Часть первая 3 страница

Мысль Хаста была проста: если у него самого нет крыльев, почему бы не поставить на службу крылья Скиита? Если рядом окажется населенный Лист, совенок перелетит на него, найдет людей и позволит им прочесть послание на ленте. Любой клан обязательно поможет ему: кто‑нибудь из охотников взмоет в небо на грузовых крыльях. Или прилетит на сдвоенных и оставит одну пару Хасту. А там уж он сам найдет нормальный Лист, с кленами, и отправится в долгий поиск родного клана. Придется основательно пошарить в небе, его Лист может находиться где угодно, но перспектива бесконечных перелетов совсем не пугала его. По крайней мере это лучше, чем сидеть на странном Листе, отщепенце высот, не имея возможности подняться в прозрачный воздушный поток.

Солнце застыло точно на юге, наполовину скрывшись за горизонтом; луны успеют по двадцать раз взойти и сесть, прежде чем оно вновь придет в движение. Глядя на половинку багрового диска, Хаст гладил Скиита по клювастой голове.

– Мы еще взлетим вместе, птица… Крыло к крылу… И поохотимся на славу в теплых ветрах высот…

К первым ночам Скиит безошибочно выполнял приказы Хаста. Ленту с лапы совенка Хаст теперь не снимал. Дважды он посылал крылатого помощника на соседние Листы, но оба оказались необитаемыми. Оставалось терпеливо ждать.

Скиит, казалось, все понимал. С писком он взмывал над пристанищем Хаста и часами кружил, высматривая далекие Листы. Глаза у него были не в пример зорче человечьих. Хаст еще сильнее привязался к спасенному птенцу, подкармливал лакомыми кусочками со своего стола, хотя Скиит давно уже охотился самостоятельно; иногда расчесывал отрастающие перья, а раз пришлось подрезать сломанный коготь. Впрочем, коготь быстро отрос и стерся на кончике, став таким же острым, как раньше.

Третий Лист высмотрел именно Скиит. Хаст еще спал в жилой полости. Солнце давно взошло, ночь достигла к этому моменту всего трех часов. Весна была в самом разгаре: деревья меняли листву, зеленые побеги лезли из набухших почек, выталкивая прошлогодние листья. Совенок с пронзительным писком ворвался в полость, оглушительно хлопая крыльями. Хаст тут же проснулся, но не сразу понял, что происходит. Когда же понял – со всех ног кинулся к краю, за совенком.

Недолгая пробежка через лес привела его почти точно на «нос»; Скиит, по‑прежнему пищавший, сел на ветку коренастой, как и все деревья у края, веши.

Вдали и чуть ниже величаво парил Лист, явно обитаемый: Хаст сразу различил столбики дыма, поднимающиеся вверх. Его, наверное, принесло позавчерашним штормом с севера, из‑за океана. Лист продолжал постепенно снижаться, охладившись в холодном штормовом потоке.

У Хаста перехватило дыхание.

– Ну, малыш…

Он подставил незащищенную руку и Скиит преданно оседлал ее. Страшные кривые когти не оставили на коже ни единой царапины.

– Лети! Отыщи людей! Люди, Скиит! Люди!

Пестрая птица взмахнула крыльями и ринулась в прозрачную бездну. Маховые перья разошлись и крылья стали похожи на человеческие руки с растопыренными пальцами. Совенок устремился к недалекому Листу, и Хасту показалось, что его не догнала бы даже молния.

– Скиит! – пискнул его пернатый друг, а потом защелкал и засвистал – впервые в жизни, по‑взрослому.

Хаст еще долго слышал трели, постепенно утихающие, растворяющиеся в шепоте высоты. Он сел на кромку и стал ждать, пристально уставившись на соседний Лист, так, что стали болеть и слезиться глаза.

Он ждал долго, солнце прошло верхнюю точку и начало клониться к месту сегодняшнего заката, а он недвижимо сидел перед рыхлым валиком третьей кромки. Хотелось есть, но никакая сила не прогнала бы сейчас Хаста с его поста. Он ждал возвращения Скиита, не в силах поверить, что одиночество продлится и дальше. Шесть лет, даже больше – уже почти семь, с него вполне хватит…

Крошечную точку, отделившуюся от Листа, Хаст заметил сразу же. У него перехватило дыхание. Вглядываясь до рези в глазах, Хаст почувствовал, как взмокли ладони.

Скоро не осталось сомнений: к Листу‑отшельнику приближался человек на крыльях‑семенах клена. Причем на сдвоенных, это Хаст понял по слабому изгибу лопастей на виражах.

Он стоял, еще не веря в спасение.

А когда человек приблизился, Хаст чуть не сполз с кромки на зеленое тело Листа: не узнать ло Гри было трудно. Друг, верный друг детства летел на выручку!

Хаст почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он замахал руками и ло Гри, чуть наклонив крылья, заскользил прямо к нему.

Через минуту ло Гри сел и отстегнул упряжь; две пары намертво связанных крыльев легли между кромками. Хаст… нет – снова ло Хаст бросился к другу, растопырив для объятий руки.

Почему‑то ло Гри молчал, хотя ло Хаст ждал бурных приветствий. Вскоре он понял почему.

Ло Гри расстегнул сумку и вынул оттуда пестрое тельце молодой певчей совы. С лапы свисала алая ленточка с письменами.

Ло Хаст замер.

– Извини, – глухо сказал ло Гри. – Я ее убил…

Он опустил трупик Скиита у ног потерянного и найденного спустя неполных семь лет приятеля.

Ло Хаст склонился над враз ставшим жалким и безжизненным комочком плоти и окровавленных перьев. Было видно, куда вошла стрела, и еще ло Хаст заметил, что на левой лапе не хватает самого длинного когтя.

– Скиит, дружище…

Потрясенный ло Хаст поднял взгляд на ло Гри – на шее у того висело целое ожерелье из когтей.

Ло Гри, перехватив его взгляд, снял ожерелье и хмуро уставился под ноги.

– Если бы я не отрезал совам когти, я бы не увидел твоего послания… Я понимаю, что уже поздно и ничего не изменишь, но, поверь, друг, я мстил им за тебя…

Ло Хаст, словно завороженный, встал с колен, приблизился к хмурому ло Гри и взял ожерелье у него из рук. Несколько секунд подержал в руках, а потом, размахнувшись, швырнул его за край.

Ло Гри покорно проводил ожерелье взглядом.

– Поклянись, – негромко попросил друга ло Хаст, – поклянись, что больше никогда в жизни не убьешь певчую сову.

Ло Гри, не колеблясь, приложил руку к сердцу, но ни слова не успел произнести: знакомая трель донеслась с опушки, беспечная и радостная.

Хаст, вновь ставший охотником, увидел, как ло Гри вздрогнул».

После истории сказочнику полагался добрый глоток веселящего. Сосед, бородач ло Руст, вложил в руку Дасти только‑только вскрытый бурдюк.

Глава третья

На камбузе Артем всегда чувствовал себя прекрасно. Даже лучше, чем в собственной каюте. И на огромной «Одессе», и на предыдущей посудине, размерами поскромнее, которая называлась «Карандаш». На «Карандаше» Артем вообще всем камбузом заведовал. А вот после перевода на «Одессу» пришлось переквалифицироваться в бармены, потому что пассажирский лайнер возит людей, а не контейнеры со всякой всячиной, как трудяга «Карандаш». А люди в полете склонны торчать в барах или киносалонах. В перерывах между прыжками – перед каждым прыжком пассажиры и экипаж погружаются в гиперсон, потому что прыжок‑пульсацию в активной фазе даже микроорганизмы переносят плохо.

Привычно программируя кухонный автомат, Артем вспоминал предыдущий свой звездолет, маленькую, всего из восьми человек, команду, первые полеты…

Пальцы порхали над клавиатурой, а мысли витали далеко‑далеко. Где ты сейчас, трудяга «Карандаш»? В каких забытых богом звездных системах скитаются от мирка к мирку капитан Шнейдер и старпом Радович? По каким секторам прокладывает курс собаку съевший в подобных делах штурман Дрозд по кличке Циркуль?

Артему очень не хотелось уходить с «Карандаша», но кому‑то в управе взбрело в голову, что место кока на грузовиках – отличная практика для выпускников космоходки. И на «Карандаш» немедленно прислали пухлого юнца, пока еще восторженного и одержимого космосом, а Артему выписали направление на лайнер и бесцеремонно дали под зад коленом. Артем с грустью сдал камбуз юнцу, вспомнив заодно, что восторженность и одержимость с него самого отшелушились за каких‑то три‑четыре рейса, и сошел в космопорту Офелии. «Карандаш» отправился в очередной драфт‑рейс; а спустя неделю на Офелии отшвартовалась красавица «Одесса». И кок Шпилевой превратился в бармена Шпилевого. Честно говоря, готовить пищу Артему нравилось больше, чем смешивать коктейли, и не зря его смена в баре славилась самым грандиозным выбором закусок, бутербродов и салатов. Однако поваров на «Одессе» имелся полный штат, а барменов вечно не хватало.

Автомат, пискнув, завершил программу. Артем очнулся от воспоминаний и вдруг до него дошло: какой Шнейдер? какой Радович? Они уже семьсот лет мертвы! Семьсот лет! Артем в далеком будущем, затерянный в космосе, черт‑те где, у никому неведомого мира; один‑единственный человек на немереном лайнере класса «Люкс‑Алеф». И существуют ли в этом будущем Земля, Офелия и прочие земные колонии? Вопрос вопросов…

Существуют, конечно. Куда они денутся? Иначе вообще ни в чем не остается ни малейшего смысла.

Попал, крепко попал, не поспоришь.

И в то же время Артем совсем не чувствовал себя окончательно подавленным. Не казалась давняя катастрофа «Одессы» чем‑то реальным. Семьсот лет… нет, это просто не укладывалось в голове. Одиночество и затерянность казались досадной, но в принципе вполне решаемой проблемой. Нужно только сообразить, что делать в первую очередь. Впрочем, Артем уже сообразил – искать капитанский бот на планете. Заодно можно было погордиться – вот, поди ж ты, бармен, никакой не десантник и не спасатель, а не ударился в панику, не орал в никуда, не швырялся стульями. А легкое уныние очень даже можно понять. Тут без всяких катастроф с похмелья в уныние впадаешь… А может, он потому не слишком и расстроился? Из‑за похмелья, в смысле.

Артем вздохнул. Искать капитанский бот. М‑да. Легко сказать! Тут можно шариться годами и ничего не найти. Планета все‑таки, не какой‑нибудь жалкий астероид десяти километров в диаметре, где каждый выступ виден как на ладони. Да еще такая беспокойная в сейсмическом смысле планета!

Вспомнив, как пылил и крошился камень между двух плит‑пластов, Артем невольно вздрогнул и поежился. Капитан, конечно, посадил бот в таком месте, где можно было не опасаться всяческих катаклизмов… но, с другой стороны, семьсот лет минуло. Целых семьсот. Сколько раз за эти долгие годы планета могла поменять лицо? Конечно, семьсот лет для планет – вообще не срок, по геологическим меркам. Однако сожрать жалкий кораблик за семьсот лет любому миру вполне под силу.

Нет, капитан ведь тоже все это прекрасно понимал. И уж точно, не додумался оставить бот в каком‑нибудь укромном ущелье, где со временем стены легко могут схлопнуться, как створки внешнего шлюза. Допустим, он нашел надежное место – какое‑нибудь стабильное нагорье. Или плато. Как отыскать это место Артему? Не обшаривать же сотни тысяч квадратных километров поверхности! На это никакой жизни не хватит.

Варианты были следующие: попытаться вычислить это место по ориентации антенны или же задействовать сканер‑анализатор. Должны же быть на боте материалы, не встречающиеся в природе? Да, собственно, тот же фатолизный углерод, на котором записана капитанская программа. Природа такой кристалл создать не могла. Его и люди‑то до определенного момента создавать не умели. До середины двадцать первого века примерно.

Артем вздохнул. Теперь бы найти этот самый прибор‑анализатор среди сотен неизвестных! Да и где он может крыться? В рубке? В гермозоне? В мастерских? А если даже Артем его отыщет, как его настроить и запустить? Нужно описание…

Описание! Надо перетрясти память бортового компьютера. Кстати, если найти документацию, сразу станет понятно, как сей прибор выглядит. В описании наверняка есть голограммка.

Очнувшись, Артем вопросительно поглядел в пустую тарелку перед собой. Надо же! Задумался. Крепко задумался, даже не заметил, как слопал подчистую все, что трудолюбивый автомат соорудил ему в качестве обеда. И сок весь выпил… Целый графин. Надо еще сока заказать, сушит что‑то… после вчерашнего. Локально вчерашнего, понятно.

Через пять минут Артем уже сидел в уютном операторском кресле и вовсю колотил по клавишам компьютера. Он просматривал базу за базой, пытаясь понять, где находится техническая библиотека «Одессы». И не мог найти.

К вечеру Артем сдался. Он переворошил массу бесполезной информации, даже на архив с мультиками наткнулся, а техбиблиотеки так и не отыскал. То ли он не там рылся, то ли к библиотеке нужен был какой‑нибудь особый доступ, которого у бармена могло и не иметься…

– Блин! – бессильно ругнулся Артем. – Узкая, блин, специализация!

Он сердито пнул пластиковую консоль. Посидел неподвижно, собираясь с мыслями.

– Ну и что теперь? – спросил он уныло. – Антенна?

Он вплотную занялся корабельной антенной. К счастью, в разделе «Связь» без труда нашлась нужная опция, и Артем принялся разбираться, что значит тот или иной пункт в многочисленных менюшках.

Через полчаса он понял, что отыскать таким образом корабль невозможно. Антенну можно было направить и мимо планеты – на таком расстоянии она все равно обеспечила бы стопроцентную связь. Никто ее и не думал ориентировать точно на бот – просто направили на глазок в сторону рыжего диска планеты, заранее зная, что связь будет устойчивая. И все.

С неудовольствием Артем вывалился из всех менюшек и сумрачно почесал затылок. Результат сегодняшних усилий можно было смело приравнивать к нулю.

– Ладно! – Артем нехотя встал. – Поглядим, что принесет день завтрашний.

Безумно хотелось оставаться оптимистом. Он ревниво взглянул на экраны, на близкую планету. Планета перестала казаться рыжей – наползла ночная тень, оставив только узкий бурый серпик. Артем погрозил серпику кулаком.

– Посмотрим еще, кто кого!

И отправился на камбуз ужинать. Туда, где все, до последнего переключателя, было знакомо, понятно и послушно и где ни один автомат не требовал специального доступа. Не то что в рубке…

Вопреки ожиданиям, к полуночи Артем заснул сном праведника. Только улегся, и привет. Словно на курорте или в гостях у бабушки. Утром он не без легкого удивления позавидовал собственным нервам и выдержке и поплелся готовить кофе.

«Ну, чего? – думал он, жуя бутерброд и прихлебывая „Чибо“. – Еще одну вылазку совершить? Вдруг наткнусь на какой‑нибудь оазис. Не может же быть поверхность этого мирка сплошной пустыней?»

Он протер любимый складной нож салфеткой, сунул его в карман и направился на «Колибри».

В шлюпочной пахло органической смазкой и свежей изоляцией. Артем с удивлением воззрился на оживших ремонтных киберов, стайкой сгрудившихся у «Сциллы». По каким щелям они прятались доселе? Вчера Артем ни одного не видел, только шлюз‑автоматы. А вот, поди ж ты, активировались, даже чего‑то сделать успели. Одноместный бот, кроха «Колибри» был уже заправлен, а на экране компа высвечивалась лог‑статистика проведенной профилактики.

– Ну, здорово! – проворчал Артем. – А пока я дрых семьсот лет, вам работать было слабо?

Киберы сочли его вопрос риторическим. Во всяком случае, отвечать ни один не стал.

Сервомоторы шлюза сегодня и не подумали скрежетать – профилактику сделали не только малому боту.

«Колибри» быстро оттестировался, пошел обратный отсчет.

«Три… Два… Один… Старт», – нудным голосом вещал навигатор. «Колибри» плавно устремился в угольно‑черный проем, на котором цвели яркие синеватые точки. Далекие звезды, среди которых затерялось родное Солнце. Артем невольно вздохнул.

Еще толком не снизившись, Артем разглядел под собой две круглые, как монеты, штуковины, свободно парящие в атмосфере. Комп оценил их диаметры соответственно в три с половиной и пять с четвертью километров, а самым странным было то, что на штуковинах рос лес. Обычный лес. И от этого исполинские кругляши казались летающими островами.

– Мамочки! – удивился Артем. – Да тут, похоже, вся жизнь обосновалась в атмосфере. На поверхности жить – дураков нет!

Снизившись, Артем с интересом разглядывал ближний из островов, хотя и на дальний периодически поглядывал, сравнивая. Они были не идеально круглыми, хотя достаточно близкими к тому. Длинный прямой черенок на «корме» придавал кругляшу сходство с листом какого‑нибудь дерева. Но каких размеров должно быть дерево, если у него пятикилометровые листья!

Над лесом витали две какие‑то птахи.

«А ведь там, на листах этих, чем черт не шутит, действительно может кто‑нибудь жить! Как на острове».

Артем обгонял листы; постепенно они пропали из виду, растворились в легкой дымке высоты. «Колибри» шел на трех километрах. В атмосфере кишела жизнь: стайки медуз величаво поднимались из нижних слоев, деловито шныряли похожие на цапель длинноклювые птицы, пару раз промчалось что‑то полупрозрачно‑головоногое, Артем толком и не рассмотрел, что именно. Что‑то живое, по всей видимости.

Далеко к югу он видел огромную, размером, наверное, с дельтаплан, птицу. Распластав крылья, она скользила в потоках, словно исполинский альбатрос, свободная и, наверное, гордая своей свободой. Кажется, у нее напрочь отсутствовали ноги. Артем судорожно вздохнул.

Листы попадались по пути еще дважды, причем во второй раз ему показалось, что из леса поднимается жиденькая струйка дыма.

Словно кто‑то на листе жег костер.

Постепенно выкристаллизовалось решение: нужно сесть на один из этих летучих островов. И осмотреться. Вдруг на них действительно можно жить? Вдруг это и есть искомые оазисы? И людей следует искать именно на листах, а не посреди поверхностного сейсмического ада?

И он стал выбирать подходящий лист. Выбирал недолго: первый же встречный гигант явил несколько удобных для посадки проплешин на фоне похожего с высоты на щетину леса. Рассчитать траекторию для приземления было делом нескольких секунд; комп зажужжал драйвом, сбрасывая данные на фатолизный кристалл. «Колибри» клюнул носом, отчего в груди у Артема образовалась захватывающая легкость, и косо пошел к поверхности летающего исполина.

Спустя пару минут у Артема не осталось сомнений: этот кругляш – гигантское растение. Действительно лист, свободно парящий в атмосфере. А обычный лес на его поверхности – не то паразит, не то симбионт. Скорее, второе.

Наверное, и животные в этом лесу водятся. Как блохи в уличном псе…

Урча маневровыми турбинами, «Колибри» завис над полянкой. Свободный от деревьев пятачок казался надежной и незыблемой посадочной площадкой.

– От винта, – пробормотал Артем, и в тот же миг опоры бота коснулись тела листа. Бот упруго качнулся; турбины сбросили мощность.

Вокруг смыкался лес – хвойный. Артем некоторое время озирался под прозрачным колпаком кабины, потом несмело разгерметизировал катер и откинул колпак.

Лавина запахов обрушилась на него. Опьянила, одурманила. Пахло душистой древесной смолкой, прелой хвоей, еще чем‑то до корней растительным. Артем вдыхал полной грудью и довольно жмурился.

Здесь все‑таки можно жить. На этом парящем над огромной планетой утлом островке. Неизвестно еще, обитаемом или нет. Но жить здесь определенно можно.

Артем отстегнулся, перемахнул через борт и очутился на листе. Буро‑зеленое тело казалось упругим и плотным, словно не успевший как следует слежаться чернозем. Чахлая травка росла прямо из этого буро‑зеленого. Поляну наискось пересекал словно бы длинный шрам; он проходил как раз под ботом, меж носовых и кормовых опор.

Попирая травку, Артем сделал несколько шагов. Вдалеке, в лесу, щебетали невидимые пичуги. Ветер шумел в кронах деревьев. И не скажешь, что от планеты все это жизненное великолепие отделяют два километра пустоты.

Дышалось без проблем: то ли давление здесь было повыше, чем на Земле, то ли еще почему‑то. Дома на двух километрах скорее всего ощущался бы эффект высокогорья. Но сейчас ничего подобного не ощущалось.

Оглянувшись на катер, Артем несмело пошел к краю поляны, к деревьям. Они очень походили на земные ели, только иглы были чуть подлиннее да на ветках сидели пореже. Артем задумчиво потрогал морщинистый ствол с отслоившимися чешуйками. В трещинах коры целеустремленно сновали рыжие муравьи.

И вдруг лист слабо дрогнул. Резко зашелестел ветер, закачал деревья. Сверху посыпалась сухая хвоя.

А трещина на поляне неожиданно ожила, разомкнулась, словно губы исполина, обращаясь постепенно в коническую воронку. Из открывшегося кратера потянуло теплым ветром.

«Колибри» накренился, жалобно скрипнув амортизаторами, и соскользнул во все увеличивающуюся воронку. Поляна исчезла – остался только жадный, обращенный вниз конус, откуда тянул и тянул теплый сквозняк. Артем, с ужасом глядя на открывшуюся в листе дыру, не устоял на наклонной поверхности и упал, но успел все же схватиться за ствол крайнего дерева. Обнять его, как тонущий обнимает обломок мачты.

В листе открылась каверна – не каверна, пора – не пора… Артем уже видел далекую поверхность планеты и стремительно уменьшающуюся точку – свой бот. Потом точка превратилась в короткую вспышку, плохо различимую в свете дня. Пых! – и все. Из‑под листа в дыру тянул мощный поток воздуха; вскоре он стал ослабевать, пока совсем не сошел на нет.

И тогда пора стала закрываться. Воронка затянулась, сомкнулись губы, обращаясь в длинный шрам, и спустя какую‑то минуту поляна стала вновь поляной, а не дырой в листе. Только металлической птички на поляне больше не было.

Вцепившись в ствол, Артем онемело глядел на место, где только что стоял его бот. Его «Колибри». Его спасение.

Не было спасения. Не осталось. Обратился бот в облачко плазмы, когда взорвались обогатители от удара о скалы.

А Артем, бармен с лайнера «Одесса», остался один‑одинешенек на пятикилометровом островке, затерянном в воздушном океане незнакомой планеты. Без припасов, без оружия – с голыми руками. В чем был. В рабочем комбинезоне и ботинках. С пустыми карманами.

Хотя нет, не с пустыми – за завтраком он, кажется, сунул в карман складной нож.

С трудом отлепив ладони от коры спасительного дерева, Артем проверил. Нож и правда нашелся в кармане. В правом боковом. И это единственное, что нашлось в карманах.

Артем встал на непослушные ноги и с отчаянием взглянул в бездонное зеленоватое небо.

Человека очень просто сбить с ног, если два раза кряду сильно‑сильно толкнуть. Толчок первый – пробуждение на покинутом лайнере «Одесса». Толчок второй – тоскливый взгляд вслед летящему к поверхности «Колибри».

Артем еще никогда не лежал так крепко на лопатках. Ни разу за всю свою недолгую жизнь.

– И что же теперь делать‑то? – растерянно спросил он сам себя.

И с тоской добавил:

– Дурак я, дурак…

Но кто же знал, что эти пятикилометровые блины выравнивают давление над собой и под собой таким вот нехитрым образом? Открывают поры и все дела. И угораздило же приземлиться как раз на пору!

– Полянки, понимаешь, – просипел Артем и закашлялся. В руках он бессмысленно вертел складной нож. Единственное и главное отныне свое сокровище.

Потом поглядел на это сокровище. Добрая женевская штуковина, великолепная сталь и костяная рукоять. Набор лезвий на все случаи жизни, шило, ножницы – и даже штопор, словно в насмешку.

Ну и как с помощью этого выжить? Даже с учетом того, что в рукоять ножа встроена вечная зажигалка?

С совершенно пустой головой Артем подошел к спасительной сосне, той самой, за которую цеплялся, чтоб не соскользнуть вослед за катером. Бессильно опустился на сухую хвою у подножия, привалился к стволу спиной.

Вот тебе и разведка. И капитанский бот не нашел, и свой потерял. Прощай, «Одесса».

И прощай, Земля. Теперь можно было смело произносить эти слова. Видать, суждено ему, Артему Шпилевому, провести остаток жизни лежа на лопатках. Если только не произойдет никакого чуда.

Но какой же Робинзон не надеется на чудо?

Артем в чудеса не верил. Но – надеялся. Вопреки здравому смыслу. А что ему еще оставалось?

Глава четвертая

К утру костер окончательно погас, и ло Тан во сне заполз чуть ли не в самые угли. Бархатистый пепел, потревоженный его дыханием, проник в ноздри; ло Тан чихнул и проснулся.

Кроме него самого у кострища спали еще трое – нахлебавшийся веселящего ма Сайос и братья Шиди. Длинные тени лежали на теле Листа; трава казалась посеребренной от росы.

Ло Тан зевнул, потянулся и встал, разминая одеревеневшее тело.

Он успел побродить по лесу, напиться отвара у штабной полости, починить племяннику‑жаворонку игрушечный лук, поболтать с братьями Шиди и даже хлебнуть малость веселящего с ма Сайосом, которому без утреннего глотка весь день обычно было нехорошо, а ва Дасти все это время бессовестно дрых в полости ло Тана. Впрочем, удивляться особо не стоило: Дасти пел допоздна и ушел потом не один, а с той самой девчонкой, с которой весь вечер перемигивался. Так что заснуть ему долго еще не позволяли. Вот и наверстывает под утро.

Ближе к полудню, когда проснулись даже самые отчаянные засони и ночные дежурные, прилетел отец со своим младшим братом, дядей ло Тана. Ло Тан не видел, как они снижались. Вроде бы они вернулись без добычи и сразу же направились к полости логвита. Ло Тан некоторое время раздумывал – пойти туда же, повертеться неподалеку, а когда отец с дядей выйдут от логвита, постараться выведать – что за новости они принесли. Раз без добычи и сразу к логвиту – конечно же, новости.

Ло Тан все еще размышлял, не решаясь на во многом детский поступок. Он совсем недавно стал ло‑охотником, чуть больше двух лет назад, и теперь всякий раз пытался выглядеть солидно, как подобает взрослому. Но незамутненное юношеское любопытство и не думало покидать его.

Как, скажите на милость, живут на свете все, кому за тридцать? Как они умудряются сдерживать себя, хочется ведь узнать все и обо всем, и не потом когда‑нибудь, а сейчас, немедленно!

Молодой охотник сокрушенно вздохнул.

– Эй, Тан! – окликнули его.

Он обернулся на зов. Поодаль стоял десятилетний сын логвита по имени но Синт.

– Чего?

– Ты сказочника не видел? – спросил Синт; вид у него был такой важный, что не оставалось сомнений: отыскать Дасти ему велел кто‑то из старших, и вероятнее всего, сам логвит.

– Видел, – вздохнул ло Тан. – Он в моей полости отсыпается. Слушай, тебя кто послал сказочника искать? Отец, да?

Мальчишка кивнул, не без гордости. Поручение лог‑вита – это вам не детские игры! Ло Тан еще помнил себя в таких же ситуациях: его, но Тана, кто‑нибудь из взрослых отсылает с поручением, и поручение это, естественно, кажется неимоверно важным.

Ло Тан никому и никогда не показывал, насколько еще в нем самом жив мальчишка. Такой же, как но Синт, младший из сыновей логвита.

– А о чем твой отец с моим говорил, ты не слышал?

Синт отрицательно замотал головой:

– Нет, я в роще джаров ловил. Меня потом позвали.

– Ладно, пойдем. Сейчас разбудим сказочника…

Они направились к опушке хвойной зоны; полость ло Тана располагалась ближе к лесу, чем все остальные – поэтому ва Дасти ее и выбрал.

Над входом ло Тан предупредительно кашлянул, но из полости не донеслось ни звука. Тогда он осторожно сдвинул в сторону шкуру, заслоняющую вход.

– Эй, Дасти! Вставай! – сказал ло Тан в полутьму.

В полости завозились и завздыхали. Потом сонный голос осведомился:

– Ты, Тан? Чего стоишь, спускайся, это ж твоя полость…

Ло Тан хмыкнул и соскользнул в свое жилище. Глаза быстро привыкли к полумраку.

Дасти спал в одиночестве, чему ло Тан сначала удивился, но потом сообразил: девчонке валяться до такого позднего часа негоже, и она давно ушла, чмокнув спящего певца в щеку. Ло Тан протяжно вздохнул. И чего на Дасти девчонки так и вешаются? Ну, певец, ну, сказочник…

Наверху, у входа на корточках сидел сын логвита и заглядывал в продолговатое отверстие с остекленевшими от сока агавы краями.

– Ва Дасти! – сообщил он чуть ли не торжественно. – Тебя зовет логвит! Ступай к нему в полость, сейчас же.

Певец зевнул, прикрыв ладонью рот, и с наслаждением потянулся.

– Логвит? – спросил он озадаченно. – А зачем я ему? Петь?

Синт, как был, сидя на корточках пожал плечами, отчего потерял равновесие и чуть не свалился в полость.

– Не знаю… ой!

Потом восстановил равновесие и закончил фразу:

– Велел тебя позвать и передать, чтобы ты не мешкал.

– Ладно. – Ва Дасти приподнялся на руках и выполз из‑под шкуры зубра, убитого нынешней весной ло Таном. Шкура была еще недосохшая и потому тяжелая, будто живой скат, опустошивший полетные полости перед спячкой. – Ты со мной, Тан?

– Угу, – буркнул ло Тан. – Надеюсь, логвит не выгонит.

– Ты иди, я догоню, – обратился сказочник к ло Тану.

Ло Тан с невольной завистью мазнул взглядом по паре характерных синяков на шее ва Дасти, тяжело вздохнул и полез наружу.

Ва Дасти догнал его быстрее, чем можно было ожидать: ло Тан не успел пройти и полдороги к полости логвита.

Певец был свеж и весел, невзирая на бесспорный недосып.

– Рожа твоя довольная, – проворчал ло Тан доброжелательно. – Хороша деваха?

– Так я тебе и сказал! – фыркнул певец и легонько ткнул ло Тана кулаком в бок. – Выкладывай, что стряслось‑то? Зачем я логвиту, день ведь еще?

– Не знаю. – Ло Тан пожал плечами. – Не думаю, что старшие желают песен послушать.

Дата добавления: 2015-05-08