раскрывает их роль в воспроизводстве правящей элиты. Речь идет о дискуссионных клубах, специально предназначенных для того, чтобы со студенческой скамьи прививать будущим джентльменам навыки профессиональных политических деятелей.

Такими дискуссионными клубами являются в Оксфорде и Кембридже студенческие союзы, которые не имеют ничего общего с аналогичными организациями в других английских вузах. Во всей своей деятельности - от выборов руководящих органов до процедуры дебатов и голосования студенческие союзы полностью имитируют палату общин британского парламента. Руководство студенческого союза избирается на семестр, иначе говоря, на десять недель. Так что ежегодно в университете трижды вспыхивает лихорадка предвыборной кампании. Как использовать соперничество колледжей, чтобы устранять личных соперников, как блокироваться со слабым против сильного, как идти на открытые компромиссы и закулисные сделки - все эти приемы и методы предвыборной борьбы на полном серьезе постигаются здесь на практике.

Дискуссионные клубы Оксфорда и Кембриджа учат будущих членов правящей элиты отнюдь не маловажному искусству полемики, способности сочетать эрудицию с находчивостью, умению стройно и убедительно излагать свои аргументы и парировать доводы противника. Мне довелось однажды беседовать с председателем студенческого союза Кембриджа. Он безукоризненно, без малейшего замешательства реагировал на сложные, даже каверзные вопросы, держал себя непринужденно, но с достоинством. И хотя в его поведении не было ничего напыщенного, ничего нарочитого, почему-то осталось чувство, что это студент театрального училища, играющий роль премьер-министра.

Диплом Оксфорда иди Кембриджа - это не столько свидетельство определенных специальных звании, сколько клеймо "фабрики джентльменов". Главная цель обучения там - воспитать человека, который продолжал бы традиции правящего класса, как они сложились на протяжении столетий в соответствии с неким избранным идеалом. Оксфорд и Кембридж - это заключительный этап отбора, пройдя который человек на всю жизнь приобщается к правящей касте, чувствует себя окруженным "сетью старых друзей".

Нарушив непреложное правило о том, что в доме повешенного не говорят о веревке, я дерзнул однажды завести речь об элитарности традиционного английского образования в одном из лондонских клубов. Утопая в глубоких кожаных креслах и окутывая себя облаками сигарного дыма, мои собеседники со "старыми школьными галстуками" и соответствующим выговором развили в ответ свою теорию, основанную чуть ли не на дарвинизме.

Да, признавали они, Оксфорд и Кембридж все чаще критикуют за то, что эти университеты не уделяют должного внимания естественным наукам, что они копаются в мертвом прошлом, вместо того чтобы заниматься живым настоящим, что они мало готовят человека к практической работе по конкретной специальности, что они переоценивают значение спорта, что, наконец, они недемократичны. Но можно ли винить скаковую лошадь за то, что она отличается от ломовой? Она просто принадлежит к другой породе, доказывали мне рассудительные джентльмены, потягивая из хрустальных бокалов старый шерри. Англичане, продолжали они, по природе своей селекционеры. Во всем - будь то розы, гончие или скакуны - они прежде всего ценят сорт, породу и стремятся к выведению призовых образцов. А каждый селекционер знает, что особо выдающихся качеств можно достичь лишь путем отбора, то есть за счет количества. Вырастить из всех лошадей породистых скакунов нет возможности, да нет и нужды. Точно так же нет необходимости делать все вузы похожими на Оксфорд и Кембридж. Публичные школы и старые университеты заняты выведением особой человеческой породы - людей, способных управлять страной. Цель эта уже сама по себе предполагает селекцию, отбор. А как можно совместить избранное меньшинство с разговорами о равенстве для всех?

Выслушать подобные откровения было весьма любопытно. Тем более в клубной гостиной, огражденной от бега времени резными дубовыми панелями, кожаными креслами у топящегося камина и золочеными рамами портретов, с которых на нас словно из ушедших веков смотрели былые поколения итонско-оксфордских "призовых образцов".

Оторванный от

семьи в раннем детстве, английский ребенок попадает в средневековую бурсу,

именуемую публичной школой, где его вскармливают соской традиций. Есть лишь

один способ надевать соломенную шляпу в Харроу, приветствовать учителей в

Итоне, носить учебники в Чартерхаузе. Что за дело, хорош данный обычай или

плох? Главное - он установлен триста или шестьсот дет назад, прочее не имеет

значения. Полы, на которых воспитанники Харроу совершают свои первые шаги как

джентльмены, сделаны из дубовых досок кораблей Трафальгара. На скамьях, где

еще Питт и Гладстон вырезали свои имена, школьники растут убежденными, что

все лучшее в мире является британским: суда и сукно, секретные службы и

зоопарки, оружие и самолеты.

В тени высоких кирпичных стен, на

зеленом ковре вековых газонов молодой англичанин обретает печать, которую уже

ничто не может стереть. Привыкнув в течение семи лет жить с восемьюстами

подростками, делать те же жесты, совершать те же ритуалы, носить ту же

одежду, подчиняться тем же правилам, увлекаться тем же спортом, с тем же

командным духом - англичанин всю жизнь несет клеймо своей школы, какую бы карьеру

он потом ни избрал. Когда вы увидите, с какой радостью почтенный епископ

снимает с себя крест и митру и надевает шорты, чтобы быть судьей гребных

состязаний на Темзе между Оксфордом и Кембриджем, вы поймете, что англичане

рождаются джентльменами и умирают детьми. В каждом прелате церкви, в каждом

государственном деятеле всегда живет школьник, который подходит к мировым

проблемам все в теми же мерками клуба, крикета, школы,

Пьер

Данинос (Франция),

"Майор Томпсон и я" (1907).

Влияние Оксфорда и Кембриджа прежде

всего направлено на то, чтобы вопреки тенденциям современности сделать

большинство их студентов консервативными. Эти университеты видят свою роль в

том, чтобы конструировать и формировать тип человека, предназначенного

управлять страной. Именно это, а не учение, является главным.

Вильгельм

Дибелиус (Германия),

"Англия" (1922).

Глава 12

СОЦИАЛЬНЫЙ ФИЛЬТР

- Для иностранца английская система образования - поистине темный лес, - посетовал я как-то в беседе с одним парламентарием-либералом.

- Что лес - это верно, и никакой системы в нем не высмотришь, усмехнулся он. - Но в Англии не любят сажать деревья в ряд и подстригать их на один манер. Иное дело во Франции, где министр просвещения точно знает, на какой странице открыты сегодня учебники на уроке истории в четвертом классе или на уроке физики в восьмом. Многим англичанам не по душе такая регламентация. Сначала единая государственная школа, потом единая государственная наука. А что в итоге? Единый государственный образ мыслей? Какая беда, если у нас в Англии множество разнородных школ (причем даже у однородных нет общих программ), что все они существуют сами по себе, как растут деревья в лесу? Зато хочешь - сядешь под дубом, хочешь - устроишься под сосной. Надо же оставить какой-то выбор и для родителей и для учащихся...

Подобные рассуждения можно услышать в Британии довольно часто. Это отголоски политической борьбы, которая идет вокруг проблем образования все послевоенные годы. Восхваление "свободы выбора" - излюбленный аргумент противников демократизации и унификации системы народного просвещения, которая в своем нынешнем виде продолжает служить социальным фильтром, каналом классовой сегрегации молодежи.

Лозунг "среднее образование - для всех", лежавший в основе послевоенной реформы английской школы, на практике оказался ширмой, маскирующей действия этого фильтра.

Вплоть до 1944 года среднее образование существовало в Англии в форме платных публичных школ и бесплатных грамматических школ, куда, однако, требовалось пройти по конкурсу. После того как среднее образование стало одинаково обязательным для всех, оно отнюдь не стало для всех одинаковым. Так называемые современные средние школы (преобразованные росчерком пера из начальных школ) заведомо должны были стать второразрядными учебными заведениями в отличие от перворазрядных - грамматических школ.

Для того чтобы рассортировать детей по этим двум типам школ, был учрежден селекционный порог - пресловутый экзамен "одиннадцать плюс". Малыши в Англии начинают ходить в школу с пятилетнего возраста. Первые шесть лет спрос с учащихся невелик. Главный стимул к прилежанию - их собственный интерес к занятиям, а не требовательность со стороны преподавателей. Но затем, как раз на рубеже начальной и средней школы, для детей наступает нечто вроде судного дня, когда их нужно делить на праведников и грешников, чтобы послать либо в рай, либо в ад,

Экзамен "одиннадцать плюс" был введен с целью отделить три четверти детей, предназначенных начать трудовую жизнь с шестнадцати лет, классифицируя их как менее одаренных, и сохранить перспективу высшего образования лишь для оставшейся четверти. В зависимости от этого экзамена подросток мог идти либо в грамматическую школу, готовящую к высшему учебному заведению, либо в современную среднюю школу, которая не дает права на поступление в вуз.

Практика отсекать "менее одаренные три четверти" посредине срока обучения, то есть еще в одиннадцатилетнем возрасте предопределять их дальнейшую судьбу, - эта система жестокая и, без сомнения, система классовая.

Защитники этой системы утверждают, будто грамматические школы (они носят такое название потому, что подготовка в университет требовала когда-то прежде всего изучение латинской и греческой грамматики) служат демократизирующим фактором, ибо открывают дверь к высшему образованию, даже шанс поступить в Оксфорд или Кембридж для наиболее одаренных выходцев из бедных трудовых семей, которым недоступен кратчайший путь туда через публичные школы.

Через грамматические школы в Англии действительно выдвинулось из низов немало самородков. По содержанию программ и качеству преподавания они близки к платным публичным школам и все больше конкурируют с ними по числу выпускников, поступающих в вузы. (В чем они, разумеется, уступают питомцам Итона и Винчестера, это отсутствием "старого школьного галстука", который играет столь важную роль в карьере.)

Однако сами по себе грамматические школы, как и вся система отбора по способностям, бесспорно, носят классовый характер. Ибо у выходцев из трудовых семей куда меньше предпосылок выдержать экзамен "одиннадцать плюс", чем у тех, кто имеет состоятельных родителей, вращающихся в более образованной среде, имеет благоприятные условия для занятий, домашних репетиторов и т. д. Подсчитано, что в одиннадцать лет сын английского служащего имеет в 9 раз больше шансов поступить в грамматическую школу, чем сын рабочего, а в шестнадцать лет - в 30 раз больше шансов продолжать образование в вузе.

Хотя роль публичных школ в воспроизводстве элиты общества куда более очевидна и разительна, именно грамматические школы стали ныне в Англии главной мишенью критики и средоточием борьбы за демократизацию и унификацию системы образования. Произошло это отчасти потому, что на долю грамматических школ после войны приходилось около четверти учащихся (вшестеро больше, чем в публичных) и их роль в закреплении сословных различий больше бросалась в глаза.

Резкие протесты общественности против экзаменов "одиннадцать плюс" привели к тому, что лейбористское правительство провозгласило курс на их постепенную отмену и переход к системе общеобразовательных школ, которые со временем заменили бы пеструю чересполосицу грамматических, современных и прочих школ, не затрагивая лишь публичных. Сейчас около четверти английских детей поступают в грамматические или современные средние школы на основе отбора в одиннадцатилетнем возрасте, а остальные три четверти учатся в общеобразовательных школах, где их лишь перемещают в соответствующий поток.

Дело в том, что в отличие от других стран английская общеобразовательная школа не учит всех детей по общей программе и не ставит целью дать им одинаковый объем знаний. Она общеобразовательна лишь в том смысле, что объединяет под общей крышей разные типы средних школ. Одни классы занимаются там по продвинутой программе, открывающей дорогу в вузы, другие - по сокращенной, не дающей права на это. Выпускник может получить аттестат "А" - свидетельство об общем образовании повышенного уровня, или аттестат "О" - об общем образовании обычного уровня. Новое состоит лишь в том, что общеобразовательная школа теоретически предоставляет возможность переходить из потока в поток и после одиннадцати лет (что на практике бывает весьма редко). Система сортировки детей в середине срока обучения, стало быть, сохранилась, но лишь в завуалированной форме.

Поборники демократизации английского просвещения добиваются того, чтобы переход к системе общеобразовательных школ параллельно сопровождался ломкой внутренних перегородок в самих этих школах - только это покончило бы с судным днем для одиннадцатилетних детей не по форме, а по существу. Консервативные круги отвечают на это яростными контратаками с целью дискредитировать какие бы то ни было реформы, увековечить практику отбора и разнородных потоков, чтобы сохранить за системой просвещения роль социального фильтра.

Пока кипят страсти по поводу экзаменов "одиннадцать плюс" и реорганизации системы среднего образования, публичные школы как бы остаются в стороне от этих споров. Рассуждения о том, что они отжили свой век, что, с одной стороны, рост цен, а с другой - возможность учиться бесплатно обрекут эти дорогие школы на вымирание, оказались преждевременными. Хотя ежегодная плата за обучение в Итоне, Харроу, Марлборо перевалила за 2000, а в Миллфилде даже за 3000 фунтов стерлингов, пробиться туда стало еще труднее, чем прежде.

Дата добавления: 2015-05-08