Часть 7 14 страница

Он спросил, не проснулся ли от криков кто-то из слуг, но Гул Баз так не думал.

– Как вы знаете, моя хижина и бывшая хижина Махду-джи стоят поодаль от остальных, а лачуга, которую занимает рани-сахиба, находится сразу позади моей и потому надежно заслонена от построек, где живут остальные слуги. Но на следующий день я купил опиума и стал давать понемногу рани-сахибе после заката. С тех пор она спит крепко и больше не кричит по ночам, и это хорошо, ибо шикари не ошибался, когда высказал предположение насчет возможной слежки за сахибом.

По словам Гул База, накануне днем к бунгало приходили несколько незнакомцев: один спрашивал работу, другой назвался продавцом лекарств и лекарственных трав, а третий разыскивал неверную жену, которая вроде бы сбежала со слугой какого-то сахиба. Последний из них, узнав, что Пелам-сахиб пару недель назад уехал охотиться в Катхиявар и еще не вернулся, задал много вопросов…

– Мы ответили на все, – сказал Гул Баз. – Посочувствовали его беде и рассказали ему много разных вещей, хотя, боюсь, совершенно для него бесполезных. Что же касается продавца лекарств и прочего, то он, по счастью, сегодня снова торчал возле бунгало, когда сахиб вернулся, и остался послушать рассказ саиса. Потом он собрал свой товар и ушел восвояси, сказав, что должен обслужить еще многих других покупателей и больше не может здесь задерживаться. Едва ли парень вернется: он собственными глазами увидел, что сахиб вернулся, и узнал от саиса, который болтает языком не хуже старой сплетницы, что никакое третье лицо не сопровождало сахиба и шикари, когда они привезли семье сирдара Сарджевана Десая печальное известие о трагедии в Катхияваре.

– Появятсяидругие, – пессимистически заметил Аш. – Вряд ли шпионы визиря так быстро успокоятся.

Гул Баз пожал плечами и высказал мнение, что соглядатаям скоро надоест ошиваться возле бунгало, обмениваясь сплетнями с людьми, которые явно не могут рассказать ничего интересного, и таскаться за сахибом по военному городку, убеждаясь, что он всего лишь занимается такими неподозрительными обыденными делами, как светские визиты, прощальные вечеринки и скучные, но необходимые формальности, которые надлежит уладить со служащими и кассирами железнодорожной станции в связи с поездкой обратно в Мардан.

– Вам нужно побольше ходить туда-сюда каждый день, – посоветовал Гул Баз, – всем своим видом показывая, что вам нечего скрывать и вы не торопитесь с отъездом, и соглядатаям скоро прискучит эта игра. Через неделю-полторы они потеряют к вам интерес, а потом мы спокойно сможем отряхнуть пыль этого зловещего города с наших ног и сесть на поезд, идущий в Бомбей. И да не допустит Всемилостивый, – горячо добавил он, – чтобы у нас когда-нибудь появилась причина вернуться сюда.

Аш рассеянно кивнул, поглощенный мыслями о Джули, которой придется провести еще восемь или десять дней в жаркой, душной крохотной лачуге, не смея высовываться наружу даже ради глотка свежего воздуха и не рискуя засыпать без помощи опиума. Но он внял совету Гул База и в последующие дни постарался постоянно находиться на виду, неспешно занимаясь разными безобидными делами, так как вскоре убедился, что кто-то (вероятно, не один человек, а несколько) действительно проявляет интерес к нему. Хотя Аш не оглядывался через плечо, проверяя, не следует ли кто за ним, он почувствовал бы непрерывную слежку, даже если бы не получил предостережения. Дело было в инстинкте, в том самом инстинкте, который подсказывает животным в джунглях, что за ними крадется тигр, или предупреждает человека, проснувшегося в темноте и тишине, о том, что в комнате присутствует посторонний.

Аш уже испытывал такое чувство прежде и сразу узнал его (оно выражалось в ощущении холодка между лопаток и покалывания в области затылка в сочетании с напряженной и неприятной настороженностью). Он распорядился перенести свою кровать на плоскую крышу бунгало, чтобы любой желающий мог наблюдать за ним и видеть, что по ночам он не уходит из дома ни на какие тайные встречи.

История о безвременной смерти Сарджи и потере несравненного Дагобаза распространилась по военному городку, и Аш принял искренние соболезнования от офицеров и соваров Роуперовской конницы и многих представителей британского сообщества. А также от двоюродного деда покойного, рисалдар-майора, который был тронут скорбью сахиба о погибшем друге и настойчиво просил его не винить себя (но это было не в силах Аша, прекрасно понимавшего, что вина лежит именно на нем, ведь он легко мог запретить Сарджи ехать с ним в Бхитхор).

Тот факт, что родственники и друзья Сарджи поверили в историю, сочиненную Ашем с Буктой, и повторяли ее всем, кто приходил выразить соболезнования, сослужил хорошую службу. У всех складывалось впечатление, будто близкие покойного с самого начала знали, что сирдар и сахиб охотились в местности, которая расположена гораздо дальше к югу от Ахмадабада, чем граница с Раджастханом – к северу от него. Данное обстоятельство, вкупе с поведением Аша и отсутствием свидетельств, что вдова раны находится в Гуджарате (или что она вообще жива), по всей видимости, убедило шпионов визиря, что они идут по ложному следу, и к концу недели Гул Баз доложил, что наблюдение за бунгало больше не ведется.

Той ночью никто не прятался в тени кустов рядом с домом, а на следующее утро, когда Аш выехал верхом в город, он сам понял, что за ним больше не следят, просто нутром почуял. Тем не менее он не стал рисковать и продолжал вести себя так, как если бы опасность еще не миновала. Только по прошествии еще трех дней и ночей, в течение которых он не заметил никаких признаков слежки, он расслабился и стал дышать свободнее – и начал думать о будущем.

После того как наблюдение за ним прекратилось, у него не было причин задерживаться в Ахмадабаде дольше, чем нужно. Но он не мог уехать немедленно, так как две из трех предложенных начальником станции дат отъезда, которые давали возможность заказать билеты сразу на поезд до Бомбея и поезд, идущий оттуда в Дели и Лахор, уже прошли. Последняя дата предполагала задержку еще на несколько дней, но наконец Аш уладил вопрос с билетами и велел Гул Базу заняться подготовкой к отъезду, поскольку у него самого есть другие дела.

Несмотря на треволнения, омрачившие и без того напряженный период после возвращения Аша в военный городок, необходимость заняться обыденными делами оказалась благом. В сочетании с долгими часами вынужденной праздности и еще более долгими бессонными ночами она дала ему предостаточно времени, чтобы разобраться с проблемами будущего. Однако главная проблема оставалась нерешенной: что делать с Джули?

Раньше все казалось очень просто: будь она свободна, он женился бы на ней. Теперь она была свободна и от раны, и от Шушилы, и вроде бы ничто не мешало Ашу жениться. Но трудность заключалась в том, что пропасть между мечтами об отдаленном будущем и реальной действительностью оказалась пугающе широкой, почти непреодолимой…

То же самое можно было сказать и о чувствах Аша по отношению к корпусу разведчиков. В какой-то момент незабываемого путешествия со свадебным кортежем он всерьез подумывал дезертировать – покинуть Индию вместе с Джули, найти убежище в другой стране и никогда больше не увидеть Мардана и Уолли с Зарином. Сейчас у него в голове не укладывалось, как он мог, даже в первом угаре безумной страсти к Джули, помышлять о такой возможности. Впрочем, тогда он был в немилости, изгнан из полка, отослан с границы и понятия не имел, сколь долго продлится ссылка и сочтет ли нужным какой-нибудь будущий командующий корпусом вообще взять его обратно. Но теперь положение вещей изменилось: он получил приказ возвратиться в Мардан и снова приступить к своим служебным обязанностям, которые оставил, когда присоединился к охоте за Дилазах-ханом и похищенными карабинами. О том, чтобы отказаться вернуться, не могло идти и речи. С разведчиками Аша связывали слишком давние и слишком крепкие узы, и даже ради Джули он не мог заставить себя разорвать их и навсегда потерять Уолли и Зарина. Да это и не имело смысла, раз он все равно никогда не сможет открыто назвать Джули своей женой, даже если сумеет убедить кого-нибудь сочетать их браком.

– Проблема заключается вот в чем… – объяснил Аш, обсуждая ситуацию с миссис Виккари, которая была единственным человеком в Гуджарате, кому он мог не просто открыться, но и рассказать свою историю в полной уверенности, что почтенная дама сохранит ее в тайне и выслушает все беспристрастно, без всякого предубеждения насчет происхождения Джули или его собственного.

Он нуждался не в совете (прекрасно понимая, что не последует совету, идущему вразрез с его желаниями), а в собеседнике.

В разумном и сочувственном собеседнике, который любил Индию так же, как он сам, и с которым он мог обсудить ситуацию и благодаря этому привести в порядок собственные мысли. И миссис Виккари не обманула ожиданий: она не осудила и не похвалила желание Аша жениться на индусской вдове и не пришла в ужас ни от такого его намерения, ни от мнения Анджули, что в законном браке нет необходимости.

– Видите ли, – сказал Аш, – как только о нашем браке станет известно, она окажется в опасности.

– И вы тоже, – заметила Эдит Виккари. – Пойдут разговоры, а в Индии молва бежит быстро.

Разумеется, дело было именно в этом; и Аш проникся к миссис Виккари невыразимой благодарностью за то, что она сразу поняла суть проблемы, а не принялась приводить более очевидные доводы против подобного брака – начиная с того, что, покуда он не достигнет возраста тридцати лет или не дослужится до майора, он не вправе жениться без согласия своего командира (которого при существующих обстоятельствах точно не получит), и завершая тем, что в полку вроде корпуса разведчиков, где служат мусульмане, сикхи, индусы и гуркхи, британский офицер, женившийся на индусской вдове, неминуемо станет предметом всеобщего порицания. Таким поступком он посеет раздоры среди подчиненных, оскорбив не только индусов с их кастовым сознанием, но, вероятно, также и сикхов; мусульмане будут презирать его за неуважение к собственной религии, а сикхи, мусульмане и гуркхи, вместе взятые, станут подозревать его в симпатии к единоверцам жены всякий раз, когда ему придется разбирать споры между индусом и приверженцем иной веры либо представлять того или другого к присвоению очередного звания. Разведчики попросят его уволиться, и ни один полк индийской армии не примет его по вышеперечисленным причинам.

Аш прекрасно понимал это, как понимала и миссис Виккари. Но обо всем этом не стоило беспокоиться по той простой причине, что, даже если у него получится жениться на Джули, такой поступок, совершенный открыто, будет равносилен подписанию ей смертного приговора (да и ему самому тоже), поскольку подобный брак, едва лишь о нем станет известно, неизбежно вызовет много разговоров, предположений и пересудов. В стране вроде Индии, где не только полки, но и государственные служащие, офицеры медицинской службы, полицейские, священнослужители, торговцы и прочие британцы – все в сопровождении большого количества слуг-индийцев – постоянно перебираются с одного места на другое по первому же требованию начальства, такого рода история непременно будет обсуждаться в клубах всех военных городков от Пешавара до Тривандрама и на всех базарах, где слуги «сахиб-логов» собираются посудачить о делах ангрези и рассказать сплетни своего военного городка. А в Индии слухи разносятся быстрее, чем в любой другой стране мира…

В скором времени в Бхитхоре узнают, что тот самый офицер разведчиков, который сопровождал невест покойного раны на бракосочетание (и находился в Гуджарате в то время, когда рана умер, а одна из вдов исчезла), впоследствии женился на индусской вдове. Визирь сложит два и два вместе, получит правильный результат и отправит своих шпионов расследовать ситуацию, после чего смерть Джули будет всего лишь вопросом времени, причем весьма непродолжительного. Бхитхор потребует мести за смерть своих подданных – всех солдат, погибших в сражении у прохода к тайной дороге Букты, – и за тяжкое оскорбление, которое нанесли княжеству похищением вдовы покойного раны.

– Брак придется сохранить в тайне, – сказал Аш.

– Значит, вы все-таки намерены жениться на ней, хотя говорите, что сама она не видит необходимости в законном браке?

Но Аш всегда отличался крайним упрямством.

– А как же иначе? Неужели вы думаете, что она нужна мне в качестве любовницы, наложницы? Я хочу знать, что она моя жена, пусть даже я не смогу открыто называть ее так. Я… я просто должен жениться. Не могу объяснить….

– Вам не нужно ничего объяснять, – сказала Эдит Виккари. – На вашем месте я чувствовала бы то же самое. Конечно, вы должны жениться на ней. Но это будет непросто.

Трудность, пояснила она, заключается в следующем: поскольку брак является церковным таинством, ни один священник не согласится сочетать брачными узами христианина и индуску, пока не получит доказательств, что последняя действительно обратилась в христианство.

– Над Богом нельзя смеяться, знаете ли, – мягко заметила миссис Виккари.

– Я и не собирался смеяться. Но я никогда не считал Его англичанином, или евреем, или индийцем, или представителем любой другой национальности, которые мы придумали для себя. И я не думаю, что Он различает нас по национальному признаку. Но я с самого начала сознавал, что церковь не поженит нас, как не поженили бы жрецы Джули, даже если бы я рискнул обратиться к ним с такой просьбой, чего я не сделаю. Может, мировой судья?..

Миссис Виккари решительно помотала головой. Она знала местного британского судью гораздо лучше, чем Аш. Мистер Чедвик, заверила она, не пойдет на такое ни под каким видом. Вдобавок он непременно доложит о просьбе Аша насчет брачной лицензии комиссару, который не только придет в не меньший ужас, но еще и примется задавать разные неприятные вопросы. А когда начнутся расспросы, пиши пропало.

– Да, – горько сказал Аш. – Нам нельзя идти на такой риск.

Казалось, выхода нет. Просто невероятно, глупо и несправедливо, чудовищно несправедливо, что два взрослых человека, желающих пожениться, не вправе этого сделать, хотя от их брака никому не станет хуже. Это ведь сугубо личное дело, и если люди могут сочетаться браком в море без мирового судьи и лицензий, как та пара на «Кентербери-Касл», наверняка есть такой же простой способ пожениться на суше, и он…

– Боже, ну конечно! – возбужденно выпалил Аш, вскакивая на ноги. – Рыжий Стиггинз! «Морала»! Как же я раньше не подумал об этом?

Рыжий вроде бы говорил, что отправляется в Карачи через несколько недель, и приглашал Аша присоединиться к нему. И если «Морала» еще не отплыла…

Задержавшись лишь на секунду, чтобы горячо обнять озадаченную миссис Виккари, он выбежал из ее гостиной, крича Кулу Раму, чтобы живо подал коня, и через десять минут любой, кому случилось находиться вне дома в самый жаркий час дня, мог увидеть некоего сахиба, скачущего во весь опор по залитой ослепительным солнечным светом дороге военного городка в сторону города.

Практичный и расчетливый гуджаратец, который вел дела капитана Стиггинза на полуострове, держал маленькую контору на улице рядом с Дарипурскими воротами. Он предавался обычному полуденному отдыху, когда к нему ворвался упомянутый сахиб и нетерпеливо осведомился, отплыла ли уже «Морала» в Карачи и если нет, то когда она отплывает и откуда. На сей раз Ашу повезло: «Морала» еще не вышла в рейс, хотя собиралась выйти в самом скором времени – через день или два при благоприятном ходе событий и точно не позже конца недели. Судно стоит в Камбейском заливе, в его верхней оконечности, и если сахиб желает что-нибудь передать капитану…

Сахиб желал и был благодарен за предложение, ибо времени писать письма у него не оставалось.

– Скажите мистеру Стиггинзу, что я принимаю его приглашение: пусть он ждет меня завтра и ни в коем случае не отплывает без меня.

Предстояло еще многое сделать, а времени оставалось мало, потому что порт Камбей находился в добрых шестидесяти милях от Ахмадабада, и Аш поскакал обратно к своему бунгало с такой же головокружительной скоростью, с какой покинул дом миссис Виккари.

Капитан Стиггинз поскреб мозолистым пальцем заросший медно-красной щетиной подбородок и задумчиво смотрел на Аша целых две минуты, обдумывая дело. Потом он медленно проговорил:

– Ну… не могу сказать, что я шибко похож на блестящего капитана парового пакетбота, да и старая «Морала» отнюдь не первоклассное пассажирское судно. Но тем не менее я полноправный хозяин этой посудины, и я не вижу, почему бы мне не сделать все то, что может сделать парень в сюртуке с медными пуговицами на борту какого-нибудь шикарного парохода.

– Так ты сделаешь это, Рыжий?

– Знаешь, сынок, я никогда прежде не занимался такими вещами, а потому не могу поручиться, что это будет иметь законную силу. Но полагаю, это твоя головная боль, а не моя. А поскольку мы с тобой друзья, я готов рискнуть головой и обвенчать вас… Тише, тише, придержи лошадей, сынок. Я сказал, что сделаю это в виде одолжения, но я не собираюсь делать это здесь и сейчас. Ни ради тебя, ни ради кого-то другого я не стану притворяться, будто эта лужа – океан, так что тебе придется подождать, пока мы не окажемся достаточно далеко от суши и на полпути отсюда до Чахбара, ясно? Тогда запись в бортовом журнале будет выглядеть гораздо убедительнее. А по моему разумению, парень, тебе надобно сделать все возможное, чтобы эта твоя выходка выглядела делом вполне законным и честным. Таковы мои условия, сынок. Принимай их – или отказывайся от моих услуг.

– Где находится этот Чахбар, черт возьми? Я думал, ты идешь в Карачи.

– Иду. На обратном пути. Планы изменились. Видимо, ты был слишком занят собственными проблемами и не заметил, что вот уже почти три года в стране свирепствует голод, особенно на юге. Вот почему я везу груз хлопка в Чахбар, расположенный на побережье Мекрана[19], а возвращаюсь с грузом зерна. Рейс длинноватый, но на обратном пути я могу высадить тебя на берег в любом угодном тебе месте. Ну как, ты согласен?

Аш надеялся жениться по возможности скорее, но он понимал разумность доводов капитана Стиггинза, да у него и не было иного выбора, кроме как принять его условия. Они решили отложить церемонию бракосочетания до поры, когда Синд и устье Инда останутся далеко позади и «Морала» возьмет курс на север, к Рас-Джевану. Пока же Рыжий галантно предоставил свою каюту в распоряжение Анджули, а сам на все время плавания перебрался в каюту к своему помощнику, некоему Макналти. Впрочем, все трое мужчин (да и вообще все на борту, коли на то пошло) предпочитали спать на палубе, и только Анджули оставалась в каюте.

«Морала» могла похвастаться лишь четырьмя каютами, и, хотя каюта Рыжего, безусловно, была лучшей из них, она имела весьма скромные размеры и в это время года в ней было душно и жарко. Но первую часть путешествия Анджули безвыходно провела в ней, так как плохо переносила качку и сразу же свалилась с жестоким приступом морской болезни, продолжавшимся несколько дней, по прошествии которых они уже пересекли тропик Рака и поплыли по морю, испещренному пятнами ила, приносимого сюда течением Инда и остальных четырех больших рек Пенджаба.

Гул Баз, настоявший на том, чтобы сопровождать Аша, поначалу тоже тяжело недомогал, но довольно скоро привык к качке и поднялся от болезни. Анджули же шла на поправку медленно. Ее продолжали мучить дурные сны, и, поскольку днем кошмары казались менее страшными, она спала большую часть дня, а по ночам бодрствовала, держа две масляные лампы зажженными от заката от рассвета, даром что от них в тесной душной каюте становилось еще жарче.

Аш заботливо ухаживал за Джули и тоже взял за обыкновение спать днем, чтобы иметь возможность проводить с ней хотя бы часть ночи. Но, даже оправившись от морской болезни, она по-прежнему не обнаруживала склонности к разговорам и при любом, даже самом туманном и косвенном намеке на Бхитхор или события недавнего прошлого впадала в оцепенение и устремляла в пустоту прежний жутковатый остекленелый взгляд. Поэтому Аш ограничивался разговорами только о своих делах и планах на совместное будущее, однако он подозревал, что она не слышит и половины произносимых им слов, прислушиваясь к другим голосам.

Он несколько раз убедился в справедливости своего предположения, намеренно прерывая речь на полуфразе и обнаруживая, что Джули даже не заметила этого. Если он спрашивал, о чем она думает, она приходила в смятение и говорила: «Ни о чем», – но однажды вечером, когда вопрос прозвучал внезапно и застал ее врасплох, она ответила: «О Шушиле».

Вряд ли Аш мог надеяться, что к настоящему времени Джули перестанет изводить себя мыслями о Шушиле, если он сам не сумел сделать этого. Но он молча встал и вышел из каюты, и через полчаса не Аш, а Гул Баз постучался к ней в дверь с ужином. Аш был занят другим делом.

Он пришел со своими проблемами к капитану Стиггинзу и, подбодренный крепчайшим капитанским бренди, изливал душу этому сочувственно настроенному джентльмену.

– Дело в том, что у нее сестра всегда стояла на первом месте, с самого начала, – горько объяснил Аш. – Раньше я считал, что я единственный, кого она по-настоящему любит, и что она осталась с Шу-шу только из привязанности и сильного чувства долга. Но похоже, я ошибался. В свое время я пытался уговорить Джули бежать со мной, знаешь ли, но она отказалась из-за Шу-шу… Господи, как я возненавидел самый звук этого имени!

– Ты ревновал, ясное дело, – кивнул Рыжий.

– Ну конечно. А ты бы не ревновал на моем месте? Черт побери, Рыжий, я любил ее. И по-прежнему люблю и буду любить всегда. Если бы не ее сестрица!..

– Но теперь бедняжка умерла, и у тебя больше нет причин для ревности, – успокаивающе заметил Рыжий.

– Очень даже есть, ведь и сейчас – а в действительности сейчас больше, чем когда-либо, – она стоит между нами. Говорю тебе, Рыжий, она с таким же успехом могла бы находиться здесь, на корабле, выжимая из Джули последние соки, плача, хныча, требуя сочувствия и внимания, как она всегда делала. Иногда я готов поверить, что призраки действительно существуют и что призрак Шушилы последовал за нами сюда и всячески старается отнять у меня Джули.

– Не болтай ерунду! – раздраженно рявкнул капитан. – В жизни не слышал такого вздора. Призраки, ну прямо! Чего еще придумаешь? – Он пододвинул бутылку к Ашу. – Лучше хлебни-ка еще бренди, сынок. Тебе не повредит хорошенько напиться для разнообразия и утопить все печали в спиртном. У меня такое впечатление, что ты слишком крепко задраивал свои люки в последнее время. Тебе пойдет на пользу, коли ты их отдраишь и маленько проветришься. Негоже держать всё в душе так долго, чтобы под конец начать ревновать к бедной девчонке, которая давно умерла. Это вредно для здоровья.

– Да нет, дело не в этом, – сказал Аш, снова наполняя стакан неверной рукой. – Ты не понимаешь, Рыжий. Именно потому, что она умерла, я боюсь… я боюсь…

Его зубы застучали о край стакана, когда он глотнул неразбавленного спирта.

– Чего ты боишься? – осведомился Рыжий, нахмурившись. – Что твоя Джули не забудет свою сестру? Так разве ж это плохо? Если бы она забыла, ты наверняка счел бы ее бессердечной особой и был бы прав. Дай бедной девушке немного времени, и ты увидишь, что тебе нечего бояться: рано или поздно она непременно перестанет горевать.

Аш осушил стакан и снова потянулся за бутылкой, раздраженно заметив, что, разумеется, она перестанет горевать когда-нибудь и что, конечно же, он не надеется, что она забудет сестру. Он боится не этого.

– Тогда чего же?

– А вдруг она не сможет забыть, что именно я убил Шушилу?

– Что ты сделал? – воскликнул Рыжий, глубоко потрясенный.

– Разве я не говорил тебе? Я застрелил ее, – сказал Аш.

Он объяснил, почему так получилось, и Рыжий, прежде чем ответить, немного помолчал, тяжело дыша, и проглотил солидную порцию бренди. Наконец он высказал свое мнение, но оно мало утешило Аша.

– Трудно представить, что еще ты мог сделать, – задумчиво промолвил капитан Стиггинз. – Но я тебя понимаю. В то время, видимо, она думала лишь о том, как избавить младшую сестру от мучительной смерти в огне. Теперь же, когда все осталось позади, она, наверное, винит себя за то, что не дала девушке поступить сообразно ее желанию, а тебя – за то, что ты выступил в роли палача, так сказать.

– Да. Именно этого я и боюсь. Тогда она была полна непреклонной решимости. Она умоляла меня сделать это. Но сейчас… сейчас я думаю, что она была не в своем уме. Она помешалась от горя, и, оглядываясь назад, я не уверен, что и сам я находился во вполне вменяемом состоянии. Наверно, все мы плохо соображали… но Джули пришлось гораздо тяжелее, чем остальным, ведь Шу-шу значила для нее больше всех на свете и она не могла вынести мысль о страшных муках, какие предстоит претерпеть ее сестре. Она хотела, чтобы я застрелил ее прежде, чем языки пламени подберутся к ней, и я сделал это. Мне не следовало этого делать, и я безумно жалею о своем поступке, ибо я коварно лишил Шу-шу возможности стать святой. А теперь, боюсь, Джули при виде меня всякий раз вспоминает, что именно я убил ее дорогую сестру.

– Чушь собачья! – грубо выпалил Рыжий.

– О, я не хочу сказать, что она винит меня в убийстве. Она прекрасно понимает: я сделал это только для нее и, будь моя воля, мне не пришло бы в голову рисковать нашими жизнями, задерживаясь там в ожидании удобного момента, чтобы застрелить несчастную. Но как бы ясно она ни понимала это умом, в глубине души она знает, что мне было наплевать на Шу-шу, – и в этом-то все и дело.

– Да, я понимаю, – задумчиво проговорил Рыжий. – Если бы ты любил девушку и пошел на такой шаг по этой причине – из любви к ней, так сказать, – тогда бы не имело особого значения, что ты… гм… убил ее.

– Вот именно. Но я ее не любил. Ты скажешь, я просто ревновал, но дело было не только в ревности: меня бесило влияние, которое она имела на Джули. И мне кажется, сейчас Джули вспоминает о том, как плохо я к ней относился, добавляет это ко всему прочему и понимает, что, независимо от своей воли, уже не в силах относиться ко мне, как прежде. Ее трудно винить. Хотя я по-прежнему не вижу, что еще можно было сделать, меня ни на минуту не оставляют сожаления, что я застрелил эту чертову Шушу – и если я испытываю такие чувства, то почему бы Джули не чувствовать то же самое? Боже, ну и дела! Давай откупорим еще одну бутылку, Рыжий. Я хочу последовать твоему совету и напиться.

Они оба изрядно напились (правда, Рыжий, более привычный к спиртному, не так сильно, как Аш). И видимо, совет оказался стоящим, а может, дело в справедливости изречения «Признание облегчает душу», но впоследствии Аш почувствовал себя значительно спокойнее и стал меньше волноваться по поводу будущего, хотя уже не повторял прежней ошибки и не спрашивал Джули, о чем она думает. Она по-прежнему оставалась болезненно худой и очень бледной, но это обстоятельство Аш относил на счет страшной духоты в каюте Рыжего. Он не сомневался, что, когда они поженятся и Джули, поддавшись на его уговоры, станет выходить на палубу, на свежий воздух, ее здоровье непременно поправится, а вместе с ним и настроение.

Они сочетались браком через два часа после того, как побережье Синда скрылось из виду и «Морала» взяла курс на Рас-Джеван и Чахбар. Церемония состоялась в два тридцать пополудни в маленькой тесной кают-компании. Свидетелями стали помощник капитана Энгус Макналти (он был родом из Данди и высказал осторожное предположение, что он, возможно, пресвитерианин) и старый друг Рыжего Хаим Эфраим, пожилой еврей из Кача, который имел деловые интересы в Персии и договорился доплыть с капитаном Стиггинзом до Чахбара. Сам Рыжий называл себя вольнодумцем (что бы он ни подразумевал под этим), но по случаю бракосочетания он надел свой лучший костюм и говорил голосом столь серьезным и проникновенным, что Гул Баз, наблюдавший за короткой церемонией от двери, исполнился уверенности, что капитан «Моралы» в частной жизни является чрезвычайно мудрым и благочестивым гуру.

Праведный мусульманин, Гул Баз томился дурными предчувствиями. Но он не стал ничего говорить, поскольку было уже слишком поздно. Слишком поздно стало с того самого дня, когда хаким из Каридкота и его толстый слуга подъехали на наемной двуколке к бунгало сахиба и он, Гул Баз, не сумел отослать незваных гостей прочь. Эта индусская вдова была совсем не такой женой, какую он ожидал увидеть рядом со своим сахибом, а кроме того, он не одобрял смешанные браки точно так же, как Кода Дад-хан или мистер Чедвик. Вдобавок Гул База нисколько не радовала перспектива объяснять Кода Даду и его сыновьям, почему все так получилось и какое участие он сам принимал в этой истории, хотя он совершенно не представлял, как можно было отказать сахибу в помощи или вообще помешать ему отправиться в Бхитхор. Тем не менее сегодня он вознес свои собственные молитвы о безопасности, благополучии и счастье жениха и невесты и попросил Всемогущего даровать им долгую жизнь и много сильных сыновей.

Анджули, в прошлом набожная индуска, уже несколько лет не молилась, придя к мысли, что либо богов не существует, либо они отвернулись от нее по каким-то своим причинам (возможно, из-за ее смешанной крови). Не молилась она и сейчас, а вместо свадебного платья на ней была чадра. Впрочем, это обстоятельство никому из присутствующих не показалось странным, потому что западные невесты по традиции носят белое и идут к алтарю с закрытым вуалью лицом, а на Востоке вдовий траур не черного цвета, а белого.

С одного бока этого одеяния Аш сделал небольшой разрез, чтобы можно было взять Джули за руку. Все остальное скрывалось под чадрой, и присутствовавшие на свадьбе гости не видели ничего, кроме этой маленькой квадратной ладони. Но как ни странно, все они на основании одного только этого свидетельства тут же уверились, что невеста лейтенанта Пелам-Мартина – женщина редкой красоты и очарования. Они также не сомневались, что она говорит и понимает по-английски: Аш научил Джули нескольким словам, которые положено говорить невесте, и, когда настало время, она произнесла их тихим внятным голосом, воспроизведя интонацию столь точно, что любой человек, ничего о ней не знающий, запросто предположил бы, что под дешевой хлопчатобумажной чадрой скрывается благовоспитанная добропорядочная мисс.

Дата добавления: 2015-05-26