Город на Неве. 2 страница

Сидящие за столом экзаменаторы и начальник колонии от неожиданности замерли, уставившись на заключённого в очках. Преподаватель института через небольшую паузу переспросил:

— Вы хотели сказать, что перед высадкой в почву семена необходимо замочить в воде?

— Ни в коем случае не в воде, особенно хлорированной или кипячёной, где убиты все жизненные бактерии. Его нужно замочить в собственной слюне, чтобы наполнить информацией о себе. Во рту человека, в его слюне при тридцати шести градусах, которые присущи человеческому телу, семечко через девять минут очнётся от спячки и сразу поймёт, что ему делать. Для кого плод растить. Если человек какие-то болячки имеет, отклонения, семечко постарается вырастить плод, устраняющий отклонения от нормы.

Сидящие за столом преподаватели оживлённо переговаривались, потом все трое повернулись к Николаю Ивановичу, и преподаватель техникума спросил:

— Кто проводил занятия с вашими подопечными, из какого учреждения вы приглашали специалистов?

Начальник колонии и через несколько дней не мог понять, почему он ляпнул в ответ на этот вопрос:

— Из какого не помню, не я этим занимался, но знаю, что из столичного. Именитый такой профессор приезжал.

Сидящие в зале заключённые сразу оценили неправду начальника колонии. Они поняли: он защищает их. Не даёт посмеяться над выступающим и беззвучно с благодарностью поддержали его. А молодой заключённый из первого ряда, который первым отвечал на вопросы, добавил:

— А мы думали не профессор он, а академик. И ещё он о тайге сибирской много знает, о жизни.

— Да, — добавил сосед заключённого, — умный такой мужик, учёный сильно.

Из разных концов зала послышались одобрительные возгласы в адрес столичного профессора, которого и в глаза никто не видел.

Преподаватель института, сидевший за столом на сцене и молчавший всё это время, вдруг заговорил с умным видом:

— Да, коллеги, я как-то мельком просматривал эту теорию, не помню, правда, в каком источнике. Наука сейчас работает в этом направлении. Я думаю, что-то в этом есть интригующее: тридцать шесть градусов… живая человеческая слюна, насыщенная многообразием живых бактерий… что-то в этом есть…

— Да, да. Припоминаю, — задумчиво и тоже с умным видом произнёс преподаватель техникума, сделав вид будто он тоже что-то слышал, — это одно из новых направлений в овощеводстве. Теоретически, конечно, наука его обосновывает, но на практике надо посмотреть…

Сидящие в зале заключённые ответили без запинки на множество вопросов по агротехнике. Не всегда их ответы были стандартными. Но приглашенные экзаменаторы уже не спешили их опротестовывать, а наоборот, слушали с интересом.

Когда заместитель начальника колонии пошёл провожать преподавателей, Николай Иванович один остался молча сидеть за столом перед притихшим залом. Он перелистывал содержание зелёной папки, а в зале стояла гробовая тишина. Потом начальник колонии поднял голову, обвёл взглядом зал и заговорил:

— Вот что я скажу вам, мужики. Не до конца мне замысел ваш ясен… Да. Не до конца… А потому я решил… В общем, я не знаю, что ещё получится. Я попробую протолкнуть его у начальства.

Притихший зал как по команде вдруг встал и взорвался аплодисментами. Не ожидавший такой реакции Николай Иванович тоже встал. Он смутился отчего-то, ему было приятно и радостно на душе. Но, стараясь не выходить из образа строгого и даже сурового начальника, он произнёс:

— Что за шум? Сесть на места, — сам почувствовал неуместность излишней строгости в данной ситуации и добавил: — а профессора из столицы всё же надо вам пригласить.

Начальник Управления исправительных учреждений генерал Посошков принял Николая Ивановича, заговорив с ним сразу конкретно по делу:

— Не только тебе, и другим предстоит расширить свои заведения: кому на пять–десять, кому на сто пятьдесят единиц. И уже через год приготовьтесь к приёму дополнительного контингента. Все докладывают, что сложно это, нереально, и так тюрьмы переполнены. А мне что делать прикажешь? У меня приказ министра: обеспечить приём дополнительно шести тысяч заключённых. Но ты меня обрадовал, Николай Иванович. Значит, говоришь, готов будешь к приему точно в срок.

— Да, готов. Только проект необходимо изменить, я в рапорте изложил.

— Читал-читал. Только не всё понятно мне в твоём рапорте. Сельским хозяйством хочешь заняться. Похвально. За каждым заключённым отдельный участок закрепить: а кто тебе мешает, зачем тут моё разрешение? Но то, что ты хочешь на каждом участке камеры отдельные строить, как-то странновато выглядит, нерационально. Строй барак общий или два. С утра под конвоем на работу. И затрат меньше. На отдельные камеры дополнительного финансирования тебе не будет.

— Да я и не прошу финансирования дополнительного.

— А чего просишь?

— Проект одиночек на каждом участке утвердить, общую планировку.

— А деньги где возьмешь на строительство этих одиночек?

— Спонсоры помогут.

— Странные у тебя спонсоры. Да ладно, некогда мне вникать. На твоём проекте пишу «Разобраться и доработать»… но сам им позвоню и скажу, чтоб и разобрались как надо и доработали… без проволочек. У тебя всё?

— Есть ещё проблема одна.

— Какая?

— Земли-то у меня нет, на которой можно подсобным хозяйством заниматься.

— Так иди к губернатору, проси.

— Был у зама. Рассматривают, но пока только рассматривают.

— Ладно, помогу. Позвоню… Всё у тебя?

— Так точно.

— Вот и действуй. Будь здоров.

***

Землю, двести гектаров, учреждение Николая Ивановича получило к осени. На удалённый от населённых пунктов надел до распутицы успели завести колючую проволоку да пятиметровые столбы для ограждений. Николай Иванович понимал, если их осенью не установить, весенние работы на участках начинать будет нельзя. А как их установить, если за два километра до выделенного участка заканчивается даже просёлочная грунтовая дорога. Ни технику для бурения ям под столбы, ни рабочую силу к выделенному участку не доставить.

О проблеме узнали заключённые. И обратились к начальнику колонии с предложением: копать ямы под столбы вручную, а двухкилометровое бездорожье преодолевать пешим ходом колонной под конвоем.

Даже под холодным осенним дождём, накинув на себя самодельные дождевики, склеенные из целлофана, каждый день устремлялась колонна из пятидесяти заключённых к участку выделенной земли. Желающих было больше, но из-за нехватки конвойных на работы водили по пятьдесят человек. Работали будущие хозяева участков с полной самоотдачей. К наступлению морозов были установлены все столбы и построены сторожевые вышки, натянута колючая проволока. На зоне изготовили сруб для КПП и его тоже установили.

Осенью был сделан заказ на изготовление домиков — одиночных камер для проживания заключённых. Стоимость каждого составила 30 тысяч. Денег на их приобретение не оставалось. И заключенные сами, кто как мог, изыскивали средства на их изготовление. У кого-то, конечно, оставались на воле сбережения, кому-то помогли родственники, но были и такие, кому негде было взять такую сумму. Они обращались к начальнику колонии, сообщая о готовности жить в палатках. Но это противоречило инструкции, и им отказывали.

Сто восемьдесят домиков завезли на новую зону по зимнику и установили на подготовленные с осени столбики. Сто восемьдесят заключённых ранней весной поселились в этих примитивных домиках с решётками на окнах.

Весенним солнечным днём, стоя на сторожевой вышке, начальник колонии наблюдал необычную картину. На огороженной колючей проволокой территории в двести гектаров обозначены сто восемьдесят участков. Обособлены друг от друга они были колышками, ветками, кое-где границы участка очерчивала натянутая проволока.

— Это у зажиточных, — решил начальник колонии, — им родственники денег не только на камеру, но и на ограждения подкинули.

Между участками — проходы-улочки, в центре зоны — ничейная площадка для сборов. На земле кое-где в низинках ещё не стаял снег. Но на пригорках уже зеленели первые травинки. Почти на каждом участке чернели одинокие фигурки людей.

В тёплых тюремных телогрейках, матерчатых шапках-ушанках и грубых кирзовых сапогах они казались одинаковыми и безликими.

Что могут сделать эти фигурки на пустой земле? Чего им в камерах не сидится? Начальник колонии поднёс к глазам бинокль и стал разглядывать одну из этих безликих фигур. Заключенный Ходаков, врезая лопату в ещё не совсем оттаявшую землю, копал ямку. Николай Иванович повёл биноклем и насчитал девятнадцать уже выкопанных в мёрзлом грунте ямок по периметру участка.

На других участках фигурки в тёмных телогрейках делали то же самое — копали ямки по периметру своих участков.

— Зачем они столько ямок копают? — вслух произнёс Николай Иванович.

— Так для саженцев и кустарников, которые должны будут зелёную изгородь для каждого участка создавать, — пояснил часовой.

— Понятно. Но могли бы и подождать недельку-другую, земля бы оттаяла полностью и тогда и копать легче.

— И я им это говорил, да не хотят они ждать. Боятся не успеть. Четыреста метров зелёной изгороди каждому посадить — нешуточное дело. А когда земля оттает, им грядками заниматься придётся.

Начальник колонии ещё долго наблюдал, с каким желанием и даже азартом работают его подопечные и размышлял:

«Явно существует некая космическая связь души человека с душой земли. Есть эта связь — в гармонии с планетой человек. Нет этой связи — и нет гармонии. Начинаются извращения, растёт преступность.

Конечно, книжка эта — “Анастасия” — какая-то необычная. Прочитали зеки её, и вспыхнуло в их душах нечто необъяснимое. Вот и сам: прочел я её и на жизнь по-другому смотреть стал. Конечно, книжка свою роль сыграла, её сейчас на всех зонах читают. Но ведь сила книжки как раз в том и заключается, что на связь человека с землёй она указывает. Значит, главное — эта связь, нельзя её разрывать. И все эти разговоры о высокой морали, духовности — всего лишь пустая болтовня без этой таинственной, ещё до конца непознанной связи!».

***

Осенью все участки новой зоны, как прозвали её сами заключённые, обрамляли пока ещё небольшие саженцы яблонь, груш, рябинки, берёзки и всевозможные насаждения, которые разноцветной осенней окраской своих листиков создавали приятную глазу картину. Примерно пятнадцать-двадцать соток каждого гектара было засажено лесными саженцами. Уже к первой осени впечатление от созерцания с вышки зоны в двести гектаров резко отличалось в лучшую сторону по сравнению с весенней картиной пустынной чёрной земли. Ясно было видно: за рядами колючей проволоки возникает необычный зелёный оазис.

А всё лето с зоны поставлялась в тюремную столовую свежая зелень, потом огурцы, помидоры, свекла.

Осенью каждый заключённый сдал с вверенного ему участка земли по пять мешков картошки, несколько десятков засоленных и закатанных в банки огурцов и помидоров. На всю зиму был обеспечен тюремный пищеблок свёклой, морковью, редькой…

Необычную картину можно было наблюдать осенью у КПП новой зоны. В отличие от всех тюремных учреждений мира, где на контрольных пунктах осуществляется приём передач заключённым гражданам, в новой зоне осуществлялась выдача передач с зоны.

Солдаты выдавали пришедшим родственникам заключённых банки с консервированными овощами. Многие приезжали на машинах и уезжали с богатым урожаем.

Те заключённые, у которых не было родственников поблизости, свою часть урожая сдавали через солдат перекупщикам, получая неплохой доход.

А к заключенному Ходакову никто не приходил, не было у него родственников. Он — детдомовец — и свою часть урожая попросил отвезти в ближайший детский дом.

Николай Иванович получил благодарность управления за успешное выполнение приказа. Он — единственный, кто смог осуществить дополнительный приём ста восьмидесяти заключённых без ухудшения условий содержания остальных.

Прошедший год для Николая Ивановича был самым хлопотным за все двадцать лет службы. Помимо обычных забот, ему приходилось «выбивать» то плодовые саженцы для новой зоны, то семена. Но всякий раз он радовался, когда приходил старенький тюремный ЗИЛ, доверху нагруженный маленькими саженцами.

***

Прошло ещё пять лет. Солнечным июльским днём в воздухе над новой зоной появился и стал кружить вертолёт. Николай Иванович стоял у КПП, смотрел, как облетает вертолёт новую зону. Он знал: на борту вертолёта находится генерал Посошков и члены комиссии Министерства юстиции. То ли жалобу кто-то написал на начальника колонии, то ли просто слухами земля стала полниться о необычном содержании преступников.

Комиссия из высокопоставленных чиновников выходила из вертолёта, севшего на площадке у КПП. А Николай Иванович всё стоял и думал только об ограждении зоны:

«Да, тут мне явное нарушение будет инкриминировано. Ну зачем я разрешил посадить для ограждения зоны эти вьющиеся многолетние цветочки? Обвили они метра на три в высоту всю колючую проволоку, образовали зелёную изгородь, да так, что за цветами разными и проволоки колючей не видно стало.

Вид им, видите ли, проволока неэстетичный создавала. И вышки сторожевые своими цветами вьющимися обсадили. До самой будки часового цветочки вьются. Не на зону теперь всё походить стало, а на какой-то оазис райский среди полей, бурьяном зарастающих».

— Вот вам и пожалуйста, первое нарушение уже налицо, — сказал генерал из министерства. — Это что за ограждение зоны? Да такое ограждение, лианами увитое, любой желающий перелезть сможет, — сказал генерал, повернувшись к начальнику управления Посошкову, — это вам любой солдат скажет. Прав я? — обратился представитель министерства к стоящему у входа в КПП дежурному лейтенанту.

— Разрешите отвечать, товарищ генерал? — встал по стойке «смирно» дежурный лейтенант.

— Отвечайте, коль спрашивают. Есть здесь нарушение инструкции?

— Никак нет, товарищ генерал. В данном случае вы наблюдаете тактически усовершенствованное ограждение зоны, в которой содержатся преступники.

— Что-что? — удивился член комиссии министерства, — какое такое тактическое усовершенствование? Вы что несёте?..

Все члены комиссии остановились возле стоящего по стойке «смирно» лейтенанта.

«Вот шутник, — раздосадованный вконец, подумал Николай Иванович, — вечно этот лейтенант Прохоров со своими шуточками. Хоть бы при комиссии не хохмил. Теперь уж точно не простят мне издевательства. А он стоит себе по стойке “смирно” и даже не краснеет от наглости своей».

Лейтенант заговорил чеканя слова:

— Разрешите ответить по вопросу усовершенствования.

— Отвечайте, коли можете, — приказал генерал из министерства. — Тактическое усовершенствование, значит, цветочки ваши?

— Так точно, товарищ генерал. Преступник, пожелавший совершить побег и решивший перелезть данное заграждение из колючей проволоки, увитой цветами, может перелезть, но далеко уйти он будет не способен.

— Это почему же? — удивился генерал.

— Пока он будет преодолевать заграждение, увитое пахучими цветами, так весь запахами их пропитается, что его даже малоопытная собака с лёгкостью по следу отыщет и приведёт обратно.

— Значит, пропитается… — захохотал генерал, а с ним засмеялись и все члены комиссии, — а собака, значит, по цветочному запаху… Ну молодец, лейтенант, находчивый. И сколько же ваши собаки таким образом беглецов вернули? — спросил сквозь смех генерал.

— Ни одного, — ответил лейтенант и очень серьёзно продолжил: — Преступники, понимая всю бесперспективность преодоления ограждения, за пять лет не сделали ни одной попытки к бегству.

Ещё больше развеселил членов комиссии своим серьёзным видом и заявлением лейтенант.

— Значит, из этой зоны за пять лет не было ни одной попытки побега? — спросил председатель комиссии у начальника управления.

— Да, ни одного, — ответил Посошков.

Членам комиссии явно понравились остроумные ответы лейтенанта, ему задали следующий вопрос:

— Скажите, лейтенант, если преступники даже не пытаются совершить побег из этой зоны, то для чего же тогда смотровые вышки с вооружёнными солдатами?

— Для охраны зоны от внешнего мира, — ответил лейтенант.

— Что значит охрана от внешнего мира? Кто-то пытается проникнуть в эту зону?

— Так точно, — сообщил лейтенант. Жёны многих заключённых изъявляют желание жить вместе со своими мужьями в их камерах. Некоторые просятся провести в камере лето вместе с детьми. Но строгое соблюдение инструкций содержания заключённых нашим строгим начальником колонии не допускает подобного безобразия. Тогда отдельные несознательные жёны пытаются со своими детьми пролезть сквозь зелёную изгородь или осуществить подкоп. Но доблестная охрана зоны не допускает подобных дерзких попыток.

Не понимая, в шутку или серьёзно говорит лейтенант о попытках проникновения в зону жён и детей заключённых, председатель комиссии спросил у Николая Ивановича:

— Такие случаи действительно имели место?

— Да, — ответил Николай Иванович, — было пресечено две попытки. Ко мне поступило девяносто шесть заявлений от жён заключённых с просьбой провести лето вместе с детьми на территории участков их мужей. Но кроме положенных по инструкции свиданий подобного мы разрешить не можем.

— И что же их так влечёт в зону, да ещё вместе с детьми? — спросил председатель комиссии и добавил: — впрочем, давайте, господа, пройдём на территорию и посмотрим.

— Откройте ворота, — скомандовал Николай Иванович лейтенанту.

Деревянные ворота, украшенные резьбой, быстро отворили, члены комиссии вошли на территорию зоны и, сделав всего несколько шагов, вдруг, не сговариваясь, остановились.

Зона из вертолётного иллюминатора выглядела красивым зелёным оазисом. Но здесь были не только красивые дорожки из подстриженной травы, не только зелёные разноцветные живые ограждения поразили членов комиссии. Тонкий аромат летних цветов и растений окутал своею благодатью людей, привыкших к запахам своих кабинетов и столичных улиц. Тишину нарушало лишь пенье птиц да жужжание насекомых. Эти звуки не раздражали, а услаждали слух людей.

— Надо бы на территорию участка войти, — почему-то негромко, словно боясь кого-то потревожить, произнёс председатель комиссии.

Высокопоставленные чиновники шли по дорожке первого участка к домику-камере. Небольшой деревянный домик помещался в металлической решетке. Но это можно было заметить, лишь подойдя очень близко. Издалека он был похож на зелёный холмик. Увитый разными растениями в окружении цветочных клумб, он гармонично вписывался в окружающее пространство.

У входа в домик, спиной к подходящим, стоял человек в белой футболке. Заключённый смазывал металлический засов и энергично дёргал его вперёд-назад. Засов едва поддавался, и увлечённый работой человек не сразу заметил подошедших.

— Здравствуй, Харламыч, — окликнул его Николай Иванович, — принимай гостей, представься.

Человек быстро повернулся, увидев подошедших, слегка растерялся, но быстро собрался с мыслями и представился:

— Заключенный Харламыч, осужденный по 102 статье УК РФ на двенадцать лет, отбыл срок наказания в камере шесть лет. В новой зоне нахожусь пять лет.

— И что же вы делали сейчас со своей дверью? — спросил заключённого председатель комиссии.

— Смазывал наружный засов, гражданин начальник. Совсем туго ходить стал, металл барахляный стали делать, ржавеет быстро.

Председатель комиссии подошел к двери, ведущей в камеру, прикрыл её и попытался задвинуть засов. Не с первой попытки, но ему это удалось. Тогда он повернулся и, многозначительно посмотрев на начальника управления генерала Посошкова, произнёс:

— Значит, вы утверждаете, будто все инструкции содержания заключённых соблюдаются. Значит, после окончания работ всех запирают в камерах?

Начальник управления молчал. Всем было ясно — металлический запор проржавел и с трудом закрывался, потому что им попросту давно не пользовались.

Заключенный Харламыч понял, что подвёл своё начальство. И понеслись мысли в его голове:

«Надо было давно этот проклятый засов отрегулировать. Ну как объяснить этим людям, что этот засов вообще не нужен? Никто и не помышляет о том, чтобы покинуть зону, оставить свой участок. Ради чего? Куда идти? Здесь его, Харламыча, родное место, здесь его Родина. Здесь его каждое утро встречают птичьи голоса и ветки посаженных им деревьев машут приветственно ему каждое утро. И козочку он завёл — Никиту, и десяток курей-несушек, и два улья. У других тоже своё, немножко по-другому, но — своё, ставшее родным хозяйство, территория. И вот подвёл он начальника с этим проклятым засовом».

Разволновался Харламыч не на шутку, заговорил быстро, взволнованно:

— Падла я последняя с этим засовом, гражданин начальник. И никакого прощения нету мне, если он беду на моих товарищей накличет. Только поймите, дайте последнее слово сказать. Вот… я скажу. Вся жизнь переменилась… Даже не переменилась она, жизнь здесь и началась только. Здесь моя воля. А там, за воротами — неволя, там — ад кромешный. Вон на вышках солдаты стоят, как ангелы они для нас. Молимся, чтоб не дали ангелы проникнуть сюда гадости всякой…

Срывающийся от волнения голос заключённого Харламыча и смысл сказанного своеобразно подействовали на стоящих перед ним людей. Женщина — депутат государственной Думы, входящая в состав высокой государственной комиссии, вдруг тоже, слегка волнуясь, выпалила:

— Да что вы к этой несчастной задвижке привязались. Разве не видите, дождик ночью был? Рассохлась она.

Председатель комиссии взглянул на металлическую задвижку, на женщину и захохотал:

— Рассохлась? Как же это я раньше не догадался. Дождик ведь был, она и рассохлась, и поржавела… А на вышках, значит, ангелы стоят? — повернувшись к заключённому Харламычу, переспросил председатель комиссии.

— Ангелы, — ответил Харламыч.

— Ну и срок когда заканчивается?

— Через одиннадцать месяцев и семь дней.

— Как дальше жить собираетесь?

— Заявление написал, чтоб срок продлили…

— Что? Как это продлили? Почему?

— Потому что нет там воли, на той воле нет порядка. Нет воли без земли.

— А кто вам мешает выйдя на свободу взять землю и создать такое же хозяйство, только на свободе? Обзавестись семьёй?

— Эх гражданин начальник, вот и я никак не пойму. Кто же нам в России мешает дать каждому россиянину по гектару земли? Никак не пойму? Россиянам российская земля принадлежит или не россиянам?

— Сейчас, согласно закону, принятому Государственной Думой, землю может купить каждый чело - век, — сообщила женщина-депутат.

— А если нет у меня таких денег, чтоб купить всего один гектар земли, значит, и Родины у меня нет? Так получается — нет и не будет? А если Россия — моя Родина, то у кого я должен покупать её? Получается, что кто-то захватил всю мою Родину, всю, до единого гектара, и теперь с каждого россиянина выкуп требует. Бандитские штучки какие-то получаются. И не по закону это и не по понятиям. Вот вы, гражданин начальник, — обратился Харламыч к председателю комиссии, — генерал, по лампасам вижу. Так, освободите нашу Родину от того, кто захватил её и выкуп требует. Или и вы тоже будете платить выкуп за свой кусочек Родины?

— Заключённый Харламыч, прекратить разговоры, — вмешался Николай Иванович.

Он увидел, как побагровел шрам на щеке в прошлом боевого генерала, как сжались его кулаки. Шагнул генерал к заключённому, стоят они и смотрят в глаза друг другу. Смотрят и молчат. Потом тихо сказал генерал:

— Покажи хозяйство своё, россиянин, — и добавил, совсем тихо, словно про себя: — свой кусочек Родины за колючей проволокой.

Харламыч показывал членам комиссии молодой сад с завязями плодов на ветках, угостил их смородиной, малиной. Грядки с помидорами, больше двух соток засеяно было у Харламыча огурцами. Пруд, вырытый лопатой, показал. Рядом с прудом — аккуратно сложенные бочонки.

— А вот и главное ноу-хау Харламыча, — пояснил членам комиссии Николай Иванович, указывая на бочонки. – Сто пятидесятилитровых бочонков огурцов он ежегодно засаливает. Отменная засолка у него получается, непревзойдённая. И хранение оригинальное придумал. Бочонок заполнит огурцами с рассолом, законопатит его и в пруд, под воду. Так и хранятся они до весны. Как только закупщики из ресторанов московских приезжают, Харламыч ледок раздолбит и тащит бочонок к КПП, мы продаём по пятьсот рублей за бочонок. Двести пятьдесят Харламычу полагается, а остальное — на нужды тюремные.

— И сколько же вашему учреждению дохода приносит каждое хозяйство? — спросил один из членов комиссии.

— В среднем около ста тысяч в год, — ответил Николай Иванович, — но половина, как положено по контракту, работающим на участках уходит.

— Сто тысяч? – удивился член комиссии. — А всего у вас сто восемьдесят гектаров, значит, от них вы ежегодно чистого дохода получаете девяносто миллионов?

— Да, получаем.

— Значит, и у заключённых по пятьдесят тысяч в год получается?

— Да, так выходит.

— У нас в стране более миллиона граждан в местах лишения свободы содержатся. Вот бы всех на такую оплату перевести. Такой доход стране был бы, да и преступников, судя по всему, значительно бы поубавилось.

— Перевести… всех? — вступил в разговор другой член комиссии, — тут вопрос иначе стоит. Как бы эту зону не прикрыли. Нас зачем сюда направили? Разобраться. Ненормальности какие-то получаются — заключённые в лучших условиях живут, чем свободные люди. А эти заключённые, ведь как ни говори, — преступники. Да и что вы будете делать, Николай Иванович, когда у этих людей срок освобождения подойдёт?

Начальник колонии не задумываясь ответил:

— Была бы моя воля, так я после освобождения оставил бы за каждым из них хозяйство. Проволоку убрал и на новое место перенёс, новую зону обустраивать стал.

При докладе в Министерстве члены комиссии сообщили о том, что ими нарушений инструкций по содержанию заключённых не выявлено.

— А как же сообщения о том, что преступники живут в лучших условиях, чем многие свободные граждане? — спросил министр.

— Жизнь свободных граждан улучшать надо, — заметил председатель комиссии, — землю людям дать надо. Не на словах, а на деле.

— Ну это не в нашей компетенции, — отмахнулся министр, — давайте по существу.

— А по существу вот что: необходимо внедрять данный опыт всем вверенным нам учреждениям, — твёрдо заявил председатель комиссии.

— Я тоже с этим согласна, — поддержала председателя женщина-депутат Государственной Думы, и добавила: — а ещё я твёрдо решила внести в Государственную Думу на рассмотрение законопроект о выделении каждой желающей российской семье в пожизненное пользование гектара земли для обустройства на нём своего родового поместья…..

Ну, надо же, снова о детях.

Дайте детям, - Родину свою!!!

На Украине есть город Харьков. В этом городе есть детский дом. Хороший детский дом: уютные помещения, красивый аквариум, большой бассейн. Постарались местные власти, и предприниматели помогли. Заведующий городским отделом народного образования показывал помещения и рассказывал о том, что дети из этого детского дома ходят в обычную школу. Я смотрел в окно. Группками возвращались из школы дети. Лишь одна маленькая девочка шла в стороне от всех.

— Это Соня. Она учится в первом классе, — рассказывал мне директор. Она всегда ходит одна. Она считает, что её скоро удочерит еврейская семья.

— Почему еврейская, она не похожа на еврейского ребёнка, волосы белые, скорей, она украинка.

— Кто-то в школе сказал ей, что Соня — еврейское имя, значит, она — еврейка. Соня согласилась с такой национальностью и тут же решила, что её удочерит непременно еврейская семья. А одна всё время ходит потому, что считает, если будет ходить в группе, то будущие родители её могут не заметить.

Хороший детский дом есть в Харькове. И в других городах на Украине, Белоруссии, России есть детские дома. В них живут дети. И независимо от того, насколько уютны помещения этих детских домов, мечтают дети, чтобы у них были родители, семья.

И шла деловой походкой по асфальтовому двору, в сереньких туфельках, отдельно от группы сверстников, маленькая худенькая первоклассница Соня. И мечтала детдомовка Соня…

Проходил один день, второй, потом месяцы. Соня ещё не знала, что детские приюты существуют давно и в разных странах, и не всех детей усыновляют и удочеряют. Что большинство из них обречены жить без родителей. Не удочерили и Соню.

Однако жизнь её сложилась нестандартно. В то время группа людей, жителей города Харькова, решили недалеко от города построить посёлок. Им удалось получить сто пятьдесят гектаров земли, и 120 семей, взяв каждая по гектару, решили заложить свои родовые поместья.

Один надел на краю оставался бесхозным, решили отдать его какому-нибудь детдомовцу. Так уж случилось, выбор выпал на маленькую Соню. Девочку привезли на машине вместе с воспитательницей на её участок. Воспитательница и стала объяснять ребенку:

— Видишь, Соня, вот вбиты колышки и натянута верёвочка между ними. За этой верёвочкой находится твоя земля, целый гектар. Её тебе подарили люди, которые рядом тоже взяли себе по гектару земли и будут на них сажать сады и строить дома. Ты, когда подрастёшь, тоже можешь построить дом и посадить сад. Твоя земля будет ждать тебя.

Девочка подошла к верёвочке, потрогала её и переспросила воспитательницу:

— Значит, за этой верёвочкой моя земля и я за верёвочкой могу делать всё, что сама решу?

Дата добавления: 2015-05-29