Подгородное хозяйство

С падением крепостного права “помещичье садо­водство”, которое было развито в довольно значительной степени, “сразу и быстро пришло в упадок почти во всей России”[251]. Проведение железных дорог изменило дело, дав “громадный толчок” развитию нового, ком­мерческого садоводства, и произвело “полный поворот к лучшему” в данной отрасли торгового земледелия[252]. С одной стороны, привоз дешевых плодов с юга подрывал садоводство в прежних центрах его рас­пространения[253], — с другой стороны, промышленное садоводство развивалось, например, в губерниях Ковенской, Виленской, Минской, Гродненской, Могилевской, Нижегородской наряду с расширением рынков сбыта[254]. Г-н В. Пашкевич указывает, что исследование состояния плодоводства в 1893/94 г. по­казало значительное развитие его как промышлен­ной отрасли в последнее десятилетие, увеличение спроса на садовников и садовых рабочих и т. д.[255] Статистические данные подтверждают эти отзывы: пе­ревозка фруктов по русским железным дорогам возрастает[256]; ввоз фруктов из-за границы, возра­ставший в первое десятилетие после реформы, умень­шается[257].

Само собою разумеется, что торговое огородничество, дающее предметы потребления для несравненно боль­ших масс населения, чем садоводство, развивалось еще быстрее и еще шире. Промышленные огороды достигают значительного распространения, во-1-х, около городов[258]; во-2-х, около фабричных и торгово-промышленных поселков[259], а также по линиям желез­ных дорог; в-3-х, в отдельных селениях, разбросанных по всей России и получивших известность по произ­водству огородных овощей[260]. Необходимо заметить, что спрос на этого рода продукты предъявляет не только индустриальное, но и земледельческое населе­ние: напомним, что по бюджетам воронежских крестьян расход на овощи составляет 47 коп. на 1 душу населе­ния, причем больше половины этого расхода идет на покупные продукты.

Чтобы ознакомиться с теми общественно-экономиче­скими отношениями, которые складываются в торговом земледелии этого вида, надо обратиться к данным местных исследований об особенно развитых районах огородничества. Под Петербургом, например, широко развито парниковое и тепличное огородничество, за­веденное пришлыми огородниками из ростовцев. Число парниковых рам считается у крупных огородников тысячами, у средних — сотнями. “Некоторые крупные огородники заготовляют кислую капусту для поставки в войска десятками тысяч пудов”[261]. По данным земской статистики, в Петербургском уезде из местного населения 474 двора занято огородничеством (ок. 400 руб. дохода на 1 двор) и 230 — садоводством. Капиталистические отношения развиты очень широко, как в форме торгового капитала (“промысел подвер­гается жесточайшей эксплуатации барышников”), так и в форме найма рабочих. В пришлом населении, например, насчитано 115 хозяев-огородников (доход свыше 3-х тыс. руб. на 1 хозяина) и 711 рабочих-ого­родников (доход по 116 руб.)[262].

К таким же типичным представителям сельской буржуазии принадлежат и подмосковные крестьяне-огородники. “По приблизительному расчету, на москов­ские рынки поступает ежегодно свыше 4-х миллионов пудов овощей и зелени. Некоторые села ведут круп­ную торговлю кислыми овощами: Ногатинская волость продает около 1 миллиона ведер кислой капусты на фабрики в казармы, отправляя даже в Кронштадт... Торговые огороды распространены во всех москов­ских уездах, преимущественно поблизости городов и фабрик”[263]. “Рубка капусты производится наемными рабочими, приходящими из Волоколамского уезда” (“Ист.-стат. обзор”, I, стр. 19).

Совершенно однородны отношения в известном районе огородничества в Ростовском уезде Ярославской губ., обнимающем 55 огородных сел, Поречье, Угодичи и др. Вся земля, кроме выгона и лугов, занята здесь издавна огородами. Сильно развита техническая переработка овощей—консервное производство[264]. Вместе с про­дуктом земли обращается в товар и сама земля, и рабо­чая сила. Несмотря на “общину”, неравномерность землепользования, например, в селе Поречье очень велика: у одного на 4 души — 7 “огородов”, у другого на 3 души — 17; объясняется это тем, что коренных переделов здесь не бывает; бывают только частные переделы, причем крестьяне “свободно меняются” своими “огородами” и “делками” (“Обзор Яросл. губ.”, 97—98)[265]. “Большая часть полевых работ... испол­няется поденщиками и поденщицами, которых в летнее рабочее время много приходит в Поречье, как из со­седних селений, так и из соседних губерний” (ibid., 99). Во всей Ярославской губ. считают 10 322 человека (из них 7689 ростовцев), занятых “сельскохозяйственным я огородным” отхожими промыслами — т. е. в большин­стве случаев наемных рабочих данной профессии[266]. Вышеприведенные данные о приходе сельских рабочих в столичные губернии. Ярославскую и т. д. должны быть поставлены в связь с развитием не одного молоч­ного хозяйства, но также и торгового огородничества.

К огородничеству же относится тепличное выращи­вание овощей — промысел, который быстро развивается среди зажиточных крестьян Московской и Тверской губернии[267]. В первой губернии перепись 1880^81 г. насчитала 88 заведений с 3011 рамами; рабочих было 213, из них наемных 47 (22,6%); сумма производства — 54 400 руб. Средний тепличник должен был вложить в “дело” не менее 300 руб. Из 74-х хозяев, о которых даны подворные сведения, 41 имеют купчую землю и столько же арендуют землю; на 1 хозяина прихо­дится по 2,2 лошади. Ясно отсюда, что тепличный промысел доступен только представителям крестьян­ской буржуазии[268].

На юге России к рассматриваемому виду торгового земледелия относится также промышленное бахче­водство. Приведем краткие указания на его развитие в одном из районов, описанном в интересной статье “Вестн. Фин.” (1897, № 16) о “промышленном произ­водстве арбузов”. Возникло это производство в селе Быкове (Царевского уезда Астраханской губ.) в конце 60-х и начале 70-х годов. Продукт, шедший сначала лишь в Поволжье, направился с проведением жел. дорог в столицы. В 80-х годах производство “увеличи­лось по крайней мере в 10 раз”, благодаря громадным барышам (150—200 руб. на 1 дес.), которые получали инициаторы дела. Как истые мелкие буржуа, они всячески старались помешать увеличению числа про­изводителей, с величайшей тщательностью охраняя от соседей “секрет” нового прибыльного занятия. Разу­меется, все эти героические усилия “мужика-земле­пашца”[269] удержать “роковую конкуренцию”[270] ока­зались бессильными, и производство далеко разошлось и по Саратовской губ. и по Донской области. Падение хлебных цен в 90-х годах дало особенный толчок производству, “заставив местных земледельцев искать выхода из затруднительного положения в плодосменных системах посева”[271]. Расширение производства сильно повышало спрос на наемный труд (обработка бахчей требует весьма значительного количества труда, так что возделывание одной десятины стоит 30—50 руб.), и еще сильнее повышало прибыль предпринимателей и земельную ренту. Около станции “Лог” (Грязе-Цари-цынской ж. д.) было под арбузами в 1884 г. — 20 дес., в 1890 г. — 500—600 дес., в 1896 г. — 1400—1500 дес., и арендная плата за 1 дес. земли повышалась с 30 коп. до 1 р. 50 к. — 2 руб. и до 4—14 руб. за указанные годы. Лихорадочное расширение посевов повело, на­конец, в 1896 году к перепроизводству и кризису, которые окончательно санкционировали капиталисти­ческий характер данной отрасли торгового земледелия. Цены на арбузы пали до того, что не окупали провоза по ж. д. Арбузы бросали на бахчах, не собирая их. Вкусив гигантских прибылей, предприниматели позна­комились теперь и с убытками. Но интереснее всего — то средство, которое они выбрали для борьбы с кри­зисом: это средство состоит в завоевании новых рынков, в таком удешевлении продукта и жел.-дорожного тарифа, чтобы продукт “из предмета роскоши превратился в предмет потребления для населения” (а на местах производства и в корм для скота). “Промышленное бахчеводство, — уверяют предприниматели, — стоит на пути дальнейшего развития; для дальнейшего роста его, кроме тарифа, нет препятствий. Наоборот, строя­щаяся ныне Царицынско-Тихорепкая жел. дорога от­крывает для промышленного бахчеводства новый и значительный район”. Какова бы ни была дальнейшая судьба этого “промысла”, во всяком случае история “арбузного кризиса” очень поучительна, представляя из себя хотя и маленькую, но зато очень яркую кар­тинку капиталистической эволюции земледелия.

Нам остается еще сказать несколько слов о подго­родном хозяйстве. Отличие его от вышеописанных видов торгового земледелия состоит в том, что там все хо­зяйство приспособлялось к какому-нибудь одному главному, рыночному продукту. Здесь же мелкий зем­леделец торгует всем понемножку: и своим домом, сдавая его дачникам и квартирантам, и своим двором, и своею лошадью, и всяческими продуктами своего сельского и дворового хозяйства — хлебом, кормом для скота, молоком, мясом, овощами, ягодами, рыбой, лесом и пр., торгует молоком своей жены (питомни­ческий промысел под столицами), добывает деньги самыми разнообразными (не всегда даже удобопередаваемыми) услугами приезжим горожанам[272] и т. д., и т. д.[273] Полное преобразование капитализмом ста­ринного типа патриархального земледельца, полное подчинение последнего “власти денег” выражается здесь так ярко, что подгородного крестьянина народник обы­кновенно выделяет, говоря, что это “уже не кре­стьянин”. Но отличие этого типа от всех предыдущих ограничивается только формой явления. Политико-экономическая сущность того преобразования, которое по всей линии совершает капитализм над мелким земледельцем, везде и повсюду совершенно однородна. Чем быстрее растет число городов, число фабричных и торгово-промышленных селений, число железнодорож­ных станций, тем шире идет превращение нашего “об­щинника” в этот тип крестьянина. Не надо забывать сказанного еще Адамом Смитом, именно — что усовер­шенствованные пути сообщения всякую деревню стре­мятся превратить в подгородную[274]. Медвежьи углы и захолустья, будучи исключением уже теперь, с каж­дым днем становятся все более и более антикварной редкостью, и земледелец быстрее и быстрее превращается в промышленника, подчиненного общим законам то­варного производства.

Заканчивая этим обзор данных о росте торгового земледелия, мы считаем нелишним повторить здесь, что наша задача состояла в рассмотрении главнейших (отнюдь не всех) форм торгового земледелия.

IX. ВЫВОДЫ О ЗНАЧЕНИИ КАПИТАЛИЗМА В РУССКОМ ЗЕМЛЕДЕЛИИ

В главах II—IV вопрос о капитализме в русском земледелии был рассмотрен с двух сторон. Сначала мы рассматривали данный строй общественно-экономиче­ских отношений в крестьянском и помещичьем хозяй­стве — строй, сложившийся в пореформенную эпоху. Оказалось, что крестьянство с громадной быстротой раскалывается на незначительную по численности, но сильную по своему экономическому положению сель­скую буржуазию и на сельский пролетариат. В нераз­рывной связи с этим процессом “раскрестьянивания” стоит переход землевладельцев от отработочной систе­мы хозяйства к капиталистической. Затем мы взглянули на тот же самый процесс с другой стороны; мы взяли за исходный пункт форму превращения земледелия в товарное производство и рассматривали те общественно-экономические отношения, которыми характеризуется каждая главнейшая форма торгового земледелия. Ока­залось, что через все разнообразие сельскохозяйствен­ных условий красной нитью проходят те же самые про­цессы в крестьянском и частновладельческом хозяйстве.

Рассмотрим теперь те выводы, которые вытекают из всех изложенных выше данных.

1) Основная черта пореформенной эволюции земле­делия состоит в том, что оно принимает все более и более торговый, предпринимательский характер. По отношению к частновладельческому хозяйству этот факт настолько очевиден, что не требует особых пояс­нений. По отношению же к крестьянскому земледелию это явление не так легко констатируется, во-1-х, по­тому, что употребление наемного труда не является безусловно необходимым признаком мелкой сельской буржуазии. Как мы уже заметили выше, под эту кате­горию подходит всякий мелкий, покрывающий свои расходы самостоятельным хозяйством, товаропроизво­дитель при том условии, что общий строй хозяйства основан на тех капиталистических противоречиях, которые были рассмотрены во II главе. Во-2-х, мелкий сельский буржуа (и в России, как и в других капита­листических странах) соединяется рядом переходных ступеней с парцелльным “крестьянином” и с сельским пролетарием, наделенным кусочком земли. Это обстоя­тельство является одною из причин живучести тех теорий, которые не различают в “крестьянстве” сель­ской буржуазии и сельского пролетариата[275].

2) По самой природе земледелия, превращение его в товарное производство происходит особым путем, не похожим на соответствующий процесс в индустрии. Промышленность обрабатывающая раскалывается на отдельные, совершенно самостоятельные отрасли, по­священные исключительно производству одного продукта или одной части продукта. Земледельческая же промышленность не раскалывается на совершенно отдельные отрасли, а только специализируется на про­изводстве в одном случае — одного, в другом случае — другого рыночного продукта, причем остальные сто­роны сельского хозяйства приспособляются к этому главному (т. е. рыночному) продукту. Поэтому формы торгового земледелия отличаются гигантским разно­образием, видоизменяясь не только в различных райо­нах, но и в различных хозяйствах. Поэтому при рас­смотрении вопроса о росте торгового земледелия никак нельзя ограничиваться огульными данными о всем земледельческом производстве[276].

3) Рост торгового земледелия создает внутренний рынок для капитализма. Во-первых, специализация земледелия вызывает обмен между различными земле­дельческими районами, между различными земледель­ческими хозяйствами, между различными земледельче­скими продуктами. Во-вторых, чем дальше втягивается земледелие в товарное обращение, тем быстрее растет спрос сельского населения на продукты обрабатываю­щей промышленности, служащие для личного потребле­ния; —тем быстрее, в-третьих, растет спрос на средства производства, ибо при помощи старинных “крестьян­ских” орудий, построек и пр. и пр. ни мелкий, ни круп­ный сельский предприниматель не может вести нового, торгового земледелия. Наконец, в-четвертых, создается спрос на рабочую силу, так как образование мелкой сельской буржуазии и переход землевладельцев к капиталистическому хозяйству предполагает образова­ние контингента сельскохозяйственных батраков и поденщиков. Только фактом роста торгового земледелия и можно объяснить то обстоятельство, что пореформен­ная эпоха характеризуется расширением внутреннего рынка для капитализма (развитие капиталистического земледелия, развитие фабричной промышленности во­обще, развитие сельскохозяйственного машиностроения в частности, развитие так наз. крестьянских “земледель­ческих промыслов”, т. е. работы по найму и т. д.).

4) Капитализм в громадной степени расширяет и обо­стряет среди земледельческого населения те противоре­чия, без которых вообще не может существовать этот способ производства. Но, несмотря на это, земледель­ческий капитализм в России, по своему историческо­му значению, является крупной прогрессивной силой. Во-первых, капитализм превратил земледельца из “государя-вотчинника”, с одной стороны, и патриархаль­ного, зависимого крестьянина, с другой стороны, в та­кого же промышленника, как и всякий другой хозяин в современном обществе. До капитализма земледелие было в России господским делом, барской затеей для одних, обязанностью, тяглом — для других, поэтому оно и не могло вестись иначе, как по вековой рутине, необходимо обусловливая полную оторванность земле­дельца от всего того, что делалось на свете за преде­лами его деревни. Отработочная система — этот живой остаток старины в современном хозяйстве — наглядно подтверждает такую характеристику. Капитализм впер­вые порвал с сословностью землевладения, превратив землю в товар. Продукт земледельца поступил в про­дажу, стал подвергаться общественному учету сначала на местном, затем на национальном, наконец на между­народном рынке, и таким образом прежняя оторван­ность одичалого земледельца от всего остального мира была сломана окончательно. Земледельцу волей-нево­лей, под угрозой разорения, пришлось считаться со всей совокупностью общественных отношений и в его стране и в других странах, связанных всемирным рынком. Даже отработочная система, — которая прежде обеспечивала Обломову верный доход без всякого риска с его стороны, без всякой затраты капитала, без всяких изменений в исконной рутине производства, — оказалась теперь не в силах спасти его от конкуренции американского фермера. Вот почему и к пореформенной России вполне приложимо то, что было сказано пол­века тому назад о Западной Европе, именно, что зем­ледельческий капитализм “был той движущей силой, ко­торая втянула идиллию в историческое движение”[277].

Во-вторых, земледельческий капитализм впервые по­дорвал вековой застой нашего сельского хозяйства, дал громадный толчок преобразованию его техники, развитию производительных сил общественного труда. Несколько десятилетий капиталистической “ломки” сде­лали в этом отношении больше, чем целые века пред­шествующей истории. Однообразие рутинного нату­рального хозяйства сменилось разнообразием форм торгового земледелия; первобытные земледельческие орудия стали уступать место усовершенствованным орудиям и машинам; неподвижность старинных систем полеводства была подорвана новыми приемами куль­туры. Процесс всех этих изменений неразрывно связан с указанным выше явлением специализации земледе­лия. По самой своей природе капитализм в земледелии (равно как и в промышленности) не может развиваться равномерно: он толкает вперед в одном месте (в одной стране, в одном районе, в одном хозяйстве) одну сто­рону сельского хозяйства, в другом — другую и т. д. Он преобразует технику в одном случае одних, в дру­гом — других сельскохозяйственных операций, отры­вая их от патриархального крестьянского хозяйства или от патриархальных отработков. Так как весь этот процесс идет под руководством капризных, не всегда даже известных производителю требований рынка, то капиталистическое земледелие в каждом отдельном случае (нередко в каждом отдельном районе, иногда даже в каждой отдельной стране) становится более односторонним, однобоким по сравнению с прежним, но зато в общем и целом оно становится неизмеримо более разносторонним и рациональным, чем патриар­хальное земледелие. Образование особых видов тор­гового земледелия делает возможными и неизбежными капиталистические кризисы в земледелии и случаи ка­питалистического перепроизводства, но эти кризисы (как и все вообще капиталистические кризисы) дают еще более сильный толчок развитию мирового произ­водства и обобществления труда[278].

В-третьих, капитализм впервые создал в России крупное земледельческое производство, основанное на употреблении машин и широкой кооперации рабочих. До капитализма производство земледельческих про­дуктов всегда велось в неизменной, мизерно-мелкой форме, — как в том случае, когда крестьянин работал на себя, так и в том случае, когда он работал на поме­щика, — и никакая “общинность” землевладения не в силах была сломать эту гигантскую раздробленность производства. В неразрывной связи с этой раздроб­ленностью производства стояла раздробленность самих земледельцев[279]. Прикованные к своему наделу, к своей крохотной “общине”, они были резко отделены даже от крестьян соседней общины различием тех разрядов, к которым они принадлежали (бывшие владельческие, бывшие государственные и т. д.), различиями в величине своего землевладения, — различиями в тех условиях, на которых произошла их эмансипация (а эти условия определялись иногда просто личными свойствами по­мещиков и их прихотью) Капитализм впервые сломал эти чисто средневековые перегородки, — и прекрасно сделал, что сломал. Уже теперь различия между разря­дами крестьян, между категориями их по надельному землевладению оказываются несравненно менее важ­ными, чем экономические различия внутри каждого разряда, каждой категории, каждой общины. Капита­лизм разрушает местную замкнутость и ограничен­ность, заменяет мелкие средневековые деления земле­дельцев — крупным, охватывающим целую нацию, раз­делением их на классы, занимающие различное место в общей системе капиталистического хозяйства[280]. Если прежде самые условия производства обусловливали прикрепление массы земледельцев к их месту житель­ства, то образование различных форм и различных районов торгового и капиталистического земледелия не могло не создать перекочевыванья громадных масс населения по всей стране; а без подвижности населения (как было уже замечено выше) немыслимо развитие его сознательности и самодеятельности.

В-четвертых, наконец, земледельческий капитализм в России впервые подорвал под корень отработки и личную зависимость земледельца. Отработочная си­стема хозяйства безраздельно господствовала в нашем земледелии со времен “Русской Правды” и вплоть до современной обработки частновладельческих полей кре­стьянским инвентарем; необходимым спутником ее была забитость и одичалость земледельца, приниженного если не крепостным, то “полусвободным” характером его труда; без известной гражданской неполноправ­ности земледельца (как-то: принадлежность к низшему сословию; телесное наказание; отдача на обществен­ные работы; прикрепление к наделу и т. д.) отра­боточная система была бы немыслима. Поэтому замена отработков вольнонаемным трудом является крупной исторической заслугой земледельческого капитализма в России[281]. Резюмируя изложенное выше о прогрес­сивной исторической роли русского земледельческого капитализма, можно сказать, что он обобществляет сельскохозяйственное производство. В самом деле, и то обстоятельство, что земледелие превратилось из привилегии высшего сословия или тягла низшего сословия в обыкновенное торгово-промышленное заня­тие; и то, что продукт труда земледельца стал под­вергаться общественному учету на рынке; и то, что рутинное, однообразное земледелие превращается в тех­нически преобразованные и разнообразные формы тор­гового земледелия; и то, что разрушается местная замкнутость и раздробленность мелкого земледельца; и то, что разнообразные формы кабалы и личной зави­симости вытесняются безличными сделками по купле-продаже рабочей силы, — все это звенья одного про­цесса, который обобществляет земледельческий труд и обостряет более и более противоречие между анар­хией рыночных колебаний, между индивидуальным характером отдельных сельскохозяйственных предприя­тий и коллективным характером крупного капитали­стического земледелия.

Таким образом (повторяем еще раз), подчеркивая прогрессивную историческую роль капитализма в рус­ском земледелии, мы нисколько не забываем ни об исторически преходящем характере этого экономиче­ского режима, ни о присущих ему глубоких обществен­ных противоречиях. Напротив, мы показали выше, что именно народники, умеющие только оплакивать капиталистическую “ломку”, крайне поверхностно оце­нивают эти противоречия, затушевывая разложение крестьянства, игнорируя капиталистический характер употребления машин в нашем земледелии, прикрывая такими выражениями, как “земледельческие промыслы” или “заработки”, образование класса сельскохозяй­ственных наемных рабочих.

X. НАРОДНИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ О КАПИТАЛИЗМЕ В ЗЕМЛЕДЕЛИИ. “ОСВОБОЖДЕНИЕ ЗИМНЕГО ВРЕМЕНИ”

Вышеизложенные положительные выводы о значении капитализма необходимо дополнить разбором некото­рых распространенных в нашей литературе особых “теорий” по этому вопросу. Наши народники в боль­шинстве случаев совершенно не могли переварить основных воззрений Маркса на земледельческий ка­питализм. Более откровенные из них прямо заяв­ляли, что теория Маркса не охватывает земледелия (г. В. В. в “Наших направлениях”), тогда как другие (вроде г. Н. —она) предпочитали дипломатично обхо­дить вопрос об отношении своих “построений” к тео­рии Маркса. Одно из таких наиболее распростра­ненных среди народнических экономистов построений представляет из себя теория “освобождения зимнего времени”. Суть ее состоит в следующем[282].

При капиталистическом строе земледелие становит­ся особой отраслью промышленности, не связанной с другими. Между тем оно занимает не весь год, а только 5—6 месяцев. Поэтому капитализация земледелия ведет к “освобождению зимнего времени”, к “ограничению рабочего времени земледельческого класса частью ра­бочего года”, что и является “коренной причиной ухуд­шения хозяйственного положения земледельческих клас­сов” (Н. —он, 229), “сокращения внутреннего рынка” и “растраты производительных сил” общества (г. В. В.).

Вот и вся эта пресловутая теория, основывающая самые широкие историко-философские выводы един­ственно на той великой истине, что в земледелии работы распределяются по всему году крайне неравномерно! Взять одну эту черту, — довести ее, при помощи аб­страктных предположений, до абсурда, — отбросить все остальные особенности того сложного процесса, кото­рый превращает патриархальное земледелие в капита­листическое, — таковы нехитрые приемы этой новей­шей попытки реставрировать романтические учения о докапиталистическом “народном производстве”.

Чтобы показать, как непомерно узко это абстрактное построение, укажем вкратце на те стороны действи­тельного процесса, которые либо вовсе опускаются из виду, либо недостаточно оцениваются нашими народ­никами. Во-1-х, чем дальше идет специализация земле­делия, тем сильнее уменьшается земледельческое на­селение, составляя все меньшую долю всего населения. Народники забывают об этом, а между тем специализа­цию земледелия они доводят в своей абстракции до такой степени, которой земледелие почти нигде не достигает на самом деле. Они предполагают, что особой отраслью промышленности сделались одни только опе­рации по посеву и уборке хлебов; обработка почвы и удобрение ее, обработка и возка продукта, скотоводство, лесоводство, ремонт строений и инвентаря и т.д. и т.д.— все это превратилось в особые капиталистические от­расли промышленности. Применение подобных абстрак­ций к современной действительности немного даст для ее выяснения. Во-2-х, предположение такой полной специализации земледелия обусловливает чисто капи­талистическую организацию земледелия, полный раскол фермеров-капиталистов и наемных рабочих. Толко­вать при таком условии о “крестьянине” (как делает г. Н. —он, с. 215) — верх нелогичности. Чисто капита­листическая организация земледелия предполагает, в свою очередь, более равномерное распределение работ в течение года (вследствие плодосмена, рационального скотоводства и т. д.), соединение с земледелием во многих случаях технической обработки продукта, при­ложение большего количества труда к предварительной подготовке почвы и т. д.[283] В-3-х. Капитализм предпо­лагает полное отделение предприятий земледельческих от промышленных. Но откуда следует, что это отделение не допускает соединения наемной работы земледельческой и промышленной? Во всяком развитом капита­листическом обществе мы видим такое соединение. Капитализм выделяет искусных рабочих от простых, чернорабочих, которые переходят от одних занятий к другим, то привлекаемые каким-либо крупным пред­приятием, то выталкиваемые в ряды безработных[284]. Чем сильнее развивается капитализм и крупная инду­стрия, тем сильнее становятся вообще колебания в спросе на рабочих не только в земледелии, но и в про­мышленности[285]. Поэтому, предполагая максимальное развитие капитализма, мы должны предположить наи­большую легкость перехода рабочих от земледельческих к неземледельческим занятиям, мы должны предполо­жить образование общей резервной армии, из которой черпают рабочую силу всяческие предприниматели. В-4-х. Если мы возьмем современных сельских пред­принимателей, то нельзя отрицать, конечно, что они испытывают иногда затруднения по снабжению хозяй­ства рабочими силами. Но нельзя также забывать о том, что у них есть и средство привязывать рабочих к своему хозяйству, именно — наделять их клочками земли и пр. Сельскохозяйственный батрак или поден­щик с наделом, это — тип, свойственный всем капита­листическим странам. Одна из главных ошибок народ­ников состоит в том, что они игнорируют образований подобного же типа в России. В-5-х. Совершенно неправильно ставить вопрос об освобождении зимнего времени земледельца независимо от общего вопроса о капиталистическом перенаселении. Образование ре­зервной армии безработных свойственно капитализму вообще, и особенности земледелия обусловливают лишь особые формы этого явления. Поэтому, напр., автор “Капитала” и затрагивает вопрос о распределении работ в земледелии в связи с вопросом об “относитель­ном перенаселении”[286], а также в специальной главе о различии “рабочего периода” и “времени производ­ства” (“Das Kapital”, II. В., 13-ая глава). Рабочим периодом называется то время, в течение которого продукт подвергается действию труда; временем произ­водства — то время, в течение которого продукт на­ходится в производстве, включая и период, когда он не подвергается действию труда. Рабочий период не совпадает со временем производства в очень многих отраслях промышленности, среди которых земледелие является лишь наиболее типичною, но отнюдь не един­ственною[287]. Из других европейских стран в России различие между рабочим периодом в земледелии и вре­менем производства особенно велико. “Когда капитали­стическое производство завершает отделение мануфак­туры от земледелия, — сельский рабочий становится все более и более зависящим от чисто случайных побоч­ных занятий, и его положение в силу этого ухудшается. Для капитала... все различия в обороте сглаживают­ся, для рабочего же—нет” (ib., 223—224). Итак, единственный вывод, который вытекает из особенностей земледелия в рассматриваемом отношении, это — тот, что положение земледельческого рабочего должно быть еще хуже, чем промышленного. Отсюда еще очень да­леко до “теории” г. Н. — она, по которой освобождение зимнего времени есть “коренная причина” ухудшения положения “земледельческих классов” (?!). Если бы ра­бочий период в нашем земледелии равнялся 12 меся­цам, — процесс развития капитализма шел бы точно так же, как и теперь; вся разница состояла бы в том, что положение земледельческого рабочего приблизилось бы несколько к положению промышленного рабочего[288].

Таким образом, “теория” гг. В. В. и Н. —она ровно ничего не дает даже по общему вопросу о развитии земледельческого капитализма вообще. Особенностей же России она не только не разъясняет, а, напротив, затушевывает их. Зимняя безработица нашего кре­стьянства зависит не столько от капитализма, сколько от недостаточного развития капитализма. Мы показали уже выше (§ IV этой главы), по данным о заработной плате, что из великорусских губерний наиболее силь­ной зимней безработицей отличаются губернии с наи­меньшим развитием капитализма, с преобладанием отработков. И это вполне понятно. Отработки задер­живают развитие производительности труда, задержи­вают развитие промышленности и земледелия, а сле­довательно, и спроса на рабочую силу, — и в то же время, прикрепляя крестьянина к наделу, они не обес­печивают ему ни работы в зимнее время, ни возможности существовать своим мизерным земледелием.

Дата добавления: 2015-06-04