Коммунистическая философия права 1 страница

1. Ортодоксальные основы коммунистической философии права. Характерная черта человеческой цивилизации и культуры — противоречивость их развития, когда прогресс, в том числе и правовой прогресс, сопровождается явлениями регресса — то затухающими, уходящими в прошлое, то вспыхивающими, расцветающими в новом обманчивом иллюзорном обличии.

Если стержнем правового прогресса в условиях перехода человечества от традиционных к либеральным цивилизациям и демократического переустройства общества стала философия гуманистического права (правозаконности), то наиболее значительным, противостоящим ей явлением правового регресса и вместе с тем — ее своеобразным спутником-антагонистом стала коммунистическая марксистская философия права.

Слов нет, человеческая история изобилует страшными, чудовищными эпизодами и целыми полосами исторического развития, когда отбрасывалось и попиралось право в его исконном, гуманистическом понимании, до тла изничтожались ростки и завоевания правового прогресса. Строй азиатской деспотии. Беспощадные тиранические режимы в античности и средневековье. Обращенные в рабство народы. Кровавые религиозные войны и крестовые походы. Искоренение народов целых континентов. И все это, как и многое другое, такое же страшное и чудовищное — во многих случаях происходило в тех же странах, где чуть ли те же беспощадные завоеватели и работорговцы провозглашали лозунги о свободе, праве, справедливости, и опирались в своих деяниях на "свою" философию, на некоторые категории естественно-правового характера, в том числе — на представления христианства (средневековый агрессивный католицизм).

Но ни одна "философия", ни одна теория не совершили того, что сделал ортодоксальный марксизм, — не превратились в гигантскую всесокрушающую силу и не обернулись бесчеловечной тиранией, а в итоге — небывалыми разрушениями общества, человека, основополагающих человеческих ценностей, в том числе (и пожалуй, — прежде всего) права, его идеалов и истинного назначения.

Почему это произошло?

Быть может, самое зловещее здесь — это то, что ортодоксальная коммунистическая идеология в облике марксизма (а затем — ленинско-сталинского большевизма) заявила о себе как некое откровение, ослепившее людей идеалами всеобщего счастья, подлинного равенства, идеями социальной справедливости, стремлением ликвидировать невзгоды, порожденные капитализмом, системой неконтролируемой свободы, эксплуатации, угнетения людей труда. И такого рода откровение представлялось — как и основы гуманистической философии — в виде нечто в высшей степени естественного, своего рода естественного права (и непомерно более значительного по сравнению с реализацией узкой, по представлениям марксистов, классово-буржуазной задачи — дать свободу каждому отдельному автономному человеку). Причем — такого, что как будто является величайшим свершением науки, разума — ликвидацией эксплуатации и угнетения человека человеком, достижением всеобщего равенство и счастья всех людей, жизнь "по потребностям", словом, построение совершенного и разумного общества — к о м м у н и з м а.

Так в чем же дело?

А дело в самой сути чарующей и одновременно трагической, страшной судьбе марксизма. Тут три существенных момента.

В о — п е р в ы х, основные идеи марксизма о коммунизме — это не более, чем мечта, утопия, не согласующаяся с естественными законами и процессами развития человеческого сообщества. Мечта, утопия, близкая к библейским представлениям о "рае", построенная на иллюзиях, искушении, нетерпении и потому очаровавшая как наваждение прежде всего людей и страны с трудной обездоленной жизнью, судьбой. В действительности в идеях о коммунизме нет ничего, чтобы можно было бы отнести к "откровениям разума", истинного свершения науки1.

В о — в т о р ы х, сила марксизма, его обаяние, влияние, породившие во всем мире поистине обвораживающую эйфорию, состояли в том, что такого рода коммунистические идеалы рассматривались не в виде мечты, не в виде возможной перспективы, рассчитанной на отдаленное будущее, а в качестве практической задачи — скорого и решительного установления того строя жизни (по крайне мере, в виде "социализма" — первой, как считалось, фазы коммунизма), который должен восторжествовать в ближайшее время, буквально сейчас, при жизни нынешнего поколения, и уже в нынешнюю пору сделать всех людей счастливыми и притом — победить везде, сделать людей счастливыми во всем мире.

В т р е т ь и х, сообразно идеологии марксизма на пути высшего социального строя, коммунизма, должны решительно преодолеваться все преграды, в то числе — действующие законы, позитивное право, которое в условиях частнособственнического строя представляет собой, по представлениям марксистов-ортодоксов, "всего лишь" возведенную в закон волю господствующего класса, эксплуататоров, т.е. эксплуататорского, буржуазного права.

2. Высшее право — революционное право, служащее коммунизму. Если социализм и коммунизм, согласно марксизму, являются не возможной исторической перспективой, не отдаленной мечтой, а социальным проектом, практической задачей сегодняшнего дня, то спрашивается: каковы пути и средства решения такого рода задачи?

Быть может, это использование все более утверждающихся к концу XIX — начала ХХ века демократических правовых институтов, избирательного права, парламентаризма, демократических законов? На подобный путь и сориентировалось немалое число последователей Маркса, объединившихся в социал-демократические партии.

Вместе с тем другая часть марксистов, сторонников ортодоксального марксизма, объявив указанный путь "оппортунистическим" и "ревизионистским", стала настойчиво отстаивать путь пролетарской, социалистической революции — путь насильственного ниспровержения старого угнетательского строя и решительных революционных мер по созданию нового социалистического (коммунистического) строя.

Особо последовательно на революционный путь кардинальной переделки мира встали Ленин, Троцкий, Сталин, их сторонники из крайне радикального воинственного крыла российской социал-демократической партии, образовавшие особое течение в марксизме, названное большевизмом.

Есть ли достаточные основания для пролетарской, социалистической революции?

С позиций ортодоксального марксизма — да, есть. И именно Маркс сообразно ортодоксальным догмам выдвинул систему взглядов, претендующих на высокую научность, в соответствии с которой человеческое общество, начав свой путь с "первобытного коммунизма", затем погрязло в бедах при господстве частной собственности, в порядках угнетения и эксплуатации человека человеком, неуправляемой стихии товарно-рыночной экономики, а теперь стоит перед необходимостью устранить сами условия, порождающие эти беды, и создать действительный коммунизм — совершенное и разумное общество.

В какой-то мере такой подход к действительности конца XIX — первой половины ХХ века отразил суровые, трагические реалии, стал своеобразным ответом на вызов времени. Ибо капитализм — в том виде, в каком он утвердился к том времени, действительно обернулся страшными бедами для общества (их кульминация — две мировые войны ХХ века). А Великая депрессия начала 1930-х гг. вообще стала бедой-предзнаменованием тотальной гибели всей капиталистической системы.

И вот — главный, ключевой вопрос, относящийся к марксизму: если и впрямь наступил миг выбора для человечества и человечество стоит перед вызовом времени, то спрашивается, не здесь ли, не в указанных ли исторических и социальных предпосылках, определенных марксизмом, кроются основания для революционного перехода от существующего к совершенному строю? И не эти ли исторические и социальные предпосылки выдвинули на авансцену исторического развития определенный слой людей — класс (пролетариат), который самой историей уполномочен на то, чтобы революционным путем коренным образом изменить мир — кардинально преобразовать, во многом "до основания" разрушить существующее частнособственническое общество и создать новое, совершенное и разумное общество, построенное на общественной собственности и общественном труде?

И вот Маркс, его сподвижники и продолжатели (главным образом — большевики), по сути дела, возвестили о том, что пролетариат — класс, лишенный средств производства, вместе со своими союзниками, имеет мандат на глубокие революционные преобразования действительности, Такое, преобразование, которое предстало по утверждению его создателей, сторонников, людей им очарованных как мессия, откровение, быстрый путь к избавлению от эксплуатации и угнетения, надежда на светлое будущее людей труда.

Но что же представляет собой вот это самое "основание, предопределенное историей", своего рода "мандат" пролетариата, людей труда на революционное изменение мира, на социальную революцию?

И вот здесь хотелось бы обратить внимание на то, что марксистские взгляды, многократно и скрупулезно проанализированные с различных науковедческих позиций (экономических, политических, моральных, психологических и др.), по-настоящему не становились предметом научного освещения и оценки с о с т о р о н ы п р а в а.

Между тем, когда Маркс возвестил о том, что задача философов не объяснять действительность, а изменять ее, он тем самым уже сообщил философскому обоснованию действительности значение достаточного основания — такого, когда философские, научные выводы "дают право" на практические действования. И с этих позиций "основание, предопределенное историей", "мандат" на революционное преобразование" — все то, что в соответствии с марксистско-большевистскими взглядами лежит в основе кардинальных революционных преобразований, не может быть определено иначе, чем п р а в о. Право — в том широком значении, которое выражает обоснованность, оправданность соответствующих действий, наличия у них достаточного основания.

Марксизм, таким образом, может быть охарактеризован как философское и политическое учение, обосновывающее революционное право, своего рода суперправо пролетариата на коренное преобразование мира (что прямо или косвенно утверждалось всеми сторонниками революционного марксизма).

Более того, если попытаться вычленить в ортодоксальных марксистских взглядах главное, решающее звено, то оно по всем данным заключено именно здесь, в обосновании революционного суперправа пролетариата.

Сейчас на Западе получил распространение чисто академический подход к творчеству Маркса. Так, по мнению Ю. Хабермаса, Марксом и его сторонниками "идея свободного общества была понята ими неверно" и что основной порок Маркса — в том, что, по его мнению, "правильно устроенный процесс производства сам собой породит соответствующие ему жизненные формы"1. Маркс, и со стороны основательных ученых, удостаивается подчас весьма высоких оценок. Как полагает П. Рикер, Маркс является крупнейшим ниспровергателем ложного сознания. "Благодаря Марксу, Ницше и Фрейду, — пишет автор, — мы стали сомневаться", и "родство между этими тремя критиками "ложного" сознания поразительны"2. По мнению В.С. Барулина, творческие свершения Маркса имеют характер социально-философского прорыва, находящегося в одной плоскости с творческими свершениями Гегеля, Конта и Спенсера.3

Да, Маркс — создатель высокозначимых научных положений по экономической теории, по философии, особенно по проблемам отчуждения (и здесь оправданы известные комплиментарные оценки).

Но ведь главное (самое главное!) во взглядах Маркса и его наиболее непоколебимо последовательных (ортодоксальных) сторонников и продолжателей совсем другое. Ныне как-то забывается, что по Ленину — наиболее верному последователю Маркса, основателю большевизма, — главное в марксизме — идея диктатуры пролетариата, т. е. власти, по ленинским же словам, не ограниченной законом. Власть же, не ограниченная законом (диктатура пролетариата), — это и есть право во имя коммунизма идти на любые шаги, на любые акции для торжества светлых идей, всеобщего счастья.

Именно отсюда проистекают и все другие слагаемые ортодоксального марксизма, с наибольшей точностью выраженные в идеологии большевизма, ленинизма, — право на вооруженный захват власти, право на прямое революционное насилие во всех его многообразных формах, право на беспощадные репрессии в отношении врагов революции, классово чуждых слоев населения, право на изъятие имущества у нетрудящихся слоев населения, право на красный террор, право на революционные войны, на инициирование и поддержку "мирового пожара", экспорта революции, всемогущество коммунистического интернационала. И именно так, в таком духе, в таком ключе без колебаний поступали Ленин, его сподвижники; так и поступали все верные, ортодоксальные последователи Маркса и Ленина — Троцкий, Сталин, Мао Дзе-дун, Пол Пот, многие нынешние революционно-террористические группы, с полным основанием именующие себя "марксистскими".

И нужно взять на заметку — именно для того, чтобы оттенить революционную сущность партий, выражающих великое мессианское дело марксизма-ленинизма, историческое предназначение и великое революционное право пролетариата, их приверженность идее диктатуры пролетариата, в 1918 году марксистские партии, придерживающиеся радикального революционного большевизма, были переименованы из "социал-демократических" в "коммунистические". Именно по этой причине, а не по какой-то другой — запомним этот факт (возможно, неожиданный для многих нынешних сторонников коммунистической партии).

В последующем многие коммунистические партии, особенно — западноевропейские, а затем коммунистическая партия нашей страны трансформировали формулировки своих программ — скажем, поменяли формулу "диктатура пролетариата" на "общенародное государство", сделали ударение на приоритете парламентских методов, и даже на уважении к праву и закону. Но насколько известно, никто из них, не порывая с марксизмом, не отказался от коммунизма как практической задачи, и, главное, от "своего права" в конечном итоге переделать жизнь общества во имя коммунизма, интересов людей труда.

И в этой связи, думается, уместно вот какое замечание, относящееся к сегодняшнему дню России. Отрадно, что в настоящее время приверженцы коммунистической партии в России представляют себя в качестве сторонников такого политического движения, которые наиболее последовательно выступают "за закон", "за Конституцию", "за законность" и т. д. (здесь дает о себе знать сама логика права, ее понимание советской юридической наукой, особенно в 1950-1970 гг.), а некоторые из них даже за то, что коммунизм в их понимании — выражение не утопически-библейских идолов, а собственно отечественных национальных и даже "патриотических" идей. По своей сути партия, во всяком случае ведущая партия, именующая себя "коммунистической", это партия социал-демократического типа.

Но как все же быть в таком случае с тем, что провозглашенная, как и ранее, в качестве высшего идеала партии "коммунистическая перспектива" предполагает коренную революционную переделку действительности, и при этом, как говорил Ленин, плох тот революционер, который останавливается перед незыблемостью закона? И вообще — какова в этом случае судьба высшего права — революционного права, служащего делу коммунизма? Если же коммунисты теперь отказываются от того и другого (вместе с диктатурой пролетариата), то тогда — другой вопрос: могут ли они в этом случае вообще считаться и именовать себя "коммунистами", коль скоро коммунистическое движение для того и обособилось, присвоив себе такое имя, чтобы связать свое дело с коренной революционной переделкой мира? Не правда ли — вопросы, на которые до сих пор не дано ответа (тем более, что сохранение указанных "идеологических зацепок" позволяет в мгновенье ока встать на путь "Ленина-Сталина", на путь реализации коммунистических постулатов) — в последующем мы к этой стороне проблемы еще вернемся.

Итак, если рассматривается вопрос о коммунистической, марксистской философии права в ее исходном (ортодоксальном) значении, то речь должна идти о революционном праве, служащим делу коммунизма, — о праве марксистской революционной диктатуры, не ограниченной законом.

При этом следует еще раз сказать о том, что здесь, понятно, термин "право" берется не в его строго юридическом значении, даже не просто в значении права власти, а в широком смысле, т.е. в смысле обоснованности, оправданности тех или иных явлений, наличия у них достаточного основания.

По привычной, распространенной номенклатуре правовых явлений такое революционное право ближе всего к понятию правосознания — к субъективным представлениям людей, их групп о реальном, желаемом и допустимом праве.

Но фактически оно означает нечто значительно большее, чем просто "сознание", — представляет собой что-то вроде революционного естественного права, так как, по представлениям его носителей, оно, такое высшее революционное право, служащее делу коммунизма, дозволяет то, что не допускает ни одна из систем позитивного права, и никакое сознание, содержащее определение "право" в строго юридическом его значении, — прямое, неконтролируемое, беспредельное и массовое насилие, безбрежный неконтролируемый простор для любых, каких угодно акций. И реальный смысл "революционного правосознания", использованного в ходе большевистской революции и ленинско-сталинской диктатуры, строго соответствует содержанию рассматриваемой марксистской категории.

Именно потому большевики, марксисты-ленинцы считали себя вправе поступать сообразно своим идеологическим представлениям и делать со всем обществом, его институтами, с отдельными людьми что угодно — захватывать путем заговора и вооруженного насилия власть, идти на реализацию утопии, на фантастический эксперимент в отношении всего народа, ликвидировать естественные механизмы и стимулы жизнедеятельности — частную собственность, рынок, предпринимательство, заменяя все это искусственно-принудительными фантомами, развязывать войну, применять массовые вооруженные насильственные акции, террор, чинить расправу над классово чуждыми элементами и единомышленниками-отступниками. Вот что говорил известный деятель Октябрьской революции, член ВЧК М. Лацис: "Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора"1.

А в этой связи — еще одна особенность высшего революционного права коммунизма в том виде, в каком оно в 1917 году стало реализовываться в России. Это — придание идеологии (марксизму, партийным программам) непосредственного юридического значения и действия. Ведь согласно декрету о суде №1, все законоположения и юрисдикционные решения должны были соответствовать не только декретам Советской власти, но, в первую очередь, программе (программе минимум) коммунистической партии.

Отсюда — господство неограниченной партократической диктатуры (открыто в то время названной "диктатурой пролетариата" — власти, не ограниченной законом), когда руководящие органы партии становились правящими, обладающими высшей по сути неограниченной властью в государстве. Причем -такой могущественной бесконтрольной супервластью, которая находится "над" законом, действует вне какого-либо юридического регулирования и в то же время открывает беспрепятственную возможность непосредственного, прямого (именно — н е п о с ре д с т в е н н о г о, п р я м о г о, минуя официальные советские инстанции) командования машиной государственного насилия, репрессивным аппаратом — вооруженными силами, всеми карательными учреждениями (ВЧК, Прокуратурой, учреждениями внутренних дел), всеми административно-управленческими учреждениями и институтами — порядок, который в России вплоть 1993 года фактически оставался практически неизменным (а затем, увы, в "демократическом обличье" перескочил в институты высшей власти демократической России).

Советы — представительные органы — в таких условиях играли в основном декоративную роль, их декларируемое "всевластие" прикрывало и в какой-то мере легализовало неограниченное всемогущество партократического аппарата, всей партгосноменклатуры.

Итак, хотя марксисты, теоретики и революционеры-практики, почти не употребляли здесь слово "право" (впрочем и оно порой прорывалось то там, то здесь: вспомним — "владеть землей имеем право, а паразиты никогда"), именно оно, право, в указанном ранее широком значении имелось в виду при обосновании пролетарской революции и диктатуры пролетариата, и именно по отношению к нему, к праву, понимаемому в широком смысле, строились основные философские и политические рассуждения Маркса, его сподвижников и ортодоксальных последователей, большевиков. Так что Маркс и его последователи, вопреки общепринятым представлениям, вполне могут быть названы создателями особой философии права, противостоящей философии, рожденной эпохой Просвещения и французской революцией, — коммунистической философии права.

Надо отдать должное ленинцам-большевикам: захватив в России в октябре 1917 года путем заговора и вооруженного восстания власть, они с предельной пунктуальностью реализовали марксистские представления о революционном праве.

Право советской России 1917- конца 1920 годов, которое именовалось "революционным", в то время оценивалось в чем-то открыто и честно. Оно характеризовалось как "революционное правосознание", а порой — совсем уже открыто и честно — "революционная целесообразность"1.

В таком "праве" мало чего было от права в строго юридическом его значении, а больше — от непосредственного неконтролируемого революционного действования, прямого насилия. Советская власть признавала обязательными только свои, ее же власти, юридические установления, да и те могли не соблюдаться по мотивам революционной целесообразности, чрезвычайных обстоятельств, исключительных случаев1, т.е. не соблюдаться по усмотрению самой власти, партийных и советских чиновников.

Здесь опять-таки все строго согласуется с философией марксизма, большевизма. Поскольку коммунизм, по представлениям ортодоксальных марксистов, — величайшая цель из всех возможных человеческих устремлений и задач, то во имя достижения такой величайшей цели все средства хороши и допустимы. Тем более, что они, эти "все средства", могут быть и в пропагандистском ракурсе преподаны как просто ответ на такие же действия эксплуататоров и угнетателей: насильственный захват власти — всего лишь ответ на угнетательское государство эксплуататоров; национализация собственности — всего лишь ответ на грабеж эксплуатируемых; революционная война — ответ на грабительские войны господствующего меньшинства и т. п. Главное же — сама суть дела — великая цель — да еще в ужасающих условиях эксплуататорского общества — допускает и оправдывает н а с и л и е (которое, по словам Маркса, является всего лишь "повивальной бабкой истории"). Насилие, следовательно, выступает в виде необходимого и оправданного элемента идеологии и практики коммунизма, составной частью коммунистической философии права.

Насилие подкралось в реальную жизнь и вошло в коммунизм еще с одной стороны. Реальная жизнь показала, что коммунистические ослепительно-чарующие социальные проекты все-таки (несмотря на попытки возвысить марксизм над прежними утопическими воззрениями) также всего лишь мечта, утопия. Они никак не согласуются с естественными основами и стимулами жизнедеятельности людей, имеющими биологические предпосылки и выраженными в соответствии с "замыслом природы" в свободе поведения, конкуренции, соревновании, которые только и способны раскрыть человеческие задатки и создать мощную энергию развития сообщества людей.

И потому пришлось, и тут во имя великой цели, во имя демонстрации хотя бы каких-то успехов коммунизма, а практически — для преодоления нарастающего сопротивления коммунистическим акциям, — во имя всего этого пришлось опять-таки прибегать к массированному насилию, причем к насилию самому мощному — государственному, выраженному в организации и деятельности концентрационных лагерей, вооруженном подавлении восстаний, государственных повинностях, расправах над непокорными, разнообразных формах принуждения к труду.

Плюс к этому — прокатившаяся кровавыми волнами в 1918-1920 годы по всей территории былой российской империи самая чудовищная из войн — братоубийственная гражданская война, превратившая вооруженные расправы, смерть и кровь чуть ли не в обыденное житейское и даже романтическое дело.

Не изменила хода событий и введенная в начале 1920 годов НЭП — новая экономическая политика, которая представляла собой на деле не некий гуманный "ленинский план строительства социализма", будто бы "строя цивилизованных кооператоров", а всего лишь тактический маневр — временное и частичное отступление после, в общем-то неудачной, массированной красногвардейской коммунистической атаки и последовавшей затем тотальной разрухи экономики страны. Отступление, которое с самого начала предполагалось вскоре остановить и которое действительно уже в конце 1920 годов по наказу Ленина было остановлено сталинским режимом.

Все это — если суммировать существо событий с октября 1917 до конца 1920 годов — означало не только слом, прорыв закономерно-естественного развития к свободе и поворот назад, пусть и к модернизированному строю тиранической власти и фанатичной идеологии, но и формирование при господстве такого строя искусственного общества, основанного на фанатизме, насилии и фальсификациях.

3. Новая полоса. В конце 1920 — начале 1930 годов в марксистских воззрениях на право, как во всей системе марксистско-ленинской, большевистской идеологии, произошли изменения. В это время, по сути дела, началось формирование нового, государственнического варианта большевистской идеологии. Отсюда — соответствующие изменения и в коммунистической философии права, которая, сохранив императивы ортодоксальной теории, в чем-то преобразовалась, по ряду существенных позиций сменила саму систему координат и, особенно, ее символов, идолов, терминологических обозначений.

Такая смена системы координат, идолов и словесных символов связана с тем, что в указанное время все советское общество вступило в новую полосу развития.

Обычно при освещении истории советского общества ее первые фазы (с октября 1917 года до смерти Сталина в 1953 году) рассматриваются как некая единая эпоха — эпоха большевизма, различаемая, пожалуй, лишь событиями экономического и военного порядка, партийными форумами, схватками между партийными лидерами за власть, а в основном — переходом власти от одного большевистского вождя — Ленина к другому — Сталину.

Между тем, при действительно большой общности экономико-политических и особенно идеологических реалий того времени и необходимости учета всех только что упомянутых обстоятельств, следует прежде всего видеть существенные особенности, существовавшие между двумя полосами этой эпохи (особо важные под углом зрения проблем данной работы), различая в рассматриваемом отношении:

во-первых, время прямой революционно-большевистской диктатуры, ленинского вождизма, когда при всех ужасах порядков революционного правосознания, всё же шел какой-то поиск нового, царил романтический настрой, скрывавший кровавую схватку коммунистов за выбор пути "социалистического и коммунистического строительства" и за власть;

и во-вторых, новую полосу — время единодержавной сталинской тирании, когда одолев всех других претендентов на верховную власть в обществе (и по единодержавным восточно-византийским нравам физически уничтожив их), единоличный вождь — Сталин — встал на путь известной стабилизации в жизни общества, создания мощной военно-коммунистической общественной системы, основанной на модернизированной государственной экономике и выраженной во всесильной партийно-идеологизированной государственности и социалистической законности (обеспечивающих в новых формах господство революционного права, служащего коммунизму, его победе во всем мире).

Эта искусно созданная модернизированная система единодержавной власти и соответствующие ей общественные порядки, получившие официальное имя "советское социалистическое общество", могут быть охарактеризованы в качестве относительно сложившегося, институционально отработанного случая современной цивилизации. Такого случая, который отличаясь причудливым сочетанием некоторых положительных, привлекательных и одновременно — бесчеловечных, чудовищно отвратительных черт, представляет собой одну на время утвердившуюся, но все же ошибочную "пробу" Истории, испытанную в ответ на потребности и вызов современности. Этот феномен современной цивилизации, к сожалению, до сих пор — ни в нашем Отечестве, ни за рубежом — не получил достаточно точного осмысления.

Между тем — хотя в настоящей работе и приходится ограничиться только приведенными общими констатациями (здесь, по всем данным, нужны более подробные пояснения), есть основания полагать, что ни один вопрос нашего советского прошлого и вопросов нынешней поры не может получить удовлетворительного решения, если не исходить из основательного понимания особенностей советской цивилизации.

Это относится и к праву советского общества. Тому праву, которое стало утверждаться в 1930-годах, а затем приняло некоторые относительно развернутые, в какой-то мере законченные формы через два-три десятилетия — в условиях брежневского неосталинского режима власти.

Дата добавления: 2015-05-31