Кодекс аргументатора 9 страница

Как видим, основу речей любого рода составляют общеязыко­вые и межстилевые средства. Однако каждый род красноречия имеет специфические языковые черты, которые образуют микросистему с одинаковой стилистической окраской.

Форма выражения в ораторской речи может не отрабатываться с той степенью полноты и тщательности, как это бывает в речи пись­менной. Но нельзя согласиться и с тем, что ораторская речь спонтан­на. Ораторы готовятся к выступлению, хотя и в разной степени. Это зависит от их опыта, мастерства, квалификации и, наконец, от темы выступления и ситуации, в которой произносится речь. Одно дело — речь на форуме или конференции, а другое — на митинге: разные формы речи, разное время произнесения, разная аудитория.

Контрольные вопросы

1. Какие роды и виды красноречия вы знаете? Что лежит в основе их классификации?

2.Каковы особенности социально-политического красноречия? Проанализируйте в хрестоматии речи Д. С. Лихачева и А. И. Солженицына, отметьте характерные особенности этих речей.

3.Что такое академическое красноречие? Каковы его особенности? Проанализируйте речи А. А. Ухтомского и В. В. Виноградова, помещенные в хрестоматии.

4.Что такое судебное красноречие? Каковы его особенности? Проанализируйте приведенные в хрестоматии судебные речи В. И. Лифшица и И. М. Кисенишского. Отметьте их характерные особенности.

5.Как вы понимаете социально-бытовое красноречие?

6. Что такое духовное (церковно-богословское) красноречие? Каковы его особенности? Проанализируйте речи А. Меня, архимандрита Иоанна, помещенные в хрестоматии. Назовите их основные черты.

§ 11. Ораторская речь и функциональные стили литературного языка

Живое словесное общение — это наука и искусство. Они представляют собой две стороны медали. И только во взаимо­действии, в соединении того и другого возможно процветание той части культуры, которая называется ораторским искусством. Бога­тый запас активной лексики, прекрасный голос, бойкая речь еще не означают, что человек владеет техникой выступления. «Умеет го­ворить человек тот, — подчеркивал А. В. Луначарский, сам пре­красный оратор, — кто может высказать свои мысли с полной яс­ностью, выбрать те аргументы, которые особенно подходящие в дан­ном месте или для данного лица, придать им тот эмоциональный характер, который был бы в данном случае убедителен и уместен» [9, 15]. И далее: «Человек, который умеет говорить, то есть который умеет в максимальной степени передать свои переживания ближ­нему, убедить его, если нужно, выдвинуть аргументы или рассеять его предрассудки и заблуждения, наконец, повлиять непосредст­венно на весь его организм путем возбуждения в нем соответствен­ных чувств, этот человек обладает в полной мере речью» [9, 15].

Как видим, в основе действенной речи лежат ясные аргу­менты. И не просто аргументы, а такие, выбор которых мотиви­рован ситуацией общения и составом аудитории. Эти аргументы должны действовать не только логически, но и эмоционально. Толь­ко тогда они могут быть убедительными.

Известный исследователь языка В. В. Виноградов считал, что «ораторская речь — синкретический жанр. Она — одновременно и литературное произведение, и сценическое представление. Необхо­димо отделить задачи исполнительского, «театрального» изучения от литературно-стилистического. Ораторская речь — особая форма драматического монолога, приспособленного к обстановке общест­венно-бытового или гражданского «действа» [3, 120]. Он подчерки­вал, что ораторская речь — это подготовленная речь, подготовлен­ное литературное произведение, имеющее определенные стилисти­ческие характеристики, а поскольку она предназначена для сцени­ческого представления (термин, конечно, здесь весьма условный), то она имеет художественную и эстетическую направленность. «Особен­ный интерес представляют формы ораторской речи, обращенные к многолюдной аудитории или, по крайней мере, рассчитанные на нее, такие, как публичные лекции, религиозные проповеди, речи полити­ческие и судебные. В соответствии с обстановкой в них своеобразно деформирована интонационная структура, которая являет сложную ориентировку повествовательных форм эмоционально-напряженны­ми обращениями, вопросами и увещаниями, отрешенными от привы­чных форм говорения, хотя ориентирующимися на них» [3, 120].

Ораторская речь — речь подготовленная. И готовится она, естественно, по книжно-письменным источникам, которые ока­зывают прямое и непосредственное влияние на структуру речи.

Стремление оратора воздействовать на психику слушателей так­же влияет на речь. Представляет интерес высказывание А. В. Лу­начарского: «...Каждое слово после того, как оно было произнесено, вступает в особый мир, в психику другого человека через его орга­ны чувств, оно вновь одевается в те же, как будто, одежды и пре­вращается в эмоцию и идею внутреннего мира того ближнего, к которому я обращался с речью. Но у нас нет никаких гарантий того, что слово, как объективное явление в субъекте людей, к которым мы обращаемся, вызывает правильные результаты, что оно нахо­дит именно тот резонанс, которого мы хотим... Следовательно, нам нужно приучить человека понимать внимающих ему и окружаю­щих его, приучить прослеживать судьбу слова не только в воздухе, но и в душе тех, к кому слово обращено» [9, 14]. Замечательные слова. Речь влияет на слушателей интеллектуально и эмоциональ­но. Но влияет лишь в том случае, если выступающий хорошо знает психологию аудитории и учитывает ее. Искусство речи глубоко пси­хологично и глубоко социально. И многое зависит от того, каким языком мы говорим. Конечно, сухая книжная речь обладает незна­чительной силой воздействия. Именно «устность» речи и делает ее доходчивой, оказывает положительное влияние на слушателей. Вот мнение по этому поводу известного лингвиста А. М. Пешковского: «Говорить литературно, то есть в полном согласии с законами пись­менной речи, и в то же время с учетом особенностей устной речи и отличия психики слушателей от психики читателей, не менее трудно, чем говорить просто литературно. Это особый вид собственно лите­ратурной речи — вид, который я бы назвал подделкой письменной речи под устную. Такая подделка действительно необходима в той или иной степени во всех публичных выступлениях, но она ничего общего не имеет с тем случаем, когда оратор не умеет справиться со стихией устной речи или не умеет ориентироваться в должной мере на письменную» [24, 165]. Действительно, оратор постоянно находится между Сциллой и Харибдой, между двумя враждебны­ми силами, в положении, когда опасность угрожает и с той, и с другой стороны. Книжность и разговорность — вот те опасности, которые постоянно подстерегают оратора. Сильная книжность су­шит речь. Разговорность может опустить ее до бытового уровня. И оратор должен постоянно балансировать, выбирая оптимальный стиль речи. Кстати, установлено, что при восприятии письменной речи человек воспроизводит потом лишь 50% полученного сообще­ния. При восприятии того же сообщения, построенного по законам устного изложения мысли, воспроизводится уже 90% содержания.

Так что же такое разговорный стиль? Он противопоставлен книжным стилям, обслуживает сферу бытовых и профессиональ­ных (но только неподготовленных, неофициальных) отношений; основная его функция — общение; проявляется в устной форме; име­ет две разновидности: литературно-разговорную и обиходно-быто­вую речь. Его лексика и фразеология характеризуется наличием большого пласта общеупотребительных, нейтральных слов, разго­ворных слов, имеющих эмоционально-экспрессивную и оценочную окраску, разговорной фразеологии. Синтаксис — преобладанием простых предложений, сложносочиненных и бессоюзных, экспрес­сивных: восклицательных, побудительных, вопросительных и т. д. В ораторской речи происходит своеобразная контаминация этих стилей, книжных и разговорного.

Интересны наблюдения над стилем лекций И. П. Павлова. Эти лекции, естественно, обладают всеми чертами, присущими научно­му стилю: логической строгостью, объективностью, последователь­ностью в изложении мысли, точностью формулировок, использова­нием научных синтаксических стандартов. Некоторые части речи ученого построены строго научно: «Основным исходным понятием у нас является декартовское понятие, понятие рефлекса. Конечно, оно вполне научно, так как явление, им обозначаемое, строго детер­минируется. Это значит, что в тот или другой рецепторный нерв­ный прибор ударяет тот или другой агент внешнего мира или внут­реннего мира организма. Этот удар трансформируется в нервный процесс, в явление нервного возбуждения» [23, 157].

Данный отрывок отличается четкими синтаксическими постро­ениями, наличием терминологической и абстрактной лексики, мно­жеством готовых, устойчивых словосочетаний (типа: подвергнуть эксперименту, врачебные мероприятия), лекторского «мы», неболь­шой экспрессивной окрашенностью, использованием в первую оче­редь логических средств воздействия и убеждения, объективным подходом к изложению и т. д.

И. П. Павлов очень старательно готовился к своим лекциям, тщательно отрабатывал их. Профессор Н. А. Рожанский вспомина­ет: «Публично, устно и в печати Павлов выступал только после тщательной проверки. Всякую свою речь он предварительно так отделывал, что после выступления ее можно было сразу сдавать в печать. Я помню его выступление в Москве в 1913 г. в Обществе научного института. В то время я работал в Московском универси­тете. Узнав о его приезде, я днем зашел к нему... Как всегда, он был приветлив, просил меня прочесть вслух его собственную речь, ко­торую он должен был сказать вечером. Когда я читал, он с внима­нием следил за каждым словом, стараясь представить, как эту речь будут воспринимать слушатели. Вечером свою речь Павлов не чи­тал, а говорил, однако, как мне показалось, почти слово в слово то, что я днем прочел в его написанной речи» [10, 45—46].

Ученый стремился быть понятным слушателям, стремился донести до них в наиболее популярной, доступной и действенной форме свои мысли. Профессор Е. А. Нейц, ученик И. П. Павлова, пишет: «Речь Ивана Петровича была удивительно простой... Это была обычная разговорная речь, поэтому и лекция имела скорее характер беседы. Очень часто, как бы самому себе, он ставил во­прос и тотчас же отвечал на него...» [10, 24].- В лекциях ученый широко пользовался средствами разговорного языка. Именно раз­говорная речь придает лекциям И. П. Павлова яркость, образность, убедительность. Его выступления для широкой аудитории не толь­ко доказательны, но и обладают эмоционально-экспрессивной ок­раской, которая вносит в научную лекцию особый контраст. При перенесении разговорных элементов в научное изложение их сти­листическая окрашенность выступает с наибольшей отчетливостью, они резко выделяются в научном стиле, создавая определенную эмоционально-экспрессивную тональность выступления.

Наиболее часто использует И. П. Павлов в своих лекциях раз­говорную лексику и фразеологию, Сюда входят слова и фразеоло­гизмы, употребляющиеся в непринужденном разговоре, придаю­щие речи неофициальное звучание. Эти слова могут иметь положи­тельную или отрицательную эмоциональную окраску, которая ис­пользуется для усиления лекции или создания эффекта непринуж­денности, задушевности. Например: «Немудрено поэтому, что дие­тетика если не в своих общих эмпирических основах, то в объясне­ниях и частностях представляет наиболее спутанный отдел тера­пии»; «Итак, еще одна беда обойдена, а окончательная цель все еще не достигнута»; «Понятно, для человека, чувствующего голод, экс­тренные меры не нужны и достаточно приятно само по себе удов­летворение голода; недаром говорится, что голод — лучший по­вар»; «Теперь пришлось бы основываться на науке, которая своим совершенством сравнительно с физиологией похвалиться не может».

Особенно образно и эмоционально звучит разговорно-просто­речная лексика и фразеология в тех местах лекций, где И. П. Пав­лов вступает в дискуссии со своими научными оппонентами: «Нев­ролог, всю жизнь проевший зубы на этом деле, до сих пор не уве­рен, имеет ли мозг какое-либо отношение к уму»; «Закрыть глаза на эту деятельность обезьяны, которая проходит перед вашими глазами, смысл которой совершенно очевиден... — это чепуха, это ни на что не похоже».

Приведем в качестве примера еще один отрывок, который иллю­стрирует органическую и характерную связь в лекциях И. П. Павлова элементов разговорной и научной речи: «Где общая схема высшей нервной деятельности? Где общие правила этой деятельности? Пе­ред этими законнейшими вопросами современные физиологи стоят поистине с пустыми руками. Почему же объект так сложен кон­структивно, так обилен функциями, а рядом с этим исследование его для физиолога уперлось как бы в угол, а не представляется почти безграничным, как можно было бы ожидать?». Какова же специфика этого фрагмента лекции? Отметим в нем обилие вопро­сительных предложений, которые создают экспрессию речи, нали­чие разговорной фразеологии (с пустыми руками, т. е. ничего не получив; упереться в угол, т. е. не получить дальнейшего разви­тия), синтаксического повтора (так... так), экспрессивной формы превосходной степени {законнейший), книжных слов и терминов (функция, объект, безграничный, высшая нервная деятельность). Такой сплав научных и разговорных элементов создает экспрессию речи, привлекает большое внимание слушателей.

Широко используются И. П. Павловым в лекциях и разговор­ные синтаксические конструкции. Назовем наиболее важные и час­то встречающиеся. Прежде всего, в лекциях наблюдается большое количество вопросительных предложений, что отметил профессор Е. А. Нейц. Благодаря этим вопросам удается обратить внимание слушателей на изложение и сконцентрировать его на определенной мысли. Ученый ставит вопросы перед слушателями, а затем отве­чает на них: «Множество вопросов остаются нерешенными или даже вовсе не поставленными. Почему реактивы изливаются на сырой материал в таком, а не в ином порядке? Почему свойства отдель­ных реактивов повторяются и комбинируются в других? Колеблет­ся ли, как, почему, когда каждый реактив?..» Эта серия вопросов придает повествованию динамику, позволяет не только легко за­фиксировать вопросы в памяти, но и конспективно записать их, что очень важно для слушателей.

Стремление передать экспрессивные интонации разговорной речи приводит ученого к использованию в лекциях различного типа присоединительных конструкций, т. е. таких, которые представля­ют собой расчлененный на отдельные части синтаксически связан­ный текст. Например: «Следовательно, физиолог должен идти своим путем. И этот путь намечен уже давно»; «В прежнее время поступа­ли так, что в отдельной комнате около собаки позволялось находить­ся только экспериментатору. Но потом оказалось, что и этого недо­статочно»; «Сплошь и рядом, когда задача у «Рафаэля» путается, то он действительно отведет глаза в сторону или вбок, а потом повер­нется снова и сделает. И это очень просто». Иногда для усиления речи И. П. Павлов пользуется инверсией (обратным порядком слов), которая также вносит в речь разговорные интонации: «Она к еде стремится. От разрушительных раздражений отстраняется».

Сложные синтаксически конструкции, характерные для книж­ной речи, чередуются в лекциях с простыми конструкциями, ха­рактерными для разговорной речи. Это также вносит в речь разго­ворные интонации. Например: «Может быть, вопрос надо решить так, что физиолог должен запастись психологическими методами, знаниями и затем уже приступить к изучению деятельности боль­ших полушарий. Но здесь есть существенное осложнение. Понятно, что физиологии постоянно... приходится опираться на более точные, совершенные науки: на механику, физику и химию. Но в этом слу­чае — совсем другое».

И. П. Павлов часто использует в речи указательные местоиме­ния этот, тот и указательно-восклицательные частицы вот, личные местоимения мы, вы и глаголы повелительного наклонения, которые приглашают слушателей что-либо сделать или подумать над тем, что сообщается. «Возьмем самый простой пример, с кото­рого мы начали свои исследования...»; «Возьмем еще важный слу­чай оборонительного рефлекса...»; «Следовательно, если вы не при­мете никаких мер против этих влияний... то вы ни в чем не разбере­тесь, перед вами все перепутается»; «Вот животное, которое приго­товлено так, как я вам описал. Как видите, пока на него не действу­ет специальный агент, слюнная железа его находится в покое, слю­ны нет. А вот сейчас мы начнем действовать на ухо собаки ударами метронома. Вы видите...». Благодаря этим приемам лектор входит в контакт со слушателями, делая их непосредственными участника­ми своего сообщения, постоянно пробуждая в них интерес к лекции.

Нередко лекции ученого переходили в живой диалог, так как слушателям разрешалось перебивать лектора, задавать ему вопро­сы, выяснять то, что оставалось непонятным, и даже вступать с ним в дискуссию. Лекция, собственно, превращалась в беседу. Всем слушателям не только разрешалось, но и рекомендовалось переби­вать Ивана Петровича и задавать вопросы, если что-нибудь было неясно. И здесь И. П. Павлов проявлял себя находчивым, остроум­ным, умеющим быстро ответить на самые неожиданные вопросы. Переход от обычной лекции к беседе еще более стимулировал ин­терес слушателей, делал доходчивее изложение.

В лекциях рельефно выступает личность ученого, борца за материалистическое направление в науке. С какой экспрессией, напряженностью звучат слова, направленные против ученого-идеа­листа: «Если бы, он сколько-нибудь думал, он должен был бы ска­зать следующее. Я положил письмо в карман. Я нес это письмо. Я задумался. Я позабыл об этом письме и прошел мимо ящика. Потом я увидел ящик, который попал мне на глаза, тогда мысли совпали и я положил письмо в ящик. Вот настоящая ассоциация. А он все перепутал. Это черт знает что такое! Вот такие господа анализиру­ют высшую психологическую деятельность. Далеко они пойдут!» [23, 504J. Особенно сильно, как мы видим, звучат те места выступ­лений И. П. Павлова, где он защищает свои взгляды, результаты своей экспериментальной работы. Его речь в таких случаях скупа, острополемична, насыщена экспрессией, направлена против субъ­ективизма в науке.

Сравним несколько фрагментов из речей. А. В. Луначарский (из вступительного слова, произнесенного 8 февраля 1922 г. в Мос­кве в Доме Союзов на вечере, посвященном 85-й годовщине со дня смерти А. С. Пушкина): «Пушкин был русской весной, Пушкин был русским утром <...>. Что делали в Италии Данте и Петрарка, во Франции — великаны XVII века, в Германии — Лессинг, Шиллер и Гете, — то сделал для нас Пушкин <...>. Он много страдал, потому что его чудесный, пламенный, благоуханный гений расцвел в суро­вой, почти зимней, почти ночной еще России, но зато имел «фору» перед всеми другими русскими писателями. Он первый пришел и по праву первого захвата овладел самыми великими сокровищами всей литературной позиции» [20, 35].

Г. В. Чичерин (из речи на первом пленарном заседании Гену­эзской конференции): «Идя навстречу потребностям мирового хо­зяйства и развития его производительных сил, Российское прави­тельство сознательно и добровольно готово открыть свои границы для международных транзитных путей, предоставить под обработ­ку миллионы десятин плодороднейшей земли, богатейшие лесные, каменноугольные и рудные концессии, особенно в Сибири, а также ряд других концессий, особенно в Сибири <...>. Более подроб­ный проект плана всеобщего восстановления мог бы быть представ­лен российской делегацией во время конференции; о полной воз­можности его осуществления с финансово-экономической точки зрения говорит тот факт, что капиталы, которые должны быть еже­годно вложены в это дело, обеспечивающее будущее европейской промышленности, равнялись бы лишь небольшой части ежегодных расходов на армию и флот стран Европы и Америки.

Делая эти предложения, российская делегация принимает к сведению и признает в принципе положения каннской резолюции, сохраняя за собой право внесения как своих дополнительных пунк­тов, так и поправок к существующим» [31, 209—210].

П. А. Александров (из речи по делу Веры Засулич): «Месть стремится нанести возможно больше зла противнику; Засулич, стре­лявшая в генерал-адъютанта Трепова, сознается, что для нее без­различны были те или другие последствия выстрелов. Наконец, месть старается достигнуть удовлетворения возможно дешевою ценой, месть действует скрытно с возможно меньшими пожертвованиями. В поступке Засулич, как бы ни обсуждать его, нельзя не видеть самого беззаветного, но и самого нерасчетливого самопожертвова­ния <...>» [25, 26—27].

Итак, можно отметить стилистическую полифонию ораторской речи. Эта полифония возникает в результате воздействия на ора­торскую речь, с одной стороны, различных функциональных сти­лей, с другой стороны, элементов различной стилистической окрас­ки. Скажем, юбилейные речи включают лексику, несущую в себе положительную оценку, имеющую высокую стилистическую окрас­ку. Разобранные примеры показывают, как влияют на речь функ­циональные стили. Так, отдельные речи Г. В. Чичерина подверже­ны значительному воздействию официально-делового стиля, неко­торые речи И. П. Павлова — научного стиля — в научных лекциях, разговорного — в научно-популярных лекциях, в приведенных от­рывках из речей А. В. Луначарского и П. А. Александрова ощуща­ется влияние литературно-художественного стиля. Агитаторские и пропагандистские речи находятся под воздействием публицисти­ческого стиля, поскольку нередко пропагандист готовится к выступлению по материалам газет. Происходит весьма сложный синтез стилистических элементов, использование которых зависит от вида, темы и целей речи.

Контрольные вопросы

1. Что значит владеть речью? Как это понимал А. В. Луначарский? Как вы это понимаете?

2. Что подразумевал под ораторской речью известный исследователь языка В. В. Виноградов?

3. Что такое функциональные стили? Каковы их особенности?

4. Как функциональные стили влияют на ораторскую речь?

5. Что такое «устность» ораторской речи? Каково на этот счет мнение известного лингвиста А. М. Пешковского?

6. Как влияет разговорный стиль речи на ораторскую речь?

§ 12. Функционально-смысловые типы речи

Ораторская речь по своему составу неоднородна, поскольку в процессе мышления человеку свойственно отражать различные объективно существующие связи между явлениями действитель­ности, между объектами, событиями, отдельными суждениями, что, в свою очередь, находит выражение в различных функциональ­но-смысловых типах речи: описании, повествовании, рассуждении (размышлении). Монологические типы речи строятся на основе отражения мыслительных диахроничес­ких, синхронических, причинно-следственных процессов. Оратор­ская речь в связи с этим представляет собой монологичес­кое повествование — информацию о развивающихся действиях, монологическое описание — информацию об одновременных признаках объекта, монологическое рассуждение — о причинно-следственных отношениях. Смысловые типы присутствуют в речи в зависимости от ее вида, цели и от концептуального замысла оратора, чем обусловлено вклю­чение или невключение того или иного смыслового типа в общую ткань ораторской речи; смена этих типов вызвана стремлением оратора полнее выразить свою мысль, отразить свою позицию, по­мочь слушателям воспринять выступление и наиболее эффективно повлиять на аудиторию, а также придать речи динамический ха­рактер. При этом в различных видах ораторской речи будет разное соотношение указанных типов, ибо в реальности все они смешива­ются, взаимодействуют, и вычленение их весьма условно.

Повествование — это динамический функционально-смы­словой тип речи, выражающий сообщение о развивающихся во временной последовательности действиях или состояниях и имею­щий специфические языковые средства. Повествование передает сменяющиеся действия или состояния, развертывающиеся во времени. Этот тип речи, в отличие от описания, динамичен, поэтому в нем могут постоянно меняться временные планы. Например, так меняются временные планы в речи Ф. Н. Плевако по делу Грузин­ского: «20 лет тому назад, молодой человек, встречает он в Москве, на Кузнецком мосту у Тромлэ, кондитера, торговца сластями, краса­вицу-продавщицу Ольгу Николаевну Фролову. Пришлась она ему по душе, полюбил он ее. В кондитерской, где товар не то, что хлеб или дрова, без которых не обойдешься, а купить пойдешь хоть на гряз­ный постоялый двор, — в кондитерской нужна приманка. Вот и сто­ят там в залитых огнями и золотом палатах красавицы-продавщи­цы; и кому довольно бы фунта на неделю, глядишь — заходит каж­дый день полюбоваться, перекинуться словцом, полюбезничать <...>.

Полюбилась, и ему стало тяжело от мысли, что она будет сто­ять на торгу, на бойком месте, где всякий, кто захочет, будет пя­лить на нее глаза, будет говорить малопристойные речи. Он уводит ее к себе в дом как подругу. Он бы сейчас же и женился на ней, да у него жива мать, еще более, чем он, близкая к старой своей славе: она и слышать не хочет о браке сына с приказчицей из магазина. Сын, горячо преданный матери, уступает. Между тем Ольга Нико­лаевна понесла от него, родила сына-первенца. Князь не так отнес­ся к этому, как те гуляки, о которых я говорил. Для него это был его сын, его кровь. Он позвал лучших друзей: князь Имеретинский крестил его» [30, 493—494]. Этот фрагмент — повествование (по­скольку в нем показаны развивающиеся, динамические события) с элементами описания (потому что даются статические картины, сопровождающие это повествование). Все изложение делится на отдельные четкие кадры разных временных планов, что помогает быстрее воспринять речь.

Повествование включает в себя динамически отражающиеся ситуации внешнего мира, и это устройство данного типа высказы­вания определяет его положение в речи. К данному типу прибегают в том случае, если требуется подтвердить высказанные оратором положения конкретными примерами или при анализе некоторых ситуаций. Задача оратора — изобразить последовательность собы­тий, с необходимой точностью передать эту последовательность. Таким образом, передается содержательно-фактуальная информа­ция, причем она облекается в разные формы. Во-первых, оратор может говорить как участник событий, во-вторых, излагать собы­тия со слов третьего лица, в-третьих, моделировать событийный ряд, не указывая на источник информации. Оратор передает собы­тия, которые совершаются как бы на глазах слушателей, или вво­дит воспоминания о событиях, развивающихся в прошлом. Напри­мер, такой прием использует Н. П. Карабчевский в речи по делу Ольги Палем: «С таким легковесным багажом отправилась она в Одессу. Оставаться в Симферополе, в той же еврейской, отныне враждебной ей среде, было уже немыслимо. В Одессе у нее не было ни родных, ни знакЪмых. Вспомните показания Бертинга. На первых порах она пыталась пристроиться к какой-нибудь хотя бы чер­ной, хотя бы тяжелой работе. Она поступила в горничные. Пробыла несколько дней и была отпущена, так как оказалось, что она не умела ни за что взяться, была белоручкой. Потом мы видим ее некоторое время продавщицей в табачной лавке. По отзыву поли­цейского пристава Чабанова, в то время она была бедно одета, зато отличалась цветущим здоровьем, была энергична и весела. В ее поведении нельзя было отметить ничего предосудительного.

Потом, спустя некоторое время, в 1887 году, тот же пристав Чабанов стал встречать ее уже «хорошо одетой» [30, 417]. В этом повествовании говорится о действующих лицах, месте и времени действия, самом действии, которое развивается. Защитник воспро­изводит поступки Ольги Палем на основе ее показаний и показаний свидетелей.

Динамика повествования создается благодаря использованию глаголов, которые могут выражать быструю смену событий, после­довательность их развития, поэтому чаще всего используются гла­голы конкретного действия. Динамика может передаваться также значением глаголов, их разными видовременными планами, поряд­ком следования, отнесением их к одному и тому же субъекту, обсто­ятельственными словами со значением времени, союзами и т. д. Всту­пает в силу принцип стремительного повествовательного движе­ния, и стиль приобретает захватывающую быстроту. Такова, на­пример, повествовательная часть речи К. Ф. Хартулари по делу Лебедева: «Заручившись разрешительным свидетельством город­ской управы на ломку здания, правление, согласно обязательству, потребовало от Лебедева немедленного приступа к работе.

Лебедев отправился на Никольский рынок, и там среди рабо­чего пролетариата вербует себе отряд рабочих по самым дешевым поденным платам.

Весь этот отряд, под командой Андрея Лебедева, <...> рассы­пался по куполу здания, который изнутри, для безопасности, был подперт четырьмя деревянными стойками, скрепленными между собой железными связками или скобами <...>.

Работа закипела. Застучали молотки, и вскоре наружная ме­таллическая обшивка была снята, а за ней снят так называемый черный пол, и остов купола тотчас же обнажился с его металличес­кими стропилами, числом до 32, которые, подобно радиусам от цент­ра, спускались от вершины купола к его основанию, лежавшему на стенах самого здания в кольце.

Наступала самая трудная и самая опасная часть работы, со­стоявшая в разборке и расчленении металлических стропил» [30, 785]. Слова, которые здесь используются, придают динамику изло­жению: потребовало немедленного приступа к работе, отправил­ся, вербует, рассыпался, работа закипела, застучали молотки, вскоре, тотчас же обнажился. Динамичная речь всегда эффектив­но воздействует на слушателей.

Можно выделить конкретное, обобщенное и ин­формационное повествование. Конкретное — это повество­вание о расчлененных, хронологически последовательных конкрет­ных действиях одного или нескольких действующих лиц, например в судебной речи; обобщенное — о конкретных действиях, но харак­терных для многих ситуаций, типичных для определенной обста­новки, например в научном изложении; информационное — сооб­щение о каких-либо действиях или состояниях без их конкретиза­ции и детальной хронологической последовательности; оно чаще всего имеет форму пересказа о действиях субъекта или форму кос­венной речи.

Дата добавления: 2015-05-09