Введение 3 страница. Расцвет крупных городов также определял развитие многоликой византийской культуры

Расцвет крупных городов также определял развитие многоликой византийской культуры. Городские слои византийского общества, богатая торгово-ремесленная верхушка столицы и других крупных городов империи составили влиятельный социальный слой, чьи идейные устремления, художественные вкусы, политические симпатии и антипатии, религиозные верования оказывали постоянное воздействие на развитие идеологии и культуры ранней Византии. Византийская интеллигенция, средние образованные круги городского населения Византии также внесли заметный вклад в культуру ранневизантийского общества.

По своей политической структуре Византия представляла собой самодержавную монархию. Власть императора (василевса), не была ограничена никакими условиями, никаким «общественным договором». Император мог казнить подданных и конфисковать их имущество, назначать и смещать должностных лиц, издавать законы. Он был высшим судьей, руководил внешней политикой и командовал армией; его власть считалась божественной. И все же теоретически беспредельная, власть византийского государя фактически нередко оказывалась ограниченной. В какой-то мере ее ограничивали такие учреждения, как сенат, государственный совет (консисторий) и организации свободных горожан (димы). Власть василевса не являлась привилегией того или иного аристократического рода и поэтому не наследовалась сыном императора по закону. Это открывало путь ко всевозможным узурпациям и делало престол шатким. Часто самодержавные василевсы на деле были игрушкой в руках борющихся социальных группировок. Многие византийские государи правили недолго и кончали пострижением в монахи или гибелью от руки наемных убийц.

Тем не менее именно в Византии окончательно сложилось и получило теоретическое обоснование господствующее в средние века учение о монархическом государстве. Своими корнями это учение восходило к политии Платона и неоплатоников, но затем оно претерпело значительную эволюцию. Христианская церковь в Византии обосновала теорию божественного происхождения императорской власти, дав религиозную санкцию {32} неограниченной христианской монархии. В теоретическом оформлении учения об автократии важную роль сыграло унаследованное от Римской империи обожествление личности императора, а также философско-политические концепции абсолютной власти, воспринятые Византией от восточных народов. Доктрина императорской власти и образ идеального государя под влиянием христианства постепенно изменяются. От идеального василевса теперь требуются христианские добродетели — благочестие и милосердие, а его деятельности дается этическая оценка 23.

Политические воззрения византийцев на государство и созданная ими теория божественности императора, без сомнения, оказали сильное воздействие на формирование концепций верховной власти в странах Юго-Восточной и Восточной Европы 24.

Государственная доктрина прославления христианской монархии и культ византийского императора как главы всего христианского мира имели огромное влияние на всю общественную и идейную жизнь Византии. Эти политические идеи находят свое отражение в различных сферах идеологии, культуры, социальной психологии Византии. Они окрашивают не только собственно политическую мысль империи, но проникают в философию, историю, литературу, эстетические воззрения, искусство. Христианская церковь, активно поддерживая их, включает культ христианской империи и императора в свой идейный арсенал. Безусловно, имперская идеология и прославление императорской власти — одна из характернейших черт общественной жизни Византии, отличающая ее от стран Западной Европы в эпоху раннего средневековья.

На общественную и идейную жизнь в Византии накладывали свой отпечаток и специфические особенности, присущие восточному христианству и византийской церкви. Между восточной (православной) и западной (католической) церквами с самого начала наметились существенные различия. Хотя и та и другая генетически восходили к единой вселенской церковной организации, каждая из них уже с первых столетий их истории в IV—V вв. пошла своим, особым путем 25. Номинально церковное единство признавалось и Римом, и Константинополем, но фактически уже очень рано между папским престолом и константинопольской патриархией началась никогда не затухавшая, то подспудная, то открытая борьба за религиозное и политическое главенство. Эта борьба изобиловала драматическими коллизиями, страстной догматической полемикой.

Между православной и католической церквами также очень рано возникли значительные расхождения как социально-политического, так и догматического и обрядового характера. Эти расхождения, разумеется, во {33} многом отражали различия в общественной структуре и идейной жизни Византии и Запада.

В Византии церковь не имела той экономической и административной автаркии, какая сложилась в Западной Европе. В империи церкви и монастыри, хотя и были крупными землевладельцами, так и не превратились в независимые от государства замкнутые княжества, подобно церковным вотчинам и аббатствам Запада. Православная церковь и экономически, и политически в большей степени, чем католическая, зависела от государства, от имперских пожалований, теснее была связана с централизованной государственной системой.

В Византийской империи православные иерархи за редким исключением не претендовали на главенство над могущественной светской властью. Православная церковь в Византии, существовавшая в условиях централизованного государства, не являлась носительницей универсалистских тенденций, а наоборот, проповедовала единение церкви и государства. В противовес этому в раздробленной Европе именно папский престол был провозвестником универсалистских идей и стремился стать центром католического мира, независимым от государства и стоящим над ним. Именно римская курия неуклонно отстаивала доктрину о примате духовной власти над светской.

Если на Западе сложилась строго централизованная церковная организация и только папа пользовался непререкаемым моральным авторитетом и огромной реальной властью, то на Востоке в теории господствовала система пентархии — одновременного существования пяти равноправных патриархий: в Риме, Константинополе, Александрии, Антиохии и Иерусалиме. Между восточными патриархами не было единства, и они не хотели признавать полного главенства одного из патриарших престолов. Рим и Константинополь постоянно спорили из-за первенства, в ранний же период с подобными притязаниями выступали и другие патриархии. Константинопольская патриархия лишь при поддержке императорской власти постепенно завоевывала доминирующее положение в православном мире. В православной церкви церковные соборы стояли выше патриархов, и лишь они являлись создателями церковных канонов. Вместе с тем они сами подчинялись светской власти в отличие от Запада, где церковные соборы, как правило, выполняли волю папского престола 26.

Внутренняя организация католической церкви носила более аристократический характер, чем православной. Церковная иерархия была осуществлена на Западе строго последовательно, и корпоративная общность клира оказалась весьма прочной. В Византии грань между духовенством и мирянами проводилась отнюдь не столь резко. В восточной церкви в несколько меньшей степени ощущалась противоположность между высшим и низшим духовенством. Подобные различия в структуре церквей были, естественно, связаны с догматическими разногласиями. На Западе господствовало учение о том, что спасение человека якобы зависит от деятельности особой корпорации — церкви, во власти которой и оценка {34} заслуг верующего, и отпущение его грехов. Восточное же христианство отличалось бóльшим

Император Константин. Мраморная статуя.

Рим. Двор Палаццо деи Консерватори

Император Аркадий. Мрамор.

Стамбул. Археологический музей

индивидуализмом, отводило важную роль в спасении человека индивидуальной молитве и через ее посредство допускало мистическое слияние с божеством. При этом отчетливо давали себя знать идейные традиции обеих церквей: на Западе — влияние юридизма, восходящего к классическому римскому праву, на Востоке — спекулятивной греческой философии, прежде всего неоплатонизма 27.

Между восточной и западной церквами довольно резко обозначились расхождения, касающиеся церковной обрядности. Эти различия складывались в течение веков и являлись не только результатом догматических несогласий, но и символическим выражением церковных традиций Запада и Востока, на которые, в свою очередь, оказывали воздействие локальные обычаи, принятые в церковном ритуале той или иной местности. Языковые различия и территориальная разобщенность Запада и Востока, естественно, усугубили эти литургические расхождения. Споры по вопросам обрядности между католическим и православным духовенством чаще всего втягивали в борьбу широкие народные массы и способствовали углублению церковной розни. Однако как в католических странах {35} Европы так и в Византии одновременно с тенденциями к разобщению церквей всегда находились социальные силы, поддерживавшие не только экономическое и культурное, но и церковное единение Запада и Востока. Но в эпоху раннего средневековья подобное единство никогда не было достигнуто 28.

На авансцену идейной жизни ранней Византии, однако, все быстрее и настойчивее выдвигается новая духовная элита — церковные иерархи, православные богословы, многочисленное в империи духовенство и монашество. Рост церковно-монастырского землевладения и усиление политического веса православной церкви, выступавшей верной союзницей императорской власти, обеспечили значительный подъем церковной идеологии и расцвет различных жанров церковной литературы. Борьба старой идеологии рабовладельческого общества с нарождающейся идеологией и культурой средневековья проходит красной нитью через всю идейную жизнь ранней Византии, принимая порою форму столкновения сторонников язычества и христианства 29.

Византия была колыбелью многих ранних народно-еретических движений. Пестрота их необычайна: среди них в ранней Византии мы встречаем сторонников множества различных учений, от самых радикальных дуалистических сект демократического характера, подобных манихеям, монтанистам, мессалианам, до гораздо более умеренных религиозных течений, не согласных с догматами господствующей церкви, как ариане, несториане или монофиситы. Наибольшее распространение радикальные еретические движения имели, как уже говорилось, среди сельского населения Византии, хотя еретические идеи широко проникали и в среду горожан 30. К социальным мотивам народно-еретических учений зачастую примешивались политические интересы различных племен и социальных групп, участвовавших в религиозно-догматической борьбе. Это нашло свое отражение в церковно-богословской литературе.

Нередко определенную роль играло и соперничество различных группировок господствующего класса, а также сепаратистские тенденции отдельных провинций (Египта, Сирии, Палестины). Но, несмотря на наличие весьма существенных оттенков и градаций в характере и направленности еретических течений в Византии, в эти движения — разумеется, в разной степени — всегда были вовлечены народные массы. Это обстоятельство придавало ересям не только религиозную, но и социальную окраску. Некоторые из восточных вероучений, например арианство, получили распространение и в варварских королевствах Запада. Необычайно широкий размах народно-еретических движений характеризует классовую борьбу в Византии в течение всего раннего средневековья 31. {36}

Карта на вклейке: Позднеримская империя.

Религиозная экзальтация, граничащая с мистическим экстазом, жажда мученичества, страстный протест против погрязших в пороках земных правителей, бунтарский дух, соединенный с бескомпромиссным аскетизмом, порожденным верой в извечную противоположность добра и зла, духа и плоти, полное отречение от земных радостей — вот черты, отличавшие некоторые наиболее радикальные еретические учения в Византии, нашедшие отражение в церковной историографии ранней Византии, в агиографической литературе 32.

Идейные истоки религиозно-философских и этических представлений, легших в основу догматики подавляющего большинства византийских ересей, следует искать на Востоке. Однако в Византии под влиянием своеобразных общественных условий и чрезвычайно насыщенной духовной жизни самых различных социальных слоев общества еретические учения, пришедшие с Востока, значительно видоизменялись, принимая зачастую совершенно новые формы. Вместе с тем сама Византия сыграла весьма важную роль посредника в распространении народно-еретических учений в Юго-Восточной, а затем и в Западной Европе.

Своеобразие общественного развития ранней Византии не менее ярко проявилось в области правовых отношений 33. В Византийской империи в сфере как гражданского, так и уголовного права в большей степени и более длительное время, чем на Западе, сказывалось влияние римских юридических традиций. В отличие от других стран средневекового мира Византия, особенно в ранний период своей истории, оставалась государством, где сохранялось единое кодифицированное и обязательное для всего населения империи действующее право. По сравнению с варварскими королевствами Запада, где господствовало локально-разобщенное, отражающее различные общественные порядки обычное право «Варварских Правд», где римские правовые нормы потеряли силу всеобщего закона, Византия бесспорно выделялась относительной упорядоченностью и единообразием законодательства и судопроизводства. В основу законодательства ранневизантийского времени были положены лучшие достижения римской юридической мысли: в нем была завершена разработка римской теории права, получили окончательное оформление такие теоретические понятия юриспруденции, как право, закон, обычай, уточнено различие между частным и публичным правом, определены нормы уголовного права и процесса, заложены основы регулирования международных отношений 34.

Недаром в памяти потомков Византия навсегда останется страной, где была осуществлена знаменитая Юстинианова кодификация римского права. Свод гражданского права Юстиниана, который современники называли «храмом правовой науки», состоял из Кодекса — основных установлений действующего римского права, Дигест — обширного сборника пра-{37}вовых положений, заимствованных у римских юристов, Институций — краткого руководства по юриспруденции и Новелл — новых законов, изданных самим Юстинианом. Именно благодаря Своду гражданского права Юстиниана сокровища римской юридической науки смогли стать достоянием юристов средних веков и нового времени.

Юридическая наука ранней Византии не ограничивалась только кодификацией римского права. Она значительно обогатилась, впитав в себя философско-правовые идеи греческих философов, религиозно-этические представления восточных народов, а также христианства. Все это помогло оформлению теории «естественного права», понятий «гуманности» и равенства человека перед законом. Произошел как бы взаимный обмен правовыми и этическими ценностями, созданными греко-римским и восточным мирами. В противовес средневековой Европе именно Византия являлась страной, где в действующем гражданском праве получил юридическую санкцию принцип полной частной собственности. Это не могло не иметь значительных последствий: защита прав частной собственности стимулировала развитие товарно-денежных отношений, особенно в городах Византии. Постепенно развивалось и церковно-каноническое право 35.

Развитие юридической мысли и юриспруденции составляло неотъемлемую часть идеологии, культуры и образованности ранней Византии. Они воздействовали на многие сферы общественной жизни, этику и мораль византийского общества.

В IV — первой половине VII в. выдающуюся роль играло Византийское государство и в международной жизни средневекового мира. Удельный вес Византии на международной арене в это время, разумеется, изменялся: Византийская империя знала и периоды расцвета своего внешнего могущества, и тяжелые годы военных поражений и дипломатических неудач. Но всегда Византия сохраняла самые разветвленные внешнеполитические связи, всегда стремилась оказывать влияние на ход международных событий не только в Европе, но и в Азии, а временами даже и в Африке.

В политической истории ранней Византии мы встречаем периоды подъема, стабилизации Византийского государства, которые чередовались с годами суровых испытаний, нападений врагов, грозных военных столкновений, временного ослабления империи. На византийском престоле сильные, энергичные и порой талантливые императоры сменялись жалкими, ничтожными, всеми презираемыми правителями. Византийская историография, как мы увидим, сохранила потомкам беспощадную критику правления отдельных императоров. Вместе с тем в византийской литературе той эпохи иногда дается крайне противоречивая оценка того или иного правителя. Так, император Константин (304—337) рисуется современниками то как великий государь, защитник христианской религии, мудрый правитель, то как коварный тиран, запятнанный кровью своих близких, непостоянный и вероломный в своей внутренней и внешней политике.

Диаметрально противоположные оценки у историков и писателей той эпохи получает знаменитый язычник и философ на троне Юлиан Отступ-{38}ник (361—363). Натура высоко одаренная, склонная к философским умозрениям и рефлексии, Юлиан вместе с тем был храбрым полководцем и энергичным правителем 36. Однако его попытка в христианизированной уже империи восстановить языческую религию потерпела полную неудачу, а сам он погиб во время похода против персов.

В ранний период наивысшего расцвета Византийская империя достигла в правление Юстиниана (527—565). Она не только отразила натиски варварских племен, но осуществила широкую завоевательную политику на Западе. Византии удалось отвоевать у вандалов Северную Африку, у остготов Италию, у вестготов часть Испании, Римская империя, правда, ненадолго, была восстановлена почти в прежних размерах. Однако при преемниках Юстиниана большая часть этих завоеваний была потеряна 37.

Юстиниан — одна из самых колоритных, ярких, сильных, но вместе с тем противоречивых фигур на византийском престоле. Умный, властный и энергичный правитель, неутомимый труженик, инициатор многих реформ, он всю жизнь посвятил осуществлению своей идеи возрождения былого могущества Римской империи. Но под маской великодушия, простоты и внешней доступности скрывалась натура беспощадная, двуличная и глубоко коварная. Юстиниан потопил в крови народные восстания, жестоко преследовал еретиков, расправлялся с непокорной знатью. Верной помощницей Юстиниана была его жена императрица Феодора. В молодости она была актрисой цирка и куртизанкой, но, став благодаря редкой красоте и необычайному обаянию императрицей, проявила недюжинный государственный ум, твердую волю, активно участвовала в управлении страной, принимала иностранных послов, вела дипломатическую переписку. Образы Юстиниана и Феодоры были воплощены в произведениях искусства, их правление прославляли услужливые панегиристы и хулили тайные враги 38.

В течение веков не раз менялись главные соперники Византии, менялись и ее союзники. В ранний период основная опасность грозила империи с востока и севера. Сперва ей приходилось отбивать удары закованных в броню сасанидских воинов и грозных, хотя и беспорядочных, полчищ варваров — гуннов, готов, авар, славян. Позднее их сменили новые завоеватели — арабы, которым, однако, так и не удалось сломить мощь Византии.

Византийское государство в течение всего изучаемого периода находилось в центре сложной внешнеполитической борьбы. Быть может, именно тяжелая международная обстановка и выковала столь искусную и изощренную византийскую дипломатию. Внешняя политика Византии прославилась умением комбинировать тайную дипломатическую игру с меткими военными ударами. Особенно искусно умели византийские правители бить сильного врага чужим оружием, хитрыми интригами, натравливая на него его же союзников. Окруженная опасностями, Византия постоянно старалась избежать одновременной борьбы на два фронта: {39} с Ираном на Востоке, варварскими королевствами на Западе. И всегда, когда ей это удавалось, она выходила победительницей из самых острых коллизий.

Византийской дипломатии были присущи и некоторые особые черты, отличающие ее от дипломатии других варварских королевств Европы. Прежде всего, византийская дипломатия носила централизованный характер. Вся внешнеполитическая деятельность византийских дипломатов направлялась из одного центра — императорского дворца и находилась под неустанным строжайшим контролем государства. В сравнении с неупорядоченной, зачастую действующей несогласованно дипломатией варварских королевств раздробленной Европы централизованная, твердо направляемая государством византийская дипломатия имела свои бесспорные преимущества. Византийское государство, используя традиции поздней Римской империи, сумело создать необычайно разветвленную дипломатическую систему. Византийская империя обладала огромным штатом высокообразованных дипломатов и массой переводчиков, обученных языкам почти всех известных тогда народов мира.

Византийская дипломатия умело использовала во внешнеполитических интересах византийского правительства торговые, религиозные и культурные связи империи с самыми различными странами и народами. Византийский купец, миссионер и дипломат в большинстве случаев действовали единодушно, способствуя распространению влияния Византийского государства и его культуры далеко за пределами империи. Византийские дипломаты, купцы и миссионеры неустанно собирали в интересах своего правительства многообразные сведения о всех государствах, где им довелось побывать, о политической атмосфере, царящей при дворах правителей иноземных королевств, о военном деле, торговле, нравах, обычаях, культуре различных народов. Иногда на основе этих наблюдений впоследствии рождались интереснейшие описания самых экзотических стран, являющиеся превосходными историческими памятниками.

Торговые и церковные интересы Византии, в свою очередь, зачастую направляли деятельность византийской дипломатии. Особенно крупная роль во внешней политике Византии принадлежала церкви и церковным миссиям. Распространение христианства являлось важнейшим дипломатическим орудием Византии на протяжении многих столетий. Гибкость и изворотливость византийской дипломатии были в равной степени присущи, и миссионерской деятельности православной церкви. Стараясь скрыть истинные политические цели под маской благожелательности, стремясь привлечь на свою сторону симпатии новообращенных народов, Константинопольская патриархия применяла более гибкие методы миссионерской деятельности, чем папский престол 39.

Византийская дипломатия оказала глубокое влияние на организацию дипломатического дела в средневековых государствах Юго-Восточной и Восточной Европы. В течение довольно долгого времени она оставалась своего рода эталоном для многочисленных варварских народов. Сама византийская дипломатия, в свою очередь, немало позаимствовала от дипломатической организации восточных монархий, в частности сасанидского Ирана. Несмотря на длительные войны с персами, Византия поддер-{40}живала постоянные тесные связи с Ираном, что, естественно, привело к взаимному усвоению обеими странами приемов и методов дипломатии. Этому способствовало и то, что дипломатическая система Ирана тоже во многом носила централизованный характер, направлялась правительством шахов и тем самым была более близка к византийской системе, чем дипломатическая служба варварских королевств Европы. Сама дипломатия Византийского государства неразрывно связана с его общей культурой и образованностью и нашла яркое отражение в сочинениях историков, дипломатов, писателей того времени.

Итак, выявление типологических особенностей социально-экономического и политического развития ранней Византии позволяет проследить определяющее воздействие базисных явлений на характер надстройки, увидеть тесную связь общественных отношений с эволюцией культуры, что, разумеется, не исключает обратного влияния идеологии и культуры на всю жизнь византийского общества. Типологические черты византийской цивилизации, ее глубокое своеобразие и неповторимый колорит во многом определялись судьбами Византийской империи и спецификой ее общественного строя. {41}

Эволюция

философской мысли

Ф илософское творчество грекоязычного мира на переходе от античности к средневековью являет собой довольно пеструю панораму 1. Однако есть некоторые общие черты, характеризующие всю панораму в целом. Их необходимо отчетливо осознать, чтобы правильно оценивать контекст каждого конкретного явления.

Во-первых, философия IV—VII вв.— непосредственное продолжение позднеантичной философии. Она перенимает школьную традицию последней, ее понятийный аппарат и рабочие навыки мышления, ее терминологию, распорядок ее дисциплин. Конечно, акценты неизбежно передвигались, но само передвижение соотносилось с заданной точкой отсчета и проходило в рамках заданной системы. Сознательный традиционализм, определявший формы профессионально-философского мышления, проявлялся, между прочим, в том, что новое сплошь да рядом преподносилось как комментарий к старому — к какому-нибудь античному тексту. Не только Фемистий пересказывал Аристотеля; важнейшие работы Прокла написаны как толкования на отдельные диалоги Платона. Позднее тексты ранневизантийских христианских мыслителей сами становились объектом комментирования, подчас по-своему творческого; так, Максим Исповедник в своих «Затруднительных местах» толковал Григория Назианзина и Псевдо-Дионисия Ареопагита, широко развивая при этом свои собственные взгляды, но лишь по ходу дела, «к случаю». Экзегеза, интерпретация текста — ходовой способ заниматься философией. Другой способ — собирание, сопоставление, сопряжение чужих мыслей, силящееся подняться от эклектики к синтезу. Все это не закрывает путей оригинальности, но ставит ее в специфические условия.

Во-вторых, философия эта — поле безраздельного господства объективного идеализма. И здесь она продолжает позднеантичную философию. {42} В III—IV вв. еще встречались немногочисленные эпикурейцы, но они не занимались философским творчеством и оставались совершенно непродуктивными; их наличие — факт истории нравов, а не истории идей 2. Позднее и эти тени славного прошлого исчезают. Если в чем были согласны представители всех без исключения разновидностей и оттенков ранневизантийского мировоззрения, так это в решительном отказе от материалистической традиции. Вопрос о «безбожии» Эпикура (см.: Clement. Alexandr. Stromata, I, I, 2, S. 116) был недискуссионным; язычники относились к нему ничуть не лучше, чем христиане. Такой поборник языческой древности, как император Юлиан, выражал живейшее удовлетворение по поводу утраты сочинений Эпикура: «...впрочем, боги сами к нашему благу уничтожили их, так что бóльшая часть книг погибла» (Ер. 89В, р. 301С) 3. Дискуссия шла исключительно внутри объективного идеализма, между различными его вариантами — более рассудочными или предпочитавшими мистическую интуицию, более персоналистическими или тяготевшими к безличному абсолюту, более спиритуалистическими или дававшими известные права чувственной эмпирии и т. п. Постольку, поскольку люди той эпохи вообще желали мыслить философски, они мыслили платонически. Понятия и термины платонизма образуют общий язык, на котором противоборствовавшие доктрины могли объясняться и спорить между собой. Платонизм был воспринят в двух вариантах — стоическом, более старомодном, и неоплатоническом, более новом. Рационалистический корректив к Платону давал Аристотель.

В-третьих, философия IV—VII вв.— порождение эпохи, когда основной формой идейной борьбы была борьба религий и религиозных исповеданий. Уходящее язычество сопротивлялось христианству. Гностические и хилиастические ереси отстаивали себя в споре с церковью. Арианство выступало против никейской ортодоксии, несторианство — против эфесской ортодоксии, монофиситство — против халкидонской ортодоксии, оспаривая авторитарный статус церковной доктрины. Каждая религиозная общность создавала свою теологию как знамя борьбы и одновременно оружие в борьбе; даже язычество, никогда не обладавшее настоящей теологией в строгом смысле слова 4, торопилось наверстать упущенное. Конфликт теологических доктрин — это контекст ранневизантийского философского творчества, дававший последнему стимулы и полагавший ему границы. Ранневизантийская философия есть философия теологизирующей эпохи; не учитывая этого, мы ничего в ней не поймем.

Такова одна сторона вещей; но есть и другая. Теология — это все же особый тип мышления, ежеминутно пересекающийся с идеалистическим философствованием, но отличный от него. Философию и теологию интересующей нас эпохи невозможно до конца размежевать, но их не следует смешивать. Поэтому «христианская философия» — методологически сомнительное понятие. Существовала христианская теология, шире — хри-{43}стианская мысль (на уровне популярного аскетического поучения порой обходившаяся без школьных форм профессионального философствования); существовали христианские философы, т. е. философы, объединенные по признаку конфессиональной принадлежности, по признаку очень важному, во многих отношениях решающему, но все же лежащему вне собственно философского ряда. Но христианской философии как величины, сравнимой с такой величиной, как неоплатоническая философия, не существовало — хотя бы потому, что философия христианского философа также могла быть неоплатонической, но могла и не быть. Границы философских направлений не совпадают с границами вероисповеданий: например. Прокл Диадох и Псевдо-Дионисий Ареопагит не согласны между собой в теологической плоскости, как язычник и христианин, но согласны в философской плоскости, как два неоплатоника; с другой стороны, Немесий Эмесский — христианин, но его философские интересы имеют крайне мало общего с философскими интересами Псевдо-Ареопагита. Разумеется, важно, что христианская теология подтверждала своим авторитетом некоторые философские тезисы (например, тезис об иерархии бытия, увенчанной «истинносущим») 5 и с порога отвергала другие (например, тезис о вечности физического космоса). Важно, что она создавала социальный заказ, подталкивавший постановку некоторых философских проблем (например, проблемы личности, обсуждавшейся в контексте тринитарных и особенно христологических споров, прежде всего по ходу монофелитской контроверзы) 6. Все это важно,— но это предпосылки для философской работы, а не сама философия. У язычников были иные предпосылки. Но создавалась ранневизантийская философия в невольном сотрудничестве христиан и язычников.

Дата добавления: 2015-05-09