ИЗБРАННИЦА 1 страница

АШТВАР

Когда рассвет вернулся на чисто вымытое небо, золотой дождь прекратился, волшебные испарения впитались в землю. Звездочет тоже исчез – ушел спать, обиженно кляня свою судьбу.

Далеко от деревни, в пещерах и расселинах среди холмов прятались жители. И потому они благополучно пропустили все чудеса, принесенные кометой.

На крыше замка, лицом к восходящему солнцу, сидел мужчина. Он играл с рыжевато‑коричневой крысой, позволяя ей бегать по себе вверх и вниз, время от времени похлопывая зверька по огненной спинке. Оба – и мужчина и крыса – казались очень довольными этим занятием.

Приятель крысы отличался крепким телосложением и, по‑видимому, немалой силой. Его чистую, гладкую кожу покрывал бронзовый загар. На смуглом лице выделялись большие зоркие глаза. Сейчас они светились искренним весельем и дружелюбием, отчего лицо мужчины казалось почти прекрасным, хотя черты его были лишены правильности и благородства, присущих настоящей красоте.

Причиной этому оказался, конечно же, золотой дождь, преобразивший не только небо. Незнакомец на крыше замка в прошлой жизни был не кем иным, как слугой мага. Знай этот человек заранее, что сделает с ним комета, он убежал бы и забился в самую глухую щель. Золотой поток очистил его тело и разум. Словно старый пыльный шкаф как следует проветрили, вычистили и заполнили новой, праздничной одеждой и драгоценными украшениями. Ложь, жажда насилия, зверства – все это осталось в прошлом. Отныне сердце бывшего слуги было открыто людям. А поскольку изменениям подверглась не только его душа, но и облик, можно было не сомневаться, что отныне этот человек не встретит отказа ни в чем.

А дурочка, которая обняла машину, а значит, источник самой энергии, – что случилось с ней?

На другом конце крыши в паре со своей тенью танцевал прекрасный белый призрак. Молодая женщина, очаровательная, словно скромный лесной цветок, с золотистыми волосами цвета солнца, цвета хвоста самой кометы. Движения ее были неуверенны, как у девочки‑подростка, и в то же время грациозны. Кружась в медленном танце, она, за неимением иного зеркала, смотрела на свою тень, разглядывая с изумлением и восторгом собственные руки и ноги.

Наконец она взглянула на свою тень в последний раз и подбежала к мужчине, на коленях у которого резвилась крыса.

– Осторожнее, не подходи к краю, ты можешь неловко ступить и упасть вниз, – забеспокоился слуга. – Ведь ты ждешь ребенка. Нашего ребенка.

– Да‑да, – отозвалась женщина. – Это восхитительно.

– Но было бы еще восхитительнее, если бы я сообразил это раньше, – вздохнул он. – Мне очень жаль, что так получилось. Но теперь я буду заботиться о тебе.

– Не стоит, – сказала красавица. – Я думала, у меня родится чудовище или урод. Но теперь я впитала великий огонь с небес и чувствую, что во мне зреет что‑то прекрасное. – Она села рядом с преобразившимся слугой и взяла его за руку. Будущая мать сама во многом напоминала ребенка, – правда, ребенка доброго, доверчивого и не по годам умного. – Я была глупой и бесчувственной, но теперь я изменилась. Мне кажется, я изменюсь еще, но не сейчас. А до того мы будем жить здесь? Пока не родится наша девочка. Мне уже сейчас не терпится посмотреть на нее, ведь она будет не такая, как все. Зачатая тобою в моем теле, но сформированная светом звезды.

– Какие у тебя прекрасные волосы, – заметил слуга. – Они пахнут липой и корицей. Как тебя зовут?

– У меня никогда не было имени, – ответила женщина.

– Я буду называть тебя Аштвар – Солнечное Пламя, потому что твоя голова похожа на солнце в обрамлении золотых лучей.

Рыжевато‑коричневая крыса, видя, что люди потеряли к ней интерес, встряхнулась и побежала к своей семье. Облученный светом кометы, зверек теперь понимал человеческую речь. И сразу же похвастал перед своими женами:

– Двое очень красивых людей гладили меня. А мужчина сказал, что будет называть меня Солнечное Пламя, за мою шкурку.

– О! – ответили его жены. – О!

И принялись почтительно вылизывать ему бакенбарды в знак того, что верят каждому слову.

Позднее, когда день пошел на убыль, крысы вылезли из своих нор – навестить мага и подъесть его ужин, появившийся, как обычно, силой колдовства. Маг по‑прежнему пребывал в унынии, а потому ел без аппетита. Крысы с радостью помогли ему и под конец даже опрокинули кувшин с вином, после чего начали распевать хриплые песни о тех временах, когда крысиное племя правило миром.

Маг тем временем поднялся на крышу.

Сумерки уступали место ночи, но звездочет все же разглядел гулявшую по холмам воркующую парочку.

– Так я и думал, – пробормотал маг, наблюдая за тем, как ставший чрезвычайно любезным и нежным слуга срывает фрукты и отдает их молодой женщине. – Мое отчаяние погубит все планы, – добавил он, заметив слабое сияние, которым все еще светились ее кожа и великолепные волосы.

Перегнувшись через зубцы, венчавшие крышу, маг окликнул слугу:

– Я собираюсь вернуться в город. Ты едешь со мной?

– Дорогой хозяин, – сказал слуга. – Если считаете, что я окажусь вам полезен, я, разумеется, буду сопровождать вас. Но тогда я хотел бы просить вашего разрешения взять с собой жену.

Это было сказано так искренне и с такой очевидной готовностью услужить, что маг рассвирепел.

Он молча повернулся, звонко пнул волшебную машину и, громко топая по ступеням, вернулся в свою комнату. Сотворив на заднем дворе некое подобие повозки, он препроводил в нее книги и инструменты и поспешно покинул замок.

Любовники не заметили его ухода.

Когда жители деревни вернулись из пещер, гоня перед собой блеющие стада, то заметили, что все изменилось: их дома и сады, сама земля, на которой они жили. И продолжало меняться – прямо у них на глазах. Люди боятся изменений. Ведь неизвестно, чем станет то, что начало меняться: из одного и того же яйца может вылупиться и птица, и змея. Но перемены, принесенные кометой, были явно к лучшему, и страх, охвативший людей поначалу, постепенно исчез.

Там, куда проник свет кометы, не осталось ни одного засохшего дерева, ни одной травинки, которые не распустились бы свежей зеленью и цветами, ни одного клочка земли, который не начал бы приносить плоды. Фрукты созревали раньше срока, а когда их срывали, на ветвях тотчас вырастали новые. Урожай злаков был невероятно велик, а когда его собрали, на пашне появились новые зеленые ростки, и так повторилось несколько раз. Урожай получился впятеро больше обычного, и так должно было продолжаться еще не одно десятилетие.

В старой шахте, давно истощенной и заброшенной, люди обнаружили следы медной руды и золота.

Голубые розы, ценнейшие розы древней земли, оплели каждую ограду. Из трещин в стенах проросли орхидеи.

Дикие кошки больше не нападали на стада. Лисы не таскали цыплят. Время от времени какое‑нибудь животное начинало говорить, хотя, как правило, суть его речи, обращенной к людям, оставалась непонятной.

Со временем из земли поднялись неизвестные деревья с золотистыми листьями и пьянящим ароматом. В реке появились рыбы с золотой чешуей. Мясо их оказалось несъедобным, но, умирая, рыба превращалась в чистое золото, а ее глаза становились сапфирами.

Из скалы над прудом, где росли камыши, забил водопад. Новорожденная вода прыгала по камням и пела, словно эолова арфа.

Люди говорили друг другу:

– Если небесный свет принес всю эту красоту, значит, он был не так уж вреден.

А женщины добавляли:

– Зачем же мы убежали? Почему ожидали зла, а не добра? Если б нас тоже коснулся этот небесный огонь, может быть, мы стали бы такими же плодородными, как земля.

Но при этом жители деревни не забыли отметить, что дурочка наконец пропала. Небеса сняли проклятие и послали свет. И люди с радостью прославляли богов.

А Аштвар, та самая дурочка, которую не узнал ни один житель деревни, поселилась с мужем недалеко от поющего водопада. Домом им служила хижина из хвороста, обмазанного глиной, садом они считали весь окружающий мир.

Эта пара счастливо проводила дни и ночи в своем саду, питаясь его обильными плодами. Животные прибегали к хижине, чтобы поиграть с ними. Вода пела, и мужчина учился петь вместе с ней, сочиняя собственные песни. Аштвар плела из тростника самые разные предметы – аккуратные лодки, легкие птичьи клетки, изящные статуэтки – и оставляла их на берегу пруда. Женщины, приходившие купаться, обычно забирали эти игрушки, восхищаясь искусностью работы. В обмен они приносили монеты, соты с медом и домашнюю утварь.

Каждое утро, просыпаясь, Аштвар целовала мужа, спавшего рядом с ней. Когда она плела из тростника, нежно разговаривала со своим будущим ребенком: «Любовь моя, я никогда больше не буду так близка к тебе, как сейчас».

Иногда ночью Аштвар в одиночестве прогуливалась около пруда. Она пристально вглядывалась в подмигивающие глаза звезд. Муж обычно подходил к ней и спрашивал:

– Тебя что‑нибудь беспокоит?

– Нет, мое настоящее не беспокоит меня, как, впрочем, и мое будущее.

Но в такие моменты ее душа и сознание были далеко, очень далеко. Они парили в небесах, словно два пера, связанные тонкой шелковой ниткой.

– Мне кажется, ты вскоре оставишь меня, – продолжал ее муж. – Даже сейчас ты путешествуешь где‑то, куда я не могу пройти.

Тогда Аштвар обнимала мужа. Ее волосы и кожа светились в темноте. Мотыльки прилетали к ней, словно к ночной лампе, а осы, которых манил нектар водяных лилий, садились на кончики ее пальцев. По мере того как плод созревал в ее чреве, женщина полнела, но выглядела по‑прежнему прекрасной.

– Как я жажду посмотреть на тебя, – говорила она своему ребенку, плоду насилия и ужаса, ставшему носителем чистоты и эфирного огня.

Однажды, когда мужчина отлучился из хижины, чтобы собрать дикие тыквы, у Аштвар начались схватки. По своему неведению она не испугалась. Боли были не очень сильными, и это обнадежило ее. Женщина решила, что сможет их вынести. Аштвар знала их причину; кроме того, неудобство, которое она испытывала, подстегивало ее. Очень скоро та, кого женщина ждала с таким нетерпением, будет рядом с ней. Природный животный инстинкт подсказал ей, что делать. Свет сделал ее сильнее. И роды были легкими и недолгими.

Около полудня мужчина уже возвращался домой через рощицу молодых деревьев. Проходя над водопадом, он услышал детский крик, бросил собранные им тыквы и помчался к хижине.

Вбежав в дом, мужчина увидел жену с ребенком на руках. Малышка деловито сосала грудь.

Когда девочка заснула, родители наконец смогли как следует рассмотреть ее. Новорожденная была беленькой, как лилия, и на ее маленькой головке светились туманным облачком светлые, почти белые волосы.

У малютки было трое родителей: мужчина, женщина и комета. Но золото солнца обернулось в ней лунным сиянием. В отличие от матери, девочка не светилась в темноте. Зато неземным светом сияла ее красота. Капля молока упала с груди Аштвар на землю, сверкнув на мгновение, словно дымчатая жемчужина, пока не впиталась в благодарную землю. Позднее на этом месте вырос цветок.

– Завех, – напевала женщина. Это имя она выбрала для своей дочки. Муж не возражал, потому что «завех» означало «пламя».

Мужчина сидел в самом темном углу жилища, чтобы скрыть текущие по лицу слезы. Он знал, что жена скоро покинет его, а ребенок предназначен для иных рук. Теперь он достаточно выздоровел, чтобы чувствовать, насколько болезненным окажется наказание за его прошлую жестокость.

Уже почти год родители и ребенок жили вместе. Аштвар делала для девочки игрушки из тростника. Отец смастерил ей колыбель из ствола дерева. Временами они смеялись и пели, но чаще просто сидели молча. Иногда супруги занимались любовью, а ребенок бестревожно наблюдал за ними.

Часто ночью, в самую темную пору, бывший слуга мага прогуливался со своей дочкой. И не раз, подходя ко входу в жилище, он видел отблеск света, скользящий по берегу пруда, и его отражение в воде. Сначала он принимал это свечение за бесовские огни или болотные гнилушки, но однажды, когда свет начал перемещаться, он понял, что это светится в темноте Аштвар, его жена.

Прошел еще один год. Однажды ночью мужчина увидел Аштвар, идущую по воде. Она казалась сосудом из золотистого стекла, до краев наполненным тихим светом.

Женщина подошла к нему, и на ее отрешенно‑прекрасном лице он прочел одновременно сожаление и радость.

– Значит, ты уходишь, – пробормотал он, но постарался не показывать своего горя, чтобы не испортить ей последних минут расставания.

– Так должно быть, – сказала она. – Мне кажется, я не должна оставаться дольше в таком обличье. Я знала, что мне недолго придется быть женщиной. За этот короткий срок я узнала, что такое счастье, – ведь я была с тобой и с нашей дочкой. Какая‑то часть меня сожалеет, что настала пора расставаний, но другая стремится навстречу судьбе. Небесный огонь, давший мне жизнь, теперь зовет меня.

– И ты не боишься? – прошептал мужчина. Сам он со страхом видел, как сквозь кожу жены просвечивают кости, словно каркас хрустальной статуэтки, а в темных глазах разворачиваются сверкающие созвездия.

– Ребенок ведь не боится расти, как и река не боится течь к океану, – отозвалась Аштвар.

Они вместе вошли в хижину и посмотрели на девочку, названную ими Завех.

– Мне кажется, что наша дочка не сможет жить так же, как живут другие дети. Ее судьба необычна, – сказала Аштвар. – Не упускай знамений. События покажут, как тебе поступать с ней.

– Значит, я не смогу удержать ее?

– Ты же не можешь удержать в клетке лунный свет.

На это он не смог промолчать и с горечью сказал:

– Когда я останусь один, я умру.

– Не теряй времени попусту, – предостерегла его жена. – Живи и учись.

Утром она ушла.

Говорят, пастухи на ближних холмах видели женщину, идущую по склону. Один из них воскликнул, что она одета в золото, другой утверждал, будто ее одежды светились. А третий видел, что, едва краешек солнца показался над горизонтом, топазовая звезда поднялась, словно птица, и полетела навстречу восходу. Эта звезда‑птица была настолько яркой, что он с трудом смотрел на нее, и все же ему казалось, будто это летела женщина в одежде цвета расплавленного золота и с крыльями, как у голубки…

В деревне жила одна женщина, жена сборщика тростника. Года за два до появления кометы она пошла к озеру нарезать тростника, а заодно искупаться. Там грязный слуга мага кинулся на нее, и отважная женщина ранила его в бедро. Вечером, когда она готовила ужин для своего мужа, к ней прилетела птица, посланная магом, чтобы выбранить ее. Тогда муж заслонил ее от птицы и обругал мага. Когда испуганная птица улетела, женщина подошла к мужу и обняла его.

– Какой ты смелый и умный! – похвалила она его.

Они забыли про ужин, стывший на очаге, и провели прекрасную ночь, зачав ребенка. Когда комета появилась над деревней, они вместе со всеми жителями деревни убежали. Женщина к этому времени была уже беременна, но избежала выкидыша, как это случилось со многими другими женщинами. Однако она постаралась, чтобы ни один из странных лучей не коснулся ее, и после возвращения продолжала жить в деревне, как прежде. В назначенный срок она родила здоровую, крепкую девочку, которую все соседи сочли прехорошенькой. В самом деле, в те времена, как и сейчас, многие новорожденные были очень милы.

Однажды утром эта женщина снова оказалась у пруда. Срезая тростник, она оставила ребенка лежать неподалеку в корзинке на безопасном, как казалось матери, расстоянии. Погода стояла жаркая, и женщина работала медленно, напевая в такт мелодии водопада. Она думала о водопаде, о том, как он создает музыку, и обо всех невероятных изменениях, которые все еще происходили вокруг. Ритм работы так увлек ее, что она все срезала и срезала ножом серо‑зеленые стебли… Между тем девочка, предоставленная самой себе, выбралась из корзины. Она поползла среди тростника, разглядывая широко раскрытыми глазенками эти таинственные темные заросли. Под листьями на стеблях сидели пауки, похожие на зеленые марципаны; они пристально смотрели на крошку жемчужными глазами, блестевшими на их мохнатых головах, словно шапки из драгоценностей. Изящные жуки в блестящих, словно латы, панцирях ползали возле девочки, шумно сталкиваясь длинными рогами.

Ее мать прервала работу, чтобы перевести дыхание, и обернулась. Дочь, только что мирно спавшая в корзине, уверенно топала к воде.

Потрясенная и испуганная, женщина громко вскрикнула. Девочка вздрогнула и потеряла равновесие. Густая, как патока, вода медленно расступилась, чтобы принять драгоценный дар. Затем поверхность сомкнулась и уже не разошлась. Ребенок остался в царстве водяных лилий.

Жена сборщика тростника начала кричать и бросилась бы прямо в воду, но в этот момент из тростников показался мужчина. Он ринулся к пруду и нырнул в черный омут. Он не сказал ни слова, но женщина поняла, что этот человек видел ее ребенка в момент падения и бросился на помощь. Поэтому она выбежала на берег и, в ужасе бормоча молитвы, смотрела, как на поверхность пруда поднимаются пузыри и черный ил. Дважды мужчина выныривал на несколько мгновений: он глотал новую порцию воздуха и нырял снова.

Уже тогда каждому, кроме матери, стало бы ясно, что ребенок утонул. Но мать есть мать. И когда мужчина наконец вылез из пруда, держа в руках сверток, полностью покрытый илом, женщина решила, что это просто большой ком грязи, который он поднял со дна и теперь неловко протягивал ей вместо девочки. Хотя жуткое выражение лица незнакомца говорило о другом.

Но жена сборщика тростника не глядела в лицо спасителю. Она уставилась на черный комок у него в руках. Женщина помотала головой, начала медленно пятиться от кромки воды, а затем вдруг повернулась спиной к пруду, к мужчине и его противному черному свертку и опять заголосила, хлопая ладонями по земле.

Именно в этот момент мужчина, а это был, конечно же, бывший слуга мага, услышал блеяние козы. На противоположном берегу пруда появились молодая белая козочка, кормившая молоком его собственную дочь, и сама девочка по имени Завех. Мужчина поспешил на тот берег, не желая, чтобы только что увиденное им повторилось с его ребенком. Положив мертвого, измазанного илом младенца в камыши, он добрался до берега и взял дочь на руки.

Завех встревожил крик женщины. Она обмочилась и зашлась громким плачем. Этот крик проникал в сознание, словно тонкая золотая игла.

Поэтому он без труда проник в ухо обезумевшей матери, заглушив ее собственный плач. В голове бедной женщины колоколом загудел призыв, словно кто‑то невидимый заговорил с нею: «Слушай, слушай! Конечно, ты не могла ошибиться. Твой ребенок жив!»

Мать бросилась к воде и через мгновение уже изо всех сил плыла к тому месту, где стоял мужчина с девочкой на руках. Он стоял и с удивлением наблюдал за странной женщиной, наблюдал до тех пор, пока она не выбралась на берег, подбежала к нему и выхватила ребенка из рук.

– Ты спас ее! О, тысячу благословений тебе! И столько же от отца, когда он узнает об этом!

Мужчина был настолько потрясен, что не сразу сообразил, как ответить обезумевшей матери. Опомнившись, он указал на тростники, где лежал мертвый ребенок, воскликнув:

– Нет, это моя дочь! У тебя на руках сидит моя дочь. Твой ребенок утонул, он лежит там.

Услышав эти слова, жена сборщика тростника пришла в дикую ярость. Лицо перекосилось, глаза налились кровью, а из горла вырвался звериный рык.

– Грязный обманщик! – кричала она. – Неплохо придумано! Ты показал мне пригоршню грязи и думаешь, будто я поверю, что мой ребенок мертв? Хочешь заполучить его себе, проклятый похититель детей? Это моя девочка, она только что выбралась из воды, я же чувствую, что она совсем мокрая!

Должно быть, сходство между двумя девочками и впрямь оказалось велико, к тому же малышки были примерно одного возраста, иначе мать не смогла бы так жестоко обмануться. И все же странно, что мать не узнала свое дитя, рожденное ее телом, вскормленное ее грудью; дитя, которое она укачивала и носила повсюду два года – в животе и на руках. Случилось так, что резкий материнский крик заставил младенца упасть в воду. Нелепое, неумышленное убийство. Ее вина была не больше, чем вина дикой собаки, в бешенстве кусающей всех обитателей леса. Возможно, бедная женщина сама хотела ошибиться, чтобы не успеть почувствовать, как эти зубы хватают ее за сердце.

– Мерзкий грабитель! – продолжала кричать она. – Какое зло ты задумал? Может быть, убить и съесть мою дочь? Или изнасиловать ее?

Выкрикивая эти ужасные обвинения, женщина обратила внимание на голубоватый шрам вдоль бедра мужчины. Несчастная будто глотнула пшеничной браги: ей хватило одного вида этого шрама, чтобы вспомнить о насильнике и своем ноже. И тогда женщина повернулась и бросилась прочь, прижимая к груди свою ношу. Раздался надсадный детский крик, но она приняла его за страх перед этим страшным человеком, а вовсе не перед ней самой, уносящей ребенка прочь от отца.

Мужчина застыл как вкопанный, уставясь на обезумевшую женщину. Когда она побежала, он бросился вслед. Но маленькая белая козочка преградила ему дорогу. Взглянув на кормилицу своей дочери, он вспомнил Аштвар, часто игравшую с козочкой. И словно наяву услышал слова жены, прозвучавшие перед разлукой: «Не упускай знамений. События покажут, как ты должен поступить с нашим ребенком». И теперь возмездие свершилось. Он был наказан и награжден одновременно. Мужчина не стал преследовать беглянку, а козочка, потоптавшись у его коленей, слегка подтолкнула своего хозяина к дому. Заплакав, бывший слуга поднял ее на руки и вытер длинной белой шерстью слезы, горькие, как умолкшая песня водопада.

Женщина, убедившая в невозможном себя, убедила в том же и мужа, а с ним и всю деревню. Но когда люди собрались разыскать и убить злодея, оказалось, что он исчез. Они нашли только хижину, несколько тростниковых игрушек, сделанных еще Аштвар, и пустую колыбель. Все это жители деревни без сожаления сожгли. А в свете костра в тростнике у кромки воды танцевали жуки и пауки.

Но через месяц, а то и два многие женщины стали замечать неладное:

– Как‑то иначе выглядит твоя девочка. Должно быть, тот негодяй сильно напугал ее. Но, как бы то ни было, она стала еще красивее.

И женщина улыбалась. (Хотя теперь ночами ее часто мучил один и тот же кошмар: маленький сверток с белыми костями и проросшие сквозь него тростники.)

Больше девочку не называли Завех, что означает «пламя». Ее называли именем утонувшей. Но это имя люди уже забыли, хотя оно и звучало не хуже других простых имен. А девочка становилась все краше. Как солнце в лунном свете. Та, которая могла бы родиться чудовищем, хромым, отвратительным и безумным ребенком, изменилась в свете кометы.

Но время шло, и красоту девочки все чаще стали называть «нездешней». Она росла скромной и доброй, как и полагалось деревенской девочке, но в ней, словно в кристалле, заключалась сдержанная сила, свет и что‑то еще, неведомое даже ей самой. Она была живым человеком, до нее можно было дотронуться и ощутить тепло молодой кожи; задать вопрос и услышать вежливый и тихий ответ. И все же кто мог почувствовать ее сквозь оболочку кристалла? Кто мог любить сквозь оболочку?

Глава четвертая

Девочка росла. К пятнадцати годам она превратилась в настоящую красавицу, но по‑прежнему оставалась отрешенной и недоступной.

Странные взаимоотношения сложились у нее с соседскими парнями и девушками. Еще детьми они инстинктивно понимали, что она не такая, как все. Но тем не менее не боялись и не питали к ней злобы. Необычная девочка держалась так спокойно и сердечно. Если у детей что‑нибудь происходило: спор, перебранка, даже ссора, а взрослых поблизости не случалось, ребятишки обычно шли к ней, даже когда девочке было всего только три или четыре года. И каким‑то образом ей удавалось успокоить и утешить их. Они относились к ней, как к старшей, хоть она и была одного с ними роста и возраста. Они даже немного гордились ею – и в этом им вторили взрослые. Когда через деревню проходили путешественники, им показывали дочь сборщика тростника, ту самую, которая утонула и была спасена. Девочка стала достопримечательностью деревни, почти святой или блаженной, хотя открыто этого не признавали, – то ли потому, что не хотели, то ли просто не могли.

Но красавица росла, и мысли молодежи все чаще крутились вокруг нее. Девушки обычно усаживались рядом с ней, рассказывали ей обо всех своих горестях и радостях, прислушиваясь к ее разумным замечаниям. Парни избегали смотреть ей в глаза, иногда казавшиеся синее, чем само небо, но все же искоса поглядывали на ее гибкую стройную фигуру и копну волос цвета полированной стали. Они думали о ней, когда ходили за птицей и скотом, когда пахали землю, собирали урожай или били молотом по наковальне. И вспоминали о ней, когда занимались любовью со своими девушками или с охочими до таких забав девицами из таверны, что появилась рядом с замком на холме. Но даже думая о том, какова она окажется в постели, парни не без стыда ощущали греховность таких мыслей. Ее нельзя было назвать нежеланной и холодной, нет. Скорее, она была окружена невидимой, но в то же время всем очевидной аурой, тем напряженным покоем, что окружает бутон, страстно желающий распуститься. И каждый спрашивал себя: «Суждено ли мне освободить ее?» Но помимо туго спеленатых лепестков этот бутон защищала еще одна оболочка – едва ощутимые грани кристалла, в котором томилась душа девушки.

Однако человеческое желание часто слепо, его девиз: «Я хочу иметь, а значит, я буду иметь». Иногда такая слепота помогает жить, но в данном случае стремление сорвать желанный цветок было чистым безрассудством.

И все же молодые люди начали свататься к дочери сборщика тростника.

Родители, несмотря на то что немало гордились своим чадом, знали о «странных особенностях» своей дочери еще меньше, чем остальные. Им было вполне достаточно того, что она лучшая дочь в мире, самая прекрасная, самая добродетельная и трудолюбивая, и нечему тут удивляться, ведь это их дочь, а значит, ей и быть лучше всех. А с прибытием сватов они исполнились еще большего восторга, поскольку предложения руки и сердца приходили одно за другим: от богатого сына кузнеца, от сына местного землевладельца, у которого было больше сотни оливковых деревьев и более трехсот коз. А также ото всех трех сыновей пекаря. И еще от младшего брата виноторговца. И кроме того – правда, об этом лучше помалкивать, – совсем уж невероятное предложение от племянника продавца шелков, который однажды проезжал мимо деревни и увидел девушку в окно кареты.

«Разве это не удивительно?» – радовался сборщик тростника. И он обстоятельно рассказывал дочери о каждом из молодых людей, просивших ее руки, расхваливая их обаяние и достоинства. Но при этом, будучи честным человеком, он ни разу не превозносил богатых над бедными, а каждого оценивал сообразно его личным качествам.

Он разглагольствовал, а девушка сидела тихо, как лист, и счастливый отец радовался ее скромности. Но странно то, что ее мать становилась все более беспокойной и все реже улыбалась. Мать вспоминала зеленый пруд и мертвого ребенка, который вернулся из объятий смерти, превратившись из комка черного ила в нечто живое и прекрасное. Матери казалось, что она видит слабое сияние над головой ее чудесной дочки, но она уговаривала себя, что это лишь отблески лучей летнего солнца, светившего в открытую дверь. Женщине хотелось обнять мужа и прошептать: «Больше ничего не говори». Но, возможно, в ней просто заговорил обычный материнский страх потерять свою дочь.

– Теперь, – сказал отец, еще раз подробно описав всех претендентов, – ты можешь думать столько, сколько нужно, чтобы решить, за кого тебе выйти замуж. Это трудный выбор, потому что многие из них хороши, а некоторые очень хороши. Помни одно: нельзя руководствоваться только богатством. Твоя мать и я бедны, но мы всегда были счастливы друг с другом.

Девушка подняла голову. Она улыбнулась ему своей нежной улыбкой и произнесла:

– Я еще не встретила человека, с которым хотела бы жить.

Такой ответ озадачил отца. Сам будучи мужчиной, он считал, что большинство мужчин – прекрасные создания.

– Послушай, что за нелепые речи, – удивился он. – Какие же тебе еще надобны женихи?

Девушка всегда была послушной и кроткой. Родители знали ее как любящую, внимательную и спокойную дочку. Они не замечали ее внутренней силы и удивительной рассудочности, хотя время от времени и удивлялись иным ее поступкам. Но в этот раз их всегда послушная дочь произнесла своим обычным мягким тоном:

– Я не хочу выходить замуж. Я всем и каждому отвечу «нет».

Отец был ошеломлен. Он никогда не считал себя тираном, но сейчас в нем закипел гнев. Не получив от дочери другого ответа, он начал выходить из себя.

– Но ты должна выйти замуж! – рявкнул он, вскакивая.

– Нет, – ответила девушка все так же спокойно. Так спокойно и тихо подтачивает камень вода, тысячелетиями роняя каплю за каплей.

– Я покажу тебе «нет»! – прорычал отец и запер ее дома, запретив выходить.

Отец заставил ее сидеть среди глиняных горшков у очага. А когда она в очередной раз сказала «нет», он приказал жене давать ей только хлеб и воду. Несчастный стал сам не свой, потому что не мог понять, что же случилось с его девочкой. Мать плакала и просила дочь вести себя разумнее. Как‑то раз сквозь открытую дверь в дом пробрался солнечный луч и, прикоснувшись к стопе девушки, пробежав по ее лодыжке, попросил: «Скажи „да“, стань свободной, и мы будем играть вместе». В другой раз аромат цветов проник в комнату и посоветовал: «Скажи „да“, стань свободной, и я навечно пребуду с тобой». Однажды птицы пропели девушке: «Мы все живем парами, и каждая счастлива в совместной жизни, скажи „да“, скажи „да“». Но красавица опять ответила: «Нет».

Дата добавления: 2015-06-04