Часть третья. Мечтательный автомат на Третьей планете 5 страница

– Осима и Орлан требуют помощи! – крикнул Андре. – У Осимы больше не заряжаются орудия, у Орлана катастрофически слабеют гравитаторы! Я приказал выступать крылатым отрядам и человеческой пехоте. Теперь, когда всем известно, как печально закончился наш первый штурм Станции, могу с искренностью признаться, что не видел зрелища красочнее и грознее, чем атака крылатых. Дело заранее было обречено, а я и в момент разгрома не сомневался, что мы побеждаем, – так непреодолимо стремительна была эта несущаяся воздушная масса. Первыми слева вырвались ангелы с разрядниками в крыльях и гранатами в боевых сумках. Их мгновенно охватило пламя, но холодное – иной природы, чем невидимок и головоглазов, – ослепляющее, а не сжигающее. Мы на командном холме понятия не имели, что для любого отряда зажигается свой огонь, и меня пронизал ужас, когда я увидел, что каждый ангел несется в факеле, как в ореоле. Ангелы летели, не ломая четкого строя, шумно и стройно, тысячеголосый трубный вопль опережал их – они показались мне армией демонов, несущихся среди пожара. И все они с такой энергией рассекали воздух крыльями, что подняли уже не бурю силовых полей, а воздушную. Громовой голос Труба один отчетливо выделялся среди грохота и гама, клекота и свиста. И, очутившись у поля боя, Труб первый бросил гранату и взметнул разрядник, и его движение повторил весь воздушный отряд. К общему шуму добавился треск молний, сотнями разрезающих воздух, вонзающихся в металл планеты и в золотое небо. Армада ангелов летела прямо на Станцию, вся в молниях, как в перьях. Если эта атака с разрядниками оказалась в конечном итоге неэффективной, то, во всяком случае, она была эффектна. А затем справа в район боя вынеслась крылатая конница Камагина и Лусин во главе драконов. Он далеко обогнал на своем Громовержце остальных ящеров и так остервенело врубился в гущу мечущихся по полю огней, что странные боевые факелы отшатнулись от него, как живые. С короны Громовержца били молнии – многопламенные, неотразимо испепеляющие. И при каждом выстреле у Громовержца вырывался крик, резкий, торжествующий, поражающий слух не менее остро, чем электрические разряды поражали тела. Это было странное сражение – битва молний против факелов. И побеждали молнии: там, куда устремлялся Громовержец, быстро погасали бушующие огни. Вопль и клекот ангелов, дикий свист драконов, торжествующий визг Громовержца, свирепое ржанье пегасов и боевые клики людей быстро преобразили молчаливое однообразие боя, закипевшего на подступах к Станции. А когда подоспела пехота Петри и блистающие шпаги лазеров вплелись в общее метание факелов и молний, наш нажим на таинственного противника обрел новый порыв. Заколебавшиеся было головоглазы каменной глыбой двинулись дальше, перестраиваясь на ходу. И хоть их гравитаторы нуждались в подзарядке, импульсы, выбрасываемые перископами, были еще мощнее, чем прежде, – так воодушевила головоглазов своевременная поддержка.

– Наша берет! – сказал я Ромеро, отрываясь от зрелища битвы. – Павел, наконец-то наша берет!

– Эли! Эли! – в испуге вскричал Андре. – Эли, посмотри, что там делается! То, что произошло на поле, было более чем неожиданно. Ни при каких раскладках планируемого сражения нам и в голову не приходил такой оборот событий – это был немыслимый вариант, нечто из бреда, а не из расчета! Со стороны главного купола Станции неслись три крылатых отряда – ангелы, предводительствуемые Трубом, конница пегасов с Камагиным на белом коне, и крылатые ящеры с далеко обогнавшим их Громовержцем. А на шее второго Громовержца восседал второй Лусин. И эти новые отряды, та же как и первые, наши, охватывало, как футлярами или ореолами, багровое холодное пламя, из недр их так же рвались оранжевые молнии разрядов, Громовержец ощетинивался такими же молниями, Лусин и Камагин вонзали в противников те же лазерные острия, а над ними, впереди них, несся такой же тысячеголосый вопль, свист и клекот!

– Фантомы! – крикнул Андре после охватившего нас вдруг оцепенения. – Эли, надо предупредить наших, что на них выпущена банда фантомов! К чести Осимы и Орлана и особенно Гига, они и без разъяснения быстро разобрались, что за армия прибыла в битву. Лусин и Камагин, а также Труб сгоряча спутали своих с чужими, но повторные вызовы Андре и возникшая в сражении путаница отрезвили их. Осиме удалось произвести и третий залп. Огненные потоки обрушились на фантомов, сминая их и превращая в плазму. Наши невидимки схватились с отрядами вражеских привидений. Я по-прежнему не видел воинов Гига, но по тому, как взвивались призрачные крылатые коня, как в страхе увертывались искусственные ангелы и падали с предсмертным криком искусственные люди, мог легко представить себе, сколь велика ярость нового сражения. И какое-то очень короткое время у меня еще теплилась надежда, что не все проиграно.

– Пора кончать избиение наших, адмирал! – сурово сказал Ромеро. Как раз в это время два Громовержца, живой и искусственный, страшно столкнулись телами, испепеляли один другого – багровая сеть молний оплела их головы. Один из драконов, оранжевый, падал, и я не мог разобрать на отдалении, Лусин ли сейчас погибает или псевдо-Лусин. Я приказал Андре, откашлявшись, чтоб не дрожал голос:

– Радировать общее отступление! Все военачальники услышали приказ и стали поворачивать свои отряды. Труб тоже услышал, но, распаленный боем, пренебрег приказом. Реальные ангелы, подбадривая себя бесовскими воплями, с прежним ожесточением схватывались с ангелами призрачными. Борьба становилась все более неравной.

– Немедленно к Трубу, Павел! – приказал я Ромеро. – Выводить ангелов из боя! Ромеро вскочил на штабного пегаса, и вскоре ангелы стали покидать поле сражения. Я спустился с холма и пошел в лагерь. У Мэри на санитарном пункте кипела работа. Ангелицы-санитарки прилетали с ранеными. Истерзанные драконы приползали сами, а пегасов приходилось подгонять: даже с поврежденными крыльями они норовили взлететь. Но боль они сносив спокойно, ни один не ржал со злобой, когда ангелы-хирурги неумело брали в когти скальпель.

– Мэри, мне показалось, что Лусин падал! – сказал я. – Где Лусин?

– У Лусина легкое ранение, но Громовержец плох. У Лусина была забинтована голова и рука на перевязи. Он горестно поглядел на меня, по щекам его катились слезы. Громовержец лежал на боку без сознания. Глаза его были закрыты, великолепная корона боевых антенн помята – с остриев еще стекали синеватые предсмертные огни Эльма. Я опустился на колени и прислушался к работе сердца. Сердце стучало неровно и глухо, то замирало, то часто и слабо билось. Я молча встал. Надежды не было.

– Такой друг! – шептал Лусин, плача. – Такой друг, Эли!

– Крепись, дорогой! – сказал я Лусину. – Каждый сегодня мог оказаться на месте Громовержца. В сражениях дорога к гибели шире дорог к победе.

Нет худа без добра: мы потерпели поражение, но узнали, на чем зиждется оборона Стадии. Анализаторы, пока шла битва, определили физические параметры фантомов. Образования эти были воистину фантастической природы – почти без массы, однако оптически непроницаемы, какой-то сгусток энергетических излучений, среди них – и неизвестной нам природы.

– Я предупредил, что автоматы не более чем силовые поля, способные принимать любой телесный облик, – мрачно напомнил Орлан. Это был один из тех редких случаев, когда он изменял своему мундиру безразличия. Даже Труб был ошеломлен.

– Мы, ангелы, по природе своей – материалисты, – взволнованно высказался он на совете. – Мы отважимся сражаться против любого вещественного противника. Но против призраков ангелы бессильны. Борьба с привидениями – не наша стихия! Больше всего я страшился, что эта паническая философия окостенит души. В борьбе с фантомами мы потерпели не так физическое, как психологическое поражение. И весь упор возражений запаниковавшим я построил на уничтожении философии страха.

– Сущая чепуха, что противник нематериален. Это, конечно, фантомы, но вполне материальные, ибо составлены из энергетических полей, а разве силовое поле – не одна из форм материи? Наши изображения на стереоэкранах и в видеостолбах несут в себе еще меньше массы, чем любой из фантомов, – почему же вы не бледнеете при виде стереоэкрана? Удивительность фантомов вовсе не в их мнимой нематериальности, а в том, что им удалось блистательно скопировать нас самих. Вот где загадка! И нужно распутать эту физическую загадку, чтоб не поддаться на новые хитросплетения. Не трястись перед потусторонними силами, а разобраться в новой научной проблеме – вот чего я сейчас от всех требую. После такой отповеди обсуждение проигранного сражения стало деловым.

– Физическая загадка фантомов решается просто, – доказывал Андре – Если у противника имеются анализаторы высокого быстродействия, они легко отобразят все особенности нашего строения. А после этого не составит труда построить образ, оптически идентичный с нашим. Видеостолбы, о которых упомянул адмирал, работают как раз по такому принципу.

– Просто, легко, не составит труда! – с досадой сказал Осима. – Но у нас жалкие видеостолбы, то есть не больше чем оптические отображения, а у них отображения силовые. Разница!

– У нас чего-либо подобного, к сожалению, нет и в помине, – со вздохом поддержал Осиму Ромеро. – Объяснения ваши я могу принять, проницательный Андре, но вряд ли от них станет легче. По тому, как скромно, никого не прерывая, Андре выслушивал посыпавшиеся возражения, я чувствовал, что он готовит сюрприз. Во всяком случае, так держался бы прежний Андре. Его глаза лукаво поблескивали. Он словно заранее наслаждался тем, что легко возьмет возникла надежда на благополучный поворот дел.

– Не легче? – переспросил он. – А я как раз собирался выпустить против неприятельских фантомов наши собственные, может, попроще по структуре, но для зрения убедительные.

– А для других ощущал, употребляя это местное словечко? – спросил я.

– Ты понимаешь, Андре, у зловредов… Простите, у защитников Станции анализаторы не ограничиваются зрением.

– Я и не собираюсь конкурировать с ними. Их фантомы воюют реально, мои же лишь спутают тактику противника: пусть он направляет удары на призраков, а не на нас. Истинные приведения, которых опасается Труб, будут сражаться на нашей, а не на их стороне. Ромеро с сомнением покачал головой. Ни Осиму, ни Петри с Камагиным Андре не захватил своим проектом. Орлан вновь замкнулся в мундире бесстрастия. Увлекающемуся Гигу зато очень понравилась идея Андре, Труба тоже восхитило, что на воинственную шайку фантомов будет спущена кровожадная орава призраков. Он предвкушал живописное зрелище.

– Война призраков против призраков, к сожалению, операция призрачная, а нам нужны реальные результаты, – указал Ромеро.

– Вы торопитесь, Павел. Призраки, конечно, не больше чем призраки, но борьба их будет вполне реальной. И дело лишь начинается, а не ограничивается их борьбой. И все больше становясь похожим на прежнего увлекающегося Андре, он рассказал о главной своей идее. Оптическое войско явится лишь тактической приманкой. Пока фантомы противника отвлекутся борьбой против наших призраков, мы подготовим сокрушительную операцию. Приборы показывают, что противодействие врага складывается из двух противоположных действий, условно их можно назвать правым и левым полем. Когда правые и левые поля совпадают, они не погашают одно другое, но образуют своеобразный узел. Плюс с минусом в математике дают нуль, но в жизни правая рука сливаясь с левой, рождают рукопожатие. Фантомы не более чем узлы скреплений правых и левых взаимодействий, фокусы их слияний. Электрические орудия Осимы, лазеры людей и молнии крылатых разрывали поля, по не уничтожали их симметрии – главная сила противника оставалась нетронутой. Нужно бить по гармонии, взрывать изнутри четность полей – только здесь гарантия победы.

– Найденные в обозе генераторы способны воспроизвести любое поле противника, – закончил Андре. – Пока фантомы будут расправляться с нашими привидениями, а орудия Осимы подбавят сумятицы в неразбериху, мы введем энергетическую систему врага в такие автоколебания, что никакие амортизаторы не удержит ее от распада. Всех захватила широта замысла Андре, но я задал несколько вопросов. Он обиделся, как и раньше: в уточнении деталей ему неизменно чудились придирки.

– Не помню, чтобы ты что-либо принимал сразу, Эли, – оказал он в сердцах.

– А я помню, что даже в правильной идее ты где-нибудь всегда по запарке врешь. Сколько тебе нужно времени на подготовку армии призраков?

– Два дня и десяток хороших помощников. Разумеется, не таких скептиков, как ты.

– Дни у нас есть, помощников, непохожих на меня, тоже найдем.

Теперь на штабном холме нас было не трое, а добрых тридцать человек и союзников. Второе сражение разыгрывалось точно по диспозиции. В отчете Ромеро вы найдете технические подробности – и альберты потраченной мощности, и характеристику аппаратуры, и уровень иллюзорности призраков, и тактическое построение отрядов фантомов. А мне вспоминаются звуки и краски, пламена и дымы, дикие рожи псевдосуществ одной стороны, лихо сражающихся с псевдосуществами другой стороны. Степень призрачности привидений, так волнующая ныне историков экспедиции, меня не затрагивает. Когда навстречу нашим реальным войскам, выпущенным для «затравки» битвы – так назвал эту операцию Ромеро, – вынеслись полчища неприятельских фантомов, я от восторга затопал ногами. В образовавшейся свалке возникали все новые фигуры, их делалось все больше – призраки Андре вторгались в общую катавасию боя. И хоть я знал, что каждая из новых фигур – не больше чем оптическая иллюзия, я не мог отличить их от фигур реальных – так они были искусно сработаны. Как было приказано, наши солдаты бросились назад, когда среди них стали возникать призраки. Со стороны это должно было восприниматься по-иному: часть нашего войска, устрашенная, ретируется. Оставив в покое ищущих спасения в бегстве, бестии противника с удвоенной свирепостью принялись уничтожать остающихся, то есть привидения. Призраки сражались против призраков в отнюдь не призрачной битве. Визга, грохота, воя, свиста, рева, грома, молний, взрывов гранат, гравитационных ударов, лазерных шпаг, световых наскоков и магнитных выпадов хватило бы на солидную многолетнюю войну наших предков. Увлеченный картиной битвы, я не уловил момента, когда Андре запустил генераторы. Для начала Андре гигантски усилил все правоориентированные поля. Фантомы противника вдруг стали распухать, теряли четкие очертания, из тел превращались в силуэты. Захваченный врасплох, противник спешно умножил поля левой ориентации, чтоб сохранить гибнущую симметрию, и, точно поймав этот момент, Андре быстро подавил все правоориентированные потенциалы и вздыбил левоориентированные – добавил к вражескому усилению свое в том же, левом, направлении. Бестии, продолжавшие сражаться с нашими призраками, так же стремительно, как перед тем распухали, стали теперь опадать, очертания их делались нестерпимо четкими – они превращались в абстрактные фигурки из живоподобных тел. Там начался процесс расширяющихся автоколебаний. Сперва было одно колебание – фантомы то разом росли, расплываясь и тускнея, то разом же опадали, пронзительно очерчиваясь и накаляясь до белокалильного шара. А затем одно большое колебание распалось на несколько маленьких. Противник попытался смешать нашу игру резкими бросками полей то вправо, то влево, но Андре предвидел и эту защиту и хладнокровно ее парировал. Вскоре одни из фантомов стали вырастать, в то время как другие уменьшаться – колебания не совпадали по фазе, но амплитуда их неудержима росла, размах метаний становился все грознее. Неизбежным следствием этого процесса должен был явиться взрыв в энергетическом сердце противника. Но еще до того, как запланированный взрыв разметал утратившее контроль неприятельское войско, нам удалось увидеть непредвиденную междоусобную распрю, яростно вспыхнувшую среди фантомов. Уменьшающиеся ринулись на растущих, растущие наваливались на уменьшающихся. Несколько долгих минут над полем взаимного истребления взвивались ревы, вопли и визги, – и все потонуло в гигантском взрыве. Над куполом взвился столб дыма, крутящееся пламя сожрало остервенело сражающиеся фантомы врага. Защита противника была сокрушена. На поле высыпали наши солдаты, реальные солдаты, не оптические привидения. Бешено хлопая крыльями, в иглах молний, пронеслась армия Труба, лихо помчалась звонко ржущая крылатая конница Камагина. А в центре, не прикрываясь больше невидимостью, весело грохотали живые скелеты Гига, и свирепо коптящие ящеры Лусина старались ни на метр не отстать. И четко, как на диковинном параде, закрепляя своим тяжким строем порыв подвижных войск, на последний штурм купола двинулась железная армия головоглазов Орлана, а по бокам ее шагали две колонны людей с Осимой и Петри во главе.

– Эли! Андре! – услышал я голос Ромеро, покрытый гулким ржанием. – Да скорее же, друзья! Три пегаса, тяжело махая крыльями, норовили взлететь с холма. На одном уже гарцевал Ромеро, на двух других вскочили Андре и я. Мы понеслись к дымящемуся развороченному куполу, куда уже ворвались наши легкие отряды – ангелы и невидимки.

Я с отвращением смотрел на захваченного Надсмотрщика Станции. Он напоминал человека – но изуродованного до бесчеловечия! У него не было шрамов от ран, никакие раны не сумели бы так обезобразить человека. Он был переконструирован. Он был выше любого из нас – гигант трех метров росту. Лицо у него было почти красивое, холодные глаза смотрели настороженно и угрюмо, темные волосы закрывали уши и шею. Но вместо ног он был снабжен двумя гибкими шлангами, свободно гнущимися в любой точке, а вместо рук такими же рычагами, покороче ножных, с десятью присосками на концах. И у него, конечно, было туловище, торсу его мог бы позавидовать любой из греческих богов, но на животе – в схватке с него содрали одежду – виднелась вмонтированная в тело дверца. Камагин, захвативший в плен гиганта, не преминул распахнуть дверцу: у Надсмотрщика были не живые внутренности, а приборы, аккумуляторы и моторы!.. Это человекоподобное образование не жило, не питалось, не болело, не дышало и не спало, а заряжалось, заправлялось, терпело аварию и ремонтировалось, чистило контакты и сменяло отработанные прокладки! А позади Надсмотрщика, понурил головы, стояла группа инженеров Станции, захваченная у пультов и аппаратов, – живые машины рядом с машинами механическими. Когда их оттаскивали от механизмов, они сопротивлялись и вскрикивали, речь их по звукам казалась почти человеческой… Надсмотрщик, покачиваясь на согнутых нижних шлангах, обводил нас ненавидящими глазами. Он бегло скользнул взглядом по мне, по Ромеро, по Андре. Потом взгляд его упал на Орлана – и он разом преобразился. Нам почудилось, что туловище его выстрелило вверх – так быстро разогнулись шланги.

– Орлан? С врагами вместе? – прохрипел Надсмотрщик. Отвратительный голос раздавался словно из поломанного ящика. Наручный дешифратор легко переводил его слова на нормальный человеческий язык. Орлан сделал два шага вперед и, не торопясь, вытянул голову вверх. Мы были с ним так хорошо знакомы, что без труда разбирали интонации движений его шеи. Надсмотрщика Орлан приветствовал иронически, почти издевательски.

– Вместе – да. Но не с врагами, а с друзьями.

– Ты – изменник, – грозно установил Надсмотрщик. – Все мы удивлялись твоему возвышению. Говорили, что ты берешь умом. Ты взял вероломством. Конец твой будет ужасен. При встрече с Великим я расскажу правду о твоем поведении. Тут впервые мы узнали, что разрушители могут не только улыбаться, но и хохотать. Орлан заливался и освещался смехом, хохотали его рот, его лицо, волосы, тело и руки. И немедленно в ответ ему раздался дикий хохот Гига, бравый невидимка не мог упустить повода весело погромыхать костями и косточками.

– Все расскажи Великому при встрече, все расскажи, – проговорил Орлан, насмеявшись. – И встреча у вас будет скорая – в одной из тюрем, куда мы навечно его упрячем. А теперь отвечай на вопросы, которые тебе зададут люди. Допрос проводил Ромеро. Мы с Андре отошли. Меня мучило ощущение, что я где-то и когда-то уже видел эти стены и пульты. Но когда я стал говорить об этом Андре, он нетерпеливо отмахнулся.

– Чепуха! – сказал он. Хотя я теперь был его начальником, он не приучился держать себя с субординационной вежливостью. – Где-то, как-то!.. О любом неведомом явлении можно сказать, что вспоминаешь его вот так же… «струной звенящей в тумане», как выразился в древности один писатель. После насмешек Андре мне уже не казалось, что я знаком со Станцией. Ромеро начал с вопроса Орлану:

– Дорогой союзник, вы знали, что на Станции работают человекообразные?

– Только об одном это знал – о самом Надсмотрщике. Его кандидатура была представлена Великому, тогда же мы и познакомились с Надсмотрщиком. До этого мы знали лишь, что он потомок пленных галактов, переделанный для работ особой секретности. Ромеро обвел рукой инженеров Станции:

– А эти существа тоже потомки галактов?

– По-видимому, да. Точнее ответит Надсмотрщик. Ромеро переадресовал вопрос Надсмотрщику.

– Все служители Станции – потомки пленных, все мы живые существа, народившиеся и смертные, всех нас в свое время переконструировали, – разъяснил тот.

– Значит, между вами нет различий?

– Между нами огромное ранговое различие, определяющее нашу личную значительность в иерархии. Одни из нас могут быть воспроизведены путем сочетания разнополых индивидуумов, другие – нет. Вы уловили разницу?

– Кажется, да. Индивидуальное производство потомства путем сочетания разнополых существ в одну супружескую пару… Людям этот способ знаком. Вас можно воспроизвести этим методом?

– Ни в коем случае! – объявил он величественно. – Я существо высшей категории. Кустарные индивидуальные роды не могут создать творение моей категории. Меня после первого акта рождения нужно отделывать на конвейере, пока я не буду доведен до совершенства. Но те безмозглые, – он вывернул ручной шланг на своих подчиненных, – как появились на свет в результате низменных родов, так и были оставлены идиотами. Я еле удержался, чтоб не прыснуть, Ромеро укоризненно скосил на меня глаза. Потупивших головы инженеров Станции явственно угнетало низкое рождение. Он, несомненно, был аристократом в их среде.

– Зачем вы, пленник, ругаете своих помощников безмозглыми? – спросил Ромеро.

– Я не ругаю, а квалифицирую, – ответил он равнодушно. – Их индивидуальные мозги вынуты и взамен вставлены датчики связи с Главным Мозгом Станции. У меня же мозг сохранен, чтоб я наблюдал за Главным Мозгом. Я – Надсмотрщик Первой Имперской категории, Моя функция – контролирование Главного Мозга Станции.

– Главный Мозг Станции полностью подчиняется вам?

– Должен подчиняться. Иногда бывают аварии. Главный Мозг – всего лишь биологический автомат плебейского естественного происхождения. Вынули у ребенка мозг, искусственно развили в питательной среде…

– Вы сказали – бывают аварии? Как это понять? – продолжал допрос Ромеро.

– Ну, как! Авария как авария. Бывает и похуже, чем аварии. Во время Большой войны с галактами дальний предшественник нынешнего Мозга взбунтовался, и галакты чуть не захватили Третью планету. С тех пор к каждому из шести Главных Мозгов представляется Надсмотрщик аристократического, конвейерного, производства. Главный Мозг – мой раб. Если он выйдет из повиновения, я тут же его уничтожу.

– Ваш Главный Мозг функционирует четко?

– Если бы он функционировал четко, вас не было бы здесь. Высадка вашего звездолета не была запрограммирована, тем более захват Станции.

– Почему же вы не уничтожили Мозг Станции?

– Неповиновения не было. Все мои приказы он выполнял. Я сам контролировал распоряжения, которые он отдавал исполнителям. Он оставался послушным мне до взрыва, когда я внезапно полностью потерял с ним контакт.

– Но вам не посчастливилось нас уничтожить?

– Не посчастливилось. Очевидно, повреждены исполнительные схемы команд. Неполадки наблюдались и прежде. Меня назначили сюда потому, что прежний Надсмотрщик доложил о внезапном ослаблении контроля над Мозгом.

– Фантомы создавались вами или им?

– Низменное умение создавать мне не по рангу. Надсмотрщики Первой Имперской категории приравнены к Разрушителям Четвертого Имперского класса. Мне доверены все функции контроля и одна функция разрушения – уничтожение Главного Мозга Станции, если он выйдет из-под контроля. Ромеро, хотя и не часто, но изменял своему подчеркнутому спокойствию. И тогда он никому не казался вежливым.

– По-моему, с этим болваном больше беседовать не о чем, адмирал. В подвалах Станции имеются казематы, отлично подходящие ему по размеру. Я бы предложил пройти в помещение Главного Мозга Станции.

Я вскрикнул, едва переступил порог. Я предчувствовал, что меня ждет неожиданность, готовился к неожиданности, но когда неожиданность совершилась, у меня затряслись ноги. В помещении, куда мы сейчас вошли, я не раз бывал в моих снах. Это была галактическая рубка разрушителей – высокий, теряющийся в темноте купол, две звездные полусферы вверху, сейчас они были темны, но я помнил, как они горели звездами и корабельными огнями, именно здесь, задрав вверх голову, я с замиранием сердца следил в сновидении, как флот Аллана штурмует теснины Персея… И посредине зала, между полом и потолком, тихо реял полупрозрачный шар. Тогда, в вещем своем бреду, я страшно боялся приблизиться к нему, а сейчас сам стремился поближе, но ноги плохо слушались меня – в шаре плавал в питательной жидкости Главный Мозг Станции… Не знаю, сколько бы я так стоял на пороге, радостно ошеломленный, не давая никому пройти, если бы в помещении не раздался обращенный к нам Голос. Нет, я должен на этом остановиться! В моем безыскусном повествовании, где одна правда и нет ни атома фантастики, лишь голос этот, звучавший отовсюду: сверху, с боков, в нас самих, – лишь он и сейчас мне кажется фантастическим. Я слышал его много раз, я путал его с собственным голосом, с голосом Орлана, – теперь он был сам по себе, свой, а не переданный другому, знакомый в целом и в мелочах, в каждом звуке, в каждом придыхании – знакомый! Он был чудесен, чарующе красив, звучен, торжествен… Я говорю чепуху! Этот голос был добр – вот главное в нем.

– Входите, люди и друзья людей! – проговорил Голос. Один Ромеро среди нас так свободно владел лексикой и произношением на современном международном человеческом языке, как этот Голос, никогда до того не знавший человека. – Я долго ждал вас – и вы наконец пришли! Спазма сжала мне горло. Ромеро с мольбой посмотрел на меня, Андре сердито толкнул локтем. Мне надо было ответить на обращение Голоса, но всех моих сил хватило лишь пробормотать что-то невразумительное.

– Я рад, что вы здесь, адмирал Эли! – продолжал Голос. – Я счастлив, что вы победили. Я отчаянно придумывал, что бы сказать торжественного и величественного, только это и подходило к случаю, но в голову упрямо лезли одни глупые мысли, и я, ужасаясь своей нетактичности, сдавленно выговорил:

– Если ты рад нашей победе, почему ты не помог нам победить? Голос ответствовал с мягкой укоризной:

– Я помогал вам, Эли. Я в смятении посмотрел на товарищей. Вид у них был не умнее моего. Общее смущение подействовало на меня успокаивающе. Я поправился:

– Я хотел сказать: ты мог бы открыть двери Станции без кровавых сражений с фантомами. Укоризна в Голосе стала слышней:

– Ты забыл о Надсмотрщике, которого вы заперли в каземате. Этот глупец проверял каждую мою команду. Мне пришлось искать путей, недоступных его пониманию. Я понемногу оправлялся от потрясения. Я уже не искал мыслей, чтоб выпалить их, не раздумывая, годятся ли они. Теперь я задавал вопросы важные, а не случайные.

– Ты назвал меня по имени… Очевидно, ты хорошо знаешь нас всех?

– Да, хорошо. И секретаря адмирала, Ромеро, и трех капитанов – Осиму, Петри и Камагина, и доброго Лусина, и тебя, бедная Мэри, потерявшая единственного сына, – я пытался спасти его, но не сумел… И тебя я знаю, умный Орлан, я часто навещал тебя, нашептывая свои планы и порождая в тебе мучительные сомнения. И ты, смелый Гиг, встречался со мною, мы с вашей высадки на Третьей планете работали с тобой на одной мозговой волне. И в тебе, храбрый Труб, я не раз говорил твоим же голосом, правда, ты мало прислушивался к своему голосу. И с тобой я беседовал, блистательный Андре, так умело лишивший себя разума, я вместе с твоими друзьями помогал тебе выбраться из трясины безумия. Все вы мои знакомые и друзья с момента, как я закрыл вашим кораблям выходы из Персея. Но ближе всех мне ты, Эли, твои могучие мозговые излучения раньше других человеческих излучений уловили мои приемники и тебе я, единственному, открыто являлся в сновидениях. Ромеро, наклонившись ко мне, шепнул:

– Положительно, этот таинственный Голос – неплохой человек! Как по-вашему, адмирал? Я с волнением упрекнул Голос – мне вспомнились наши метания в тенетах Персея:

– Ты сказал – закрыл выходы… Ты отрезал нам пути к спасению, так будет вернее! Голос оставался таким же добрым, но в нем зазвучала печаль:

– А разве вы прорывались в Персей, чтоб немедленно искать спасения из него? Вы хотели узнать, что происходит в нашем скоплении – и я осуществил для вас эту возможность. А сейчас я передаю в ваши руки мощнейшую из крепостей ваших врагов, – тебе этого мало? Ход космической войны между вами и разрушителями переламывается в вашу пользу, – по-твоему, это называется отрезать вам пути к спасению? Я почувствовал себя пристыженным. Появление Голоса было слишком неожиданным, чтоб я успел сразу оценить все следствия из этого. В чем-то он походил на МУМ, такой же обстоятельный, сообщаемые им сведения были так же исчерпывающе точны. Да и роль его здесь, на Станции Метрики, была аналогична роли МУМ на наших галактических кораблях. Но было и важное различие, все мы его ощущали. МУМ остается бесстрастной, какую информацию ни передает, она – машина, гениально сконструированная машина. Голос был человеком. Ромеро тонко сказал о нем: так разговаривать, как говорил он, могли мы сами. И, вероятно, это человеческое, слишком человеческое в нем и было причиной того, что во мне возбудились сомнения. Не столкнулись ли мы с новой имитацией нас самих? Фантомы на Третьей планете были достаточно правдоподобны, чтоб исключить еще одну иллюзию, на этот раз не оптическую, а акустическую. Хитрость врага была не менее вероятна, чем участие друга. Я приказал себе не поддаваться очарованию Голоса. Я попросил:

Дата добавления: 2015-05-08