Понимание младенческой боли

В течение столетия младенцы, находясь в заведомо проигрышной позиции, боролись, пытаясь убедить врачей, что они могут испытывать боль и что их боль имеет значение. Отвержение медиками боли у младенцев было вопи­ющим в практике детской хирургии, потому что операции проводились без обезболивания, ритуалы неонатального интенсивного выхаживания явля­лись обычным наказанием болью за рождение, как и при обрезании маль­чиков. В последнее десятилетие это сражение достигло критического по­воротного момента для хирургов, но не для акушеров, которые все еще со­мневаются. Родители могли бы сделать многое, для того чтобы изменить обращение с новорожденными.

На фоне научного невежества в отношении чувствительности новорож­денных в Университете Джона Хопкинса в 1917 году начались экспери­менты по наблюдению за появлением у них слез, реакций на взятие кро­ви, вскрытие гнойников скальпелем, уколы булавками их запястий во вре­мя сна. Результаты были однозначными. Когда бралась кровь из большого пальца ноги, противоположная нога сразу же приближалась, чтобы вытол­кнуть иглу. Вскрытие гнойника ланцетом приводило к неимоверному кри­ку, а булавочные уколы даже во сне вызывали защитную реакцию. Даже грубое снятие первородной смазки с кожи и обтирание при рождении вы­зывали сопротивление этим действиям и усиленное стремление избавить­ся от этого.

Эксперименты по изучению боли продолжались в больнице Чикаго в 1920-х, в 1930-х годах в Университете Колумбии и Детской больнице Нью-Йорка в 1940-х годах, и снова в 1970-х годах в вашингтонской Университетской ме­дицинской школе. Все результаты были идентичными, но эти свидетельства оказали очень слабое воздействие на веру врачей. Обработка младенцев продолжалась как обычно. В нью-йоркских экспериментах семьдесят пять младенцев стимулировали тупой английской булавкой от рождения до че­тырехлетнего возраста, через определенные интервалы времени. На основе двух тысяч наблюдений исследователи заключили, что младенцы были рож­дены со слабо выраженным чувством боли, тепла, холода и прикосновения. Они опустили тот факт, что на младенцев действовала анестезия, которую получали их мамы в процессе родов и родоразрешения!

Немногие знают, что после открытия анестетика эфира в 1846 году хирур­ги продолжали оперировать младенцев без какого-либо обезболивания. Доктора считали, что наркоз для младенцев опаснее, чем хирургическая операция, проведенная без обезболивания. Врачи были уверены, что мла­денцы имеют слабо развитый мозг и не будут помнить испытанную когда-то боль. Хотите верьте, хотите — нет, но это все еще имело место, когда я писал данную книгу — десять лет тому назад*.

С 1986 по 1988 год сошлись две мощные силы, чтобы изменить ситуацию: родительская власть, усиленная поддержкой средств массовой информа­ции, и авторитет блестящего исследования. Элен Харрисон и Джилл Ловсан были матерями детей, нуждавшихся в неонатальном интенсивном выхажи­вании. Эти женщины перенесли серьезные операции без использования анестетиков. Более того, детям были даны релаксанты, которые не позво­лили им произносить звуки или поднимать палец в знак протеста! Один ре­бенок после операции вошел в состояние шока и умер несколькими днями позже, а другой приобрел пожизненную боязнь врачей, больниц и всех ме­дицинских процедур.

Эти истории, рассказанные родителями, были растиражированы радио, те­левидением, газетами и журналами, что привлекло внимание миллионов людей к теме детской хирургии без обезболивания. Их истории нарушили тишину, длившуюся 150 лет. Медицинские авторитеты начали было защи­щать старые взгляды (с использованием традиционных аргументов, что младенцы не нуждались в обезболивании или могли погибнуть от анесте­тиков), однако влияние общественного мнения оказалось сильнее.

В то же самое время, когда госпожа Харрисон и госпожа Ловсан поведали свои истории, в Оксфордском университете в Англии анестезиологом Кенвелом Анандом (Kanwal Anand) и его коллегами были завершены решаю­щие исследования. Используя современные и всесторонние методы изуче­ния, они исследовали две группы оперированных младенцев — с анестези­ей и без нее — и показали, что младенцы хорошо переносят анестезию и имеют лучшие послеоперационные результаты, чем дети, не получившие никакого обезболивания. Их работа пролила свет на скрытую до этого вре­мени связь между операцией без анестезии и физическим шоком, который приводил к смерти несколькими днями позже. Практика хирургических вмешательств без обезболивания повреждала и убивала младенцев! Под объединенным воздействием родительской власти и гениального исследо­вания официальные гильдии хирургов и анестезиологов объявили о резком изменении в политике: они обещали оказывать такое же уважение мла­денцам, как и всем другим пациентам, используя адекватную анестезию при операциях, закончив период дискриминаций, страданий и неоправдан­ных смертей, длившийся 150 лет.

Печально, что несмотря на эту реформу в детской хирургии, обычное нака­зание болью продолжается при неонатальном интенсивном выхаживании в родильных отделениях, при обрезании у мальчиков, и миллионы младен­цев до сих пор подвергаются испытанию бессмысленной болью.

Проблема, которая заявила о себе в 1970-х годах, была особенно тяжелой в неонатологии: младенцы рассматривались как неодушевленные существа, на аппараты смотрели как на единственное спасение, а технология стано­вилась культурным божеством. Младенцев превратили в киборгов (в изде­лие машин и механизмов) во имя спасения их жизней. Медицинское обслу­живание самых слабых и больных младенцев, большинство из которых рождаются задолго до положенного срока и находятся на грани жизнеспо­собности, является техническим чудом, но причиняющим боль. Искусст­венная матка, созданная технократами, даже отдаленно не напоминает женскую матку, но удивительно и то, что не предпринималось никаких специальных шагов, чтобы достичь аналога реальной матки. В США при­близительно в 700 интенсивных детских отделениях боль является неиз­бежным спутником жизни младенцев, которые должны быть привязаны и обездвижены для введения трубки в их дыхательное горло, при искусст­венном дыхании через трубку, для отсасывания слизи через трубку. Труб­ки, иглы и провода вонзаются в них, а их тонкая кожа сжигается спиртом при пункции вены или снимается случайно, когда удаляются датчики мо­нитора. Таков повседневный мир неонатологии.

Аналитики описывают жизнь в этой детской комнате как "смешанное бла­гословение", потому что все усилия по спасению младенцев омрачены бо­лью; многие из них умирают, а спасенные вступают в жизнь травмиро­ванными. Хотя в последнем десятилетии перспективы выживания улуч­шились, особенно для младенцев, которые весят при рождении более трех фунтов, никто не может предсказать, какими последствиями для общества чревато причинение столь выраженных страданий такому большому коли­честву преждевременно родившихся детей. Массированная боль, как пра­вило, делает людей отчаянными и иррациональными, желающими бо­роться и идти на чрезвычайные риски. Боль кормит гнев. В настоящее время целых 400000 младенцев в год входят в жизнь через искусственные двери боли.

Новой областью неонатологии является фетальная (плодовая) хирургия — операции на младенцах внутри матки. Вначале хирурги не давали никако­го обезболивания, поскольку думали, что эти младенцы были слишком при­митивными, чтобы испытывать боль. Однако в 1994 году неонатологи из­мерили стресс-реакции (реакции напряжения) у сорока шести плодов во время внутриматочных переливаний крови и обнаружили увеличение

бета-эндорфинов на 590% и кортизола на 138% через десять минут после хирургического вмешательства, что являлось четким отражением восприя­тия боли. Даже самые молодые плоды демонстрировали сильную гормо­нальную реакцию на процедуру.

Как ни странно, в Соединенных Штатах с 1940-х годов, когда произошло перемещение большинства рождений из дома в больницы, нормальные младенцы, рожденные в срок, были предоставлены новому виду боли — обычной с медицинской точки зрения. Эта боль причиняется безнаказанно, потому что доктора продолжают сомневаться в реальности боли у младен­цев и ее значении. Они все еще предполагают, что боль быстро проходит и забывается. Я полагаю, что эти доктора неправильно истолковывают па­мять и недооценивают младенцев.

Прохождение через боль при рождении в больнице может начинаться для ребенка с введения электродов в скальп для электронного контроля или с ранки в скальпе для получения образца крови, в то время когда голова младенца все еще скрывается в родовом канале. Медицинское родоразрешение нередко начинается с искусственного родовозбуждения путем раз­рыва плодных оболочек, что приводит к удалению околоплодной жидко­сти, которая защитила бы головку младенца во время схватки. Введение окситоцина, предназначенного для усиления сокращений матки, увеличи­вает болезненность схваток для младенца.

Когда мать получает эпидуральную анестезию, эффективность схваток уменьшается настолько, что нередко возникает необходимость в наложе­нии стальных щипцов, чтобы извлечь головку младенца. Это оскорбление голове сменяется другим оскорблением — для спины, поскольку младенец поддерживается в воздухе за лодыжки, а также болезненным мытьем и вы­тиранием чувствительной кожи при удалении первородной сыровидной смазки. Поскольку младенец должен быть взвешен и измерен, неизбежно происходит резкое соприкосновение с твердыми поверхностями (другое грубое воздействие на спину).

Окружающей средой медицинского рождения является комната с темпера­турой приблизительно тридцать градусов, что значительно холоднее той среды, которую младенцы знали прежде; яркий свет направлен прямо на младенца, чтобы акушеры лучше видели, но такой свет ослепляет младен­ца и портит первое впечатление; игла вставляется в кожу, чтобы ввести витамин К. Глубокая ланцетная ранка на пятке наносится для того, чтобы получить хороший образец крови, необходимый для многочисленных ана­лизов. Все происходящее во время этого процесса, крики и плач новорож­денных младенцев, драматично выражающих свой шок и дискомфорт, не оказывает никакого воздействия на работающих акушеров, которые точно так же будут обращаться и со следующим младенцем.

Эта новая форма "родоразрешения", предлагаемая акушерами в больницах, является крещением болью. Рождение не имело аналогов этому на протя­жении тысяч лет человеческой эволюции до 1940-х годов. Врачи полагают, что это "наилучшая из забот". Антрополог в области культуры Робби Де-вис-Флойд (Robbie Davis-Floyd) называет это ритуалом инициации в тех­нократическое общество, где используются механизмы для улучшения природы и где все младенцы стали киборгами.

Вероятно, наиболее насильственная практика, связанная с родоразрешением в больницах Америки в течение всего XX столетия, — практика обреза­ния у мальчиков, хирургического удаления чувствительной кожи, которая покрывает головку полового члена. В прошлом эта операция всегда прово­дилась без обезболивания; сегодня она часто делается без анестетиков, хотя медицинские исследователи, работающие с младенцами, фактически единодушно признают необходимость местной анестезии. Опросы показы­вают, что акушеры и педиатры, которые продолжают делать эту мучитель­ную операцию без адекватной анестезии, все еще полагают, что младенцы не нуждаются в анестетиках и утверждают, что их впрыскивание могло бы способствовать занесению инфекции (аргумент, противоречащий исследо­ваниям).

Шестьдесят процентов американских мальчиков (снижение после высокого девяностопроцентного уровня в прошедшем десятилетии) все еще подвер­гаются этой болезненной косметической операции, которая отнимает у них функциональную и радостную часть их сексуальной анатомии. Пере­чень "причин", приводимых медицинскими авторитетами для обоснования этой операции, следующий: это предупредит появление астмы, алкоголиз­ма, ночного недержания мочи, ревматизма, эпилепсии, сифилиса, психиче­ских болезней и приостановит мастурбацию. Все это оказалось ошибочным и абсурдным. Однако в последние годы американские врачи продолжают традицию страшных предупреждений, основанных на необоснованных свидетельствах, что неповрежденная крайняя плоть может вызывать сексу­альные болезни, рак, мочевые инфекции и даже СПИД. Не существует ни одного исследования, которое может оправдать увечье большинства амери­канских мальчиков, рождающихся ежегодно.

Даже с гуманным использованием анестетиков, устраняющих непосред­ственную хирургическую боль, эта ненужная операция, включая шок и длительный период восстановления, нарушает доверие между младенцами и родителями, создает опасность полового ущерба и способствует появле­нию бессознательной защиты половых органов от дальнейшей опасности.

Поскольку новорожденные — особенно хорошие ученики, бессовестно подвергать их сексуальному нападению в самом начале жизни, когда отно­шения, модели и привычки формируются на глубоком уровне мышления и тела. В обществе, где увеличивается насилие, особенно против женщин, мы должны рассмотреть возможность того, что часть этого насилия может быть результатом систематического сексуального насилия по отношению к американским мужчинам в первые дни жизни вне матки.

Мы обеспокоены уязвимостью младенцев перед насилием и недавно нача­ли исследование последствий неонатального интенсивного выхаживания, чтобы проверить его действие на оставшихся в живых, особенно прежде­временно родившихся детей. Среди них многие погибли от физических и психических расстройств и эмоциональных заболеваний. Я не знаю ни од­ного исследования, проследившего связь между воздействием ранней трав­мы и антиобщественным поведением в последующей жизни.

Краткие сводки новостей о серийных убийцах наводят на размышления о роли травмирующих обстоятельств при рождении наиболее жестоких пре­ступников, однако систематические исследования этого единичны. Исклю­чением является исследование Эдриана Райна (Adrian Raine) с коллегами (1994), которое показало, что осложненное рождение, объединенное с тя­желым материнским отвержением, предрасполагает к тяжелому преступле­нию в восемнадцатилетнем возрасте. Из более чем 4200 мужчин с обоими факторами риска 4% группы составили люди, совершившие 18% тяжелых преступлений (убийство, нападение, насилие, вооруженный грабеж, неза­конное владение оружием и угрозы насилия).

Другое уникальное исследование бросает новый свет на возможное долго­срочное действие травмы обрезания. Научная группа в детской больнице Торонто (1995) изучала реакции детей на прививочные "выстрелы" через четыре месяца после рождения и обнаружила, что обрезанные мальчики сильнее реагировали на прививки. Наблюдатели оценили их как детей, больше страдающих и дольше плачущих, чем мальчики, которые не подвер­глись обрезанию. Исследователи указывали, что болевой порог младенцев был снижен ранней травмой обрезания. Конечно необходимы дополни­тельные доказательства, чтобы осветить отдаленные последствия обреза­ния, однако новая информация из Торонто согласуется с функцией памяти при сильной тревоге, когда существует опасность повторения прошлой травмы, и с новым пониманием того, что нейробиологические точки изме­нены в результате полученного опыта насилия. Ирония состоит в том, что, освободив младенцев от большой хирургической боли десять лет тому на­зад, снова и снова приходится вести борьбу, чтобы остановить врачей от обычного причинения боли новорожденным младенцам.

ВЛАСТЬ СВЯЗИ "РОДИТЕЛИ - РЕБЕНОК"

Когда в 1940-х годах родоразрешение переместилось из дома в больницы и мужчины принялись помогать женщинам при родах, Мать Природа не была туда приглашена. В 1950-е годы преждевременно рожденных младенцев морили голодом в течение сорока восьми часов из-за опасения, что они мо­гут быть задушены "избытком жидкости". Мужчины предпочли молоко ко­ровы молоку матери, советуя женщинам кормить своих младенцев из буты­лочек каждые четыре часа. Мужчины советовали матерям не реагировать на плач младенцев, оставленных без присмотра, и даже выступали против использования кроваток-качалок! В больницах мужчины продвинули обре­зание, как будто мучительная боль и похищение сексуальных частей явля­лись вопросами, не имеющими значения для младенцев или их родителей. И мужчины же настаивали на отделении младенцев от их матерей даже дома и поселение их в детских комнатах. В те дни отцы не имели никаких прав, им было запрещено сопровождать своих жен во время схваток и родоразрешения; а матерям преждевременно родившихся младенцев запре­щали посещать их в детской комнате.

Сегодня, спустя шестьдесят лет, кроватки-качалки снова в моде, младенцы чаще питаются по требованию, чем по графику, молоко матери оценено более высоко (хотя все еще практикуется их разделение с младенцами, правда, в течение короткого периода времени). Отцы получили доступ в родильные палаты, и оба родителя могут посещать своего младенца в дет­ской палате. Этим реформам мы обязаны упорству Маршалла Клауса и Джона Кеннелла — врачам-педиатрам, которые первыми подняли знамя "бондинга" (связывания) и несли его в течение тридцати лет. Как ни странно, в течение десятилетия с момента публикации этой книги бондинг-теория и исследования, имевшие к ней отношение, были перепрове­рены. Критики нападали на недостатки в методологии исследования, утверждали, что положения бондинга были необоснованными, и объявили теорию научной фикцией.

К счастью, эти академические споры оказались недостаточными для того, чтобы уничтожить главные реформы, которые вызвал бондинг, но, подобно большинству противодвижений, они сопровождались разъяснением неко­торых наиболее спорных интерпретаций бондинга. Бондинг — это собира­тельное понятие, не ограниченное одним определенным временем, когда все преимущества получены или утрачены. Он должен рассматриваться в рамках континуума как возможность продвижения вперед от предзачатия. Это согласуется с сообщениями матерей о том, что "момент", когда они влюблялись в своего ребенка, или "теснейшей захваченное™" им наступал в самое разное время. Маршалл Клаус пробовал объяснять, что бондинг не эпоксидная смола или контактный цемент и что они никогда не предлагали матерям быть с младенцами непосредственно после рождения, если те не могли, так же, как не говорили им, что они никогда не будут способны восполнить эту потерю.

Первоначальные наблюдения, которые привели к созданию теории бондинга, показали, что в воздухе между матерями и младенцами витало ка­кое-то волшебство. Возможно, они чрезмерно стремились доказать, что первые несколько минут после рождения являются решающими для уста­новления связи между матерями и младенцами на последующие годы. Та­кие вещи трудно доказать. Как долго продолжается "чувствительный" пе­риод для бондинга? На встрече Американской медицинской ассоциации в 1970-х годах авторитеты согласились в том, что десять минут — вполне корректное время, чтобы отложить бондинг после родоразрешения! Это была теория эпоксидной смолы в ее самом плохом изложении, хотя она была все-таки лучше, чем медицинские правила, предписывавшие забирать младенцев у их матерей и отцов, как только они покидали матку. Между тем до того, как родоразрешение в 1940-х годах переместилось в больни­цы, все родители имели неограниченное время для секретной и интимной близости со своими новорожденными детьми.

Часть реального волшебства связи при рождении состоит в том, что мла­денцы и родители в это время широко открыты друг к другу. Родители час­то упоминают захватывающую интенсивность контакта "глаза в глаза", возможно, обеспеченную тем, что младенцы сразу после рождения нахо­дятся в особом состоянии спокойного и сосредоточенного внимания. Это состояние продолжается приблизительно сорок минут и допускает глубо­кую и интимную близость, поскольку все стороны проявляют абсолютное внимание друг другу. Как если бы и младенцы, и родители удовлетворяли свое огромное любопытство к другу друга, которое они вынашивали и ле­леяли в течение многих месяцев. Это временное состояние слишком быст­ро уступит место длительному сну, непродолжительному плачу, другим за­ботам и отвлеченным бодрствующим состояниям. В типичном двадцатиче­тырехчасовом промежутке времени младенец будет пребывать в состоянии спокойной настороженности лишь около десяти процентов времени.

В этот критический период сразу же после рождения действуют и другие мощные силы. Если младенцы не находятся под действием наркотиков, а уложены и оставлены безмятежно лежащими на теплом животе матери в течение примерно часа после рождения, они ведут себя спокойно, перио­дически посматривают на мать, начинают проявлять признаки голода. Они будут подниматься вверх, найдут грудь и начнут кормиться грудью без чьей-либо помощи. Другое обеспечение Природы Матери — обмен друже­ственной носовой флорой, естественный прием с пищей витамина К в мо­лозиве, уникальные элементы молока матери, которые покрывают стенки

кишечника младенца обилием полезных антител, которые мать накопила в течение своей жизни, — царское наследие! Существует еще и психологи­ческое утешение — благополучно оказаться в объятиях матери, о чем на­поминают сердцебиение и звуки тела, которые были музыкой жизни внут­ри матки. Звуки плача младенца стимулирует воспроизводство грудного молока, а кормление ребенка грудью вызывает гормональную реакцию ма­тери, которая способствует изгнанию плаценты и обеспечивает защиту от кровотечения. Это интимное и взаимовыгодное начало жизни в идеале мо­жет быть создано секретностью, близким соприкосновением и отсрочкой обычных медицинских вторжений. Конечно, бывает и хуже: всегда есть много путей к многочисленным неприятностям, но мы не должны совер­шать худшее для матерей, отцов и младенцев, особенно когда у нас есть выбор и возможность сделать лучшее.

Более пятидесяти лет тому назад медицинский антрополог Эшли Монтегю (Ashley Montagu) выступал против разделения матерей и младенцев при рождении, защищал право на тесное соприкосновение, поощрял сон с деть­ми, а не размещение их в кроватках. Его слова оказались пророческими, адресованными фундаментальным человеческим потребностям, но тогда они остались почти незамеченными. Вскоре после первого издания этой книги психиатр Джон Боулби (John Bowlby) и педиатр и детский психоана­литик Дональд Винникотт (Donald Winnicott) в Англии высказались с тре­вогой, что психическое здоровье базируется на привязанности между детьми и родителями. Другие исследователи стремились измерить эти при­вязанности. Маршалл Клаус и Джон Кеннелл, вдохновленные этой работой, посвятили свою работу поискам подходящих измерений этой привязаннос­ти. Они наблюдали родителей, которым было предоставлено время для ин­тимного контакта с ребенком после рождения, и сравнили их с матерями и младенцами, лишенными такого контакта. Они первыми исследовали тер­риторию, не отмеченную на карте, и их открытие необыкновенной власти связей между родителями и ребенком оказались яркими и чрезвычайно важными. Дальнейшие доказательства пришли из совершенно неожидан­ных источников.

Совместный эксперимент был проведен в Греции и Соединенных Штатах в группах из 107 детей, зачатие которых было запланировано и не заплани­ровано. Исследователи выдвигали гипотезу, что в возрасте трех месяцев младенцы, которые были запланированы, покажут более выраженную и дифференцированную вокальную реакцию на своих матерей (в отличие от незнакомцев), чем младенцы, которые не были запланированы. Их пред­сказание сбылось: запланированные младенцы продемонстрировали более высокий уровень познавательных способностей и более сильную привя­занность к своим матерям, чем незапланированные младенцы, что показали вокальные реакции на матерей (чем на незнакомых мужчин) (1993). Возможно, запланированные младенцы уже раньше и сильнее наслажда­лись привязанностью к своим матерям. В другом исследовании тонких, но мощных естественных привязанностей большая когорта, состоящая из 8000 женщин, была разделена на тех, у кого беременность была желатель­ной и нежелательной. Основную группу составляли женщины, которые рано получили пренатальное выхаживание по всесторонней программе здравоохранения. Все были замужем и имели низкий риск неблагоприят­ного исхода беременности. Статистический анализ показал, что у младен­цев, родившихся в результате нежелательных беременностей, риск смерти в первые двадцать восемь дней жизни был два с половиной раза выше по сравнению с младенцами, родившимися в результате желательных бере­менностей. Очевидно, отношение матери к беременности достигало мла­денцев и трансформировалось в уравнение "жизнь или смерть" (1994).

В небольшом эксперименте, используя гипнотическую технику идеомоторных сигналов (описана в главе 6), 25 из 26 женщин правильно идентифи­цировали пол своего младенца перед исследованием ультразвуком или пе­ред рождением. В одном случае, который сочли неправильным на основа­нии данных УЗИ, сигнал пальца был правильным, в то время как указания ультразвука были ложными. Это замечательное исследование вновь демон­стрирует мощную связь между матерью и младенцем в матке, что делает возможным узнавание пола еще до использования каких-либо способов его физического определения. Точно так же была подтверждена психологиче­ская связь между матерью и младенцем в матке в ряде недавних экспери­ментов с курением и курительным обманом. Младенцы четко увеличивали свою реакцию вздрагивания на курительный обман, то есть в том случае, когда никакая сигарета не зажигалась (1995). Поскольку не было никакого дыма, который мог бы воздействовать на младенца химически, связь между матерью и ребенком вполне могла быть психологической.

Десять лет дополнительных свидетельств, полученных после публикации первого издания этой книги, показывают, что младенцы лучше подготовле­ны к встрече с нами, чем мы предполагали. Поскольку доказательства на­личия человеческой памяти были отодвинуты назад — от трехлетнего воз­раста к рождению и от рождения до жизни в матке, мы получили повод бо­лее серьезно думать о памяти рождения, которую несут наши дети. Пола­гая, что никакое мышление не могло быть связано с рождением, мы не рас­сматривали последствия ненужной боли и страданий на наши персональ­ные жизни или на социальный порядок. Теперь мы можем лучше понять корни насилия в современном обществе и приступить к систематической замене болезненных ощущений приятными чувствами до, во время и после рождения.

Расширение представлений о памяти и обучении в натальный и пренатальный периоды нашего развития приводят нас к пониманию невероятных возможностей пренатальной связи, стимуляции, моделирования и бондинга. Исследование о роли пренатальной стимуляции ребенка уже подтверж­дает важные вознаграждения, которые стали возможными, когда умы мла­денцев и умы родителей встречаются до рождения или даже перед зачати­ем. Я напишу об этих экспериментах и о мышлении до рождения в своей следующей книге.

Приложение 1 ЗАМЕТКИ ОБ АБОРТАХ

Аборт — это болезненная процедура почти для каждой женщины. Я знаю нескольких медсестер и докторов, которые отказались от участия в прове­дении абортов, а также тех, которые продолжают их делать не потому, что это им нравится, а из-за того, что они искренне верят в необходимость иметь выбор.

Для многих из тех, кто обожает неродившихся малышей, сопротивление абортам принимает характер необузданного беспокойства. Я разделяю их тревогу, но я также симпатизирую семьям, особенно женщинам, которые всегда несли несоразмерную ношу при нарушениях в сексуальной жизни. Мне кажется, они имеют право принимать решения относительно всего того, что случается внутри их собственного тела.

Некоторые из моих коллег свели статьи об абортах к обычным принципам: либо полностью за аборты, либо всецело против них. У меня это не полу­чилось. Статьи об абортах неизбежно вызывают сложности, так как они включают: (1) интеграцию науки и теологии, (2) этику и политику, (3) мо­ральный выбор, связанный с благополучием не одной, а двух или более сторон, (4) мучительные психологические решения, (5) медицинскую прак­тику, (б) гражданские права, охраняющие частные основы совести и (7) проблемы населения с глобальными последствиями. Учитывая все сказан­ное выше, я полагаю, что такие статьи — статьи духовного происхожде­ния — отражают личное отношение их авторов, не обязательно разделяе­мое другими людьми.

Мои собственные исследования с воспоминаниями рождения показали мне, что человеческое сознание выходит за рамки физического и имеет дли­тельный и зрелый характер в любом возрасте. Я нахожу разумную жизнь до рождения действительно реальной, хотя и определенно духовного свой­ства. Наиболее точным определением для жизни не физической, а созна­тельной, известным мне, является "душа". С душой мы имеем дело с момен­та зачатия. Душа имеется, когда тело для нее еще только строится и еще не готово к работе.

Душа без тела смущает юристов и законодателей. Это одна из причин, ко­торая затрудняет разрешение проблемы аборта. В нашей системе юрис­пруденции, для того чтобы к вам обращались как к личности, необходимо в тело вселить душу. В свете этого я полагаю, что Высший суд США счел ра­зумным ссылаться на физическую жизнеспособность как необходимое предварительное условие при рассмотрении прав неродившихся.

В самом деле, кто может управлять душой? Это задача не по силам ни церк­ви, ни государству, ни науке. Лично я чувствую себя легче, зная, что Со­здатель обеспечил душу необходимой провизией; в отличие от многих, я не верю, что люди могут убить душу. Идея, что люди могут "умертвить" душу, кажется теологически слишком самоуверенной. К нашему благу, жизнь и смерть души находятся вне нашей компетенции.

Когда родители размышляют об аборте, думаю, что неродившиеся младен­цы знают об их мыслях и желали бы с их помощью рассмотреть обстоя­тельства в честной и откровенной беседе. Способ управления этим слож­ным диалогом был разработан перинатальными психологами (подробнее см. в разделе "Источники и материалы для чтения"). Следуя такой откро­венной беседе, мамы рассказывают, что они могут почувствовать любовь, исходящую от неродившихся малышей, облегчение и поддержку в их ре­шении.

Некоторые чувствуют, что они должны защитить неродившихся младенцев, так как те не могут защитить себя. Такое предположение о душевном мире, возможно, не полностью оправдано. В моем понимании душа далеко не беспомощна. Если условия неблагоприятные, душа может покинуть неза­вершенные физические структуры. Так, самопроизвольные выкидыши час­то происходят вследствие естественных причин, но могут быть и результа­том выбора неродившегося малыша. Если бы вы были душой, стали бы вы ждать аборта, который уже предрешен и неизбежен?

Когда женщины сами принимают решение сделать аборт, им необходима квалифицированная медицинская помощь. Плохо проведенные аборты представляют угрозу для жизни и здоровья. Криминальные (внебольнич-ные) аборты, на которые в течение многих веков идут отчаявшиеся жен­щины, до сих пор убивают людей. Статистики установили, что в Латинской Америке и Африке половина случаев женской смертности связана с бере­менностью, закончившейся противозаконным абортом. В странах третьего мира это около четверти миллиона смертельных случаев. Не так давно по­добное происходило и в Соединенных Штатах. Лишение женщин медицин­ской помощи — не способ помочь малышам.

Аборты в клинических условиях тоже приносят мало радости. Это несчаст­ливое место для персонала, для пациентов или для души неродившегося ребенка. Работа, проводимая здесь, это формальная процедура, связанная с исправлением ошибок вследствие безграмотности, поспешных суждений, оскорблений и болезней. Закрытие клиник, в которых делаются аборты, не решит эти проблемы.

Пытаясь взять как можно больше малышей под защиту суда, некоторые ак­тивисты стараются снизить общепризнанный уровень жизнеспособно­сти — возраст, в котором недоношенные дети могут быть спасены с помо­щью героического медицинского вмешательства. Такой подход навязывает медицине роль, которую она уже невольно играет, — поддержка жизни людей с помощью машин. При наличии соответствующего оборудования мы подсоединяем недоношенных малышей к устройствам миниатюрных размеров, вызывающих болезненные ощущения, но поддерживающих жизнь в сюрреалистичных детских комнатах.

Бедные младенцы размером с ботинок, чьи тела сформированы еще только наполовину, оказываются втиснутыми в созданную человеком матку и "чу­десным образом" спасенными. Цена этому — уход, стоящий тысячи долла­ров в день, многочисленные операции и для значительного числа спасен­ных — жизнь с суровыми препятствиями. Когда Высший Суд установил уровень жизнеспособности на двадцать восьмой неделе беременности, это стало границей риска. В настоящее время некоторых малышей можно спа­сти в возрасте двадцати четырех недель, но условия для достижения этого связаны с опасностью. Снижение границ жизнеспособности означало бы невыразимое страдание, так как все большее и большее количество плохо сформированных младенцев подвергались бы выхаживанию в искусствен­ных условиях.

Иногда малыши выживают после неэффективных попыток абортов, пред­принятых их матерями. Такое угрожающее жизни событие сказывается на сознании малыша и, хотя является глубоко подавленным, может случайно всплыть на поверхность. Пока этого не случится, решение проблем может оказаться обманчивым и трудным, поскольку истинная причина не выявле­на. Для неродившегося ребенка попытка аборта является угрозой и может выразиться в форме недоверия, гнева, вины или депрессии, которые будут оказывать влияние на поведение в течение многих лет. Однако мать, кото­рая признает вред, причиняемый попыткой аборта, может помочь психоло­гическому лечению путем откровенного диалога со своим ребенком, если у нее хватит для этого храбрости.

Психотерапевты постоянно слышат жалобы пациентов, которые выжили после попыток своих матерей сделать аборт, что они сохранили жизнь для неизмеримо худшей участи — быть нежеланными и нелюбимыми.

Усыновление является важной альтернативой абортам, но и оно не обхо­дится без травм. Чтобы уменьшить травму, настоящая (биологическая) мать может обеспечить неродившегося ребенка кажущейся любовью и кор­млением, пока родители, собирающиеся его усыновить, не возьмут заботу на себя. Это бесценный подарок для ребенка и его новых родителей.

В будущем медицинская технология, возможно, будет более успешно раз­рабатывать средства контроля за рождаемостью, безопасные как для муж­чин, так и для женщин; в таком случае число абортов значительно умень­шится. Но технология не может предотвратить все человеческие ошибки. Люди вступают в половые отношения, а затем удивляются беременности. Решение проблемы абортов связано с образованием, а не только с медици­ной. Это предполагает сознательное понимание родительства, которое раз­деляет занятие любовью и зачатие детей, которое утверждает жизнь, гото­вит к жизни и приветствует жизнь.

Если бы все было совершенным, то не было бы нежелательных беременно­стей и не возникало необходимости в абортах или усыновлении. Но пока существуют несовершенства, дети будут подвергаться их влиянию, о чем свидетельствуют доказательства, приводимые малышами при воспомина­ниях рождения. Являясь их поводырями, мы должны научиться относиться ко всем младенцам как к партнерам, обладающим сознанием и разумом.

Приложение 2

Дата добавления: 2015-05-08