Берлинские согласительные дебаты

Кёльн, 6 июля. Пока в Берлине продолжается министерский кризис № 2, мы снова перенесемся, употребляя выражение депутата Метце, «из этой бури» в до сих пор столь «тихие воды» согласительных дебатов. Пусть говорят, что угодно, но мы здесь Провели не один час в уютной и веселой обстановке –

Порядок тут и благонравье,

Цветами же скромных забав и у нас

Ты наслаждаться вправе[129].

На очереди заседание от 30 июня. Уже при его открытии происходят значительные, в высшей степени характерные события.

Кто не слышал о великом походе пятидесяти семи отцов семейств из областей Берг и Марк, предпринятом для спасения отечества? Кто не знает, с каким презрением к смерти собрался в поход этот цвет консервативного мещанства, оставив жен, детей и дела на произвол судьбы? Они ринулись вперед, чтобы бороться с революцией не на жизнь, а на смерть, короче говоря, чтобы направиться в Берлин и вручить министерству петицию против смутьянов.

Эти пятьдесят семь паладинов вручили затем и согласительному собранию письмо с робкими благочестивыми пожеланиями в реакционном духе. Письмо было зачитано. Некоторые господа из числа правых пожелали также узнать, чьи подписи стоят под этим документом. Секретарь начинает читать, но его прерывают криками: «довольно, довольно!»

Депутат Берг:

«Зачитанный документ является либо предложением, либо петицией. Если это предложение, то я желал бы знать, кто из депутатов его поддерживает. Если же это петиция, то ее следует направить в соответствующую комиссию и не надоедать нам больше с этим делом».

Этим лаконическим ответом г‑на Берга вопрос был исчерпан. Председатель бормочет какие‑то извинения и откладывает в сторону письмо пятидесяти семи отцов семейств.

Затем поднимается на трибуну наш старый друг и друг левых, депутат Шульц из Ванцлебена:

«Третьего дня я взял обратно свои предложения о гражданском браке и пр., указав, что формулировка этих законопроектов будет мною изменена. В стенографическом отчете я нашел по этому поводу замечание: «смех». Возможно, что кто‑либо и смеялся по этому поводу, но, разумеется, без всякого основания» (снова смех).

И депутат Шульц из Ванцлебена с самым наивным простодушием распространяется о том, что он хотел лишь добра и охотно примет хороший совет, что он учел замечания о несовершенстве внесенных им законопроектов, но не может же он сам вносить поправки к своему собственному предложению, ввиду чего он считает своим долгом не «представлять» это предложение Собранию в первоначальном виде, а пока взять его обратно.

«Я не нахожу в этом ничего смешного и должен заявить протест по поводу слова «смех», которое представляет мой вполне обоснованный образ действий в смешном виде».

Депутат Шульц из Ванцлебена напоминает рыцаря Тангейзера:

Лишь вспомню тот смех –

Все плачу я снова и снова[130].

Депутат Брилль отмечает, что в обычно безукоризненных стенографических отчетах на этот раз пропущена фраза министра Ганземана о том, что программа нынешнего министерства является продолжением тронной речи. Это место особенно врезалось ему в память, так как ому как печатнику при этом вспомнились слова, которые он часто печатал: «продолжение следует».

Такое легкомысленное отношение к серьезным вопросам вызывает крайнее возмущение депутата г‑на Рица. Он стремительно взбегает на трибуну и заявляет:

«Господа, я полагаю, что в интересах сохранения достоинства Собрания мы должны воздерживаться в своих речах от неуместных аналогий и неподобающих сравнений. Кроме того, они не парламентарны. (Сильный шум.) Мы внесли в предыдущее заседание много веселого оживления; я считаю, что это унижает достоинство Собрания… в интересах сохранения достоинства этого Собрания я рекомендовал бы соблюдать известную сдержанность».

«В интересах» рекомендуемой депутатом Рицем «сдержанности» мы посоветовали бы депутату Рицу, «в интересах сохранения достоинства Собрания», как можно меньше выступать с речами, так как они всегда будут сопровождаться «веселым оживлением».

Однако дальнейшие события наглядно показали, что благие намерения таких добродетельных мужей, как гг. Шульц из Ванцлебена и Риц, всегда несправедливо оцениваются в этом ужасном мире. Дело в том, что председатель г‑н Грабов назначил счетчиков, в том числе от левого центра г‑на Шульца из Ванцлебена (смех), а от правого центра г‑на Брилля (веселое оживление). Что касается г‑на Брилля, то наши читатели должны знать, что этот депутат, принадлежащий к крайнему левому крылу, сел на скамьи правого центра к верхне‑силезским и померанским крестьянам; благодаря своему популярному ораторскому таланту, ему удалось добиться того, что некоторые наущения реакционной партии не имели успеха среди этих крестьян.

Далее следует запрос г‑на Бенша по поводу русской ноты, которая‑де явилась причиной отступления Врангеля из Ютландии. Ауэрсвальд, несмотря на сообщение «Morning Chronicle»[131]и русской «Пчелы»[132], отрицает существование такой ноты. Мы полагаем, что г‑н Ауэрсвальд прав; мы не думаем, что Россия направила в Берлин официальную «ноту». А о том, что Николай послал в Потсдам, мы знаем также мало, как и г‑н Ауэрсвальд.

Г‑н Бенш вносит также запрос по поводу ноты майора Вильденбруха датскому правительству[133], из которой следует, что датская война – это только мнимая война, это игра, придуманная для того, чтобы дать выход чрезмерному патриотическому пылу.

Г‑н Ауэрсвальд находит повод, чтобы не ответить на этот запрос.

После скучной и запутанной дискуссии о специальных комиссиях на этот раз, наконец, разыгралась действительно интересная парламентская сцена; во время этой сцены негодование и полемический пыл на какой‑то момент заглушили стереотипную трескотню правых. Этой сценой мы обязаны депутату Гладбаху. Военный министр обещал сегодня дать ответ на его запрос по поводу разоружения и ареста вернувшихся добровольцев^{53}.

Как только председатель объявил, что на очереди стоит обсуждение этого вопроса, немедленно поднимается г‑н подполковник Грисхейм, с которым мы уже давно знакомы, и начинает говорить. Однако резкие возгласы тотчас же положили конец этой бюрократически солдафонской назойливости.

Председатель объясняет, что, согласно § 28 регламента, помощники министров могут получать слово лишь с согласия Собрания.

Грисхейм: Я нахожусь здесь в качестве представителя военного министра.

Председатель: Меня об этом не известили.

Грисхейм: Если господа не желают меня слушать… (Ого! Шум.)

«Господа!» Для г‑на Грисхейма эти «господа» являются все же «высоким собранием». Г‑ну председателю следовало бы призвать г‑на Грисхейма к порядку за то, что он вторично ведет себя не подобающим образом.

Собрание желает выслушать г‑на Грисхейма. Сначала берет слово г‑н Гладбах для обоснования своего запроса. Но прежде всего он заявляет, что, поскольку он сделал запрос военному министру, он требует его присутствия – это право, предоставляемое Собранию регламентом. Однако председатель отклоняет это требование, и ввиду неотложности вопроса г‑н Гладбах приступает к изложению содержания своей интерпелляции. Он рассказывает, как добровольцы, вследствие распространения военно‑деспотических порядков и на их корпус, вышли из его состава и решили вернуться домой; как в Шпандау «проклятая полицейщина, которая вдруг выползла изо всех укромных уголков», заклеймила их позорным прозвищем «бродяг»; как в Шпандау их разоружили, задержали и, снабдив проездными свидетельствами, в принудительном порядке отправили по домам. Г‑н Гладбах – первый депутат, которому удалось рассказать о таком постыдном деле с негодованием, которого оно заслуживает.

Г‑н Грисхейм заявил, что эти меры были приняты по требованию берлинского полицей‑президиума.

Тогда г‑н Гладбах зачитывает подписанное принцем Фридрихом Шлезвиг‑Гольштейнским и составленное в благожелательных выражениях увольнительное свидетельство одного из добровольцев и тут же противопоставляет ему проездное свидетельство, выданное тому же самому добровольцу в Шпандау «по решению министерства» на следование по принудительному маршруту, как если бы он был бродягой. Гладбах указал на содержащуюся в проездном свидетельстве угрозу ареста, принудительных работ и денежного штрафа и на основании официального документа доказал, что утверждение г‑на Грисхейма, будто бы это мероприятие исходило от полицей‑президента, является ложью. Далее он спрашивает: разве в Шпандау существует еще особое русское министерство?

В первый раз министерство было изобличено в явной лжи. Все Собрание было охвачено крайним возбуждением.

Министр внутренних дел, г‑н Кюльветтер, вынужден был, наконец, встать и пробормотать какие‑то извинения. Ведь ничего не произошло, кроме того, что у 18 вооруженных людей было отнято оружие – ничего, кроме нарушения законности! Нельзя

было допускать, чтобы вооруженные шайки без разрешения бродили по стране – т. е. 22 добровольца, которые направлялись на родину! (без разрешения!)

Первые слова г‑на министра Собрание встретило явными признаками недовольства. Даже правые настолько еще находились под впечатлением этих уничтожающих фактов, что, по крайней мере, молчали. Но вскоре, когда они увидели, как их несчастный министр с трудом выпутывается из положения под смех и ропот левых, они приободрились и начали громко кричать «браво» беспомощно оправдывавшемуся Кюльветтеру; кое‑кто из центра присоединился к ним, и г‑н Кюльветтер, наконец, до того воспрянул духом, что смог заявить: Не я, а мой предшественник издал распоряжение об этих мероприятиях; ноя заявляю, что вполне их одобряю и в подобном же случае намерен поступить точно также.

Правые и центр вознаградили своего героического Кюльветтера за такую отвагу громовым «браво».

Но Гладбах не дает себя запугать. Под шум и крики консерваторов он поднимается на трибуну и снова спрашивает: Как могло случиться, что г‑н Шреккенштейн, который ведь был министром еще до случая в Шпандау, ничего об этом не знал? Как могло случиться, что четыре добровольца с хорошими свидетельствами могли угрожать безопасности государства? (Здесь его прерывают господа из центра, напоминая о регламенте.) Вопрос нельзя считать исчерпанным. Как можно было принудительно отправлять этих людей на родину, как каких‑то бродяг? (Оратора прерывают; шум.) Я не получил еще ответа на вопрос о проездных свидетельствах. Этих людей оскорбили. Почему же в таком случае здесь терпят шайку воинствующих мракобесов, которые прибыли с оружием в руках из Вупперталя (страшный шум) и позорят столицу? (Шум. Крики «браво».)

Кюльветтер, наконец, выходит из положения, заявляя, что все это произошло из‑за сомнительных свидетельств! Значит, свидетельство об увольнении, подписанное шлезвиг‑гольштейнским командованием, для полицейских чиновников г‑на Кюльветтера является «сомнительным»? Удивительная бюрократия!

Еще несколько депутатов выступают против министров, пока, наконец, председатель не заявляет, что обсуждение вопроса закончено, и пока депутат Метце не переносит Собрание из бури этих дебатов в тихие воды учительской жизни, где мы его и оставим, пожелав самых идиллических радостей.

Мы рады, что, наконец, одному из левых депутатов удалось хорошо обоснованным запросом и решительным выступлением прогнать сквозь строй господ министров и вызвать сцену, которая напоминает французские и английские парламентские дебаты.

Написано Ф. Энгельсом 6 июля 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 37, 7 июля 1848 г.

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

МИНИСТЕРСТВО ДЕЛА

Кёльн, 7 июля. У нас новый министерский кризис. Министерство Кампгаузена пало, министерство Ганземана оступилось. Министерство дела просуществовало всего неделю, несмотря на лечение домашними средствами, на пластыри, на процессы по делам печати, на аресты, несмотря на высокомерную наглость, с которой бюрократия снова подняла свою голову, покрытую архивной пылью, и принялась обдумывать мелочно‑жестокую месть за свое низложение. «Министерство дела», составленное из одних посредственностей, было столь ограниченным, что в начале последнего согласительного заседания верило еще в непоколебимую прочность своего положения.

К концу заседания оно совершенно распалось. Это чреватое последствиями заседание убедило министра‑президента фон Ауэрсвальда в том, что он должен подать в отставку; министр фон Шреккенштейн тоже не захотел дольше оставаться в свите Ганземана, и вот все министерство отправилось вчера к королю в Сан‑Суси. На чем там порешили, мы узнаем завтра.

Наш берлинский корреспондент, пишущий под значком # добавляет к своему сообщению:

«Только что распространился слух, что спешно вызваны Финке, Gиндер, Мевиссен, чтобы принять участие в составлении нового министерства».

Если этот слух подтвердится, то от министерства посредничества через министерство дела мы доберемся, в конце концов, до министерства контрреволюции. В конце концов! Самого короткого существования этой министерской контрреволюции было бы достаточно, чтобы во весь рост показать народу тех карликов, которые при малейшем дуновении реакции вновь поднимают свои крохотные головы.

Написано К. Марксом 7 июля 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 39, 9 июля 1848 г.

Перевод с немецкого

Дата добавления: 2015-06-04