Кто поступается достоинством и честью?

Категории «профессиональное достоинство» и «профессиональная честь» тоже отражают доминантный ряд представлений профессионально-нравственного сознания, определяющий основу профессиональной позиции специалиста. Особенность данных категорий состоит в том, что они обозначают представления, имеющие отчетливо ценностный характер. С профессиональным долгом их связывают не менее тесные отношения, чем те, которые связывают с ним профессиональную ответственность и профессиональную совесть. Однако в данном случае эти отношения опосредованы самооценкой личности. Чтобы стало ясно, о чем речь, нужно четко представить себе, что именно содержит в себе рассматриваемая группа представлений, какова их объективная основа, в чем заключаются их объективная и субъективная стороны.

Категория «профессиональное достоинство» восходит, прежде всего, к такому объективно существующему обстоятельству, как реальная роль того или иного профессионального содружества, той или иной профессии в общественной жизни. Отражение этой роли в профессиональном сознании данного содружества образует достаточно устойчивое представление о значимости профессии для общества и о признании обществом этой значимости, тем самым приобретая характер профессиональной ценности, которую надо беречь, как всякую ценность. Такое представление может быть более или менее адекватным – все зависит от субъективного момента. Как правило, он связан либо с конкретно-исторической ступенью «разрешающей возможности» механизмов познания, либо с актуальными социально-историческими обстоятельствами. Однако в основе своей это представление несет объективное начало, в той или иной мере доступное для интериоризации каждым отдельным профессионалом.

На уровне индивидуального сознания более выражена субъективная сторона профессионального достоинства. Это объясняется прежде всего тем, что представление о социальной значимости профессии у конкретного человека дополняется представлением о собственной значимости – о своей роли в трудовой группе и признании группой данной роли. Иначе говоря, представление о со­циальной значимости профессии включает в себя в качестве обязательного момента самооценку личности. «Вычисляет» человек такую самооценку по степени соответствия своих профессиональных поступков, своего профессионального поведения критериям социальной значимости профессии, усвоенным им в ходе профессионального становления.

Однако, как мы помним, мера «присвоения» содержания профессионального сознания, интериоризованности его представлений у разных людей не одинакова. В данном случае тоже действуют «фильтры» субъективного свойства, «отсеивающие» для человека те или иные нюансы общественного значения профессии. Потому и получается, что мерило собственной профессиональной значимости не вполне совершенно: самооценка может оказаться либо завышенной, либо заниженной. Тем более что здесь дело не обходится без психологических «призм», влияющих на восприятие человеком своих поступков. В подобных случаях мы говорим о раздутом или заниженном чувстве профессионального достоинства. При этом многое зависит от того, каким образом проявляет себя в поведении индивида его моральная установка, одним из инструментов реализации которой, как говорилось, является человеческое достоинство – представление о значимости человеческой жизни.

Отношения между сознанием своего человеческого достоинства и сознанием своего профессионального достоинства не всегда гармоничны, что нередко становится для человека причиной серьезных внутренних или внешних конфликтов. Когда мы имеем дело с личностью достаточно высокой степени моральности, такие конфликты разрешаются без ущерба для профессионального достоинства содружества. Если же общая моральность человека оставляет желать лучшего, то происходят события, от которых профессиональное достоинство данной трудовой общности может серьезно пострадать. Подумаем для начала над следующими двумя примерами из обыденной жизни.

В педагогический коллектив школы искусств пришел талантливый гитарист. К сожалению, он совсем не имел опыта преподавательской работы с детьми, и к первым его педагогическим неудачам в коллективе отнеслись с пониманием. А коллектив, надо сказать, был очень сильный, с хорошей репутацией и богатыми традициями. Коллеги не отказывались помогать новому педагогу, и он не пренебрегал их советами. Однако занятия не ладились, ученики один за другим покидали класс. И настал день, когда музыкант подал директору школы заявление с просьбой освободить его от работы. Примечательна была мотивировка просьбы. Педагог писал, что чувство человеческого достоинства не позволяет ему больше получать деньги за дело, с которым он не справляется и никогда не сможет справиться, ибо не чувствует в себе способностей заниматься с детьми, – тем более что его неудачи могут отрицательно сказаться на престиже школы.

«Понимаете, я знал уже, что все действительно так, нет у него данных для работы с детьми. Но прочитал это заявление и понял: нельзя нам такого человека терять. Уговорил его перейти на вечернее отделение, к взрослым. И все образовалось!» – рассказывал мне позднее директор школы.

К сожалению, в нашей сегодняшней действительности гораздо больше ситуаций иного толка. Об одной из них я до сих пор вспоминаю с горечью.

«Это правда, что, набирая учеников, ты гарантируешь им поступление в институт, и потому родители дороже оплачивают уроки?» – спросила я однажды у своей знакомой, опытной преподавательницы английского языка, занимавшейся репетиторством. «Конечно, – сказала она. – Я же даю им классные знания!» Дальше наш диалог выглядел так:

– Но ведь они имеют в виду под гарантией отнюдь не то!

– Это их проблемы.

– Ну, а если не поступит человек, будешь возвращать деньги?

– Ты что?!

– А тебе не кажется, что ты плюешь на свое профессиональное достоинство?

– Ха! Мне мое человеческое достоинство не позволяет чувствовать себя хуже этих новых русских. И выглядеть хочу не хуже, и есть-пить хочу не хуже, и машину хочу не хуже!

Обратите внимание: звучат одни и те же слова – «мое человеческое достоинство не позволяет»... Но смысл происходящего совершенно разный. В первом случае человеческое достоинство «вступается» за престиж профессии, за профессиональное достоинство. Во втором – попирает его. А все дело в том, что представления о человеческом и профессиональном достоинстве могут базироваться не только на ценностях, но и на псевдоценностях, иначе говоря – дело в разнице уровней общей моральности личности.

Попробуем теперь «воспарить» над обыденностью, ну, хотя бы таким нехитрым путем, как задавшись вопросами: сколько государственных чиновников прокурорского ранга в нашей стране брали на себя обязательства найти исполнителей и «заказчиков» громких убийств? Сколько минуло сроков? Хоть кто-то из них попросил отставки, честно признав, что не соответствует значимости своей профессии? Увы...

Профессиональное достоинство на уровне личности проявляет себя в виде установки на поступки, каждый из которых должен соответствовать социальной значимости профессии и общественному представлению об этой значимости. Вместе с падением профессионального достоинства падает и значение данной трудовой группы, снижается престиж данного рода деятельности.

Разброс представлений о роли журналистики в современном мире достаточно широк – в полном соответствии с теми обязанностями, которые она выполняет. Естественно, что не однородны и представления о значимости журналистской профессии. Периодически вспыхивающие в журналистской среде дискуссии на эту тему (о них уже упоминалось) не просто отражают многообразие взглядов спорящих. Они показывают, каким зыбким, не устоявшимся, неубедительным для новичков «цеха» является тот блок профессионального сознания журналистского сообщества, который составляет рациональную базу профессионального достоинства. «Власть, зеркало или служанка?» – так назвали свою работу авторы «Энциклопедии жизни современной российской журналистики», справедливо обнажив сомнения, бытующие в профессиональной журналистской среде.

А почему, собственно, возникают эти сомнения? Почему мы в наших спорах прибегаем к формулировкам, включающим в себя категоричное «или – или»? Ведь журналистика на самом деле выполняет в обществе разнопорядковые обязанности. Но все они – социально обусловлены, социально необходимы. Оттого, что их много и они столь разные, социальная значимость профессии, ее достоинство только возрастают. Прозорливый А.С. Пушкин неспроста называл журналистов «сословием людей государственных». Объективно журналистика является необходимым элементом механизмов, обеспечивающих гомеостазис – устойчивость общества. Замкнутая малая группа (допустим, семья) способна прожить, не читая газет, не слушая радио, не включая «голубого экрана», как это было, например, с Лыковыми. Общество же (человечество) как целостная система обойтись без них на современной стадии развития не может. Именно в этом заключается исходный момент представлений о профессиональном журналистском достоинстве, которые мы должны культивировать и в своей корпорации, и в обществе. Я чувствую себя оскорбленной всякий раз, когда слышу, как журналистов называют «щелкоперами», а в адрес средств массовой информации пренебрежительно бросают: «Собака лает, ветер уносит» или что-нибудь в этом роде. Но я понимаю, что основания к тому мы даем сами. Обыгрывая заглавие известной телевизионной передачи, журналист С. Митрофанов назвал в одном из своих материалов коллег по «цеху» «сообществом акул» и нарисовал такой типаж «постперестроечного» журналиста:

...в нем все как бы отгорело. В кожаной куртке, опустившийся, он ходит с одной презентации на другую, жрет на халяву, пьет на халяву, коррумпируется помаленьку под видом так называемыхжурналистских расследований...

Персона отталкивающая – ни профессионального, ни человеческого достоинства... Надо думать, это крайний случай, а не обобщенный образ. Однако факт, что с достоинством у российского журналиста эпохи перехода к рынку не все в порядке. Стоит посмотреть на армию парламентских корреспондентов, когда они с диктофонами наперевес толпой кидаются к выходящему из зала заседаний депутату, едва не сбивая друг друга с ног. Ни дать, ни взять – папарацци! А ведь это в некотором роде профессиональная элита...

Но дело, разумеется, не столько в скудости внешних проявлений профессионального достоинства, сколько в том, что оно часто «дает сбои» по существу: не определяет мотивацию профессионального поведения. Если журналист позволяет себе предложить своей газете «джинсу» или дать непроверенную информацию, то это однозначно свидетельствует о том, что мотивы его поведения не имеют ничего общего с ориентацией на профессионально-нравственные ценности его трудовой общности, что нет у него соответствующей психологической установки.

Установка отдельной личности на то, чтобы каждым поступком, каждым действием соответствовать высокой значимости своей профессии, может сформироваться только при условии, что эта высокая значимость осознана профессиональной общностью и стала для нее ценностью. В таком смысле профессиональное достоинство отдельного журналиста есть производное от профессионального достоинства журналистской корпорации, хотя между ними обязательно есть и обратная связь.

Категория «профессиональная честь» отражает еще один аспект профессионально-нравственных отношений, имеющий ценностную природу. Корни его – в реально существующей зависимости между нравственным уровнем той или иной профессиональной общности и отношением общества к этой профессии. Если профессионально-нравственные стандарты трудовой группы согласуются с общим нравственным законом и подтверждаются поведением ее членов, то моральный авторитет такого профессионального содружества становится фактором, усиливающим его общественное влияние и упрочивающим его положение. Поэтому в профессионально-нравственном сознании трудовой группы представление об уровне соответствия ее профессионально-нравственных стандартов общему нравственному закону закрепляется в качестве ценности.

Для членов группы становится необходимым ориентироваться на этот уровень, стремясь к безусловному выполнению профессионального долга, к деятельности без каких-либо «моральных прегрешений». Иначе говоря, определяется понятие о профессиональной чести. Воспринятое личностью, оно вызывает у нее готовность жить и действовать таким образом, чтобы не посрамить профессиональную честь, т.е. формируется соответствующая психологическая установка. Стремление поддержать профессиональную честь превращается в существенный мотив ответственного профессионального поведения. Представленная в самосознании личности своим рациональным звеном, установка на поддержание профессиональной чести выступает для профессионала и в качестве критерия при самооценке им собственных поступков.

Однако, как и во всех случаях освоения индивидом профессионально-нравственных представлений трудовой группы, и мера, и глубина интериоризованности содержания, стоящего за понятием «профессиональная честь», у людей не одинаковы. Естественно, неодинаковой оказывается и мера соответствия индивидуального профессионального поведения принятым в общности критериям профессиональной чести. На одном полюсе здесь находятся ситуации, в которых члены трудовых групп проявляют чудеса самообладания и мужества во имя поддержания профессиональной чести. На другом полюсе – ситуации, когда в поступках профессионалов обнаруживается разве что способность к защите «чести мундира» – действиям, ориентированным на сокрытие рассогласования между профессионально-нравственными подходами к выполнению профессионального долга и общим нравственным законом. «Честь мундира» представляет собой псевдоценность, выработанную в опыте конфликтных отношений трудовых групп и общества для защиты корпоративных интересов вопреки интересам других корпораций или общества в целом. Естественно, что при ориентации на нее у специалиста формируются «не те» установки, и поведение его неизбежно еще более расходится с общим нравственным законом.

В разных профессиональных содружествах соответственно особенностям содержания профессионального долга акцентируются Разные проявления профессиональной чести. Когда говорят: «дело чести врача –...», «дело чести педагога –...», «дело чести ученого –...» и т.п. (ряд можно продолжать, пока не кончится перечисление профессий), имеют в виду необходимость поставить акцент на соответствии профессии общему нравственному закону по главному основанию: качеству выполнения профессионального долга. О специалисте, который высоко несет свою профессиональную честь, неизменно складывается устойчивое одобрительное общественное мнение. Чаще всего оно принимает форму репутации – спонтанно определившейся и широко распространившейся высокой оценки его профессионально-нравственного облика. Репутация специалиста – это реакция общества на результаты его профессиональной деятельности, обусловленные характером его профессиональной позиции и уровнем мастерства.

Дело чести журналиста – так выполнять свои профессиональные обязанности, чтобы массовые информационные потоки общества не засорялись «шумами», псевдоценностями и могли служить надежным инструментом, помогающим человечеству сохранять устойчивость во времени и пространстве. Ключевой показатель качества журналистской продукции – степень адекватности информационной картины мира его реальному состоянию, а она напрямую зависит от таких качеств личности журналиста, как честность, правдивость, добросовестность. Наличие же этих качеств выявляет уровень общей моральности человека и выступает предпосылкой профессионального поведения, ведущего к качественному выполнению профессионального долга.

Однако реальные возможности для этого появляются лишь тогда, когда сформировались установки на профессиональные действия, соответствующие высоким критериям профессионального достоинства и профессиональной чести. Если же трудовая группа не выработала таких критериев, то бессмысленно искать устремленность к ним в поведении индивида. Мы уже касались этого момента профессионально-нравственных отношений, рассматривая категорию «профессиональное достоинство». То же самое относится и к профессиональной чести. Разве можно ожидать ее проявлений у журналистов того редакционного коллектива, в этическом кодексе которого значится постулат: «Если сенсации не случилось – создай ее. Раздуй из простого факта!»? (Напомню: об этом эпизоде речь шла во вступлении ко второй главе.) Не исключено, конечно, что и в такой редакции найдутся честные люди, которые не боятся поспорить с коллегами, положив в основу своего поведения другие ориентиры. Но изменить устоявшиеся взгляды профессионального сообщества «белым воронам» бывает очень нелегко. Забота о формировании профессиональной чести, о поддержании ее должна быть общим делом профессионального журналистского содружества.

Главный редактор одной из популярных московских газет с большим сожалением рассказал в журналистском окружении, что ему пришлось освободить от работы талантливого сотрудника, поскольку тот допустил «двойную подлянку»: мало того, что подсунул редакции «заказуху», так еще и подтасовал в ней факты. «Идеалист ты однако! – заметил в ответ коллега такого же ранга. – Сегодня «джинса» сплошь и рядом идет, пиаровцы уговорят на нее кого хочешь из журналистов; что ж теперь – всех гнать с работы?» – «Ну, если так на это дело смотреть, того ли еще дождемся! – вмешался в разговор еще один. – «Заказуха» – начало конца нашей профессии. Я тут высказываюсь за непримиримость!» Заспорили... Слов о достоинстве журналиста, о его профессиональной чести не произносили, но фактически речь шла об этом. И потому я спросила: «Так что, на ваш взгляд, «джинса» – пятно на журналистской чести или знак перемен в профессии?» Второй собеседник лукаво поглядел на меня и вкрадчиво задал ответный вопрос: «А с чем ее едят, журналистскую честь?»

Согласитесь, таких остроумцев в нашей профессиональной среде сегодня немало. Это – проявление нравственного климата российского журналистского корпуса конца 90-х гг. XX в., проявление профессионально-нравственного сознания нашей общности, свидетельствующее о необходимости большой и серьезной внутрикорпоративной работы по формированию профессионально-нравственных ценностей.

Журнал «Журналист» в одном из своих материалов предоставил слово московскому адвокату И.А. Троицкой, которая в течение многих лет работала судьей и вела процессы по искам против журналистов. Хорошо зная ситуацию в прошлом и сейчас, она обратилась к сотрудникам журналистского «цеха» весьма прочувствованно:

Друзья мои, за последние годы в профессиональном плане вы сильно сдали. Будь наши суды чуть взыскательнее, боюсь, многие средства массовой информации просто разорились бы. Кстати, грешат в абсолютном большинстве сотрудники новых газет и журналов, где работает много молодежи. Они, как правило, имеют чрезвычайно смутное представление о законах. Мне приходилось сталкиваться с журналистами, которые совершенно искренне недоумевали: почему ложь, оскорбление в средствах массовой информации – деяние наказуемое?

Далее: у вас укрепилась достаточно неприличная традиция. К примеру, суд обязывает газету, журнал опубликовать опровержение. Вместо того чтобы честно и прямо извиниться перед человеком, ваш брат пускается во все тяжкие, только бы читатели не восприняли это извинение как победу над газетой, журналом…

Эти наблюдения опытного, умудренного жизнью человека свидетельствуют не только о слабой правовой подготовке работников средств массовой информации. Они говорят и о рассогласовании профессионального поведения журналистов с нравственным законом, о том, что понятие профессиональной чести в журналистском сознании нередко замещается представлением о «чести мундира».

Конечно, не на такие «образцы поведения» следует равняться молодому поколению журналистов. К счастью, примеры другого свойства в нашей профессиональной среде тоже нередки. Есть журналисты, которые могут сказать о себе:

...если я кого-нибудь обидел напрасно, то мне стыдно Мне не надо суда, чтобы извиниться, если я действительно виноват.

Есть редакционные коллективы, которые хорошо понимают, что «нравственность выше политики», а «репутация не имеет конвертации».

Это достойные ориентиры на нелегком пути становления профессиональной нравственности, который начинается с формирования профессиональной позиции, – становления, сопряженного с трудной работой освоения и выбора накопленных журналистским сообществом ключевых профессионально-нравственных представлений. Позиция определяет готовность действовать в соответствии с этими представлениями, она – фундамент системы профессионально-нравственных регуляторов журналистского поведения, а такой системой является профессионально-нравственное сознание журналиста. Однако здесь указаны пока не все компоненты, которые входят в его структуру. Об остальных речь пойдет в последующих главах.

ГЛАВА V.

«ДА ВАШИХ ПРИНЦИПОВ ПРУД ПРУДИ!»

Эта дискуссия разгорелась на семинаре газетчиков, точнее – перед ним. Стоило только участникам семинара узнать, что предстоит разговор о принципах профессионального поведения журналиста, как нашелся желающий уточнить:

– Начнем с принципа партийности?..

Аудитория заулыбалась. А ехидный любитель точности как ни в чем не бывало произнес:

– Я бы предложил другой подход: каждый – личность, и у каждого – свои принципы.

В ответ наперебой зазвучали ироничные реплики:

– Лучше – у каждого своя мораль!

– Тогда уж своя теория журналистики! Человек посолиднее и постарше возмутился:

– Кончайте базарить. И принцип партийности – не глупость, можно бы и с него начать разговор. Но принципы профессионального поведения, я полагаю, – нечто другое. Это этика!

И тут наш любитель точности завелся, как говорится, по-крупному:

– Ах, вы про этику?! Так тут ваших принципов – пруд пруди! Сколько умов, столько и принципов. Кому что в голову придет, то и принципом величают. А я считаю, что у журналиста должен быть только один принцип: честность, честность и еще раз честность!

Кто-то поддержал оратора. Кто-то заметил запальчиво, что честность – человеческое качество, а никакой не принцип. Кто-то стал доказывать, что и качество можно возводить в принцип. Люди все были умные, за словом в карман не лезли, однако ход спора определяли случайности: то в одну сторону его поведет, то в другую. И вдруг прозвучал вопрос:

– А в самом деле, что такое моральные принципы? По каким критериям они определяются?

Голос у женщины, которая его задала, был негромким, она никого не старалась перекричать, говорила, словно думала вслух. Но все на минуту-другую умолкли. Стало понятно: вопрос, заданный женщиной, превратился в общий. Теперь можно было приступать к беседе по существу.

Дата добавления: 2015-05-29