КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Книга вторая 9 страница. Сен-фон проснулся около пяти вечера
Сен-Фон проснулся около пяти вечера. К тому времени в салоне все было готово, и участники драматического спектакля ожидали распорядителя. Справа, обнаженные, увитые гирляндами из роз, стояли три девушки, предназначенные в жертву, которых я расставила как на полотне Ботичелли «Три грации»; всех троих я нашла в монастыре в Мелунэ, и красоты они были необыкновенной. Первую звали Луиза, ей было шестнадцать лет – юная светловолосая красавица с ангельским личиком. Вторая звалась Елена – пятнадцатилетняя прелестница, тонкая в талии, стройная, пожалуй, несколько высокая для своего возраста, с длинными каштановыми волосами, заплетенными в две косы, с глазами, излучавшими любовь и доброту. Хотя она была прекрасна, на мой взгляд, еще прекраснее была Фульвия, очаровательнейшее создание, также шестнадцати лет от роду. В самом центре для контраста я поставила несчастное семейство, все трое также были обнажены и опоясаны черным крепом, родители бросали друг на друга отчаянные взгляды, приготовляясь к самому худшему, у их ног лежала восхитительная Юлия; их тела обвивала тяжелая длинная цепь, и левый сосок Юлии оказался зажатым в железном звене и сильно кровоточил. Один конец цепи был пропущен между бедер мадам де Клорис, и железо впивалось прямо во влагалище. Делькур, которого я облачила в устрашающие одежды демона, восставшего из глубин ада, и вооружила мечом, предназначенным для последнего акта, держал другой конец цепи и время от времени дергал его, причиняя ужасные страдания всему семейству. Чуть дальше в позе каллипигийской Венеры, спиной к Сен-Фону, задрапированные в белую с коричневым газовую ткань, через которую хорошо были видны их ягодицы, стояли четыре молодые женщины. Первая, двадцати двух лет, великолепно сложенная, настоящая Минерва, звалась Делия. Вторую звали Монтальм – двадцатилетнее, в расцвете красоты, юное создание с атласной кожей. Девятнадцать лет исполнилось Пальмире. У нее были золотистые волосы и романтическая внешность девушек той породы, которые особенно обольстительны, когда они плачут. У семнадцатилетней Блезины был коварный взгляд, безупречные зубки, сладчайшие, горящие желанием глаза. Этот полукруг замыкали два здоровенных, также обнаженных лакея, около двух метров ростом, с устрашающими членами; они стояли лицом друг к другу и периодически обменивались страстными поцелуями и ласками. – Восхитительно! – одобрил Сен-Фон, шагнув через порог. – Божественно! Это доказывает твой талант и ум, Жюльетта. Подведите обвиняемых ближе, – скомандовал он. Потом приказал мне сесть радом с ним; Монтальм опустилась на колени и начала сосать ему член, а Пальмира, грациозно изогнувшись, подставила свой зад. Делькур подвел все семейство к Сен-Фону. – Все вы обвиняетесь в чудовищных преступлениях, – начал министр, – и я получил от королевы приказ казнить вас. – Это несправедливый приказ, – с достоинством отвечал Клорис, – ни я, ни моя семья ни в чем не повинны, и тебе это хорошо известно, негодяй! (При этих словах Сен-Фона охватил такой восторг, что он с трудом сдержался, чтобы не кончить.) Да, ты отлично знаешь, что мы ни в чем не виноваты. Но если нас в чем-то подозревают, пусть предадут справедливому суду и избавят от мерзкой похоти злодея, который хочет только удовлетворить свои мерзкие страсти. – А ну, Делькур, – скомандовал министр, – пошевели-ка цепью. Палач с такой силой и резкостью рванул за конец цепи, что из влагалища мадам де Клорис, из груди ее дочери и бедра ее мужа потекла кровь. – Ты говоришь о законе, – продолжал удовлетворенный Сен-Фон, – но сам же и нарушил его, и преступление твое слишком серьезно, чтобы ты мог уповать на его защиту. Теперь тебе нечего ждать, кроме его карающего меча, так что готовься к смерти. – Ты – выродок тирана и отродье потаскухи, – гордо ответил Клорис. – И судить тебя будут потомки. Сен-Фон пришел в ярость, его член угрожающе зашевелился и увеличился в размерах. Он шагнул к скованному цепью наглецу и что было сил несколько раз ударил его по лицу, выкрикивая ругательства, потом плюнул ему в глаза и стал тереться членом о груди Юлии. – Я вижу, ты сошел с ума. Не стоит упоминать потомков, лучше позаботься о себе сейчас. Если ты – мужчина, докажи это. – Скотина! Будь я свободен, ты бы в панике сбежал отсюда. – Ты прав. Но ты не свободен и останешься в моей власти, а я получу от этого огромное удовольствие. Неужели ты собираешься лишить меня удовольствия? Только попробуй! – Ты же обязан мне всем, что имеешь, негодяй! – Тебе остается только себя корить за это, – сказал министр, взялся за член своего благодетеля и помял его в руке, потом велел мне вдохнуть в него жизнь. Однако и мои усилия были безуспешными. Увидев это, Сен-Фон повернулся к Делькуру: – Отведи этого человека в сторону и привяжи к столбу. Королева предоставила мне самому выбрать пытки, которые будут прелюдией к их смерти. – Потом обратился к несчастным пленницам: – Сейчас вы узнаете, что такое настоящая мерзость, и Клорис будет этому свидетелем. Заметив, что Делькур недостаточно крепко привязал главу семьи, Сен-Фон исправил оплошность палача и заодно обрушил на беднягу новые удары. – Я сам убью его, – сказал он Делькуру. – Я своими руками хочу выпустить из него кровь. Будучи всегда аккуратным и пунктуальным в том, что касалось злодейства и распутства, он наклонился и недолго пососал член Клориса, затем расцеловал его зад. Потом взял в рот орган стоявшего рядом Делькура. После чего выпрямился и принялся страстно целовать палача в губы, а минут через пять сказал мне: – Это единственное, что по-настоящему разогревает мне кровь. Затем, после нового недолгого эпизода, насыщенного жестокостью и мерзостью, он снова перешел к узницам. – О Господи! – выдохнули обе бедняжки, когда он подошел к ним. – В чем наша вина, и чем мы заслужили такое варварское обращение? – Мужайся, дорогая! – закричал связанный супруг. – Скоро смерть избавит нас от мучений, а этого злодея убьет его собственная совесть. – Совесть! – расхохотался Сен-Фон. – Это слово совершенно мне незнакомо, так что оставь его при себе. Первой развязали мадам де Клорис и подвели к министру. – Ну что, шлюха, – сказал он, – ты помнишь, какие препятствия чинила на моем пути? Да, дорогая моя, милая, сладчайшая моя кузина, ты дорого заплатишь за это. На эрекцию его было просто страшно смотреть, когда он принялся истязать прелестное тело женщины: схватив ее за груди, он самым жестоким образом изнасиловал ее на глазах мужа, чей член, благодаря занятой им позиции, вложил себе в рот. А я, сделав удобной мишенью министерскую задницу, вонзила в нее искусственный член. Вокруг Сен-Фона, почти вплотную к нему, располагались влагалища, ягодицы, мужские органы и женские груди; подстегиваемый демоном жестокости, он судорожно рвал ногтями все, что попадало под руку, но особое предпочтение оказывал несчастной женщине, на которую обрушилась вся его ярость. – Убери отсюда эту тварь, Жюльетта, – сказал он, вытаскивая свой инструмент из влагалища матери, чтобы тут же вставить его в маленькую норку дочери. – Я не могу так кончить. А ты, сучка, – встряхнул он невинное существо, сжавшееся в клубок под его тяжестью, – знай, что я много сил потратил на то, чтобы трахнуть тебя, и вот сейчас я это сделаю, сейчас ты горько пожалеешь, что когда-то отвергла меня. Клориса положили так, чтобы Сен-Фон, насилуя его дочь, мог любоваться красивым задом папаши, который он щипал одной рукой, а другой месил ягодицы матери. Он лишил Юлию невинности с моей помощью: я направила его орган в нужное русло, Сен-Фон напрягся, сильным толчком пробил брешь, и чресла его окрасились кровью, а в это время вокруг министра белели восемь задниц в самых живописных позах. Вслед за тем злодею показалось, что Делькур недостаточно усердно мучает жертвы, он схватил стилет и начал колоть им грудь матери, плечи дочери и отцовские ягодицы. Через минуту все вокруг было залито кровью. – И в этот отвратительный сосуд я не могу кончить, – процедил сатир, вытаскивая член. – Пожалуй, вот на этом алтаре я принесу свою жертву. – И он указал на зад Клориса, которого со связанными за спиной руками положили на роковую кушетку. – Накинь ему петлю на шею, Делькур, и если он хоть пикнет, затяни ее потуже. Я внимательно следила за ходом событий и тут же умело направила пылавший от возбуждения стержень в канал, куда ему предстояло излить свою ярость, однако Клорис не проронил ни звука. Слева от его головы мы положили жену, широко раздвинув ей ноги, справа возвышались аккуратные полушария дочери. Прежде чем проникнуть в вожделенные потроха, министр снова несколько раз вонзил свой ужасный стилет в лежавшие перед ним прелести, и кровь матери и дочери забрызгала отцовскую голову. Тем временем я щекотала мучителю задний проход, а мои служанки кололи шпилькой его ягодицы. – Кажется, я опять ошибся, – вздохнул через некоторое время Сен-Фон. – Моя сперма никак не желает выливаться и в этот сосуд, наверное, все дело в том, что я недостаточно обследовал остальные задницы этой семейки. А ну, Делькур, привяжи-ка эту старую скотину к столбу – он никуда не годится, только испоганил мой член своим дерьмом. Эй ты, – позвал он Монтальм, – поди сюда и оближи его. Обнаружив в девушке нежелание повиноваться, бен-Фон приказал Делькуру немедленно выдать ей сотню ударов, чтобы научить ее послушанию, да чтобы и другим неповадно было. – Ах ты, тварь, – ворчал он, пока выполнялся его приказ, – ты брезгуешь моим членом, потому что он в дерьме? Что же ты будешь делать, когда, совсем скоро, я заставлю тебя жрать мои экскременты? Монтальм, примерно наказанная, вернулась совсем в другом настроении; она до блеска отполировала его инструмент и не забыла привести в порядок задний проход, после чего он преспокойно возвратился к прерванному занятию; теперь он содомировал мать и при этом терзал руками зад отца с одной стороны и влагалище дочери – с другой. Это продолжалось недолго, затем он вновь приступил к Юлии. – Надеюсь, теперь-то получится, – озабоченно заметил он. Я вновь взяла на себя обязанности распорядительницы и вставила его утомленный, но ненасытившийся член в заднюю норку девочки, и когда он там удобно устроился, были предприняты все возможные меры, чтобы выдавить из него семя, однако – то ли из крайней развращенности и пресыщенности, то ли из духа противоречия, а, быть может, и от бессилия – он оставил и эту попытку, заявив, что очень устал и что для восполнения сил должен подвергнуть издевательствам все семейство сразу. Вначале выпороли привязанного к столбу отца, затем, пока он истекал кровью, к его спине привязали жену, и тысяча ударов обрушилась на ее заднюю часть, наконец, на плечи матери усадили юную Юлию и выпороли таким же образом. – Развяжите их, – скомандовал ненасытный кентавр, – это был неплохой спектакль, а теперь полюбуемся на другой: я заново выпорю самую младшую, и пусть при этом ее держат любящие родители. А вы, Жюльетта и Делькур, возьмите пистолеты и при малейшем признаке недовольства этих упрямых ослов вышибите из них мозги. Я приставила пистолет к виску матери и, признаться, ничего так не жаждала в тот момент, как обнаружить в ней хоть каплю непокорности, однако, успокоившись при мысли, что скоро она умрет смертью, не такой легкой, как от простой пули, я снова пришла в возбуждение – теперь уже от ее униженности. А бедную Юлию, прежде исхлестанную до полуобморочного состояния, на этот раз били многохвостой плетью, и кровь ее забрызгала всю комнату. Разделавшись с ней, Сен-Фон набросился на отца и за три минуты тем же самым орудием превратил его тело в кровавое месиво. Затем, без промедления, схватил мать, положил ее на кушетку, как можно шире раздвинув ей ноги, взмахнул плетью, и первый же, но далеко не последний удар пришелся прямо по раскрытому влагалищу. Все это время я неустанно помогала ему: и ласкала его и била розгами, и сосала ему то член, то язык. После того он обратил свою ярость на дочь и нанес ей два настолько мощных удара, что она рухнула к его ногам; на помощь ей поспешила мате, он, будто ожидая это, ударил ее ногой в живот, и женщина отлетела далеко в сторону. Клорис дико выкатил глаза, на губах его запузырилась пена, но он не осмелился произнести ни слова: что он мог сделать со связанными руками и ногами и с приставленным к виску пистолетом? Девочку поставили на ноги, Сен-Фон заставил палача овладеть ею спереди, а сам занялся с ней содомией. В это время я, не переставая говорить ласковые слова, развязала отца и пообещала ему сохранить жизнь и ему и всей его семье, если он сумеет совершить акт содомии с министром. Надежда никогда не покидает душу обреченного, и вот, искусно возбужденное моей умелой рукой, его трепещущее копье вошло-таки в расщелину. Сен-Фон, почувствовав такой твердый и горячий предмет в своей утробе, засеменил ногами и начал извиваться словно ликующая рыбка, брошенная с берега назад в воду. – О, как это восхитительно, как он надеется спасти жизнь и получить свободу! – повторял министр. – Судя по состоянию члена он вполне может прочистить задницу своей дочери. – Сударь, – обратилась я к нашему гостю, – что вы на это скажете? Вам предлагают выбор: либо вы изнасилуете свою дочь, либо она умрет в жутких муках. – Пусть она умрет! – Ну что ж, сударь, если вы отказываетесь… Но подумайте еще раз: ваше глупое упрямство убьет ее. Не дожидаясь его ответа, одна из моих женщин широко раздвинула ягодицы девочки, увлажнила языком отверстие, а я поспешно вытащила из задницы Сен-Фона по-прежнему твердый инструмент и приставила его к входу в пещерку Юлии, но Клорис яростно взбунтовался и не вошел внутрь. – Оставь его, Жюльетта, – строго сказал Сен-Фон, – если он не желает сношаться, мы убьем ее. Эти ужасные слова сломили, наконец, сопротивление строптивца. Я взяла его член в руку и насильно втолкнула в девичий анус; поскольку были сделаны все необходимые приготовления, усилия мои увенчались успехом: Клорис, не пожелавший сделаться убийцей своего ребенка, заклеймил себя инцестом. Делия порола розгами Сен-Фона, сам он терзал и без того вконец истерзанный зад матери, умудряясь целовать ягодицы одного из лакеев, а второй содомировал его. Однако распутник не удовлетворился и этим, семя его все еще оставалось в чреслах, и от этого его ярость возрастала на глазах: он орал, ругался, мычал как обезумевший бык, разбрызгивал изо рта пену; как только Делькур выпустил свой заряд во влагалище Юлии, министр заставил его содомировать мадам де Клорис. Понемногу буря утихла; Сен-Фон снова занял свое место в кресле и приказал мне подвести к нему всех троих девушек, которых он до сих пор как-то обошел своим вниманием. В продолжение четверти часа он неистово целовал их ягодицы, то широко раздвигая, то вновь сжимая упругие полушария, а в это время я не переставала ласкать и возбуждать его всеми доступными средствами и, должна признать, никогда до этого не видела его орган в таком воинственном состоянии. Больше других его, очевидно, привлекала Фульвия, и он шепнул мне, что непременно овладел бы ею, если бы не боялся кончить прежде времени. Досыта полюбовавшись юными прелестями, он пожелал осмотреть четверых служанок, и из всех отдал несомненное предпочтение Пальмире; по его словам, он не видел ничего подобного за всю свою жизнь, а ее зад буквально ошеломил его, и он посвятил ему добрых десять минут. В конце концов он повернулся ко мне. – Поставь этих шлюх на четвереньки, пусть они по очереди подползают ко мне и оказывают высшие почести моему члену, в общем, пусть полижут его. Я дала необходимые указания, и каждая из четверых в точности исполнила желание министра, получив в награду несколько звонких пощечин. – Хорошо, – кивнул он, когда церемония была закончена, – теперь очередь моего зада: пусть теперь полижут его. Пока продолжалась следующая церемония, он занимался тем, что обсасывал услужливо подставляемые мужские члены, и как нетрудно догадаться, не забыл при этом Клориса и Делькура. Потом громогласно объявил: – А теперь, Жюльетта, пришло время завершить первый акт нашей драмы. С этими словами злодей яростно набросился на Юлию и вонзил в ее зад свое безжалостное орудие; слуги крепко держали отца и мать, а Делькур, с раскрытой бритвой в руке, подошел ближе, приготовляясь отсечь ребенку голову. – Только не спеши, Делькур, – предупредил министр. – Я хочу, чтобы моя милая племянница знала, что с ней происходит и что она отдаст Богу душу не раньше, чем я кончу. Делькур приставил сверкающее лезвие к нежной коже, и девочка испустила долгий пронзительный вопль. – Давай, давай, – подбадривал Сен-Фон, удобнее располагаясь в ее чреве, – но только медленнее, так, чтобы я почувствовал все ее судороги. А теперь наклонись, Делькур… Вот так… я хочу поласкать твой набалдашник, пока ты работаешь. А ты, Жюльетта, займись задницей Делькура: целуй ее, да покрепче, ведь теперь он – наш бог… И придвинь ко мне ближе зад мамаши: я хочу поласкать его, пока умирает ее дитя. Но Боже ты мой, что это были за ласки! Это были звериные укусы, настолько жестокие, что кровь бедной женщины брызгала фонтаном. В то же самое время министерский зад обхаживал лакей, и распутник пришел в экстаз, который невозможно передать словами. – О, как сладостно преступление! – рычал он вперемежку с бессвязными проклятиями. – Как я обожаю злодейство! Делькур медленно, с непередаваемым изяществом, сделал свое дело… Мертвенная бледность покрыла лицо Клориса, и он отвернул в сторону помутневший, искаженный ужасом взгляд. Красивая головка Юлии, наконец, упала на пол, как роза, сорванная безжалостным северным ветром. – Никогда еще я не испытывал такого блаженства, – заявил Сен-Фон, оттолкнув от себя бездыханное тело. – Вам не понять, как сладко сжимается анус, когда постепенно, один за другим, отрезаются шейные позвонки… Просто сказочное ощущение! Вот так, сударыня, теперь готовьтесь вы предоставить мне такое же удовольствие. И началась новая кровавая вакханалия, в точности повторяющая предыдущую. Считая, что операция движется чересчур быстро, Сен-Фон несколько раз останавливал ее. – Ах, какое это наслаждение – отрезать голову женщине, которую когда-то страстно и безнадежно любил, – говорил он эти и им подобные слова, задыхаясь от вожделения. – Наконец настал момент моей мести. О, как долго я его дожидался! Он, как и прежде, ласкал член палача, правда, на этот раз предпочел целовать мои ягодицы; один из лакеев наглухо закупорил ему задний проход, второй проник в чрево Делькура, занятого своим делом. Отца положили таким образом, чтобы я могла бить его розгами по самым интимным местам. Мой любовник – настоящий дьявол во плоти – блаженствовал и наслаждался медленной агонией своей кузины, чья голова отделилась от тела через пятнадцать минут после начала экзекуции. Настал черед Клориса. Его предварительно связали, Сен-Фон совершил с ним ритуальный акт содомии, и головорез приступил к делу, а их обоих содомировали лакеи. Объектом для своих ласк Сен-Фон избрал роскошные ягодицы Монтальм. И вот, наконец, бомба взорвалась. О небо! Я не присутствовала при оргазме всемогущего Люцифера, но уверена, что семя его не извергалось столь бурно и ликующе, не вскипала на его губах такая обильная пена, не скрипели так свирепо его зубы, и не были столь яростны и ужасны его проклятия в адрес всех богов. Пока, обессиленный, Сен-Фон отдыхал, я выпроводила всех женщин и обоих лакеев в соседнюю комнату. Хочу заметить, что антропофагической оргии этого Нерона современности предшествовало пиршество, так что когда наш распутник, в сопровождении своего головореза, вошел в залу, где должно было состояться новое кровопролитие, он был свеж и полон сил как перед началом драмы. Я максимально учла все его вкусы и излюбленные привычки; сладострастные композиции, которым предстояло услаждать его взор, были расположены в трех альковах, украшенных непременными атрибутами Смерти. На стенах комнаты, задрапированных черной тканью, были развешаны кости, черепа, множество прутьев, розог, бичей и разнообразных плетей; в каждой нише на черных подушках возлежала девственница, подставляя свое влагалище ласкам опытной лесбиянки, и на лбу у обеих были изображены скрещивающиеся кости с черепом. В каждой нише, на самом видном месте, висела отрезанная Делькуром голова, справа стоял гроб, а слева – небольшой круглый столик, на котором бежали: пистолет, шкатулка с ядами и кинжал. Мне пришла в голову удачная мысль распилить тела трех наших жертв, я использовала только среднюю часть от середины бедер до груди, и эти огромные куски человеческого мяса низко свешивались на веревках в простенках между нишами. Эти предметы первыми бросились в глаза вошедшему Сен-Фону. – Ого, – плотоядно улыбнулся он после того, как расцеловал эти атрибуты, – они снова здесь, со мной; я безумно рад видеть их, эти попки, которые принесли мне столько радости. Несколько свечей, подвешенных под потолком в середине комнаты, освещали жутким светом мрачные своды и расставленные повсюду всевозможные оружия пыток, среди которых выделялось необычной формы колесо. Оно могло вращаться внутри большого барабана, внутренняя поверхность которого была утыкана стальными шипами; согнутую дугой жертву укладывали по окружности колеса, и при его вращении живое тело раздирали неподвижные шипы, по мере снятия очередного слоя, все глубже впивались в тело жертвы. Пытка эта была тем более ужасна, что человек испытывал медленную и страшную агонию в течение десяти часов, прежде чем испустить дух. Чтобы ускорить или замедлить этот процесс, достаточно было уменьшить или увеличить расстояние между колесом и барабаном. Сен-Фон еще не видел эту адскую машину, придуманную Делькуром, в действии, но осмотрев ее, немедленно выдал изобретателю пятьдесят тысяч франков. С этого момента его главной заботой было выбрать из трех жертв одну, которой первой предстояло расстаться с жизнью таким необычным образом. Его похотливый взгляд перебегал с одной на другую, и по тому, как заблестели его глаза, когда он посмотрел на Фульвию, самую обольстительную из троих, я поняла, что выбор сделан. А жаркий поцелуй, запечатленный на ягодицах этого прекрасного создания после того, как он осмотрел машину, рассеял все сомнения. Однако расскажу обо всем по порядку. Поначалу Сен-Фон совершил ритуальный обход: он усаживался в кресло, стоявшее перед каждой из трех ниш, Пальмира, единственная из моих служанок не занятая в альковной сцене, становилась позади кресла и рукой возбуждала ему член, а он тем временем ласкал член Делькура и мои ягодицы, любуясь тем, что происходило в алькове. Лесбиянка старательно ласкала девушку, поворачивая ее и так и эдак, демонстрируя тело девочки в разных позах, потом распутник подзывал девственницу к себе и сам целовал и ласкал ее. Таким образом Сен-Фон обошел все три ниши и вернулся к первой, где получил основательную порку от Делькура, а затем, пока его содомировал один из лакеев, я сосала ему член. Перед третьим альковом я почувствовала, как орган его разбухает и начинает подрагивать, это случилось перед нишей, в которой Блезина развлекалась с Фульвией. Тогда он поцеловал нежные ягодицы девочки и, наклонившись ко мне, прошептал на ухо: – Вот кого мы будем колесовать. Представляю, как будет трепетать эта восхитительная попочка. Завершив обход, министр улегся на низенькую, обитую красным бархатом скамью, и начался невероятный по своей мерзости парад: все присутствующие, не исключая никого, подходили по одному, приседали над ним на корточки и испражнялись ему на лицо. Первой подошла Пальмира; облегчившись, она опустилась на колени, взяла член его светлости в рот и ласкала его в продолжение всей церемонии. От этих мерзостей распутник перешел к ужасам: приказал Делькуру высечь всех семерых женщин, а во время экзекуции я терла его член о мертвые головы, которые сняла со стены по такому случаю. После того, как он обошел все три алькова и насладился сценами самого утонченного разврата, начался следующий акт: двое моих копьеносцев содомировали двух моих лесбиянок, третью порол розгами Делькур, а у ног Сен-Фона лежала одна из девочек, которую он готовился лишить невинности, в чем помогали ему мы с Пальмирой – она сократировала[79]его искусственным членом, а мне выпала честь ласкать его орган. Распутник с отчаянной свирепостью совершил подряд три дефлорации влагалища, перевернул Фульвию на живот, вогнал свое копье в ее задний проход и через минуту испытал долгожданный оргазм. После того, как я, губами и языком, обласкала натруженное оружие, чтобы вдохнуть в него новую энергию, Сен-Фон приказал палачу подвести к нему всех женщин, не исключая и меня; каждая из нас получила двести ударов, потом каждая ложилась животом ему на колени, подставляя зад Делькуру, который занимался с нами содомией. Вслед за тем министр увел обреченных девушек в дальний кабинет и некоторое время провел с ними наедине. Мы так и не узнали, что он там делал и не посмели спросить об этом, когда они возвратились. По всей вероятности, он внушал им мысль о неизбежности мучительной смерти, потому что все трое вернулись, обливаясь слезами отчаяния. Пока министр отсутствовал, Делькур сказал мне, что обыкновенно за объявлением приговора следует небольшой эпизод сладострастия и что с тех пор, как узнал этого могущественного, вельможу, он, Делькур, постоянно видел, что объявляя приговор, его светлость изнемогает от какого-то сладостного и непонятного чувства, похожего на тайное страдание. Этого следовало ожидать и в данном случае, так как Сен-Фон вышел из кабинета сильно взволнованный, покрасневший и чрезвычайно возбужденный, судя по состоянию его органа. – Очень хорошо, – озабоченно произнес он, потирая руки, – давайте посоветуемся, как будем их умертвлять. Агония их должна быть ужасной и беспрецедентной в своем роде – это ясно всем. Делькур, мальчик мой, пошевели мозгами, ибо я ожидаю от тебя изобретательности; эти молоденькие поросятки должны пройти все круги ада, и я буду очень огорчен, если муки их будут недостаточны. Говоря так, он подарил Фульвии ласковый поцелуй – положительно, она возбуждала его сильнее, чем остальные. – Делькур, – продолжал он, – позволь рекомендовать тебе эту прелестницу, она будет великолепно смотреться на твоем колесе, а эти пухленькие розовенькие полушария как будто специально созданы для твоих шипов. С этими словами он впился в тело девочки зубами и начал кусать его; снова потекла кровь, а после одного, особенно удачного укуса ее левая грудь осталась без соска, и, блаженно улыбаясь, злодей проглотил его. На короткое время он сунул свой член в ее задний проход, затем вытащил, взял в руку внушительную колотушку Делькура и направил ее в освободившееся отверстие. – Палач обязан совокупиться со своей жертвой, – важно сказал он. – Этого требует протокол. Пока Делькур исполнял то, что требовал протокол, Сен-Фон ногтями царапал и рвал детские ягодицы, бедра, груди и слизывал струившуюся по ее телу кровь. Потом подтащил к себе Пальмиру, к которой, очевидно, питал особую слабость, и сказал ей: – Смотри, смотри, как я обращаюсь с маленькими девочками, когда они возбуждают меня. Не успев произнести последнее слово, он проник в ее анус и после нескольких мощных толчков уложил ее в кресло, чтобы лучше видеть ягодицы девушки, в такую же позу встала Делия; трое обреченных девочек опустились перед ним на колени полукругом, и он принялся терзать их, поручив Блезине целовать свой член. Он втыкал булавки в почти детские тела несчастных, резал их перочинным ножиком и тут же вонзал дымящееся от крови лезвие еще глубже и расковыривал рану. А я? Я занималась тем, что поддерживала его возбуждение на должном уровне, приняв, по его указанию, член Делькура в свое чрево и массируя в каждой руке по лакейскому члену. Министр, завершив этот эпизод, связал всех троих коленопреклоненных жертв веревкой спиной друг к другу и, выбрав плеть с заостренными железными наконечниками, превратил в кровавую массу детские груди; после этой вакханалии он прижался лицом к ягодицам Пальмиры и долго сосал отверстие, чтобы восстановить силы. – Ну довольно развлекаться, – сказал он, поднимаясь на ноги, – пора переходить к главному. Сейчас займемся поркой для начала. Семерых женщин – меня оставили в покое – привязали к специально сооруженным столбам, каждая держала в поднятой руке распятие, на таких же распятиях, лежавших на полу, стояли четверо лесбиянок и с явным удовольствием попирали их ногами; троих жертв поставили на утыканные гвоздями доски, которые немилосердно терзали им ступни. Груди их туго опоясали ремнями, поначалу сырыми, которые по мере высыхания все сильнее сдавливали их; на голову каждой водрузили хитроумный агрегат с винтовым механизмом, посредством которого Сен-Фон, вращая ручку, мог опускать находящийся внутри тонкий, остро заточенный стержень и вдавливать его на нужную глубину в череп бедной девочки; другое орудие, напоминавшее большую вилку с двумя зубьями, также очень острыми – их проверил сам министр, – было укреплено перед глазами каждой, а еще один острый стержень упирался им в пупок на тот случай, если, не выдержав ударов кнута, они вздумают наклониться вперед. Возле каждой жертвы стояла лесбиянка, которая, разумеется, была избавлена от этих обременительных доспехов. Первым делом Сен-Фон использовал розги, которые подал ему Делькур: каждой из девочек выдал по сотне ударов, а каждой лесбиянке – пятьдесят. Во втором эпизоде вступила в действие плеть с множеством хвостов, увенчанных железными наконечниками: жертва получила двести ударов, лесбиянка довольствовалась двенадцатью. Вслед за тем Сен-Фон начал крутить ручку закрепленных на голове механизмов, и бедные, окованные острым железом, дети ответили таким надсадным воплем, который мог растопить сердце любого человека, сделанное не из столь прочного материала, как наше. Почувствовав небывалый подъем в чреслах, где вскипала его готовая излиться сперма, Сен-Фон поспешно схватил Луизу – шестнадцатилетнюю Луизу, которую он первой намеревался предать казни. Долго, бесконечно долго, он целовал, облизывал и ласкал ее кровоточащий зад, совал ей в рот свой член и заставлял целовать анус, потом передал ее Делькуру, который вначале обследовал своим копьем оба ее отверстия, после чего прикрепил ее к длинному столу и подвергнул той знаменитой китайской пытке, состоящей в том, что человека заживо кромсают на двадцать четыре тысячи кусочков по нескольку сантиметров каждый. Сен-Фон, сидя на коленях у лакея, вернее на его колу, наблюдал это ужасное зрелище и, стискивая бедрами Елену, следующую свою жертву, с восторгом рвал ногтями ее ягодицы и впивался языком в рот Пальмиры, предоставив мне ласкать свой член. Пытка, через которую прошла вторая жертва, заключалась в следующем: ей вырвали глаза и, распятую на кресте, раздробили заживо тяжелыми железными инструментами. Сен-Фон принял деятельное участие в этой операции, и я, в который уже раз, порола его розгами. С переломанными членами и вывернутыми суставами девочку вновь поднесли к нему, и во время акта содомии Делькур прикончил ее деревянным молотком, вышибив из нее мозги, и они забрызгали лицо Сен-Фону.
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 528; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |