Часть третья. Хеппи-энд - наша профессия 6 страница

Он с ненавистью взглянул на соседку по по­стели. Кажется, с Украины. До сих пор смотрит, разинув рот, на обстановку в его спальне. Вбила себе в голову, что он влюбился и собирается на ней жениться. Знала бы, какие женщины прохо­дили через эту спальню!

Когда-то здесь спал старший брат Рагим. Он все оставил ему, Рустамчику, когда переехал в новый дом.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Оксана... — протянула она и повернулась на спину. — Вчера ты помнил мое имя, когда уговаривал выйти за тебя. А сегодня забыл?

— Я? — приподнялся он на локте. — Разве я уговаривал?

Сейчас он ее наконец-то рассмотрел. Вытя­нувшийся подросток-худышка. В России за такую дали бы срок... Впрочем, срок ему там дали за другую. Сначала она согласилась, потом в пос­ледний момент чего-то испугалась. То ли что вер­нутся вот-вот родители, то ли еще чего. А ему кровь ударила в голову. Очень уж он ее хотел. Пышная, волоокая, с длинными волосами.

Разве можно сравнить ту и эту? Он и на той бы никогда не женился... Хотя тоже много чего ей наговорил, даже про свою вспыхнувшую лю­бовь. Кстати, как ее звали?

— Да не бойся, не пойду я за тебя никогда, — сказала Оксана. — Хоть мне можно, уже пятнад­цать исполнилось. Ты ведь из своего дома никуда не поедешь? И правильно. А мне у вас надоело. Сами без презервативов хотят и справку от вене­ролога требуют... Надоело. Вот скоплю еще чуток и уеду. В Москву. Там все предохраняются. Осо­бенно иностранцы- Хотя там убить могут за день­ги, девочки наши рассказывали...

— Может, хватит? — спросил он, чувствуя, как его наполняет темная злоба.

Она смолкла. Поднялась и, повернувшись к нему спиной, стала одеваться.

— Ты куда? — спросил он. — Сутки еще не прошли. Ты же за сутки берешь, а не за ночь.

— Утром я не люблю, — сказала она. — Утром вы все волосатые и злые... Плати за ночь, и я пойду.

Он смотрел, как она одевается. Одежда пло­хонькая. А вот тело классное. Ноги прямые, и грудь красивая.

— Я сейчас тоже пойду, — сказал он. — Ты же слышала, нужно к брату идти. Не сомневайся — я за сутки дам.

Она пожала плечами.

— Подожду, — сказала она устало. В зеркале напротив отражалось ее бледное личико с темны­ми кругами под глазами.

— Зачем ты давал мне эту гадость? — спроси­ла она. — Теперь башка трещит.

— Так это ты мне дала! — подскочил он.

Она закинула назад голову, вспоминая.

— А, ну все понятно! — сказала. — Не ты, конечно, друг твой приходил, тот, что с Раечкой ушел. Он и дал.

— Дадаш... — припомнил Рустам. — Его звали Дадаш?

— Может, и Дадаш, — сказала она и по-дет­ски засмеялась. — Чудное имя. Да? Дашь?

— Дам! — сказал он и полез к ней обниматься.

Она увернулась.

— Сказала же! Утром не люблю. Разве не ясно? Лучше собирайся. Тебя брат в больнице ждет.

— Слушай, вечером приходи, а? — попросил он.

Она пожала плечами, морщась от дыма. Кури­ла она неумело.

— Я тебе за сутки вперед заплачу, — сказал он. — Приходи, а то поговорить не с кем.

— Ах, вам еще и поговорить надо!

Он подвез ее до площади Свободы. Здесь Ок­сана промышляла с подругами, которые уже были на месте.

— Ну ладно, — сказала она, подумав. — Раз уж договорились, приду. А сейчас довези меня до госпиталя. Там ближе к дому, где я снимаю.

— Может, подождешь? — спросил он. — Я недолго. Потом поедем покатаемся.

— Нет. Мне домой надо. А ты хорошо гово­ришь по-русски, — сказала она. — В России жил?

— Нет, сидел, — ответил он.

— Сидел? У тебя же брат богатый, что же он тебя не выкупил?

— Выкупил, — хмуро сказал Рустам, — боль­шие взятки давал. Договоры заключал, все обе­щал. Теперь его за это чуть не убили.

— Ну вот, а ты к нему ехать не хочет. А за что ты сидел?

— Слушай, помолчать можешь? — вскипел он. — Очень уж ты любопытная.

Они подъехали к госпиталю. Рустам вылез из машины. Погрозил ей кулаком.

— Никуда из машины, поняла?

— Но выйти-то я могу? Куда я сбегу, если ты обещал за сутки вперед заплатить?

Он выпустил ее из машины. Она стала прогу­ливаться, демонстрируя свой тонкий стан, замет­ный даже в ее старом пальто, перепоясанном узким кожаным ремешком.

Так она ходила туда-сюда, пока к ней не по­дошел чернобородый парень в камуфляжной куртке.

— Гуляем? — спросил он.

Она пожала плечами, что он воспринял как призыв к продолжению разговора.

— Как зовут? — спросил он.

Она игриво посмотрела на него.

— Ну Люся.

— Нулюся?

Она рассмеялась, прижав ко рту варежку.

— Просто Люся! А вас как?

— Фикрет.

— Вы кого-то ждете? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Я со смены освобо­дился... Может, вместе погуляем?

И тут его окликнули. Двое похожих чем-то на него, таких же бородатых, подошли к нему и о чем-то заговорили на своем языке.

Фикрет оглянулся, как бы проверяя, здесь ли она. Она ничего не понимала в их разговоре. Но одно слово, вернее, имя ее насторожило. Они несколько раз упомянули Рагима Мансурова.

И вдруг они осеклись, замерли, подтолкнув один другого, и бросились к машинам. Она не­вольно оглянулась туда, куда только что смотрели они.

Из дверей госпиталя вышел Рустам. Лицо его было нахмуренным и озабоченным. Он подошел к Оксане.

— Слушай, я сейчас не могу, понимаешь? — И взял ее за руку. Она отдернула ее, отступила на шаг.

— Ты что? — спросил он.

— Только не оглядывайся, — сказала Окса­на. — Вон из тех машин парни только что гово­рили про твоего брата, а увидели тебя — и разбе­жались. Ну что смотришь? Сделай вид, что при­стаешь ко мне, а я отбиваюсь.

Рустам растерянно смотрел на нее.

— Я тебе правду говорю, Рустам. Уезжай. Ве­чером я буду у тебя. А сейчас сматывайся отсюда. Может, они похитить тебя хотят?

— Слушай, а как тебя зовут? — спросил он.

— Я ведь уже говорила, а ты все запомнить не можешь. Да иди же, не стой! Но сначала сделай вид, что ко мне пристаешь, а я отбиваюсь...

Он протянул к ней руку, она ударила его по пальцам. Со стороны это выглядело не очень убе­дительно, но на большее сейчас он не был способен. То, что несколько минут назад сообщил ему брат, — не вмещалось в голове.

И тут еще это... Краем глаза он заметил, что обе машины, про которые только что говорила Оксана, двинулись за ним, держа дистанцию.

Рустам почувствовал, как у него похолодело где-то внизу живота. Как после того случая в Бутырке, когда ему сообщили, что после случив­шегося в камере он вполне тянет на вышку.

Одно дело наблюдать погони по видаку, держа в одной руке банку пива, а другой придерживая податливую телку у себя на коленях, и совсем другое дело, когда гонятся за тобой.

Рустам вел машину и думал о брате.

...Рагим был еще очень слаб, говорил едва слышно, некоторые фразы повторял по несколь­ку раз. Есть какие-то очень ценные бумаги. Он доверяет их младшему брату. За этими бумагами сейчас идет настоящая охота. Они национальное достояние всего Кавказа.

Рагим не успел их спрятать за границей. Не до того было. Очень много времени и сил у него отняла эта эпопея с освобождением его, Рустама... Он не знает, кому доверить эту тайну. Вся надежда на него, младшего брата. Он уже взрос­лый. Он помнит, что пришлось вынести и на что пойти его старшему брату, чтобы спасти его от русских лагерей... Теперь Рустам должен принять сейчас часть дел, которые не терпят отлагательст­ва.

Пусть Рустам отдаст эти бумаги, про которые Рагим не может пока сказать ничего конкретно­го — нет ни сил, ни времени, — сыну Президен­та.

И пусть Рустам этому не удивляется. Да, они с Алекпером долгое время были врагами, хотя исповедовали одну идею — транспортировка му­сульманской нефти должна проходить через му­сульманские страны.

Алекперу этот путь представлялся более эко­номичным. Рагима больше интересовала, в силу его недавнего прошлого, идеологическая сторона дела... Сказав это, Рагим слабо улыбнулся. Вспомнил, что, пока он просиживал штаны в кабинете райкома, на его жизнь никто и не думал покушаться. Сонное было время. Сейчас все под­скочили, как если бы всех разбудил один и тот же страшный сон. И стали за все хвататься, размахи­вать руками, продолжая борьбу уже наяву.

Рустам ехал медленно, потом прибавлял ско­рость, постоянно оглядывался и всякий раз видел, как преследователи повторяли его манев­ры.

Рустам уже не знал, куда он едет. К кому обратиться за помощью? Брат сказал, что дове­рять следует лишь своим родственникам. Но большей частью они живут в их родном Наурс­ком районе. Оставалась Фирюза, жена брата... Что-то у них как будто не сладилось, но брат ей в таких делах доверял... И даже как-то вскользь сказал Рустаму, что ей обязан спасением — она нашла ему западных врачей и спасла.

Значит, ехать надо к ней. Там отсидеться и подумать.

И он резко нажал на педаль газа, потом мель­ком взглянул в зеркало заднего обзора... Так и есть — тоже погнали. Кто знает, возможно, он будет обязан своей жизнью этой маленькой хохлушке, имя которой никак не может запо­мнить.

— Вы привезли мне кассету? — спросила Фирюза.

— Я понял так, что она вас больше не интере­сует, — ответил Солонин, следуя за ней в гости­ную.

Роскошная женщина, Деларе, пожалуй, не ус­тупит. Солонин чувствовал себя не в своей тарел­ке — то ли волновался, то ли смущался — раньше такого при общении с женщинами он в себе не замечал.

— Разговор был о том, что вы можете кое-что поведать нам о каких-то архивах вашего супру­га, — сказал он.

Она беззаботно дернула плечиком.

— Может быть...

— Что вы будете пить? — спросила она, когда они устроились за маленьким столиком. — Кофе, джин с тоником?

Солонин медлил с ответом. Не похоже, что за портьерой кто-нибудь прятался. Он чувствовал себя неуютно, не ощущая привычной тяжести бронежилета под рубашкой.

— Что-нибудь не так? — Она буквально обжи­гала его своими лучистыми глазами.

— Я предпочел бы кофе... — сказал он, заста­вив себя смотреть ей прямо в глаза.

— Вы мне запомнились с того раута у фран­цузского посла, — сказала она. — Но вы предпо­чли общество госпожи Амировой. И даже не при­гласили меня танцевать, хоть я видела, что вам этого хотелось.

Он чуть склонил голову, предоставив ей воз­можность полюбоваться своим пробором.

Она вдруг поднялась и вышла из гостиной. Прием обычный, подумал Солонин. Вышла, а вэто время кто-нибудь наблюдает в глазок или через видеокамеру, как я рассовываю по карма­нам серебряные ложечки.

И все же оглядеться не мешало. И принюхать­ся, как советовал премудрый Александр Бори- сыч... Современная химия способна на чудеса — усну в этом кресле, как камнем уйду под воду. Или это произойдет в спальне... К этому, кажет­ся, идет. Прислуга предусмотрительно отпущена, и потому хозяйке пришлось самой идти на кухню. А там можно подсыпать кое-чего в ко­феек.

Госпожа Мансурова вошла с кофеваркой в руках. Она улыбалась, сверкая своими велико­лепными зубами.

— Я люблю в кофе добавлять ликер, — сказа­ла она. — А вы?

— Предпочитаю коньяк, — ответил Солонин, откидываясь в кресле. Но закидывать свои ноги на спинку другого кресла, как он это обычно проделывал, не стал. Тем более что в соседнем кресле сидела очень красивая и очень уверенная в себе хозяйка дома.

Лукаво поглядывая на гостя, она быстро при­готовила кофе, и Солонин благодарно кивнул ей, оценив вкус замечательного напитка.

— Вернемся к нашим архивам, о которых вы говорили с моим компаньоном, — сказал он.

— Сначала кассета, — сказала она.

— Но у меня ее нет с собой. Мой друг выска­зался на этот случай, что вы доверяете его воспи­танности и скромности.

— Ничего себе скромность, ничего себе вос­питанность! — Она рассмеялась. — Они снимают меня в самый интимный момент моего свободно­го времяпрепровождения и хотят, чтобы я, за­мужняя женщина, полагалась на их скромность!

Браво, сказал себе Солонин, ей не откажешь в чувстве юмора.

— Но он именно так сказал, — улыбнулся Со­лонин.

— А вы, значит, в этом деле посторонний? — сощурилась она. — Что-то не верится... Вы хоть видели, что там снято? Не поверю, если скажете, что не видели.

— Ну что ж, мне не остается ничего другого, как в этом признаться... — сокрушенно вздохнул гость.

Улыбка застыла на ее холеном лице. Взгляд стал тягучим и затуманенным.

— Ну и как я вам? — спросила она.

Начинается, подумал Солонин.

— Думаю, вашему партнеру не удалось рас­крыть ваши лучшие качества.

— А вы знаете, как это сделать? — спросила она, понизив голос.

Теперь никуда не денешься, подумал он, при­дется вести тру до конца. Вот не думал, что это действительно случится.

— Не мне судить, — ответил он ей в тон. — Но иногда мне кажется, женщины сами не пред­ставляют, что в них таится, какие богатства. Вот как нефть под дном Каспия...

Она замерла, когда услыхала такое сравнение. Потом вздохнула.

— Я думала, вы другой, можете хоть иногда забыть о политике и бизнесе.

— Я и есть другой. Вы просто спешите с вы­водами.

Она не ответила, быстро допила свой кофе. Ему даже показалось, что она мельком взглянула на часы.

Торопится, подумал он. Наверное, ей дали немного времени. Возможно, у кого-то за шкафом уже затекли ноги. Ловушка, конечно, для него подготовлена весьма комфортабельная. В такую легче всего попасть. Особенно если сам туда лезешь. А так — куда ей торопиться? Муж в реанимации, прислуга в отгуле...

Он продолжал пить кофе мелкими глотками, ожидая, что она проявит нетерпение. Так и есть, посмотрела на него с досадой.

Все-таки он ей нравился. Он чувствовал это. Значит, могла бы хоть немного пожалеть о том, что такого красивого мужика затащила к себе как барана на скотобойню. Кадуев где-то рядом. Или кто-то из его людей. Он это понимал.

Еще раз мельком оглядел гостиную. Может, они надеются его куда-то переправить? Она вы­ходила за кофейником. Могла кое-что подло­жить...

Все эти мысли вихрем проносились в его го­лове.

Она внесла не поднос с чашками, а именно кофейник. И разлила по чашкам при нем. Воз­можно, выпила то же самое противоснотворное средство, что и он, отправляясь сюда... И потому ведет себя столь непринужденно. И в то же время явно торопит события. Хочет, затащить его в свою спальню до того, как он заснет?

Смотрит ему в глаза, ожидая, когда его размо­рит? Ну же, будто говорит она, давай, засыпай...

Не хотелось ее разочаровывать, а придется... Можно, конечно, разыграть, что снотворное по­действовало. На курсах мистера Реддвея он про­делывал это лучше других. Или все-таки он оши­бается?

Решил разыграть усыпление. И посмотреть ее реакцию.

Так и есть... Нечто вроде облегчения на ее лице. Даже коротко вздохнула: ну наконец-то...

Голова Солонина неудержимо клонится, он таращит осовелые глаза. Все натурально. Она встает, помогает ему подняться, ведет в спальню. Он что-то бормочет: ну и кофе у вас... Опирается на ее плечо, почти висит на ней, жалея, что до­ставляет ей такое неудобство.

Не слишком ли рано он стал изображать сон­ливость?

Наверное, она это все затеяла ради мужа. Ей сказали, что не станут его добивать, если она проделает то-то и то-то. Если добудет им этого молодчика, выдающего себя за русского эми­гранта, постоянно путающегося у них под нога­ми.

Придется опять их разочаровать. Профессия у него такая — время от времени разочаровывать самонадеянных господ. Тех, кто решил, будто уже держат Бога за бороду. Это он, Витя Соло­нин, будет дергать их за бороды, пока не поймут, что к чему на этом свете.

Похоже, она не знает, что с ним делать.

Все-таки расстегивает и снимает с него ру­башку. Зачем ей его раздевать? Или так велено? Чтобы предстал перед своими захватчиками голый и безоружный.

Итак, сказал он себе, теперь я удильщик и наживка в одном лице. Дело осталось за щуками. Ну где вы там?

И они вошли... Двое. Сначала он даже не понял откуда. Подошли к нему вполне грамотно, с изголовья, неслышно ступая, и он их вначале скорее почувствовал, чем увидел.

Краем глаза, периферическим зрением, кото­рое у него превосходно было развито, он увидел, что руки у этих двоих свободны — ни ножей, ни удавок, ни пистолетов.

Он им нужен живым. И все-таки они боятся его, даже сонного. И правильно делают, что бо­ятся...

Они едва коснулись его, как он рванул их на себя, так что они стукнулись лбами. Следующим неуловимым движением он лишил их сознания, прижав большими пальцами определенные точки на шеях.

Оба рухнули вниз, не издав стона. Солонин стремительно вскочил с постели и подмигнул за­стывшей от ужаса Фирюзе.

— Можно одеться? — спросил он.

Она ничего не ответила, глядела на него гла­зами, полными слез.

— Вас заставили, — сказал он утвердитель­но. — Обещали добить вашего супруга, если вы им не поможете.

Он быстро одевался, стараясь держать в поле зрения шкафы, шторы, занавеси... Сколько их здесь всего?

— Их было двое? — спросил он.

Она кивнула, не переставая дрожать.

— Что они собирались со мной делать даль­ше?

— Сказали: закатают в ковер... и увезут как заложника, — еле выговорила она. — Сказали, что за вас дадут хороший выкуп. Как за ино­странца.

— Успокойтесь, — сказал он. — Хотя не могу сказать, что все уже позади. А насчет выкупа они вам наврали. Тех денег, что я стою, никто не сможет дать.

Он обшарил их карманы, потом деловито свя­зал им руки и ноги, оторвав для этого длинный шнур, ниспадавший с гардин. Потом заткнул им рты кляпами из найденных в шкафу кружевных платков.

— Об архивах они вас спрашивали?

— Да... Но я в самом деле не знаю, где они.

— Теперь вы хотите, чтобы я тоже в это пове­рил? — усмехнулся он.

Фирюза растерянно пожала плечами. Сейчас она казалась ему особенно красивой.

Два швейцарских автоматических пистолета он извлек из карманов нападавших. Эти пистоле­ты были как нельзя кстати. Он подумал о том, что где-то его, Солонина, ждут сейчас в качестве жертвы и уже наточили нож.

Именно так зарезали беднягу Новруза и кое- кого там, в Москве. Только такая месть, унижаю­щая врага, месть-торжество над поверженным и беспомощным, как баран, противником, может на какое-то время успокоить мятущуюся душу горца Кадуева.

Теперь Солонин не сомневался, что все было именно так. Оставалось ждать гостей. Они могут сюда пожаловать, когда станет невтерпеж ждать пленника в ковре.

Он осторожно выглянул в окно. Возле ворот стояла машина. Похоже, в ней кто-то был.

— Это их машина? — спросил он.

Она пожала плечами, вытирая платком слезы.

— Сдается мне, что мы с вами не тем должны бы заниматься... — сказал он с сожалением. — Вы все-таки созданы для любви.

— Госпоже Амировой вы говорили то же самое? — не удержалась она.

— Уже и не припомню. Возможно... А вы с ней соперницы?

Она печально улыбнулась. Потом перевела взгляд на зашевелившихся похитителей.

— Не бойтесь, — сказал он.

— Почему вы не хотите вызвать полицию? — спросила она.

— Это все равно что вызвать сюда самого Кадуева... Кстати, что вы слышали про него? Кто он? И почему располагает дипломатической не­прикосновенностью?

— Муж кое-что рассказывал... Но они ведь слышат, — показала она на лежащих.

— Пусть, — махнул он рукой. — Это уже не имеет никакого значения.

— Он говорил, что на самом деле за Кадуевым и его группой стоят иракские и ливийские день­ги. Их влияние здесь усилилось в связи с чечен­ской войной. Там воевали не только чеченцы. Там были палестинцы, саудовцы, египтяне. Груп­па большая, подчинялись они все Ибрагиму Кадуеву. Мой муж тоже помогал Кадуеву и теперь очень об этом сожалеет.

— Я его понимаю. И что дальше? Я бы сам предпочел поехать к этому господину, если бы знал, где он прописан. Ждать, когда он пожалует сюда, — опасно... Впрочем, мы уже опоздали.

Он увидел в окно, за которым быстро, по- зимнему, темнело, как к дому подъехала сначала одна машина «фольксваген-поло», потом следом подкатили «форд» и «девятка».

Из «фольксвагена» выскочил парень и стал нажимать на кнопку звонка в воротах, оглядыва­ясь на своих преследователей.

— Это Рустам... — охнула Фирюза и выбежала в гостиную. Там находилось устройство, которое открывало ворота.

Рустам появился на лужайке перед домом. Следом за ним бежали шестеро здоровых парней. Раздался звон разбитого стекла. Фирюза увидела, как ее гость метнулся вниз, туда, где Рустама уже сбили с ног. Он лежал на траве, и ему заламывали руки. И тут вмешался Солонин. Такое Фирюза видела только в кино. Минуты не понадобилось, чтобы все шестеро катались по траве, мыча и хватая раскрытыми ртами холодный сырой воз­дух.

Солонин поднял голову и крикнул хозяйке дома:

— Извиняюсь за беспокойство! Боюсь, что в вашем доме не найдется столько веревок. Но бро­сайте сюда сколько есть и ключ от вашего под­вала.

Через несколько минут он поднялся к ней с бледным, перепуганным Рустамом.

— Только не надо на меня так смотреть, — сказал он Фирюзе. — Это моя обычная работа. Кстати, мне нужен телефон.

— Боюсь, что его прослушивают, — сказала она, промывая ранки и ссадины на лице и руках Рустама.

— Это уже не имеет особого значения, — от­ветил Солонин, раскладывая на столе партию трофейного оружия. — М-да... когда я работал в нашей милиции, нам такие пушки и не снились. На любой вкус.

Потом он позвонил в гостиницу.

— Это я, — сказал, услышав голос Турецко­го. — Все так и было, как вы предполагали.

— Благополучно закончилось?

— Восемь человек по лавкам. Связанные. Но веревок больше нет. Что делать, если подтянутся основные силы, не знаю.

— Кадуев? — спросил Турецкий.

— Он самый. Народу у него больше, чем мы предполагали. И кровушки моей он жаждет силь­нее, чем мне казалось.

— По поводу тех документов что-нибудь уз­нал?

— Никто ничего не знает... тут к нам присо­единился некий молодой человек, как я пони­маю, младший братец. Может, он знает?

— Вызывай полицию, — сказал Александр Борисович. — Вот все, что могу сказать... Где вы находитесь?

— Если долго ехать по проспекту Нефтяни­ков, потом свернуть... Впрочем, боюсь, что кроме вас есть еще кое-кто, желающий узнать, где мы находимся.

— Узнай у этого молодого человека о том, что нас интересует, и сразу уезжай, — сказал Турец­кий. — На этом заканчиваем.

— Почему они гнались за тобой? — спросил Солонин Рустама. — Отвечай быстро. Времени у нас в обрез. Сейчас сюда примчатся десятки машин, и даже я не смогу тебе помочь.

— Не знаю, — ответил Рустам.

— Слушай... — Солонин взял его за подборо­док. — Смотри мне в глаза! Где архивы? Ведь брат сказал тебе?

— Рустам, — вмешалась Фирюза. — Этот че­ловек только что спас тебя. А я чуть не погубила его. Мы его должники.

— Брат сказал, только Алекперу, — стоял на своем Рустам.

— Алекперу так Алекперу... — вздохнул Соло­нин.

Он продолжал смотреть на Рустама. Так это и есть тот самый, про которого говорил Вячеслав Иванович? Которого старший брат вывез из Рос­сии? Была б его, Виктора Солонина, воля...

Впрочем, сейчас не время отвлекаться.

— Звони в полицию, и уходим отсюда, — ска­зал он Рустаму.

Внизу они сели в одну из машин, на которой приехали бандиты. Так у них появилась возмож­ность выиграть время. Ведь люди Кадуева будут искать машину Фирюзы либо «фольксваген- поло», подарок старшего брата Рустаму...

В морге Фрязина подвели к одному из столов, на котором лежал труп Тимура. Прозектор отки­нул простыню. Тимур лежал, приоткрыв рот.

Володя увидел входное отверстие от пули. Не­большая дырка, запекшаяся от крови. Волоски вокруг раны были немного обожжены.

Гоша тяжело вздохнул.

— Вот так мечешься, суетишься... И одна только дырочка... Меньше пуговицы...

— Полагаете, он застрелился? — спросил Во­лодя судмедэксперта.

— Криминалисты обнаружили следы его соб­ственных пальцев на пистолете системы Макаро­ва, — ответил тот. — Осмотр и вскрытие показа­ли, что выстрел был произведен с близкого рас­стояния.

— Вижу... — сказал Володя, подойдя к тележ­ке с другой стороны. — Но ведь он был левша. Вы меня поняли? Телохранитель Ахмедов был левша.

— Разве? — Гоша переглянулся с Артемом. — Стрелял он с обеих рук и всегда точно. В тире ему не было равных.

— Так то в тире, — сказал Володя. — Но вилку, я видел на фотографии, он держит в левой руке.

— Я тоже — в левой, — сказал Гоша, — а в правой — нож. Вилку все люди держат в левой руке.

Сам лезет в расставленные силки, подумал Володя, с интересом глядя на него. Гоше очень надо, чтобы Тимур застрелился сам. Зачем?

Чтобы прикрыть убийство? Телохранитель прокололся и потому его следовало убрать. Тут хоть логика есть, по крайней мере. Но если сам застрелился, то тут лишь одни вопросы.

— Я здесь третий день, — сказал Володя Гоше. — Но кое-что успел разузнать. Про за­держку в аэропорту, между прочим, тоже.

— Ошибка синоптиков, — сказал Артем. — При чем здесь Тимур?

— А при том, что он собирался улетать, — ответил Володя. — Но из-за ошибки синоптиков передумал. И вышел из самолета прямо через закрытый люк... Он хотел улететь, а не застре­литься, понимаете?

Гоша и Артем молчали. Вот что значит при­вычка к тому, что здешняя власть смотрит тебе в рот. Она расхолаживает, размышлял Володя. Притупляется чувство опасности. А это чревато...

— Заканчиваем, — сказал судмедэксперт, на­крывая убитого простыней.

Гоша и Артем вышли. Володя помедлил, он хотел поговорить с экспертом.

— Когда наступила смерть? — спросил Воло­дя. — На самом деле?

— В акт все занесено, — ответил тот, глядя в сторону.

Разговор не получился. Мне отсюда скоро улетать, а ему здесь оставаться, подумал Володя. Он приоткрыл ноги Тимура. Огромные ступни. Отбегали ноги в своих необъятных кроссовках...

— Я в гостинице «Сибирь», — сказал Володя судебному эксперту и вышел из морга.

На улице было теплее, чем там, где лежал сейчас Тимур. Гоша, Артем и пара охранников с явной неприязнью смотрели на Володю.

— У вас еще есть к нам вопросы? — спросил Гоша.

— И почему именно к нам? — добавил Артем.

— Пока вопросов нет, — ответил Володя и до­бавил: — Пока.

— Мы спешим, — сказал Гоша. — Сегодня открытие первой очереди нового магистрального нефтепровода. Кстати, можете считать себя при­глашенным. Там вы, возможно, увидите много интересных для вас лиц. Можете поехать с нами.

Володя заколебался.

— Я хотел бы повидать господина Томилина. Он там будет?

— Олег Дмитриевич? — спросил Гоша. — Должен быть. Приглашен, во всяком случае. Правда, я сегодня его нигде не видел. Ты не знаешь, где он? — спросил он у Артема.

— Кто его знает... Вроде недавно видел.

Охранники закивали, мол, тоже видели. Воло­дя пытливо вгляделся в них: крупные, крепкие, под стать хозяину ребята. Улыбаются, обнажая золотые фиксы. Крутые, стриженые затылки. Что-то ему в МУРе говорили про здешнюю «де­вятку». Мол, бывшие спортсмены, в основном биатлонисты. Вроде здешний криминал специ­ально направляет в эти секции подающих надеж­ды юнцов. Там хорошо поставлена стрельба и бег на лыжах по пересеченной местности... Еще го­ворили, будто они беспощадно расправились со здешними беспределыциками, от которых стонал весь город. И теперь милиция как бы благодарна им за это.

Охранники тоже разглядывали этого хлипкого мента из столицы. Как бы оценивали — по при­вычке, на всякий случай.

Особняком стоял Артем — рыжеватый, суту­лый, длиннорукий. Похоже, он у них «центро­вой».

— Володя... — Гоша усмехнулся и положил ему руку на плечо. — Ну что ты смотришь на нас, как Ленин на буржуазию? Молодой совсем, поэ­тому еще плохо разбираешься в людях. Мы рус­ские. Работаем на Россию. И не любим, когда нам мешают это делать. Хотим, чтобы страна поднялась. Стала процветать. А вы, интеллиген­ты, все никак не можете понять. — И хлопнул его по плечу. — Ладно. Поехали. А Томилину, если его не будет на сегодняшнем торжестве, обяза­тельно передам, что его ищешь.

— Соседи говорят, что его нет уже пятые сутки, — сказал Володя, шагая рядом с Гошей к машине.

— Они откуда знают? — остановился Гоша. — Он же не в коммуналке живет.

— Одна женщина ходит к нему убираться... Говорит, что должен был появиться, звонил от­куда-то, но не появился. Дом, правильно, у него отдельный, стоит особняком. Не увидишь и не услышишь, что бы там ни происходило...

— Ох, и дотошный ты! — засмеялся Гоша. — Уже везде поспел... Загулял, значит, Томила! Он и раньше гуленой был. Теперь он холостой снова, без жены...

...Пуск отрезка нефтепровода, связывающего здешние месторождения с Европой через Бело­руссию, должен был начаться около трех часов дня.

Вернее, не пуск, а опробование, как бы репе­тиция. Гоша объяснил: трубу надо проверить, чтобы ничего постороннего там не было, посмот­реть, как ведут себя швы под давлением, нет ли трещин и свищей...

Их повезли километров за сорок от города, в снежное поле. Здесь уже все было готово. За­ждался духовой оркестр, дымились шашлыки, в палатках откупоривали шампанское.

— Так где Томилин? — снова спросил Володя.

— Черт знает, где его носит, — озабоченно ответил Гоша. — Сам уже начинаю думать Бог знает что... Томилу не видел? — спросил он у ближайшего парня.

Дата добавления: 2015-05-29