К критике положения дел в Крыму. – из парламента

К. МАРКС

Лондон, 23 мая. Грозное недовольство, вызванное в армии и флоте союзников под Севастополем отозванием керченской экспедиции, нашло отражение, правда слабое и вялое, в лондонской прессе. Начинают опасаться, что единству действий и нормальному ходу военной драмы в Крыму угрожают не столько русские, сколько наглое и капризное вмешательство Deus ex machina [буквально «бога из машины» (в античном театре актеры, изображавшие богов, появлялись на сцене с помощью особых механизмов); в переносном смысле – неожиданно появляющееся лицо, которое спасает положение. Ред.], военного гения Наполеона III. Образчики этого гения, содержащиеся в известном военно‑научно‑дидактическом «опыте», напечатанном в «Moniteur»[157]и в самом деле отнюдь не утешительны и не успокоительны. До сих пор, однако, отдаленность театра военных действий от Тюильри давала известную гарантию от практического вмешательства парижского военного дилетантизма. Между тем подводный телеграф уничтожил расстояния, а вместе с этим и гарантию, и Джон Буль, который имеет обыкновение называть себя «the most thinking people of the world» [ «наиболее мыслящим народом мира». Ред.], начинает задумываться, ворчать и жаловаться на то, что английские армия и флот должны играть роль corpus vile [объекта, не представляющего ценности. Ред.], над которым будет производить свои эксперименты унаследованный и ниспосланный провидением «военный гений».

«Morning Herald» в сегодняшнем номере со всей решительностью уверяет, что экспедиция была отозвана ввиду того, что Бонапарта снова обуяла рискованная идея штурмовать Севастополь с юга. Мы не сомневаемся ни на минуту, что военный гений из Тюильри одержим этой навязчивой идеей, но мы не можем поверить, чтобы даже такой простой «sabreur» [ «рубака». Ред.], как Пелисье, был способен взяться за выполнение столь бессмысленно гибельного плана. Мы поэтому полагаем, что было принято решение переправляться через Черную en masse [всей массой. Ред.] и сочтено рискованным дробить силы посредством отделения отряда в 12000 человек. Действительно, вместо отделения этих 12000 человек следовало бы, наоборот, перед самым выступлением армии посадить на корабли в Евпатории 15000–20000 турок и присоединить их к главной армии, оставив там лишь необходимый для удержания этого пункта гарнизон. Как уже указывалось в одной из предыдущих корреспонденций [См. настоящий том, стр. 183. Ред.], успех кампании в целом зависит от численности той армии, которая переправится через Черную. Как бы то ни было, отозвание керченской экспедиции является новым доказательством неуверенности и колебаний действующего наощупь дилетантизма, которые теперь выдаются за idees napoleoniennes [наполеоновские идеи. Ред.].

Между тем герои у наспех сфабрикованные для нужд coup d'etat [государственного переворота. Ред.], сходят со сцены с неслыханной быстротой. Первым в их ряду оказался Эспинас, которого зуавы, после его позорного похода в Добруджу[158], заставили сломя голову бежать в Париж. Это тот самый Эспинас, который, будучи обязан охранять здание Национального собрания, выдал Собрание его врагам[159]. Вторым по нисходящей линии был Леруа, alias [иначе. Ред.] Сент‑Арно, военный министр 2 декабря. За ним последовал Форе, столь храбрый в травле несчастных крестьян Юго‑Восточной Франции и столь предупредительно‑гуманный по отношению к московитам. Возникшее в армии подозрение, что он выболтал русским тайны французского военного совета, вынудило отослать его из Крыма в Африку. Наконец, Канробер, разжалованный ввиду явной неспособности. По иронии истории его преемником, следовательно, в известной мере и главнокомандующим англо‑французской армией, был назначен Пелисье, тот самый Пелисье, относительно которого в 1841 г. в самом парламенте, в лондонских офицерских клубах, на провинциальных митингах, в «Times» и «Punch» без конца твердили, что никогда ни один порядочный английский офицер не сможет служить вместе с этим «чудовищем» («that ferocious monster»). А ныне английская армия служит не только вместе с ним, но и под его командованием – вся английская армия! Когда виги и их министр иностранных дел Пальмерстон были свергнуты тори, Пальмерстон созвал своих избирателей в Тивертоне и доказал им свое право расторгнуть англо‑французский союз и объединиться с Россией на том основании, что французское правительство, что Луи‑Филипп держат на службе такого «изверга», как Пелисье! Следует признать, что если французская армия дорого расплачивается за свой декабрьский мятеж, то и Англии союз с реставрированной империей принес не одни только «розы».

Вчера в палате общин министерство потерпело поражение, которое свидетельствует лишь о том, что парламент время от времени мстит министрам за то презрение, с каким относятся к нему out of doors [за пределами его стен. Ред.]. Некий г‑н Уайз внес предложение о том, что

«по мнению данной палаты, необходимо произвести полную ревизию наших дипломатических учреждений в том виде, как она рекомендована в докладе избранного в 1850 г. комитета по делам о содержании чиновников».

Г‑н Уайз – друг Пальмерстона. Его предложение почти в течение двух лет фигурирует в порядке дня палаты, но до сих пор не обсуждалось. Случаю было угодно, чтобы вчера оно обратило на себя внимание недовольной палаты. Уайз выступил с речью, рассчитывая после нескольких замечаний Пальмерстона повести обычную игру и взять свое предложение обратно. Однако, несмотря на эту договоренность, г‑н Бейли поддержал предложение, которое взял обратно Уайз, и вопреки Уайзу и Пальмерстону провел его большинством в 112 голосов против 57. Это поражение нисколько не обеспокоило такого старого опытного тактика, как Пальмерстон, ибо он знает, что палата ради спасения видимости своей самостоятельности вынуждена время от времени приговаривать министерские предложения к смерти, а антиминистерским давать жить. Напротив, подобно удару грома, подействовало на министерские скамьи предложение Дизраэли[160]. Сам Пальмерстон, мастер парламентской комедии, поздравлял «авторов и актеров этой несравненной сцены». Это не была ирония. Это была невольная дань похвалы, которую художник платит сопернику, победившему его в его же собственной области. На заседании в понедельник Пальмерстон так искусно вел игру с Милнером Гибсоном, Гладстоном, Гербертом, Брайтом и лордом Вейном, что, казалось, отсрочка всяких дебатов о внешней политике до окончания каникул по случаю троицы была гарантирована, определенная линия поведения министерства и палаты обеспечена, диктатура самого благородного виконта на многие недели была установлена. Единственный день, когда дебаты могли еще состояться – четверг, был заранее отведен для обсуждения предложения Лейарда о реформах. Таким образом, никто не мог помешать Пальмерстону заключить мир во время каникул по случаю троицы и, как он уже не раз делал, ошеломить вновь собравшуюся палату одним из своих пресловутых договоров. Палата со своей стороны возможно и не возражала бы против того, чтобы оказаться столь искусно застигнутой врасплох. Мир, заключенный за ее спиной, даже мир a tout prix [любой ценой. Ред.], был бы ею принят с некоторыми post festum [запоздалыми. Ред.] протестами приличия ради. Но когда министерство и палата оказались вынужденными высказаться до каникул, министерство не могло уже застигнуть палату врасплох, а палата не могла позволить захватить себя врасплох. Этим объясняется то замешательство, которое возникло, когда поднялся Дизраэли и внес свое предложение, а Лейард уступил ему свой день. Этот «тайный сговор между Лейардом и Дизраэли», по определению газеты «Post», расстроил, таким образом, все уловки, которые пускались в ход со времени «закрытия» еще «не закончившейся Венской конференции».

Написано К. Марксом 23 мая 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder‑Zeitung» № 241, 26 мая 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Дата добавления: 2015-06-04