Часть вторая. Поход звездного Плуга 5 страница

– Итак, ты считаешь, что этот загадочный агент связи, мгновенно проносящийся сквозь пространство, – само пространство?

– Да, само пространство. Вернее, колебания плотности пространства. Только изменения пространства могут распространяться в пространстве со сверхсветовыми скоростями – вот моя мысль. Ольга продолжила дальше мою гипотезу:

– Мы научились превращать вещество в пространство и получать из пространства опять вещество. Короче, мы оперируем крайними точками – создавать и уничтожать… А между ними спектр разнообразных состояний, возможно, не менее важных, чем крайние точки… Надо искать, Эли, надо искать – всем нам, не тебе одному. От восторга я расцеловал Ольгу в обе щеки. Это было лишнее, конечно. Она растерялась, как девчонка, пойманная на шалости, хотя виноват был я, а не она.

– Не сердись, – сказал я с раскаянием. – Я от души, Ольга.

– Я не сержусь, – ответила она грустно. – Разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?

В этот вечер я долго не засыпал. Я думал об Андре. Он похвалил бы меня за открытие волн пространства. Я редко удостаивался его похвал, когда мы были вместе, но сейчас он похвалил бы меня, я в этом не сомневался. Он лучше любого другого, лучше меня и Ольги мог оценить значение открытия. Андре стоял передо мной. Я слышал его голос. Я закрывал глаза, чтоб лучше видеть и слышать его. Он ходил по комнате, взмахивал вычурными локонами и спорил со мною. Он был, как всегда, немного смешон и очень мил. Я говорил с ним и, стаскивая зубы, плакал. Он был в беде, а я не мог помочь ему. «Ты тяжелодум, Эли, – говорил он сердито. – Насмешливый ум сочетается в тебе с изрядной тупостью. Если бы я высказал то, к чему ты с таким трудом добрался, ты, для начала, поиздевался бы надо мною. Ты встречал усмешкою любую мою идею, разве не так?» «Не так, – защищался я. – Будь справедлив, Андре, не так! Я многое принимал сразу». Он безжалостно опроверг меня. В жизни он не был таким жестоким, как в моих мечтах о нем. Он не мог быть сейчас добрым – он был теперь вечным упреком мне. «А невидимки? – говорил он. – Невидимки, Эли? Разве ты не расхохотался, когда услышал о них?» «Да, невидимки, – отвечал я. – Это правда, я изумился и рассмеялся. И я жестоко наказан, что не поверил в твое прозрение и не позаботился сразу о защите. Мы все наказаны, Андре, все!» «Другие мои идеи ты высмеивал тоже, – заметил он. – Вспомни получше, Эли». Я стал вспоминать его идеи и теории. Их было много, час бежал за часом, бессонная ночь плелась, как старуха. Я больше не спорил с Андре, я вникал в его мысли. Я был готов принять любую из них по одному тому, что ее высказывал он. Я подводил под них фундамент, подбирал убедительные доказательства – я запоздало оправдывался перед Андре. Я вспоминал, как он блестяще обосновал удаление Гиад от всех звезд мира. Спыхальский, наверно, уже послал экспедицию проверить его гипотезу, и экспедиция, безусловно, доказала, что Гиады рушатся в искусственно созданный провал в мировом пространстве. Как могло быть иначе? Андре так запальчиво отстаивал эту мысль, он не мог ошибиться! А потом я припомнил его гипотезу происхождения людей, так жестоко раскритикованную Ромеро. Она стала мне дорога также и тем, что Ромеро на нее ополчился. Я хотел обдумать ее в деталях, по-серьезному обосновать. Но доказательства не подбирались, вместо мыслей возникали картины, они становились сложней и ярче. Я тешил себя придуманными историями, разыгрывал фантастические вариации на заданную Андре тему и упивался ими, как некогда на Земле индивидуальной музыкой. Я опять закрыл глаза, чтоб видеть отчетливее, мной овладела полудрема, полубред. Я возвратился на Землю, в далекое прошлое Земли. Я вижу дикие леса, каких давно не существует. У подножья холма лежит на боку старинный космический корабль. Из разорванного его чрева вываливаются лестницы, бочки, ящики, незнакомые механизмы. По небу мчатся растрепанные тучи. Дико кричат обезьяны. Я кожей ощущаю влажную жару, тяжко повисшую в воздухе придуманного мною уголка Земли. На вершину холма взбирается старик, я точно такого же видел на стереоэкране в Оранжевом зале. Он высок, строен, сед, у него лучистые глаза, не по-человечески большие, – хороший, ладный старик. Он осматривается и мрачнеет. Ему не нравится место, куда угодил корабль. К нему приближаются двое молодых. Первый тоже из тех, кого я видел в Оранжевом зале. Второго я не знаю, я его придумал. Впрочем, он похож на того, убитого, с картины альтаирцев. «Ну и попали! – говорит первый из молодых. – Надо же было так удариться! Ремонт займет тысячи две местных лет. Лаборатории мы захватили, но заводы остались дома». «Нужны помощники, – говорит второй. – Нас двадцать, на все не хватит рук. А здешние живые существа, кажется, доросли лишь до того, чтоб прыгать с ветки на ветку. Они добывают пищу, поедая один другого, работают клыками, а не мозгами». Старик успокаивает их. В общем, получилось неплохо. Удалось выбрать планету, похожую на их собственные: здесь сносные температуры, умеренная гравитация, имеется кислород в атмосфере, много воды и зелени. Уже одно то, что можно ходить без защитных костюмов, чего-нибудь да стоит! А заводы

– что ж, и заводы можно построить – примитивные, конечно. «Без помощников?» – прерывает первый. Он удивлен спокойствием старика. «Будут помощники. Посмотрите на этих хвостатых существ, орущих в листве деревьев. Когда-то и мы начинали развиваться с подобных таким же. Миллионов через пятьсот здешних лет и они самостоятельно разовьются в подобных нам. Почему бы нам не подтолкнуть процесс эволюции?» «Сколько на это требуется лет, подумай! – говорит второй. – Мы не бессмертны. Половина из нас перемрет здесь». Он, конечно, не догадывается, что ему суждено погибнуть в другом месте. «Будем торопиться. Я, наверно, не доживу до отлета, но вы покинете эту планету». И вот они берутся за дело. Одни ищут руды, другие заделывают пробоины и налаживают механизмы, третьи отлавливают обезьян и экспериментируют с их зародышевыми клетками, меняют их генетические коды. Сразу вывести подобных себе не удается, обезьяны не тот народ, что в одно поколение вырастают в богов, – засучив рукава небесные путешественники трудятся, творя из животного человека по своему образу и подобию. Кое-что получается, еще больше провалов. Удалось убрать хвост, выпрямить спину, укоротить руки – вот он, угрюмый питекантроп, получеловек, полузверь, нет, не подойдет, у него мала способность к усовершенствованию, кибернетический анализатор показывает это ясно. Наконец появляется настоящий человек, сразу все варианты – черные и белые, курчавые и прямоволосые, пигмеи и гиганты. На этот раз, кажется, вышло, нет, и да этот раз не выходит! Я слышу спор галактов. У них производственное совещание – обсуждают творение человека. Я мысленно разглядываю их. Как они все похожи на нас! «Разве это человек? – возмущается один. – Поглядите на чертеж – что общего между замыслом и осуществлением? На бумаге-человек, а за той загородкой – зверь! Я протестую против такой работы!» «Ближе к делу! – требует председательствующий. – Какие у вас конкретные возражения? Так мы проболтаем до рассвета!» «Тысячи возражений! Первое – абсолютная неприспособленность к жизни. Он без шерсти, без когтей, без клыков, без рогов. Как ему добывать пищу, как передвигаться, как защищаться? Поглядите на его пальцы, это же сучки, а не пальцы, разве они похожи на наши? А глаза? Какие-то щелки, а не глаза. Мне страшно глядеть на него, а вы твердите – по образу и подобию!» «Все же он подобен нам, – говорит старик. – Подобен, но не тождествен. Вы забываете о главном – в человеке осуществлена поистине грандиозная возможность к усовершенствованию. Посмотрите таблицу способностей, рассчитанную машиной. Если у собаки принять способности к усовершенствованию за единицу, то не найдется ни одного животного, у кого она поднялась бы выше десяти. А у человека она равна 1595660800! Вы это понимаете? В миллиарды раз выше, чему у любого животного! Я скажу больше – в сотни раз выше, чем у нас с вами! Я считаю, что мы создали чудо разума, а не человека». «Пока это чудо глупости и неприспособленности, – зло кричит кто-то. – Ваш разумный человек – дурак. Я пытался внушить этому голому дикарю понятие о некоторых матрицах тяготения и аффинных преобразованиях пространства, он хлопал зенками и скулил. Тогда я подвел его к корыту с жратвой – и вы посмотрели бы, как он кинулся. Тут он не хлопал глазами. Пройдут миллионы лет, прежде чем ваше чудо природы сообразит, что у него есть кое-какие способности. Предлагаю отклонить предъявленную нам модель человека и продолжать поиски. «Голосую предложение – человека не утверждать, – говорит председательствующий. – Другие предложения имеются? Вроде нет. Кто за? Против? Воздержался? Итак, человек отвергается всеми голосами при одном воздержавшемся. Какие будут пожелания к новой модели, которую предстоит запустить в работу?» Снова поднимается первый: «Мне думается, не следует гоняться за внешним подобием, практически оно не выдерживается и превращается в уродство. Нам нужны не сверхъестественные способности, а реальная жизнеспособность, быстрая сметка, цепкая хватка! Предлагаю новую модель сотворить с максимальной приспособленностью к любым условиям жизни». «Возражений нет? Принято, – говорит председательствующий. – Секретарь, пишите: снабдить следующую модель шерстью, когтями, клыками, рогами, копытами… что бы еще там? Хвостом, чтобы цепляться за ветки… Как назовем модель? Там, в углу, – я слушаю вас». «Свободна буква «д», – доносится голос. – Может, так – дурень, дурман, дьявол…» «Дьявол звучит неплохо, – решает председатель. – Итак, запускаем в производство дьявола на базе неудавшегося человека. Остается решить последнее – что делать с сотворенными людьми?» «Истребить! – слышатся голоса. – В землю! К чему плодить незащищенных уродцев?» Против этого опять протестует старик. Он напоминает разбушевавшемуся собранию, как много благородных начал встроено в человеческий мозг. Пусть люди живут, пусть проходят нескорый путь усовершенствования. Им много дано, с них много получится. «Не нами! – шумят в зале. – Нам они ни к чему!» «Резон тут есть, – говорит председательствующий. – Истреблять людей не стоит. Если добрая основа, заложенная в них, разовьется, человек устоит в жестокой борьбе за существование. А возьмут верх неудачи и недоработки, что же, жалеть о гибели этой модели не придется». И вот людей изгоняют из аварийного лагеря небесных инженеров и ученых, из рая, где обезьяну переконструировали в человека. Отныне он будет рождаться в муках, трудиться в поте лица своего, изнемогать под бременем забот и болезней. А взамен появляется усовершенствованная модель – умный, ловкий, работящий дьявол. Тут уж нет сомнений – модель удалась. Хвостатое и рогатое существо мастер на все руки: и скачет, и пляшет, и прыгает с ветки на ветку, и ныряет в воду, и проползает в земные расщелины. Его можно видеть в лесу и в поле, у моря и у кратера вулкана, он особенно любит эти местечки с их серным дымом и пламенем, ему там тепло и ароматно. Старательный и услужливый, истинный черт своего бога, он насмехается над неудачами изгнанных в самостоятельное существование людей, а те мстят ответной ненавистью – не дай бог черту попасть в человечьи лапы: мигом разорвут в клочья! И когда галакты наконец выправляют поломки корабля, они прихватывают с собой и созданных ими дьяволов: у тех встает дыбом шерстка при мысли, что придется остаться один на один с неудавшейся людской породой. «Прощай, неустроенная планета! – торжественно говорит старик. – Я верю, что зароненное нами зерно даст плоды. Хоть я и дожил да возвращения, но до яркого твоего расцвета, человек, не доживу. Живи и совершенствуйся». Он машет мне рукой, этот добрый старик, а я в ответ смеюсь и раскрываю глаза, до того забавны придуманные мною картины. И тут меня охватил стыд. Я намеревался обосновать мысли Андре, доказать самому себе их правдивость, а вместо того иронизировал над ними. Не может быть, чтоб все здесь было неправильным, сказал я себе с раскаянием, у Андре не бывало такого, чтоб все неправильно, он преувеличивал, но не заблуждался. Я вызвал МУМ.

– Проанализируйте мысли о галактах, некогда переконструировавших обезьяну в человека. Проверьте все картины, возникшие в моем мозгу, и дайте им оценку. Только, пожалуйста, одним словом, не люблю ваших – с одной стороны, с другой стороны… МУМ ответила одним словом:

– Чепуха.

– Ну, хорошо, пусть не одним словом, – сказал я. – Может, годится хоть для грубой гипотезы? На этот раз МУМ ответила так:

– Годится лишь для фантастической повести. Я вспомнил, что другая МУМ, на Оре, точно так же оценила эту идею Андре. С моей стороны не было никакого издевательства над памятью Андре. Успокоенный, я заснул.

Весь тот год, что мы летели к двойному скоплению Персей, я был погружен в исследования свойств пространства. Переоборудованная лаборатория вскоре мало чем отличалась от завода. От рейсовых и боевых аннигиляторов лабораторные механизмы разнились лишь мощностью, те измерялись миллионами альбертов, эти, маленькие, порознь не развивали и миллиарда киловатт. Я сам настаивал на такой крохотной мощности. Я не хотел, чтоб в результате моей неосторожности наш звездолет превратился сам в один из тех провалов в пространстве, какие мы устраивали с другими телами. Мои механизмы не уничтожали пространство, но меняли его плотность, далеко не добираясь до границ, где пространство концентрируется в вещество и вещество распадается на пространство. Я не буду описывать подробности опытов. Неудачи и успехи зафиксированы в памяти МУМ, пусть обратится к ней, кто интересуется. Важно одно: бесчисленные эксперименты установили, что колебания плотности пространства подчиняются волнообразным законам. Мы получали сферические волны, конические, цилиндрические – кинжальный луч, пронзающий простор. И лишь один из законов колебательных движений не оправдывался для волн плотности пространства – они распространялись всегда со сверхсветовой скоростью. Световой барьер был для них низшей границей. Мы получали волны пространства, в миллионы раз более быстрые, чем свет, а можно было идти и выше. Сам свет являлся предельным случаем волн пространства, этим объяснялось его загадочное постоянство в движущихся системах. Мы вступили в удивительный, никому на Земле не ведомый, мир! А когда открытие было изучено, мы смонтировали цех новых машин – генераторы волн пространства, приемники и дешифраторы депеш, передаваемых этими волнами. Теперь мы могли принять любое возмущение – от околосветовых, когда пространственная волна шла на низком уровне, готовая превратиться во вспышку света, и до высоких, распространявшихся со скоростями, в миллиарды раз превышающими световую. Отныне разрушители незамеченными подкрасться к нам не могли. Они оставались невидимыми в оптике, но не в пространственных волнах. Борьба слепого со зрячим перестала нам грозить. И теперь я снова удивился, до чего высокая организация у этих чудовищных существ, что были названы разрушителями, или зловредами. По анатомическим снимкам их тел мы определили, что сердце у каждого было не только гравитатором и гравитационным орудием, но и совершенной станцией волн пространства. Ольга мечтала об организации диспетчерской службы звездоплавания.

– Ныне звездолет отчалил и – пропал, ибо он движется быстрее света. Вскоре эти трудности отпадут, словно их и не было. Как на Земле Справочная знает о каждом, где он и что с ним, так и диспетчер на Оре будет знать состояние любого звездолета, сколько бы тысяч светолет ни разделяло их. Отдавать команды кораблям в другой край Вселенной, немедленно получать ответы, – голова кружится – так это грандиозно! А я вспоминал Андре, тосковавшего о Жанне и не увиденном им Олеге. Нет, сколь радостней была бы его жизнь, умей он сноситься с дорогими ему людьми. Нигде не чувствовать себя непреодолимо отрезанным от близких, быть здесь, в новом мире, и мгновенно переноситься туда, в мир старый, – разве не осуществляется в этом мечта о вездесущности?

– Слушать Землю! – сказал я. – Видеть Землю! Везде быть с Землей!

А затем произошло то, что уже не раз происходило в нашей галактической одиссее и что должно было стать привычной и скучной картиной, но вместо этого каждый раз представало неожиданным, грандиозно-прекрасным явлением. Двойное скопление звезд Хи и Аш Персея, тусклая дымка, долгий год не менявшая ни формы, ни размеров, ни яркости, вдруг ожила и пошла в рост. Скопление менялось на глазах и на диаграммах, менялось ежедневно, потом ежечасно, росло, раскидывалось, звезды в нем укрупнялись, напивались сиянием, горячели. Наступил час, когда передняя полусфера была вся заполнена светилами Персея, лишь позади оставались посторонние звезды. А потом наступил и их черед исчезнуть, скопление, расширяясь на вторую полусферу, расступалось перед нами. Дежуривший в этот знаменательный час Осима стал сбрасывать скорость. Мы вторглись в пределы одного из величайших звездных скоплений Галактики. Оно явственно распадалось на два коллектива звезд. Небо по экватору сферы прорезала темная полоса, делившая эти коллективы, – светил и в темной полосе было, однако, больше, чем на любом участке земного неба. Направо разворачивалось скопление Аш, налево-скопление Хи, тысячи гигантских и мощных звезд. Небо скоплений не светилось точками, но пылало кострами – я различал буквы в формулах в сиянии сверкающего неба Персея. Здесь никогда не бывает глухих земных ночей с тускло мерцающими льдинками наверху, даже в затемненных залах предметы становились отчетливыми, когда на экранах вспыхивали звездные прожектора скоплений. Для осторожности мы мчались по экватору, в полосе темноты, разделявшей скопления, и не выходили из сверхсветовой области. Несколько дней прошли без новостей, никто на звездах не показывал, что мы замечены, ничьего присутствия мы не открыли. Вокруг многих светил имелись планеты, но они были далеко от нас. А затем приемники волн пространства уловили слабые импульсы. Периодически налетавшие сгущения и разрежения пространства складывались в одну и ту же, сызнова повторяющуюся фразу. Мы предположили, что это вопрос: «Кто вы такие?», именно об этом в первую очередь должны спросить неизвестные корреспонденты. Дешифраторы, приняв за основу такое чтение, дали набросок кода. Код мало отличался от тех, что вводились в наши машины. Стало ясно, что мы сумеем объясняться с незнакомцами, колеблющими пространство сигналами. Я уже хотел налаживать связь, но Ольгу страшило, не провоцируют ли нас противники на откровенность. Может случиться, что мы передадим в руки врага тайны защиты от них. Ее поддержало большинство экипажа.

– Чепуха! – сказал я, и со мной согласился Леонид. Вместе мы переубедили несогласных. Разрушителям невыгодно раньше времени показывать, что мы замечены, их орудия действуют на ближней дистанции – они постараются подпустить нас поближе. Кто бы ни искал с нами связи, это не враги. В качестве основы нашего кода мы, как и наши предшественники при встречах с разумными существами, взяли таблицу элементов. В последующие дни генераторы пространственных волн передавали ее по всем направлениям, откуда приходили сигналы. Я не сомневался, что, когда мы закончим сообщения, начнут они. И сразу же после наших передач в пространстве понеслись новые волны плотности, но не речь к нам, а, скорее, переговоры между собою. Неизвестные существа запрашивали и отвечали, в чем-то убеждали друг друга – так, во всяком случае, мне представилось, и МУМ меня не опровергла. Звезда разговаривает со звездою, существа, обитающие на звездах, согласовывают отношение к нам, думал я, разглядывая записи возмущений плотности. Мы углублялись в скопление, стократно обгоняя свет, а вокруг тревожно пульсировало пространство, споря, кто мы такие.

– Мы поворачиваем влево, – сказала в один из дней Ольга, когда мы вместе вышли на дежурство. – Будем исследовать скопление Хи, оно вроде плотнее звездами, чем скопление Аш. Есть что новое, Эли?

– Пока нет. Таинственные переговоры продолжаются. Но мы записываем все возмущения пространства и, когда расшифруем язык передач, сможем прочитать, о чем шли беседы. В этот день звездожители снова непосредственно обратилась к нам. Я понял это, взглянув на запись. Они перечисляли элементы таблицы Менделеева, повторяя, что недавно генерировали мы, но уже на своем языке. Дешифраторы превратили первый набросок кода в ясную расшифровку. Теперь у нас был общий язык. А затем я продиктовал одобренную экипажем телеграмму: «Мы идем издалека. В созвездии Плеяд нас атаковало восемнадцать космических кораблей. Видели ужасные разрушения на планетных системах, где имелась развитая жизнь». Ольга и я находились в лаборатории волн пространства, когда была принята новая депеша. Дешифраторы звездожителей работали не хуже наших. Корреспонденты, пытавшиеся наладить с нами связь, передали ответ: «Вас поняли. Немедленно поворачивайте обратно. Вам грозит гибель. Вырывайтесь на полной мощности». Потрясенный, я молча глядел на Ольгу. Она побледнела, у нее перехватило дыхание.

– Как это понимать?.. – начал я, но не кончил. По кораблю разнесся сигнал боевой тревоги. Леонид и Осима требовали Ольгу и меня в командирский зал.

Когда объявляется боевая тревога, полная информация о положении, в спокойное время доставляемая лишь в командирский зал, передается каждому члену экипажа, и МУМ непрерывно суммирует и обобщает все мнения. В эти часы командиром становится коллектив, и номинальный командир корабля обладает властью лишь в той мере, в какой выполняет коллективную волю экипажа, в ней же собственная его воля имеет важное, но не окончательное значение. Леонид был мрачен, но спокоен. Осима казался расстроенным. Мы с Ольгой заняли свои места, и Осима объявил:

– Мы шли на скорости в сто десять единиц. Я приказал автоматам затормозить на двадцать процентов. Когда они выполнили программу, оказалось, что скорость не восемьдесят девять, как следовало бы, но девяносто шесть. Вокруг нас само по себе исчезает пространстве, примерно на семь световых единиц. Ольга раздумывала. Непонятное исчезновение пространства, возможно, имело отношение к полученному грозному предупреждению. Но зачем кому-то ускорять наш полет, когда и так мы летим со сверхсветовыми скоростями?

– Сейчас нам нужно срочно решать, что делать дальше, – сказала Ольга.

– Продолжать углубление в звездную гущу или вырываться назад, как советуют неведомые друзья?

– Или враги, – возразил Леонид. – Я не уверен, что депеша от друзей. Я предлагаю продолжить рейс. МУМ передала, что экипаж поддерживает Леонида. Было обидно после долгого путешествия бежать неизвестно отчего. На Земле не поняли бы такого поступка. Даже новая депеша наших загадочных корреспондентов: «У вас еще есть время спастись! Вы катитесь к гибели!» – не поколебала нас. Я передал наш ответ: «Продолжаю рейс, Объясните, в нем усматриваете опасность?»

– А пока они соберутся с мыслями, мы постараемся сами дознаться, что происходит, – сказала Ольга. – Придется варьировать скорость. Для начала добавим единиц тридцать. Когда автоматы завершили заданную программу, мы шли на ста двадцати единицах. Дополнительного исчезновения пространства не наблюдалось. Если раньше кто-то стремился убыстрить наш полет, то нынешняя скорость звездолета его удовлетворяла.

– Снова сбросим эти тридцать единиц, но по этапам, – скомандовала Ольга. На перевале через стократную световую скорость появились признаки постороннего воздействия. По мере того как мы тормозили, постороннее воздействие увеличивалось. Собственная скорость звездолета уменьшилась до шестидесяти единиц, суммарная скорость равнялась семидесяти пяти, на пятнадцать дополнительных единиц нас что-то пришпоривало. Некоторое время мы неслись с этой сложной скоростью – не сбрасывали собственной, нам не увеличивали дополнительной. «Разрушители сжимают мир»,

– вспомнил я сообщение, переданное Спыхальским на Землю. Вот оно, их сжимание мира, думал я. Они вычерпывают собственное звездное пространство, чтоб подтянуть нас на дистанцию гравитационного удара. Они рискуют нарушением космического равновесия своего мирка, лишь бы расправиться с противником.

– Полностью заглушить аннигиляторы хода, – скомандовала Ольга. – Погасить инерцию полета тормозными устройствами. Вскоре ни одного альберта не расходовалось на движение. Но звездолет продолжал лететь со скоростью в двадцать пять световых единиц. Кто-то энергично пожирал разделявшее нас пространство. Приемники уловили новое сообщение. На этот раз оно было расшифровано с трудом. Появились помехи, одна волна плотности перебивалась другою. «Попали конус сжатия… опасность… стяжение до тридцати двух световых… есть еще время… окраина… всей мощностью выброситесь… беспощадные… к сожалению, бессильны… возвращайтесь…»

– Совет их ясен, – задумчиво сказала Ольга. – Они рекомендуют выбираться, пока еще есть время и мощностей хватает.

– И враг, притягивающий нас к себе, забивает их передачи, чтоб до нас не дошли советы друзей, – добавил я.

– Лично я считаю, что надо делать обратное тому, чего добивается враг, – продолжала Ольга. – Я бы все-таки выбралась пока из скопления. Возвратиться мы всегда сумеем. Леонид с раздражением заговорил:

– Не понимаю, что тебя страшит? В депеше сказано, что предел стяжения пространства – тридцать две световых единицы. Мы же развиваем пять тысяч единиц! Если понадобится, мы прорвемся сквозь их тридцатикратный заслон, как носорог сквозь парусину. Я по-прежнему настаиваю на продолжении экспедиции! Ни одно из ее заданий пока не выполнено! Леонид, когда с ним спорят, легко впадает в неистовство. Его черная кожа сереет, глаза становятся белыми, рот хищно раскрывается. И если имеется много возможностей, он выберет ту, что всего ближе к драке. В древности он был бы полководцем воинственного племени. В битве его охватывает вдохновение. Но пока до битв не дошло, к советам его следует относиться с осторожностью. Впрочем, в данном случае я был на его стороне. Ольга повернулась ко мне:

– Эли, а волны пространства? Я понимал, ч то ее тревожит. Если мы погибнем, то погибнет и наше открытие, так нужное человечеству. Сколько времени пройдет, пока до него доберутся другие? Человечество станет выше на голову, когда воспользуется тем, чем мы у себя уже свободно пользуемся, – имеем ли мы право безрассудно рисковать его благом? Но кто доказал, что риск наш безрассуден?

– Я за продолжение экспедиции. Поводов для паники пока не вижу.

– Пусть снова решает МУМ, – сказала Ольга. МУМ сосчитала, что один командир звездолета за возвращение назад, все остальные члены экипажа требуют продолжения рейса.

– Мне остается подчиниться, – хмуро проговорила Ольга. Леонид приказал запускать аннигиляторы. Мы бурно устремились в центр звездного скопления Хи.

Я хорошо помню свое состояние во время вторжения в гущу гигантской звездной кучи. Я и понятия не имел тогда, что рискованная наша экспедиция едва не закончится трагически для звездолета, а сам я на долгие месяцы превращусь в инвалида. Но у меня было невесело на душе. Я оглядывал пылающую звездную сферу, и все у меня внутри ныло – это я хорошо помню. Я сидел с краю, рядом Леонид, за ним Ольга и Осима. Скорость корабля нарастала, и все вокруг плавно менялось. Звезды казались уже не точками, а горошинками, сверкали, как маленькие луны. У особенно ярких светил можно было наблюдать корону. Плотность звездного населения в скоплении в сотни, если не в тысячи раз превышает ту, к какой мы привыкли в районе Солнца. Но все это великолепие было грозно: таинственной опасностью несло от величественной картины. Мои размышления прервал Осима:

– Траектория звездолета направлена на светило, видимое под углом сорок пять градусов. Он указал на звезду, сверкавшую впереди и сбоку. До нее было несколько светолет, но яркостью она превышала все известные мне до того звезды, абсолютная ее светимость была выше, чем у наших Антареса и Бетельгейзе. Это был типичный красный сверхгигант. А рядом виднелись другие звезды, послабее, – вместе они составляли компактную группку.

– Уважаемая МУМ наврала, – откликнулся Леонид. – Я и не думал прокладывать курса к той звезде. Она останется в стороне. Я рассматривал звезду в умножитель. У нее имелось три планеты. Все три показались мне странными. Они слишком интенсивно блистали. Анализаторы определили, что планеты не каменные, а металлические. В пространстве разыгрывалась свистопляска возмущений плотности. Кто-то без устали генерировал волны, кто-то с энергией забивал их. Дешифраторы не смогли разобраться в путанице сообщений и помех. Одно лишь многократно повторенное слово: «Нельзя! Нельзя!» – удалось выудить их хаоса.

– Неведомые друзья отчаянно пытаются донести до нас какое-то сообщение, неведомые враги бешено противодействуют, – сказал я.

– Несомненно, сообщение их связано с той звездой, – откликнулась Ольга. – Она уже под углом в тридцать пять, а не сорок пять градусов. Нас сносит на нее, а кто-то предупреждает, что идти к ней нельзя.

– Назовем ее Угрожающей. Название ей соответствует. Леонид, убедившись, что МУМ не ошибается, выправил курс. Теперь Угрожающая убегала назад. Я задремал в кресле. Когда я проснулся, раздраженный Леонид препирался с Осимой. Оказалось, впереди раскрылась кучка звезд, белые и красные гиганты такой же неистовой светимости, что и Угрожающая. Нас сносит к ним при полностью выключенных аннигиляторах, пространство между нами интенсивно уничтожается. МУМ установила, что мы попали в область высокой кривизны и движемся по геодезической линии в неизвестную точку. Кривизна пространства непостоянна, похоже, таинственные наши враги свободно меняют ее, то увеличивая, то уменьшая.

– Надо повернуть и прорваться сквозь кривизну, – настаивал Леонид. – Когда мы разнесем в прах созданную ими криволинейную метрику, они прекратят попытки диктовать нам направление полета.

Дата добавления: 2015-05-08