Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Структурно-топологическое изучение сказки 3 страница




благодаря участию подателя и получателя. Медиация, полностью отсутствующая в лирических жанрах, в повествовательных находится в самом сюжете, а в ритуале -- вне сюжета, с помощью внешнего действия.

В других работах Кенгяс и Маранда39 продемонстрировали преимущественное распространение моделей IV в европейском фольклоре и моделей I--II--III в фольклоре архаических обществ -- результат очень интересный, указывающий (может быть, помимо целей авторов) на исторические границы сложной структуры IV, отвечающей формуле Леви-Строса.

Наиболее значительная работа, непосредственно посвященная структурному анализу сказки, -- это монография Аллана Дандиса "Морфология народных сказок североамериканских индейцев" (1964 г.). Выходу книги предшествовала диссертация и серия статей40. Если супруги Маранда стремились выявить границы применения формулы Леви-Строса, ввести в нее упрощения и уточнения, то Дандис занимает по его адресу резко критическую позицию. Дандис упрекает Леви-Строса в попытке включения в морфологическую структуру, с одной стороны, персонажей (например, трикстеров-посредников; в том же он упрекает и Маранда), а с другой -- чисто лингвистические элементы. Дандис подчеркивает, что миф абсолютно переводим с одного естественного языка на другой (на это указывал и Фишер) и что миф может излагаться не только словесным, но и другими языками (живописным, мимическим и т. п.), что нет необходимости буквально переносить методы структурной лингвистики на фольклористику. Кроме того, Дандис высказывается против чрезмерного пристрастия к моделям родства и против манеры Леви-Строса анализировать структуру не конкретных мифов, а отношений между вариантами и мифами.

Гиперкритическое отношение Дандиса к Леви-Стросу не совсем справедливо, но оно отражает известную нечеткость и неопределенность, которая до сих пор проявляется при попытках парадигматического анализа, несмотря на безусловную глубину и плодотворность основных идей Леви-Строса. Дандис, как нам кажется, правильно понимает качественный характер различий между мифом и сказкой (оппозиция коллективное -- индивидуальное, ср. аналогичный взгляд в работах автора настоящей статьи41). Именно в этом, а не в самой структуре -- основное отличие мифа и сказки (в мифе -- космические недостачи). Дандиса привлекает исключительная прозрачность и достоверность синтагматического анализа В. Я. Проппа, и он сознательно выступает как прямой его продолжатель. В. Я. Проппа он лишь в незначительной мере дополняет идеями К. Л. Пайка о языковом и неязыковом поведении. От Пайка практически идет его терминология: противопоставление этического, т. е. классификаторского, и эмического, т. е. структурного, членения, употребление термина мотифема, в смысле эмической единицы вместо функции В. Я. Проппа. Теодор Стерн в своей рецензии на монографию Дандиса42 называет его эпигоном В. Я. Проппа (и соответственно, в духе Леви-Строса или Мелвила Джэкобса, сетует на недооценку Дандисом культурного контекста, абстрактность, невнимание к действующим лицам).

Вслед за В. Я. Проппом Дандис считает ядерным (по его выражению) рядом мотифем (т. е. функций) пару недостача (L) -- ликвидация не-

достачи (LL). Имеются сказки американских индейцев, которые в отличие от европейских сводятся к этой простой структуре. Однако и здесь между недостачей и ее ликвидацией часто вставляются другие парные функции, в частности хорошо нам знакомые по книге В. Я. Проппа: запрещение -- нарушение (Int/Viol), обман -- пособничество (Dec/Dcpt) и трудная задача -- решение (Т/ТА). Кроме того, Дандис вводит еще две функции:

следствие нарушения запрета (Conseq) и ускользание от беды (АЕ). Заметим, что это нововведение не столь необходимо, так как обе эти функции в большинстве случаев можно рассматривать как недостачу и ее ликвидацию. Дандис выделяет и анализирует несколько типичных рядов функций, группируя соответствующим образом сказки. Далее он показывает, как сложные по составу сказки индейцев являются комбинацией более простых рядов. Он приводит такие серии, как:

L--LL

Viol -- Conseq

L--T--TA--LL

L--Dec--Dcpt--LL

Int--Viol--L--LL

Int -- Viol -- Conseq -- АЕ

L -- LL--Int -- Viol -- Conseq

L--T-- ТА-- LL-- Int-- Viol-- Conseq-- АЕ

и т.д.

Мотифемы Т/ТА, Int/Viol, Dec/Dcpt в принципе альтернативны в сказках и мифах американских индейцев. Int/Viol и Т/ТА Дандис считает формами предписания герою, отличными по своей дистрибутивной характеристике:

трудные задачи всегда помещаются между недостачей и ее ликвидацией, а нарушение запрета большей частью либо предшествует недостаче, либо следует за ее ликвидацией. Известный интерес представляет сопоставление Дандисом сказок и поверий, например последовательности Int -- Viol -- Conseq -- АЕ с системой: условие -- результат -- противодействие.

Пользуясь совершенно той же методикой, что и В. Я. Пропп, Дандис приходит, однако, к иным, гораздо более простым схемам. Это, по-видимому, следствие архаичности самого фольклора североамериканских индейцев. Дандис не дифференцирует волшебную сказку от других ее разновидностей и от мифа, что отчасти опять-таки отражает особенности самого материала -- его жанровый синкретизм. Сопоставление схем В. Я. Проппа и Дандиса поэтому очень полезно для решения задач, выдвигаемых исторической поэтикой.

Интересные работы по структурному изучению мифов и сказок имеются и в австралийской науке, тесно связанной с американской. Оставляя в стороне некоторые попытки парадигматизации сюжетов в свете культурных моделей43, необходимо упомянуть о серии статей Э. Станнера в журнале "Океания" под общим названием "О религии аборигенов"44. В этом обстоятельном исследовании семиотики культуры австралийского племени муринбата содержится тонкий сравнительный анализ сюжетной синтагматики мифов и ритуалов; словесных, пантомимных и живописных "текстов".

Убедительное доказательство принципиального тождества структур мифов и обрядов (включая мифы, не имеющие обрядового эквивалента, и обряды, не сопряженные с мифами) дает возможность Станнеру выявить и некоторые важные парадигматические отношения в символическом языке мифов муринбата. Некоторые наблюдения Станнера поразительно близки к выводам явно оставшейся ему неизвестной книги В. Я. Проппа "Исторические корни волшебной сказки" (тематическое и структурное сближение мифов с обычаями инициации). К сожалению, в рамках данной статьи нет возможности подробнее касаться этой темы.

Продуктивные исследования повествовательного фольклора были предприняты рядом румынских ученых, в первую очередь М. Попом, а также Г. Врабье, Г. Эретеску, Н. Рошияну. В очень содержательной статье "Актуальные аспекты исследования структуры сказок"45 Поп на примере одной румынской сказки демонстрирует соотношение синтагматической последовательности функций и общей логики сюжета. Для данной сказки она представлена схемой:

I недостача

II обман

III испытание

IV насилие

IV ликвидация насилия

III ликвидация испытания

II ликвидация обмана

I ликвидация недостачи

Поп убедительно показывает роль сюжетного параллелизма и антитез. Он также проникает в структуру элементарной последовательности (лишь отчасти опираясь на Бремона), исследует ее троичность. В другой статье (о формулах сказки)46 он анализирует структуру на стилистическом уровне. Исследованию сказочных формул посвящена и диссертация Н. Рошияну. Интересный анализ композиционных вариантов предлагает Г. Врабье47.

Работы по структурной типологии появляются в других странах. Чешский ученый Б. Бенеш применяет морфологическую схему В. Я. Проппа при анализе былички48. Оригинальная попытка вскрыть структуру анекдотической сказки содержится в статье немецкого фольклориста Г. Баузингера49. (Любопытно, однако, что в его теоретической монографии "Формы народной поэзии" морфология фольклора исследуется скорее в русле Йоллеса).

В последние годы ожил интерес к "Морфологии сказки" В. Я. Проппа и поднятым в ней проблемам у нас в Советском Союзе. В 1965 г. на научной сессии в честь семидесятилетия В. Я. Проппа высоко оценили эту книгу в своих докладах акад. В. М. Жирмунский и член-корр. АН СССР П. Н. Берков; состоялся и специальный доклад о "Морфологии сказки" автора настоящей статьи. Но возрождение широкого интереса к этой книге у нас, как и за рубежом, было обусловлено прежде всего развитием структурной лингвистики и семиотики. Имя В. Я. Проппа как автора "Морфологии сказки" (а также "Исторических корней волшебной сказки") постоянно.упоминалось (часто рядом с именем Леви-Строса) на семиотических симпозиумах, в работах по вторичным моделирующим системам. Однако, если

оставить в стороне многочисленные общесемиотические работы по мифологии (Вяч. Вс. Иванова, В. Н. Топорова, Д. М. Сегала, А. М. Пятигорского, Ю. М. Лотмана, Б. Л. Огибенина и др.) и сюжетике литературных произведений (Б. Ф. Егорова, Ю. К. Щеглова), а также структурные исследования несказочных жанров фольклора (народного театра --П. Г. Богатырева, баллады -- В. Н. Топорова, эпических песен -- С. Ю. Неклюдова и Ю. И. Смирнова, заговоров -- И. А. Чернова и М. В. Арапова, пословиц -- Г. Л. Пермякова), то число статей и выступлений, непосредственно затрагивающих проблематику морфологии сказки, пока еще очень невелико.

Работа Д. М. Сегала "Опыт структурного описания мифа"50 представляет собой попытку анализа структуры мифа на материале трех близких версий одного и того же сюжета об отверженном, ни впоследствии торжествующем герое у северо-западных индейцев. Пользуясь в принципе методикой Леви-Строса и сопоставляя фрагменты мифа синтаксически и парадигматически (исходя из категории ценности), Д. М. Сегал вскрывает различные уровни мифологического смысла и приходит к выводу о совмещении в исследуемых текстах сказки об отверженном герое с этнологическим мифом.

Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров51 прямо обращаются к схеме В. Я. Проппа с тем, чтобы использовать ее для записи и анализа различных повествовательных текстов. Они предлагают рациональное упорядочение символов средствами современной логики. При этом функция всякий раз интерпретируется как отношение различных сказочных персонажей или предметов.

Эти авторы увязывают функциональный анализ в духе В. Я. Проппа с исследованием элементарных семантических оппозиций, играющих большую роль в мифах. Для их записи ими также предложены определенные символы.

С. Д. Серебряный в своем докладе52 пытается внести некоторые коррективы в формулу В. Я. Проппа, исходя, как ему кажется, из более строгой формализованной интерпретации материала. Он предлагает функцию В считать связкой, функцию К -- мотивировкой, функцию Т -- лишь сопутствующим моментом при различных функциях и т. д. Всю сказку, считает С. Д. Серебряный, можно разделять на три основных момента: 1) начальное вредительство, создающее завязку (А ДБ--3 Пр Х Ф), 2) ответные действия героев (Г Р-- П) и 3) благополучный исход, восстановление разрушенного порядка вещей (Л Сп У О Н С*); между ними -- перемещения. Сказка, по его мнению, создается разворачиванием этой троичной схемы.

В заключение мы позволил! себе бегло высказать некоторые соображения о возможности дополнительной морфологической интерпретации волшебной сказки, исходя из принципиальных основ, заложенных В. Я. Проппом в его книге53.

Дополнительные связи между функциями В. Я. Проппа, их единая природа -- как синтагматическая, так отчасти и семантическая -- обнаруживается при анализе более абстрактного уровня больших синтагматических единств. Такими синтагматическими единствами являются различные виды испытаний и приобретаемых героем в результате испытаний сказочных ценностей. Ритм потерь и приобретений объединяет волшебную

сказку с мифом и с другими видами повествовательного фольклора.

Аналогичную испытаниям (по своей дистрибуции) ключевую роль в мифах играют космогонические и "культурные деяния" демиургов, в животных сказках -- трюки зооморфных плутов (трикстеров), в новеллистической сказке особые категории испытаний, ведущие к разрешению индивидуальной драматизированной коллизии. Для классической формы волшебной сказки специфична двойная оппозиция предварительного и основного испытаний, во-первых, по результату (в первом случае только чудесное средство, необходимое для прохождения основного испытания, во втором -- достижение основной цели), во-вторых, по характеру самого испытания (проверка правильности поведения -- героический подвиг).

В архаическом синкретическом фольклоре эта оппозиция либо отсутствует, либо нерелевантна, а в классической волшебной сказке она заложена в самой семантической структуре и неустранима.

Наряду с предварительным (e) и основным (Е) испытанием в волшебной сказке часто (но не обязательно) имеется еще и дополнительное (Е') испытание на идентификацию героя. Кроме того, действия антагониста или даже самого героя (нарушение запрета, "поддача" на "подвохи"), ведущие к беде и к недостаче, могут быть условно интерпретированы как своего рода испытание с обратным знаком (Е вч ). Если мы соответственно обозначим потерю или недостачу через l, чудесное средство, полученное от дарителя в результате предварительного испытания (чудесный предмет, помощник, совет) через л, ликвидацию недостачи вследствие основного испытания -- через l, то получим следующую формулу:

Таким образом, волшебная сказка на наиболее абстрактном уровне предстает как некая иерархическая структура бинарных блоков, в которой последний блок (парный член) обязательно имеет положительный знак.

Менее жесткая структура первобытных синкретических сказок выступает как своего рода метаструктура по отношению к классической волшебной сказке.

Пропповские функции легко группируются по указанным бинарным блокам (большим синтагматическим единицам). Не только дистрибутивно тождественные борьба -- победа и задача -- решение (обозначим их как A 1 B 1 и A 2 B 2 ) оказываются алломорфами основного испытания (богатырский и чисто сказочный варианты), но также чудесное перемещение к цели (ab) и магическое бегство (аb вч ), строго различные дистрибутивно (до или после борьбы), суть динамические (присоединительные) элементы основного испытания. Соответственно претензии самозванца и опознание истинного героя [или негативный вариант: убегание (маскировка) героя -- поиск виноватого] составят комплекс дополнительного испытания. Между перечисленными функциями возможны многоваленгные отношения (ср. замечание самого В. Я. Проппа о синкретизме функций). Так, например, убегание "скромного" героя, входящее в систему дополнительного испытания, можно одновременно рассматривать как обращенный вариант магического бегства.

Выше уже отмечалось принципиальное различие предварительного и ос-

новного испытаний и соответствующее деление на правильные поступки и подвиги. Даритель проверяет правильность поведения героя (его доброту, сообразительность, вежливость, а чаще всего -- просто знание своеобразных правил игры) и снабжает его чудесным средством, гарантирующим успех основного испытания. Волшебные силы активно помогают совершить подвиг, порой даже действуют за героя, но в правильном поведении всегда проявляется добрая водя героя (и злая воля ложного героя).

Правила поведения, структура сказочного поступка, составляют цельную семантическую систему, в которой функции обнаруживают дополнительные логические отношения, независимые от их синтагматических связей. Отметим, что поведение по правилам ведет не только к успеху в предварительном испытании, но и к беде, поскольку всякий стимул влечет за собой определенную реакцию: герой обязан принять вызов, ответить на вопрос, выполнить просьбу, даже если это исходит не только от нейтрально-благожелательного дарителя, но и от явно враждебного и коварного вредителя. Известный формализм системы поведения подтверждается необходимостью нарушения запрета (обращенная форма понуждения к действию).

Обозначим парные функции, относящиеся к правилам поведения, греческими буквами ар в отличие от латинских АВ, аb, относящихся к подвигам. Знаком отрицания над буквой укажем на негативную форму (испытание не дарителем, а вредителем), индексами т и i разграничим материальное действие и словесную информацию. Тогда получим:

Структура поступка героя имеет вид ар (и соответственно -- АВ) или ар (положительным должен быть второй элемент, соответствующий реакции, поступку героя). Поступок ложного героя имеет вид ар (и затем -- АВ). По второму элементу (b) противопоставлен герой и ложный герой, по первому элементу (а) можно различить предварительное испытание (аb) и "отрицательное" испытание, ведущее к беде (а вч b, ab вч).

Уже В. Я. Пропп, давая инвариантную синтагматическую схему функций, наметил и сопряженную с ней структурную модель распределения персонажей по ролям, а также поставил задачу изучения атрибутов персонажей. В изучение атрибутов и самих персонажей можно ввести некоторые парадигматические отношения, также имеющие бинарный характер. Такова, например, схема атрибутов героя и ложного героя. Из нее между прочим, вытекает, что герою с чудесными свойствами сопутствуют ложные герои тоже с чудесными свойствами (например, Вырвидуб), а другим героям соответствуют самозванцы противоположного духовного, семейного,

социального статута (оппозиция младший -- старший и т. п.). Герои, "не подающие надежд", могут рассматриваться как негативные варианты (излюбленные сказкой в отличие от эпоса) героев с благородной видимостью.

Отношения героя и вредителя-антагониста строятся обычно на оппозиции свой -- чужой, проецированной на различные плоскости: дом -- лес (ребенок -- баба-яга), наше царство -- иное царство (молодец -- змей), родная семья -- неродная семья (падчерица -- мачеха). Вредителю соответствует и характер вредительства: мачеха изгоняет падчерицу, чтоб ее извести; баба-яга заманивает детей, чтоб их съесть; змей похищает царевну себе в наложницы и т. п. Это примеры чисто семантического анализа, который основан на вычленении оппозиций, лежащих в основе сказочных представлений и соответствующей им модели мира.

Возможность выделения некоторых алломорф пропповского метасюжета допускалась им самим: он указывал на альтернативность сказок с Б--П и 3--Р (т. е. A 1 B 1 и А 2 В 2 ), с А и а (по нашей символике с W-- с вредительством и без него). Исходя из этих альтернатив, можно, например, четко отграничить некоторые родственные между собой сюжетные типы -- группу 300 -- 303 по системе AT (Аарне--Томпсона) от группы 550--551 (в первомслучае W l вч и А 1 В 1, во втором l вч и A 2 B 2 ) группу 311, 312, 327 и т. д. от 480, 510, 511 (A 1 B1--А 2 B 2 ). Однако для выделения больших фундаментальных сюжетных групп оказьшаются более пригодными иные критерии, а именно:

Оппозиция О vs. Овч. Символом О обозначается наличие независимо от героя некоего сказочного объекта, за который идет борьба. О vs. Овч -- определение направления вредительства и поисков (quest); O1 -- женщина (в исключительных случаях, наоборот, мужчина), вообще -- возможный партнер по браку; O 2 -- чудесный предмет. Оппозиция О vs. О вч четко противопоставляет сказки, в которых герой -- спаситель, искатель или, наоборот, жертва, изгнанник.

Оппозиция S vs. S вч. Символ S указывает, что героическая деятельность служит собственным интересам, а S -- интересам царя, отца, вообще общины в целом (как в героическом эпосе и в мифе). S vs. S вч противопоставляет сказки героического, отчасти мифологического характера (где герой часто бывает чудесного происхождения и силы, где в испытаниях порой преобладает героическая борьба с мифическим противником и т. п.) типично волшебным сказкам.

Оппозиция F vs. F вч. Символом F обозначается семейный характер основной коллизии. F выделяет сказки о героях, гонимых мачехой, старшими братьями и т. п.

Оппозиция М vs. M вч различает мифический и немифический характер области основного испытания, выделяет сказки с отчетливо мифологической окраской враждебного герою демонического мира. Основные сюжетные типы -- Овч S, OS, O S вч -- далее делятся на подтипы:

Овч S m F и F вч, a OS и О S вч на O 1 и О 2; далее все подтипы имеют варианты М и М вч. Таким образом выделяются следующие фундаментальные сюжетные типы:

1.1) O 1 S вч F вч М -- героические сказки змееборческого типа (300 -- 303 по

системе АТ);

1.2) O1 Sвч Fвч М -- героические сказки типа quest (550 -- 551);

2.1) O вч S F вч M-- архаические сказки типа "дети у людоеда" (311, 312,314, 327);

2.2) О вч S F M-- сказки о семейно-гонимых, отданных во власть лесным демонам(480, 709);

2.3) О вч S F M вч -- сказки о семейно-гонимых без мифических элементов (510.511);_

3.1) О 1 S F вч М -- сказки о чудесных женах (мужьях) -- 400,425 и др.

3.2) O 1 S F вч M-- сказки о чудесных предметах (560, 563, 566, 569, 736) 4.) O 1 S F вч М -- сказки о свадебных испытаниях (530, 570, 575, 577, 580, б10,621,675); НР

5.1) O 1 S вч F вч M вч --408,653;

5.2) O 2 S вч F вч M вч--665.

Таким образом пролагается путь к формализации определения типа сказочного сюжета и к более строгой рациональной классификации сюжетов.

Дальнейший шаг должен состоять в возвращении к изучению мотивов, но уже с позиций, достигнутых с помощью структурного анализа, памятуя о том, что распределение мотивов в сюжете структурно и происходит практически по приведенной выше формуле. Но если сама эта формула представляет собой особый механизм для синтеза сказок, то мотив -- это кардинальная единица анализа.

Таким образом, "Морфология сказки" В. Я. Проппа открывает целое направление в изучении повествовательного фольклора. Но и в пределах этого направления, несмотря на сорок лет, прошедших с момента выхода первого издания, эта книга остается наиболее фундаментальным трудом, ни в чем не потускневшим от времени.

Библиографические примечания

1 В. Я. Пропп. Морфология сказки//"Вопросы поэтики" (Государственный институт истории искусста), вып. XII, Л., 1928.

2 VI. Ргорр. Morphology of the Folktale, Edited with an Introduction by Svatava Pilkova-Jacobson, Translated by Laurence Scott//"Indiana University Research Center in Anthropology, Folklore and Linguistics, Publication Ten", Bloomington, 1958, Перепечатано в следующих изданиях: "International Journal of American Linguistics" (vol. 24, No 4, pt 3);

"Bibliographical and Special Series of the American Folklore Society" (vol. 9). См. новый английский перевод: V. Ргорр. Morphology of the Folk-tale. Second Edition, Revised and Edited with a Preface by Louis A. Wagner, New Introduction by Alan Dundes, "University of Texas Press", Austin-London, [1968].

3 VI. Ja. Ргорр. Morfologia della fiaba, con un intervento di Claude Levi-Strauss e ina replica dell' autore, a cura di Gian Luigi Bravo//"Nuova biblioteca scientifica Einaudi", 13, Torino, 1966.

4 W. Ргорр. Morfologia bajki//"Pamietnik literacki", rocznik LK, zeszyt 4, Wroolaw-Warszawa-Krakow, 1966, с. 203-243 (сокращенный перевод Ст. Бальбуса).

5 В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.

6 А. Н. Веселовский. Историческая поэтика, под ред. В. М. Жирмунского (Институт литературы АН СССР), Л., 1940. Первое издание см.: А- Н. Веселовский, Собрание

сочинений, сер. 1, т. 2, вып. 1, СПб., 1913.

7 К. Spiess. Das deutsche Volksmarchen, Leipzig-Berlin, 1924; F. von der Leyen. Das Marchen, Ausg. 3, Leipzig, 1925.

8 P. М. Волков. Сказка. Розыскания по сюжетосложению народной сказки, т. 1. Сказка великорусская, украинская, белорусская, Госиздат Украины, [Одесса], 1924.

9 J. Bedier. Les fabliaux, Paris, 1893.

10 А. И. Никифоров. К вопросу о морфологическом изучении народной сказки//"Сборник статей в честь академика А. И. Соболевского", Л., 1928, с. 172-178.

11 Рецензия Д. К. Зеленина опубликована в журнале: "Slavische Rundschau". Berlin-Leipzig-Prag, 1929, No 4, с. 286-287.

12 В. Н. Перетц. Нова метода вивчати казки//"Етнографiчний вiсник", No 9, Киев 1930, с. 187-195.

13 A. Jolles. Einfache Fonnen. Halle (Saale), 1929 (Ausg. 2-1956).

14 P. Bogatyrev, R. Jakobson. Die Folklore als besondere Form des Schaf-fens//"Verzameling van opstellen door ond leerlingen", en bevriende vakgftnooten opgedragen aan mgr. prof. dr. Jos. Schrijnen, Nijmegen-Utrecht, 1929, с. 900-913.

15 R. Jakobson. "On Russian Folktale" in "Russian Fair)' Tales", New York, 1945 (см. то же: "Selected Writing", IV, Hague, 1966, с. 90-91).

16 A. Stender-Petersen. The Byzantine Prototype to the Varangian Story of the Hero"s Death through his Horse//"Varangica", Aarhus, 1953, с. 181-184.

17 E. Souriau. Les deux cent mille situations dramatiques, Paris, 1950.

18 Рецензия Мелвила Джекобса опубликована в журнале: "Journal of American Folklore", vol. 72, No 284, April-June 1959, с. 195-196.

19 С. Levi-Strauss. La structure et la forme. Reflexions sur un ouvrage de Vladimir Propp//"Cahiers de I'lnstitut de Science econoinique appliquee", serie М, No 7, mars, 1960, с. 1-36. Перепечатано: "International Journal of Slavic Linguistics and Poetics", III, Gravenhage, I960, c. 122-149 ("L'analyse morphologique des contes russes"). Итальянский перевод опубликован в приложении к итальянскому изданию "Морфологии сказки" В. Я. Проппа (см. VI. Ja. Propp, Morfologia della fiaba, с. 165-199).

20 С. Levi-Strauss. The Structural Study of Myth//"Journal of American Folklore", vol. 68, No 270, X-XII, с. 428--444. Перепечатано в сб.: "Myth. A Symposium" (Bloomington, 1958, с. 50-66). См. французский вариант с незначительными дополнениями в его книге: "Anthropologie structurale", Paris, 1958, с. 227-255 ("La structure des mythes").

21 С. Levi-Strauss. Die Kunst symbole zu deuten/7"Diogenes", V, Bd 2, 1954. с. 684-688.

22 С. Levi-Strauss. Four Winnebago Myths//"Culture in History. Essays in Honor of P. Radin", ed. by S. Diamond, New York, I960, c. 351-362; С. Levi-Strauss. La geste d'Asdiwal//"Ecole practique des hautes etudes" ("Sectiuoc des sciences Religieuses"), Extr. Anuuaire, 1958-1959, c. 3^t3.

23 С. Levi-Strauss. La pensee sauvage, Paris, 1962.

24 C. Levi-Strauss. Les niythologiques, 1-3, Paris, 1964--1968 (готовится к изданию последний четвертый том <-- вышел в свет в 1971 - ред.>).

25 См., в частности, сборник статей: "The Structural Study of Myth and Totemism", Edited by Edmund Leach, London, 1967; ср. E. Leach, Levi-Strauss in the Garden of Eden//"Transactions of the New York Academy of Science", serie II, vol. 23, No 4, 11961.

26 V. Propp. Morfologia della fiaba, c. 201-229 ("Struttura e storia nello studio delle favola"). См. также В. Я. Пропп. Структурное и историческое изучение волшебной сказки//Пропп В. Я. Собрание трудов: Поэтика фольклора. М., 1998, с. 208-229.

27 A. I. Greimas. La description de la signification et la mythologie сотраree//L'homme", t. 3, No 3, Paris, 1963, с. 51-66.

28 A. I. Greimas. La conte populaire russe. Analyse fonctionnelle//"L'homme", t. 3, No 3. Перепечатано в его книге "Samantique structurale", c. 192-213 (см. ниже, прим. 30).




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-08; Просмотров: 324; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.088 сек.