Введение. Изучение философии - необходимое условие становления человека как активного субъекта социальной деятельности

Изучение философии - необходимое условие становления человека как активного субъекта социальной деятельности, созидателя мира, своего бытия, творца своего счастья.

Если человек хочет понять смысл своей жизни, он обращается не к научным трактатам. Научное знание может многое объяснить ему, но не через это знание он будет двигаться к своим идеалам. Они лежат в другой плоскости. Постижение смысла жизни является сущностной характеристикой философского знания. Философия дает возможность человеку найти себя в безбрежном океане событий, глубоко осознать не только внешний, но и собственный духовный мир, осмыслить, в чем его предназначение в потоке бытия. Никакая другая наука не учит тому, каким надо быть, чтобы быть человеком.

Далеко не все поэты и писатели в своих произведениях обращались к философским проблемам, да и нет ни одного художественного произведения, целиком посвященного решению философских проблем. И, тем не менее, религия и художественная литература играли и играют огромную роль в философии. Переплетение литературы, искусства, философии и религии имело место на протяжении всей истории философии вплоть до наших дней.

Целью моего исследования и будет выявление этих самых философских идей в художественной литературе. Причиной выбора данной темы послужило недавно прочитанное мной произведение Пауло Коэльо «Алхимик», которая заставляет задуматься о своем предназначении в мире. Анализировать данное произведение и объяснять его философский замысел, я буду во второй части исследования. Первая же часть даст общее представление о взаимосвязях философии и литературы.

Для достижения поставленной цели я ставлю перед собой следующие задачи:

· выяснить, почему литература хорошо подходит для выражения философских идей;

· узнать, чем отличается выражение философской идеи в обычном тексте и литературе;

· проанализировать произведение Пауло Коэльо «Алхимик» и раскрыть его философские идеи.

1. Философия и литература

Основой для первой части я выбрала произведение известного немецкого философа, основателя «философской герменевтики» - Г.Г. Гадамера «Актуальность прекрасного».

Не заслуживает ли внимания то, что великие произведения словесного искусства мы характеризуем, исходя из их письменной природы? Смысловой фон слова ≪литература≫ — ≪написанность≫. Что же придает написанному

вообще более высокое значение в сравнении с тем, что родилось как сказанное? Каким образом понятие литературы стало ценностным? — Мы, например, говорим о плохом стихотворении: ≪Это не литература≫, а о выдающемся произведении научной прозы: ≪Вот это — литература≫. Почему так произошло и в чем смысл того, что написанному придается значение высшей ценности? Вспоминается история, рассказанная Сократом в ≪Федре≫, о том, как Тевт изобрел письмо и стал расхваливать свое изобретение египетскому царю за его будто бы великую ценность: ведь оно поможет человечеству безгранично усилить память. Мудрый царь, однако, возразил ему: ≪То, что ты изобрел, послужит не к усилению, а к ослаблению памяти≫. Значит, Сократ не усматривал в письме никакого прогресса, и уж тем более ему не приходило в голову, что звучащее слово можно превзойти

чем-то более высоким. Напротив, к письменному тексту он относился как к беззащитному, открытому для спекуляций, злоупотреблений и извращений. Аутентичность, подлинность, свойственные учтивой беседе, здесь растворяются в чем-то сомнительном. В отличие от устной речи письменный текст характеризуется тем, что не может постоять за себя. Автор единожды выдает свое произведение в свет, тогда как в живом разговорном общении

всякое недоразумение и ложное понимание исправляются ответной репликой. Таков взгляд Платона, который он позднее ясно обосновал в знаменитом седьмом письме. Там он идет дальше, утверждая, что лишь тот, кто покинут всеми богами, способен поверить в возможность облечь в письменную форму что-то действительно важное и истинное.

Обращение к письму всегда сопровождается утратой разговорной непосредственности. Письменный текст не передает модуляцию, жест, ударение... Все мы сталкивались с проблемой чтения вслух. Знакомая ситуация: ученик на уроке зачитывает вслух предложение, которое ему непонятно, — тогда его тоже никто не поймет. Понимание возникнет, когда читающий человек произносит слова свободно, а не педантично нанизывает их. Живое событие речи состоит в том, что слова, по хорошей немецкой поговорке, сами цепляются друг за друга. Еще один пример, чтобы пояснить дело. Слабого актера мы безошибочно узнаем, как только он начинает говорить, — секундой раньше, чем следует, и все время нас не оставляет чувство, будто он не говорит, а читает по бумажке. В герменевтическом отношении это в высшей степени интересный феномен. В XVIII веке, в эпоху пиетизма, объектом герменевтического подхода поначалу стала проповедь. Позднее переходом от громкого чтения, или чтения вслух, к чтению беззвучному был отмечен новый этап, создавший иные условия, как для искусства письма, так и для чтения. При стилистическом анализе ≪литературы≫ это обстоятельство следовало бы учитывать. Как бы то ни было, все эти соображения еще раз свидетельствуют о некоем упадке, связанном с переходом к письму.

С другой стороны, письмо обладает поразительно высокой аутентичностью. Требование письменной фиксации возникает при желании удостовериться в сказанном. Написанному больше доверяют. Но для этого должна существовать сама возможность с помощью слов в застывшей форме

письменного текста целиком сохранить смысл сказанного так, чтобы; посредством текста сказанное могло вновь зазвучать ≪здесь≫! Оно, во всей полноте своего смысла, вновь обретает язык, лишь только кто-то начинает читать.

Но что такое чтение и как оно совершается — этот вопрос представляется мне одним из самых темных и нуждающихся в герменевтическом анализе. Определяя чтение по его свойству снова ≪озвучивать≫ письменно зафиксированную речь, мы максимально расширяем рамки понятия литературы и текста. Ознакомление с письменным текстом всякий раз ведет к отслоению первичного речевого события.

Однако то, что мы называем литературой и особенно — произведением художественной литературы, нельзя определять чисто негативно. Это не только результат фиксации произнесенного слова, уступающий слову в отношении коммуникативной энергии. Скорее, литература, и в первую очередь произведение художественной литературы, представляют собой слово, нацеленное, в силу своей природы, на правильное прочтение.

В зависимости от того, в каких условиях функционирует текст, модифицируется и характер письменной фиксации. Поэтому нам придется различать: записку ≪для себя≫, использование которой обеспечивается собственной памятью; письмо, которое благодаря точному адресу само обеспечивает условия для понимания; и, наконец, все виды печатной продукции, лишенные точного читательского адреса. В последнем случае для выполнения коммуникативного намерения необходима известная искушенность в искусстве письма. Во всех случаях письменный текст передает интенцию высказывания — в той мере, в какой имелось в виду сообщить поддающееся фиксации содержание. Все эти виды текста направлены, таким образом, на отслоение первичного речевого акта и указывают в первую очередь не на говорящего, а на подразумеваемое. Поэтому любому тексту присуща особого рода идеальность. В действительности идеальность свойственна не только письменному тексту, но также первичному говорению и слушанию, поскольку их содержание позволяет отслоить себя от конкретности речевого акта и воссоздать себя заново. Самотождественность, свойственная идеальности, проявляется в том, что подобное воспроизведение возможно и в известной мере адекватно. Сказанное относится и к чтению. Только потому, что текст существует для нас как чистая идеальность, мы можем сказать: такой-то читает его вслух хорошо или плохо. Хорошее чтение вслух — это чтение с пониманием и, соответственно, понятное чтение. Плохо прочитанный текст никому не понятен.

Здесь, однако, вступает в силу серьезная модификация, касающаяся литературного текста как произведения художественной словесности. Теперь дело заключается не только в том, чтобы понять подразумеваемое, но и в том, чтобы воплотить его в его языковом обличье. Литературно оформленное слово в данном случае нацелено на то, чтобы быть услышанным. Все это легко подтвердить на примере oral poetry, много обсуждаемой теперь: нормативность лирической или эпической традиции, продолжающей жить в ≪песнях≫, заложена уже в таком качестве этих языковых образований, как запоминаемость. Совершенно иная ситуация возникает в тех случаях, когда предполагается не исполнение или чтение вслух, а чтение ≪про себя≫, то есть чтение беззвучное. Но и от этих произведений художественной литературы можно ждать чего-то большего, чем голая передача абстрагируемого содержания. Языковой облик тоже должен быть передан, но это, несомненно, не есть облик первичного речевого акта. Скорее, эта передача также предполагает отслоение первичного говорения, будучи причастна к идеальности, свойственной всякому письму, всей литературе, любому тексту.

Меня хорошо поймет тот, кому приходилось слушать в авторском исполнении прозу или стихи — особенно любимые, те, что как бы сами звучат внутри нас. Предположим, что автор читает хорошо, что, вообще говоря, далеко не обязательно. Хороший поэт не всегда хороший исполнитель. Но и в этом случае слушатель испытывает нечто вроде шока. Почему у поэта именно такой голос? Почему скандировка, система ударений, модуляция и ритм, с которыми он читает свои стихи, именно таковы и не расходятся с тем, что звучит во мне? Я готов допустить, что он расставляет ударения правильно, с верным чувством звуковой структуры собственного произведения — и тем не менее во всем этом сохраняется некий осадок, что-то уродливое, заслоняющее, как мне кажется, нечто для меня существенное. Выдвигаемый мною тезис состоит в том, что произведение художественной литературы своим бытием в известной степени предназначено для ≪внутреннего уха≫. ≪Внутреннее ухо≫ улавливает идеальный языковой образ — нечто такое, что услышать невозможно. Ведь идеальный языковой образ требует от человеческого голоса невозможного — именно в этом и состоит специфика бытия литературного текста. Идеальное неизбежно дает о себе знать при попытке прочитать или произнести что-то вслух. Располагая собственным голосом, присущими ему определенными возможностями модуляции и ударения, мы все же оказываемся под действием случайного

Следует разделять понятия текста в широком и узком смыслах. Понятие ≪текст≫ само является герменевтическим. Мы ссылаемся на текст, когда предлагаемые истолкования оказываются нам не по силам. Напротив, когда мы ≪понимаем≫, то уже не ограничиваемся голой ≪буквой≫: противоречие ≪spiritus≫ — ≪liftera≫ снимается в ≪понимании≫.Таким образом, уже ≪текст≫ в самом широком смысле ориентирован на ≪понимание≫ и пригоден для ≪толкования≫.

Существует весьма выразительное сравнение, принадлежащее Полю Валери, который уподобил различие между поэтическим и разговорным словом разнице между старинной золотой монетой и современным банкнотом.

Со школьной скамьи мы знаем: если ударить молотком по монете достоинством в двадцать марок, да так, чтобы расплющилась чеканка, а затем отнести ее к ювелиру, он даст за нее ровно двадцать марок. Цена монеты определяется ее металлом и весом, а не тем, что на ней выбито. Так же и стихотворение — это слова, которые не только значат нечто, но и сами являются тем, что они значат. Современный банкнот не имеет ценности, он лишь значит нечто и благодаря этому может функционировать. Что касается разговорного, чисто коммуникативного слова, то оно только значит нечто, но внутри себя оно — ничто. Иначе говоря: я вполне располагаю тем, что мне

сказано и сообщено. После того как я прочел полученное письмо, его назначение уже исполнено — многие рвут письма по прочтении. В этом выражается существенный признак подобного языкового сообщения: будучи полученным, оно тем самым исполняет свое назначение. В противоположность этому, как всем известно, стихотворение не раскрывается до конца оттого, что я его знаю. О хорошем стихотворении никто не скажет, откладывая книгу в сторону: ≪Я уже знаю его≫. Наоборот: чем лучше я его узнаю, чем глубже понимаю, — то есть разбираю и снова собираю, пока не выучу его наизусть, — тем больше может сказать мне по-настоящему хорошее стихотворение. Оно становится от этого не беднее, но богаче.

Структуру поэтического творения принято обозначать выразительным словом ≪текст≫. Текст —это текстура, ткань, то есть целое, образуемое отдельными нитями, тесно переплетенными особым, лишь данной ткани присущим образом. Могут возразить, что в известной степени все это относится к любому высказыванию, взятому в его единстве, а не

только к произведению художественной литературы. Но в поэтическом произведении текстовая ткань приобретает особую прочность. По существу, стихотворение — это текст, который с помощью смысла и звука сам себя зиждет и замыкает в нерасторжимом единстве целого.

Поэзия как язык и философия в действительности имеют между собой то общее, что философ, в отличие от ученого, если говорит нечто, то, как и поэт, не отсылает при этом к чему-то существующему в другом месте, как отсылает к своему обеспечению в банке денежный знак. Когда мысль стремится к выражению, она остается у самой себя, облекая себя в слова, вербализуя себя. Поэтому для философа текст существует не как ≪литература≫. Быть может, ему вообще не дано видеть ≪истину≫ в отдельном тексте или предложении, напротив, используя знаменитое выражение Платона, он должен воспринимать их всегда только в поступательном движении мыслящей беседы души с самой собой.

Мышление — это и есть постоянная беседа души с самой собой. Так что вполне можно сказать, что философия заключает в себе такую же недостижимую даль, обладает таким же дальнодействием и вместе с тем той же абсолютной временной актуальностью, какой обладают для нас все искусства. Прогресса нет ни в философии, ни в искусстве. В обоих случаях важно нечто другое — обрести причастность.

2. Философские идеи в произведении Пауло Коэльо «Алхимик»

Все люди, пока они еще молоды, знают свою судьбу... Но с течением времени таинственная сила принимается их убеждать в том, что добиться воплощения их судьбы невозможно... Сила эта кажется недоброжелательной, но в действительности она указывает человеку на то, как воплотить свою судьбу. Она готовит к этому его дух и его волю. На этой планете существует одна великая истина: не зависимо от того кем ты являешься и что делаешь, когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной. И это и есть твое предназначение на Земле.

Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твоё сбылось.

Пауло Коэльо «Алхимик»

Я начала этот раздел исследования с этих двух эпиграфов не случайно. По-моему мнению, в них представлен один из философских замыслов произведения, к тому же, они дают представление о том, с чем мне следует Вас ознакомить, если вы не читали данное произведение. Прежде чем я начну анализ, давайте разберемся с тем, что же такое алхимия, является ли она наукой и какие вопросы рассматривает.

Алхимия относится к разделу оккультных наук и учит тому, как достичь центра всех вещей. Мы привыкли воспринимать её, как псевдонаучную, как науку, направленную на добывание золота из неблагородных металлов с целью наживы. И действительно, ряд алхимиков действовали из корыстных побуждений, однако сама алхимия, появившееся в первые века нашей эры, носила глубокий философский смысл, давший понимание об устройстве мира и человека.

Алхимия встала на одну ступень с астрологией и медициной. Именно она послужила толчком для развития современной химии и медицины. Иногда её называют безумной матерью разумной дочери химии. Однако это не так. Хотя и алхимия, и химия работают с природными элементами, их принципы и цели, а также методы различны. Химии необходимы химические вещества, лаборатории и физический посредник — человек. Алхимия же кроме этого нуждается в философских и моральных основах, и её опыты осуществляются не всегда при помощи физического тела, но всегда при помощи души.

Данная наука преследовала 3 цели:

· поиск способа получить золото из менее благородных металлов, чтобы обогатиться и в конечном итоге обрести власть;

· достижение бессмертия (даосцы в настоящее время успешно используют это в своих практиках бессмертия);

· достижение счастья.

Основой всех алхимических теорий является теория четырёх элементов. Эта теория была подробно разработана греческими философами, такими как Платон и Аристотель. Согласно учению Платона Вселенная была создана Демиургом из одухотворённой Первичной материи. Из неё он создал четыре элемента: огонь, воду, воздух и землю. Аристотель добавил к четырём элементам пятый — квинтэссенцию. Триада алхимиков — сера, соль и ртуть, причём сера означает принципы мужского, ртуть — женского, а соль — движение. В результате взаимодействия качественных принципов и состояний первоэлементов можно осуществлять любые трансмутации веществ.

Трансмутация металлов должна быть завершена получением философского камня — в виде металлического порошка, камня или эликсира жизни. Получение эликсира бывает само по себе целью. Однако, камень, добываемый искателем, прежде всего, обозначает глубокое внутреннее стремление найти свою истинную духовную природу, известную алхимикам как активный принцип.

Таким образом, философия алхимии позволила ей занимать одно из ведущих мест в модусе символического мышления и до наших дней.

Современному читателю покажется странной поэтическая философия коэльевской прозы. Прежде всего, следует отметить то, что философский смысл лежит в основе повествования. Реальность неотделима от нее и психологии, вместе они представляют единство, которое нельзя ни в коем случае разорвать. Коэльо не углубляется в психологию героя. Вся тяжесть информации о нем падает на окружающие предметы. Таким образом, внутренний мир героя не разбирается писателем, а собирается самим читателем. Но эти частицы не могут быть рассмотрены как символы. Читатель не задумывается над ним, а интуитивно чувствует их сущность. Отсутствие символов как таковых делает прозу Коэльо легкой, прозрачной и поэтичной.

Писатель словно создает длинный коридор: предмет отдаляется от нас так, что мы должны достроить в своем сознании его перспективу и найти истину, которая для каждого человека будет своей. Коэльо не ставит никаких границ.

Реальность у него безгранична. Философский смысл окружает предмет, который не тонет и не теряется в мире своих философских значений и в наших ощущениях. По этой причине, к прозе Коэльо неприемлема логика. Все основано на интуиции, на том, как чувствуется данное произведение. Отметить следует и то, что повествования эти небольшие, предельно кратки и емки.

Творчество Пауло Коэльо порождает много споров и дискуссий. Но все критики сходятся во мнении, что в его книгах отражаются основные противоречия современной цивилизации. Особенность книги Коэльо в том, что в предисловии писатель высказывает систему философских идей напрямую, объясняет свои взгляды читателям, чего не бывает в классической литературе. Затем иллюстрирует их сюжетом романа «Алхимик».

Роман Пауло Коэльо «Алхимик» написан в жанре сказки–притчи. Эта форма делает философские взгляды автора привлекательными и доступными для широкого круга читателей, особенно для молодого поколения.

Весь главный смысл произведения заложен между строк, и целостную картину можно построить лишь полностью дочитав его до конца, а, не забросив на половине пути. Если воспринимать информацию, данную в книге буквально, то можно просто получить историю о страннике Сантьяго, который отправился на поиск сокровищ, следуя неведомым подсказкам. На самом же деле, эта книга не об одном человеке, она о каждом из нас.

Через анализ сентенций в романе «Алхимик» можно выделить следующие ключевые темы: судьбы, любви, Бога, желаний и мечты. Но все они воедино связаны проблемой судьбы. Философская проблема судьбы является основной в романе «Алхимик».

Одна из главных мыслей его философии - стремитесь к желаемому всей душой, не бросайте начатое, верьте в себя, даже тогда, когда вам не верит никто и тогда вся вселенная обратится к вам в помощь. И, читая "Алхимика", убеждаешься в этой мысли с каждой страницей все больше и больше. К концу книги уже не остается никаких сомнений - вселенная действительно поможет, стоит только захотеть.

Понять взгляды писателя помогает созданная в романе система персонажей. Выразителем авторской позиции является Сантьяго, главный герой. Действуя согласно рецептам автора, он осуществляет свое жизненное предназначение, воплощает то, что ему предначертано Судьбой. Ему противопоставляются Англичанин, слишком догматически понимающий свое предназначение, и торговец хрусталем, не посмевший даже двинуться в путь для осуществления своей мечты.

В жизни очень много вещей, которые от нас не зависят, и мы не можем на них повлиять. Все, что происходит в нашей жизни, плохое или хорошее, случается не просто так. Как нам известно, Бог не посылает нам трудностей, с которыми мы не в силах справиться, и уж если в нас верит Бог, почему перестаем в себя верить мы сами? Если мы сталкиваемся с трудностями, значит, это для чего-нибудь нужно. За этими трудностями, обязательно последует что-то хорошее, что-то, ради чего мы стремились преодолеть их. «Алхимик» говорит нам о том, что, мы не знаем конца пути, пока не достигнем его, так что не стоит опускать руки. Параллельно этой идее, в произведении развиваются следующие события: главный герой, который уже столкнулся с огромным количеством непреодолимых трудностей, близок к первоначальной своей цели – получении сокровищ. Для того чтобы их найти он пересек пустыню, неоднократно сталкивался лицом к лицу со смертью. И на том пути, он повстречал любовь, нашел преданного друга – выдающегося алхимика, встретил Бога и научился говорить на языке стихии. В конце произведения Сантьяго обретает сокровища, и понимает, что главным его богатством вовсе не являются материальные ценности, важен сам путь, который он прошел, истина и люди, которых он обрел и есть главное сокровище.

Чтобы выразить и донести до читателя свои взгляды на судьбу, Пауло Коэльо в романе «Алхимик» широко использует прием повтора, а также символы и аллегории. Основные символы - сокровища, книга, ветер, пустыня; аллегории – путь, овцы.

Смысл жизни человека – понять и следовать своему предназначению: «Жизнь щедра к тем, кто следует своей судьбе» («Алхимик»). Представления Коэльо о Боге вполне пантеистичны. Писатель любит отождествлять Бога с «душой мира» и говорить о всеобщей одушевлённости мироздания. «Юноша погрузился в Душу Мира и увидел, что она – лишь часть Души Бога, а Душа Бога – его собственная душа». В качестве истинных ценностей жизни человека выступают «любовь», «мечта», «надежда», «вера», «мудрость».

«Мечта» обладает гносеологическим значением: «Ни одно сердце не страдает, когда отправляется на поиски своей мечты, ибо каждое мгновение этих поисков – это встреча с Богом и Вечностью». «Надежда», «вера», «смысл жизни» – эти ценности составляют основу духовности и внутреннего мира человека, его сущности: «Души людские, как и реки и растения, тоже нуждаются в дожде. Особом дожде – надежде, вере и смысле жизни. Если дождя нет, все в душе умирает, хотя тело еще живет».

Еще сильным моментом, является вера в Бога, пастух плача благодарит его за веру в Свою Стезю, за встречу с Мелхиседеком, с Продавцом Хрусталя, с англичанином, с Алхимиком, и, главное, с женщиной пустыни, которая заставила его поверить в то, что любовь никогда не отлучит человека от его Стези.

Книга раскрывает жизненную философию автора. Философию, которую он открывал для себя на протяжении многих лет. И философию, надо признать, интересную и необычную.

Можно с ней согласиться полностью или частично, либо же не соглашаться с нею в принципе. Но я убеждена, что каждый сумеет найти в ней что-то для себя.

«Алхимик» — эзотерическая притча, повествующая о тайне исполнения мечты. На первый взгляд (впрочем, активно провоцируемый аннотацией к русскоязычному изданию), роман «Алхимик» ассоциируется с такими книгами, как «Маленький Принц» Антуана де Сент-Экзюпери и «Чайка Джонотан Ливингстон» Ричарда Баха. Но вдумчивому читателю быстро становится видно, что сходство это лишь внешнее. И даже не потому, что от духа «Алхимика» отчётливо отдаёт мистицизмом Кастанеды, от его идей — лабиринтами Борхеса, а от его слога — нарочитою простотой Гарсиа Маркеса. А потому, скорее, что вся эта гремучая смесь начисто лишена какой-либо игры, иронии или юмора, живой непосредственности и лоска художественного. Она словно — не то чтобы есть, а — хочет казаться выбитой на граните мантрой, из фразы в фразу монотонно повторяющей одно и то же заклинание: «Ты можешь достичь всего, если по-настоящему захочешь этого и прислушаешься к ритму вселенной». То есть, если рассуждать в этом направлении, то «Алхимик» — это чуть ли не учебник по целеполаганию для достижения материального процветания, оформленный в историю о путешествии. И действительно: зажечься экстазом целеустремлённости под монотонные мистико-философские пассажи «Алхимика» проще простого.

Заключение

Изучение философии - необходимое условие становления человека как активного субъекта социальной деятельности, созидателя мира, своего бытия, творца своего счастья.

Только постигнув свою социально-деятельную функцию, отдельный человек может осознать, кто он есть, какое место занимает в жизни общества, подняться до самосознания. Философия видит свое предназначение в культивировании потребности и способности быть человеком. "Как плодородное поле - писал Цицерон, - без возделывания не даст урожая, так и душа. А возделывание души – это и есть философия. Она выпалывает в душе пороки, приготовляет души к принятию посева и вверяет ей – сеет, так сказать, - только те семена, которые, вызрев, приносят обильный урожай". А ни что так не «возделывает» нашу душу и разум, как литература.

В своем исследовании, я, возможно, не занималась поиском всеобщего смысла жизни, но цель, которую ставила перед собой в начале исследования, я достигла.

Список используемой литературы:

1. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.

2. Андрейченко Г., Грачева В. Философия. Учебник. Ставрополь: СГУ, 2001г.- 245 с.

3. Цицерон. Избранные сочинения. - М., 1975. – с.252

4. Пауло Коэльо. Алхимик. М.: АСТ, 2008 г.

Дата добавления: 2015-05-10