Пубель и развитие промышленности разоряют тряпичников

Необходимость складывать отбросы в короба после появления указа 1883 года, подписанного Эженом Пубелем, вызвала резкое сопротивление корпорации тряпичников и большой всплеск симпатий в их адрес. Католические рабочие кружки и революционные группы устраивали собрания, на которых ораторы метали громы и молнии. Протестующие гордо объявляли себя «париями цивилизации» и обращались за помощью к народным избранникам. Поддерживаемые прессой и населением, в этом им симпатизировавшим, они добились дебатирования вопроса в Национальном собрании. Жалоба рабочего Франсуа, прозванного «Цацка», произвела сенсацию. Он показал, что доходы тряпичников со дня введения в силу указа сократились вдвое: «Я составил список из взятых наудачу трех сотен семейств […]; до указа означенные в этом списке зарабатывали каждый день в среднем по два франка с четвертью на человека, теперь же у них выходит только 1,05 франка».

Герцог де Ларошфуко‑Бизачча, окрещенный «Тряпичным герцогом», бурно защищал права «клюкарей». В конце концов тряпичники добились своего в двух пунктах: с одной стороны, временной промежуток между выставлением баков на улицу и их сбором удлинился с четверти часа до целого часа; с другой – они получили разрешение продолжать свою деятельность при условии, что мусор будет вываливаться из бака на холстину и возвращаться в бак после сортировки. Эта терпимость к парижскому тряпичничеству будет регулярно подвергаться нападкам, прежде всего со стороны муниципальных советников, требующих отказаться от нее ради торжества гигиены. «Содержание коробов, вываленное на землю, никогда полностью не отправляется назад в короба; так что остатки, растасканные бродячими псами, усеивают землю вокруг», – возмущался один из них.

Указ префекта Пубеля внес радикальные изменения в условия работы тряпичников. Их ночная деятельность была прекращена. «Клюкарь» приходил на место, где ему предстояло работать, в три‑четыре часа утра. Ходок осматривал за несколько минут запряженные лошадьми тележки, которые двигались со скоростью 15–20 километров в час, и выбирал до тридцати килограммов товара. «Клюкарь» освободился от своей заплечной ивовой корзины, поскольку у него уже не было времени ее опорожнять и возвращаться за новой порцией, тем более что место его проживания сильно отдалилось от зоны сбора, и взял на вооружение тележку, возимую им самим или лошадью; в нее он отправлял все найденное, довольствуясь одним путешествием за день. Затем ходоки исчезли вовсе. Их функции взяли на себя тряпични‑ки‑разместители, получившие позже имя «островитян», забиравшие основной навар от отбросов нескольких десятков квартир. Этому преимущественно способствовало то, что консьержи, желавшие освободиться от повинности вытаскивать мусорные корзины на улицу, всецело передоверяли эту функцию известным им тряпичникам, которые таким образом получали в монопольное распоряжение мусор из нескольких домов разом.

Вскоре появился на свет еще один тип «клюкаря»: «тряпичник при повозке», используемый концессионерами в помощь уборщикам грязи и мусора. Стоя на телеге, он утрамбовывал бытовые отходы, уминая их собственным весом и помогая при погрузке и выгрузке. В виде компенсации он был волен брать из мусора все, что пожелает. Такой договор позволял службам очистки экономить на плате персоналу. Несколькими годами позже эти работы сами по себе стали платными: в 1913 году примерно пять сотен тряпичников получали от города по 1,35 франка в день. «Тряпичник при повозке» исчез только накануне Второй мировой войны, когда появились автомобили со специальными устройствами, прессующими мусор. Иногда «тряпичники‑грязеубор‑щики» разыскивали свой товар в местах складирования мусора или на помостах, где он грузился для отправки в другие места. В то же самое время в Нью‑Йорке тряпичники еще занимались своим ремеслом прямо на улицах, в хранилищах или на баржах до отправления отбросов к месту их затопления вдали от берегов.

После долгого периода процветания уличное тряпичничество пошло на убыль и в большинстве городов было запрещено. Под давлением гигиенических требований и в силу развития промышленности предприятия по утилизации отходов не мытьем, так катаньем упразднялись. Благодаря развитию транспортных сетей индустрия получала в свое распоряжение гораздо больше природного сырья и веществ, извлеченных из толщи земли, что позволило ей понемногу освободиться от ресурсов, предоставляемых городскими отходами. Получив доступ к тому, что могло их заменить, промышленность стала более требовательной к качеству материалов и веществ, поступавших от тряпичников.

С 1865 года начали развиваться технологии получения бумаги из дерева, соломы или, скажем, алжирского ковыля. В связи с этим производство бумаги во Франции стало очень интенсивно разрастаться, особенно после выхода в свет закона от 29 июля 1881 года, провозгласившего свободу прессы и умножившего число газет. Мытая и отбеленная старая ветошь помаленьку сдавала позиции; после 1900 года ее использовали только для получения бумаги высшего сорта, и содержание ее в бумажной массе не превышало теперь десятой части. Соответственно стоимость тряпья и старой бумаги резко упала.

Для прочих компонентов сбора конкуренция тоже оказалась безжалостной. В производстве накладок лен подменил натуральные волосы, их цена между 1879 и 1902 годом снизилась на 60%. Фосфат из естественных залежей вытеснил его костяной аналог. В производстве мелких изделий типа пуговиц или шахматных фигур целлулоид, считающийся первой пластмассой, также заменил кость. Эту промышленную продукцию на основе нитрата целлюлозы в 1868 году запатентовали два американца, братья Хайятт, желавшие заменить слоновую кость при изготовлении биллиардных шаров.

Обесценивание большинства наименований «мусорного» ассортимента привело к обнищанию «клюкарей». Ко всему прочему сюда прибавилась экономическая рецессия, следствием которой явилось то, что отходы, выбрасываемые парижанами, стали беднее по содержанию, вдобавок они изрядно портились, пролежав целую ночь в корзинах. Пережив период бессильной злости, тряпичники попробовали сопротивляться. Они организовались, объединились против торговцев, создали ассоциации и кооперативы, стали снимать временные хранилища для сортировки, кондиционирования и продажи своего улова без посредничества мастеров‑тряпичников. Так, ассоциация Тринадцатого парижского округа, образованная в апреле 1908 года, поставила себе целью «способствовать прямым продажам продуктов тряпичничества и поддержанию цен, дающих возможность выжить». «Клюкари» обзаводились рычажными весами и трамбовками для складирования отобранного и вменяли себе в обязанность отделять часть своей добычи в качестве чрезвычайных взносов в пользу ассоциации. Поочередно они выполняли весьма разнообразные функции: приемку, взвешивание, сортировку и сбыт конечных продуктов. Каждое утро сборы делились подушно в зависимости от стоимости товара на этот день.

Параллельно с корпоративным движением в 1884 году возникали и робкие попытки организовать профсоюз. Профессиональный союз работников и работниц по сбору отходов округа Сены публиковал даже листок «Пробудившийся тряпичник». Всеобщая конфедерация труда (ВКТ), к которой он примкнул, поддерживала его инициативы. «Нам предстоит вести борьбу с оптовиками, захватившими рынок!» – заявляли там. Однако все эти организационные начинания не охватывали основную массу работников. Они наталкивались на привычку «клюкарей» к независимости, да и на то, что большинству из них не удавалось отложить маломальскую сумму на приобретение первоначального оснащения. Ремесленный сбор тряпья, кости и стекла не приносил дохода, кроме, конечно, периодов всеобщей скудости, связанных с войнами и послевоенной разрухой, когда всего не хватало и ценность собранного вторичного сырья достигала рекордных уровней.

В 1946 году власти опубликовали новый распорядок работ, еще более ограничивающий деятельность тряпичников. 30 ноября префект департамента Сены подписал распоряжение, запрещавшее тряпичничество на всей подведомственной ему территории. Тряпичники взбунтовались. Пресса бурно откликнулась на их протесты и требования поддерживавших их политических партий. Во время заседаний Генерального совета (6 декабря) избранники самых разных политических взглядов принялись оспаривать решение префекта и выдвинули довольно много аргументов в защиту деятельности 40 000 парижских «клюкарей», 900 оптовиков и 7000 рабочих мастерских переработки вторсырья. Они подчеркивали, что те теперь блюдут чистоту, освобождая корзины и снова загружая мусор в баки, они возносили хвалу услугам, которые эти служители улиц оказывают обществу, позволяя покончить с пустым транжирством и сократить печатание денег, необходимых для покупки сырья, в котором страна ощущает необходимость. Тряпичники возродили свой профсоюз, распущенный правительством Виши. Перед такой кампанией протестов префект отступил, его указ в действие так и не вошел. Тем не менее для исполнения функций тряпичника отныне требовался профсоюзный билет. Но в большинстве остальных французских городов этот род деятельности остался под запретом.

С тряпичниками конкурировали также и старьевщики, предлагавшие свои услуги для освобождения чердаков и подвалов, скупая по домам старое белье, книги и различные вещи. Они колесили на двуколках по улицам, выкрикивая каждодневное: «Бутылки, тряпки, железо покупаем!» и вглядываясь в окна, откуда их могли позвать за старьем, которое надо вынести. Как и бродячий торговец, старьевщик вырабатывал свою мелодию выкрика, чтобы его легко было распознать в уличном гаме. Купленное старьевщик сам перепродавал или преобразовывал в нечто другое, что можно сбыть с рук.

В богатых странах «рыцари крюка и корзины» постепенно исчезали с городского пейзажа. Отходы, зачастую предварительно уложенные в пластиковые мешки, которые затем отправлялись в глубокие мусорные контейнеры с крышками, сделались практически недосягаемы. Емкости на колесиках положили конец произволу людей и животных, мешая им копаться в отбросах. Однако тряпичничество возникало вновь в иных формах во время экономических кризисов, например в Аргентине, где часть населения ради этого промысла оставила свою прежнюю невостребованную квалификациию. Сегодня в Бостоне, Гонконге, Осаке, Пекине, Рио и многих других больших городах профессионально или временно занятые этим ремеслом люди с магазинной тележкой, тачкой или велосипедом подбирают металлы, одежду, бумагу, электронные приборы, не говоря уже о бутылках и банках из‑под пива, оставленных у шоссе. Некоторые так и живут, другие просто дотягивают до зарплаты, потратив предыдущую раньше времени.

Некоторые «грязекопатели» занимаются тем же, чем упомянутые выше «тряпичники при повозке»: они по‑быстрому заглядывают в мусорные баки, чтобы заметить и извлечь оттуда нужное для себя. Особым их интересом пользуются емкости, принадлежащие роскошным гостиницам и домам в богатых кварталах. «Грузчики», занимающиеся там уборкой отходов, выручают некоторые карманные деньги от продажи своих находок, обычно после небольшой их починки. Таким образом, запрещенное, но фактически терпимое «клюкарство» практикуется в Париже, Нью‑Йорке и других городах. Электрические провода, старые свинцовые водопроводные краны, латунные трубки, медная проволока – все это выуживается, классифицируется и продается скупщикам металлолома. Подобный тип тряпичничества очень распространен в развивающихся странах. Сортировка отходов во время муниципального сбора – тот род деятельности, что дополняет заработную плату грузчиков‑«грязекопателей», в 1990 годы, по данным исследования, он занимал до 10% их времени в Мексико, до 30% – в Боготе и до 40% – в Бангкоке.

ОБРАЗЧИК ТРЯПИЧНИЧЕСТВА: «БРЕТОНСКИЙ БАРТЕР»

Деревенское тряпичничество отличается от городского. Например, в Бретани «грязекоп» менял тряпье, кроличьи шкурки, свиную щетину, лошадиные хвосты, железный лом, кости на фаянсовую посуду, платки или фрукты по сезону: яблоки, груши, вишни. В XVIII веке он предлагал в обмен чаши и тарелки из дерева, скупаемые по дешевке у «лесных бондарей», занимающихся своим промыслом, селясь прямо в лесу. Примерное взвешивание старых тканей осуществлялось с помощью безмена (называемого там «krog pouser») или пружинных весов.

В горах Арре с их неплодородными почвами крестьяне дополняли свои доходы другим способом: торговлей вразнос, ткачеством или, наконец, тряпичничеством. Некоторые из них отравлялись в кратковременное странствие, ведя на поводу лошадь, впряженную в двуколку или шарабан, а после Второй мировой войны подчас садясь за руль своей машины. Эти экспедиции за отходами вклинивались между посевной, прополкой и сбором урожая. В начале и в конце вояжа «грязеко‑пы» иногда собирались вместе, чтобы пропустить стаканчик сидра в каком‑нибудь кафе.

Колеся по дорогам Леона или Корнуайя, они оповещали о своем приезде в селения и хутора, протрубив в рожок, в кларнет, а то и просто выкликая: «Тряпье для тряпичника! Грузи телегу до верха и пусть укатывает!» или: «Тряпье! Тряпье! Для парней из Ла‑Рош! А вам за него – тарелки, плошки, ложки да полно шнурков и черешни – для пирогов!» Тут набегали стайки детей и с шумом сопровождали приехавшего. У каждого тряпичника был своей удел, передаваемый обычно в семье по мужской линии, от отца к сыну, приучавшемуся к этому ремеслу с малолетства, отправляясь на промысел вместе с родителем. Собранное «грязекоп» сбывал оптовикам. Часть заработанного шла на постой и прокорм, а также в уплату за патент, который он был обязан получить.

Поскольку тряпичник был интересным гостем, ибо являлся кладезем последних новостей и слухов, он иногда получал место за чьим‑нибудь семейным обеденным столом и ел вместе со всеми ржаную похлебку или яблоки, печенные с салом. Но чаще, невзирая на важную экономическую роль, которую этот временный кочевник исполнял, поселяне относились к нему настороженно. «Грязекоп» нередко служил для них расхожим воплощением некоей угрозы. Матери подражали его голосу, чтобы пугать детей: «А нет ли, любезные мамаши, у вас детишек на продажу?!» Но он также пользовался репутацией лихого малого, о чем свидетельствует поговорка: «Горазд плясать, словно тряпичник!» А кюре удрученно поговаривали, что он обыкновенно больше смыслит в стоимости бросового тряпья, нежели в ценности собственной души.

Сбор «тряпок» по домам процветал начиная с XVI века, поскольку они служили сырьем для бумажных фабрик. К 1828 году фабрики Кот‑дю‑Нор перерабатывали более 450 тонн тряпья, а предприятия в Финисте‑ре – 232 тонны. Сортировка тканей производилась на складах, эту работу делали в основном женщины. Затем пресс штамповал из них брикеты, и те шли на бумажные мельницы. В 1900 году во всех больших бретонских городах имелись хранилища тряпья, принадлежащие кому‑нибудь из оптовиков. Эти заведения часто вызывали живейшие протесты окрестных жителей, жаловавшихся на опасность возникновения пожара, пыль, сопровождающую сортировку тряпья, и невыносимые запахи, представляющие угрозу для здоровья.

Как и в Париже, здесь тряпичничество стало клониться к закату, как только на изготовление бумаги пошла целлюлоза и появились новые технологии производства. Кризис усилился сразу после Второй мировой войны, когда появились первые синтетические волокна и бумажные мельницы одна за другой закрылись, не выдержав конкуренции больших промышленных предприятий. Тут уж многие «грязекопы» переквалифицировались, уйдя в торговлю новой тканью и бельем.

Дата добавления: 2015-05-08