Электропрохладительный кислотный тест 11 страница

Кто-то начинает рассказывать о некоем общем знакомом, которого повязали за хранение травы,- копы ему что-то сказали, он что-то сказал в ответ, и копы принялись его избивать. Все сочувствуют заключенному в темницу бедолаге и высказывают недовольство гнусной склонностью полиции избивать людей, а Бэббс говорит:

- Да! Да! Именно! Именно! Именно! Но все это в его фильме.

В е г о ф и л ь м е - и м е н н о и м е н н о и м е н н о - и все начинают обмозговывать эти слова. О б м о з г о в а л и - и все стало ясно, не нужно больше слов. Для каждого человека, для каждого человека везде и повсюду, запущен его собственный фильм, ставится его собственный киносценарий, и каждый с бешеной энергией в своем фильме играет, только большинство не знает, что этот маленький сценарий - ловушка, из которой не выбраться. Все, кто сидит в палатке, оглядываются по сторонам, и никто не произносит этого вслух, потому что никому этого делать не нужно. И все же каждый мгновенно понимает::::: так или иначе, все это непосредственно связано, с и н х р о н и з и р о в а н о, с тем, что Кизи только что говорил о киноэкране нашего восприятия, который закрывает от нас нашу собственную сущность:::: и в то же время, в это самое мгновение, непосредственно с и н х р о н и з и р о в а н о с настоящим, существующим в реальности фильмом - Фильмом, над которым они работали до изнеможения, не фильмом, а глубокой трясиной, с милями и милями закручивающейся в спираль, склеенной и переклеенной пленки и свежими склейками, опутывающими их, словно множество переплетенных между собой, синхронизированных и все-таки хаотичных и нелегких человеческих жизней, их жизней, жизней всех людей в этом ебучем мире - в э т о с а м о е м г н о в е н и е... Кэссади в своем фильме, называющемся "Предел скорости", одновременно и торчок, чья вещь прибавляющий скорости винт, то есть амфетамины, и единственное в своем роде существо, чья цель - Скорость: быстрее, черт подери, закрутиться в спираль и, подергиваясь и брыкаясь, подойти вплотную к киноэкранному барьеру нашего сознания в одну тридцатую секунды и попытаться проникнуть в... С е й ч а с...

...Фильм Горянки называется "Большая девчонка", и героиня ее сценария - девушка, которая росла импульсивной и сильной девчонкой в благовоспитанном светском окружении - ax, fin de siecle, Пакипси, штат НьюЙорк, ах, вассарские ученые, - и которая никак не вписывалась в тамошние понятия о воспитанных девочках в легких полосатых джемперах средь тусклых солнечных лучиков на каплях воды с трескучих дождевальных установок на зеленых газонах Пакипси, большая девчонка, которой пора совершать побег, и она становится страшно крикливой и наглой, чтобы придать себе сил в этой неравной борьбе, - а потом, согласно сюжету, выясняется, что она стала совсем большая, но уже в другом смысле, что она веселая и красивая...

...Если как следует присмотреться, то можно увидеть Отшельника, который сидит съежившись в углу палатки. Отшельника, которого все любят, но он действует всем на нервы - почему? - и ему говорят: "Отъебись, Отшельник", после чего сами же и раскаиваются, а его фильм называется "Общий неудачный полет". Отшельник - это общий неудачный полет, он берет его на себя, он пускается вместо вас в ваш неудачный полет, в такой, о каком вы и помыслить боялись...

А Пейдж с его черной курткой, на которой висит "Железный крест": его фильм называется - ну конечно! "Зи-лот". Кажется, все, кто сидит в палатке и вдыхает запах горящей травы, вспоминают вдруг рассказанный Пейджем сон, который он видел, когда лежал на узкой тюремной койке в Аризоне за то, что э-э... ну, скажем, морочил гражданам голову, - так вот, ему приснилось, что в городе появился молодой человек по имени Зи-лот, весь в черном, и он до того перебудоражил граждан, что они принялись совершать все те нечеловеческие злодеяния, при мысли о которых прежде содрогались от страха, - бить, к примеру, стекла в магазине компании "Ювелирные изделия для толстых" и сгреба-а-а-а-а-ать все с витрин, набрасываться, к примеру, на маленьких высокозадых мулаточек, совершать все запрещенные поступки, и он воодушевлял их, увлекая за собой все дальше и дальше, мчащийся во весь опор сверкающий черный всадник, Зилот, - а потом, когда настало странное холодное унылое утро, все смотрят друг на друга - к т о э т о с д е л а л? кто устроил всю эту наркотическую вакханалию, все эти грабежи и погромы? ради всего святого, что это на нас нашло? - что случилось с городом? - ну и ну - ч е р т п о д е р и! - это же не мы, это все он, это он заморочил нам голову и чем-то заразил наши мозги, этот гнусный негодяй, З и - л о т, - и они бросаются на улицу, колотя себя то в грудь, то по лысинам, в жажде разыскать Зи-лота, громко выкрикивая его имя как символ крайней степени подлости, - а Зи-лот в это время скачет себе преспокойненько прочь, удаляясь в черный полдень, и им остается лишь провожать взглядом его черную спину и черный зад его коня и смотреть, как они скрываются за очередным холмом, отправляясь в следующий крестовый поход с целью... перебудоражить... жителей очередного города......да...

- Да, сегодня синхронизация удалась на славу.

...и все, кто находится в палатке, конечно, смотрят на Кизи и задают себе один и тот же вопрос. Что у него за фильм? Ну как же, начнем с того, что назвать его можно "Рэндл Макмёрфи". Макмёрфи - подлиза и подстрекатель, увлекающий людей за собой надеждой на фильм получше, где будет хоть какое-то действие, сдвигающий сюжет с уютной мертвой точки. Здесь, в Городе-Пороге, малыш, тебя ждут чертовски захватывающие кинокадры. Но и на этом не останавливайся...

...и все эти вещи закрывают от нас настоящее время, говорит Кизи, наш собственный мир, нашу подлинную сущность, а пока мы не проникнем в наш собственный мир, мы не сможем им распоряжаться. Вы это поймете, доведись вам когда-нибудь совершить этот прорыв. Представьте, что у вас есть механическое пианино, и оно играет с бешеной скоростью, все клавиши сами нажимаются у вас на глазах в фантастических аккордах, мелодию эту вы слышите впервые, но так глубоко в нее проникли. что руки сами начинают безошибочно ее исполнять. Когда вы совершите этот прорыв, вы начнете контролировать пианино...

...и делиться своим откровением со всеми людьми.

XII. АРЕСТ

ПОСКОЛЬКУ Ла-Хонда манит, как магнит,

Что всего лишь говорит об интересе

к вооруженным Младшим Братьям;

и ПОСКОЛЬКУ Эти наглые воришки

Захватили городишко, но открыли путь простой

Заплатить нам за постой;

и ПОСКОЛЬКУ Современный магазин - вот что от отцов-злодеев нам досталось;

Но как были они Младшими Братьями,

так и остались,

Да еще бандитами - вот беда; и ПОСКОЛЬКУ

Теперь этот Кизи

Обосновался поблизости и парни с ним

хоть куда

Испохабили Дикий Запад

Наркоманы и психопаты

И битники загнивающие

Деревья красят чем-то мерцающим;

и ПОСКОЛЬКУ

В жестяные они бьют барабаны ветками

И корнями, а мужик жестяной

С детородной жестянкой

Прячет улыбку в паху жестяной куртизанки,

А у той в большом пальце ноги эякуляция;

и ПОСКОЛЬКУ

Психопаты шумят, голосят, все

порушить готовы,

Завывают, хохочут да еще издеваются

Хуже бандитов, честное слово; и ПОСКОЛЬКУ Мы знаем, чем они занимаются, НАСТОЯЩИМ ПОДТВЕРЖДАЕМ ВАШИ

ПОЛНОМОЧИЯ::::::::::::

К тому времени Проказников охватил такой наступательный порыв, что они стали чувствовать себя защищенными даже от такой очевидной опасности, как полиция.

Кизи и Проказники доставляли все больше и больше хлопот жителям Ла-Хонды, а заодно - шерифу округа Сан-Матео и чиновникам федеральной службы по борьбе с наркотиками. Не имея представления о том, какой чертовщиной объясняется столь безумная жизнь в доме Кизи, они, вероятно, предположили, что там вовсю употребляют вызывающие привыкание наркотики морфий, кокаин или героин. В конце 1964 года за домом было установлено наблюдение. Проказники об этом знали и с удовольствием затевали веселые игры с копами. Главным агентом федеральной службы по борьбе с наркотиками в районе был сан-францисский китаец, Агент Уильям Вонг. Проказники написали и вывесили на стене дома громадное объявление:

МЫ ЧИСТЫ, УИЛЛИ!

Весьма интересной она была, эта полицейская игра. Ночью копы таились в лесу, неподалеку от ручья, кто-то из них мог случайно промочить в ручье ноги и что-то по этому поводу сказать. Проказники прослушивали все это с помощью установленных в лесу дистанционных микрофонов, после чего среди секвой раздавался пропущенный через усилитель глумливый голос Горянки, вещающий из домика:

- Эй, копы! Почему бы вам не войти в дом и не обсохнуть! Бросайте свою полицейскую игру, входите и угоститесь чудесным горячим кофе!

А копы играли себе в свою вечную полицейскую игру. По крайней мере, на взгляд Проказников все это выглядело именно так.

Примерно 21 апреля 1965 года до Проказников дошли слухи о том, что уже выписан ордер и копы готовят налет. Превосходно! Копы и впрямь намеревались играть в свою игру, пока шары на лоб не полезут. Проказники вывесили на воротах огромное объявление:

ВХОД ВОСПРЕЩЕН! ИДЕТ ПЯТИДНЕВНЫЙ ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ

точно затевали самую отвратительную, самую чудовищную наркотическую оргию в истории человечества. На самом-то деле они взялись за уборку помещения. На третий день обратного отсчета, 23 апреля 1965 года, в 10:50 вечера, налет начался. Боже праведный, так вдохновенно полицейские еще никогда не играли. Вот это было зрелище! В совершенстве обученные полицейской игре копы, Федеральный Агент Вонг, восемь немецких овчарок, автомобили, полицейские фургоны, револьверы, вспомогательные группы граждан, лассо, переносные рации, сирены - Космо, донельзя прикольная сцена налета! - и до самого конца Проказники играли ее именно так, как ее и видели: как высокий фарс, оперу-буфф. Копы утверждали, что застигли Кизи за тем, как он пытался спустить в туалет дозу марихуаны. Кизи утверждал, что он всего лишь расписывал унитаз цветами. Ванная комната уже превратилась в сумасшедший дом, украшенный коллажем из фотографий, газетных вырезок, стенной росписи, мандал и всех прочих нелепейших вещей, и стала домашней разновидностью автобуса, и вот туда ворвались копы, и Агент Вонг схватил Кизи со спины. Впоследствии Кизи среди прочих обвинений было предъявлено обвинение в сопротивлении при аресте, на что он возразил, что находился в ванной, и тут возникло некое неопознанное лицо мужского пола, которое сзади заключило его в объятия, за что, естественно, пришлось ему как следует врезать. Смех да и только! По словам Кизи, оказанное им сопротивление привело к тому, что Вонг перевернулся вверх тормашками и с шумом плюхнулся в ванну, прямо на плескавшегося там Пейджа Браунинга. Браунинга тоже взяли за сопротивление при аресте. Это уже был перебор.

Даже после того, как налетчики выстроили всех, кто был в доме, всего тринадцать человек, у стены и принялись обыскивать их на предмет наркотиков, все это еще оставалось самой эксцентричной полицейской игрой, какую кто-либо видел в исполнении копов. Один из налетчиков сунул руку в карман Майка Хейджена, а когда вынул, в ней оказался пузырек с какой-то прозрачной жидкостью, после чего все Проказники подняли крик:

"Эй! Играйте честно! Играйте честно! Будьте честными копами! Играйте усердно, но честно..." - и так далее. О пузырьке, что бы там ни находилось или подразумевалось, не было с тех пор ни слуху ни духу. Во дворе, в ящике для инструментов, налетчики обнаружили шприц, наполненный какой-то жидкостью - это оказалось масло для смазки магнитофонов,- в результате чего Кизи и еще двенадцать человек, включая Бэббса, Гретхен, Хейджена, Уокера, Горянку. Пейджа, Кэссади и Отшельника, были взяты под стражу на основе многочисленных обвинений, в том числе в хранении марихуаны и принадлежностей для приема наркотиков (шприц), сопротивлении при аресте и причинении ущерба нравственному облику несовершеннолетних (Горянка и Отшельник). Даже после этого все происходящее оставалось не больше чем игрой в полицейских и тюрьму, судью и адвоката, в которой были и высокие моменты, вроде того, когда всех их выпустили под залог из тюрьмы в Сан-Матео, и только они вышли, как появилась мать Отшельника. Из журнала регистрации приводов они узнали, что Отшельника зовут Энтони Дин Уэллс. Прежде его именем никто не интересовался. Как бы там ни было, мать влепила ему оплеуху дешевым изданием романа "Над кукушкиным гнездом" и завопила:

- Убирайся в свой кукушкин притон! Надо было сидеть в гнезде, а не летать над ним, тоже мне кукушка!

Да, все это уже был перебор. Когда копы их регистрировали, Бэббс на вопрос о роде занятий ответил "кинопродюсер", Горянка заявила, что она "кинолаборантка". В результате местные газеты на полном серьезе назвали Бэббса известным продюсером, арестованным во время облавы вместе с известным прозаиком - Кизи. Это уже была популярность. Сан-францисские газеты проявили к этому делу весьма живой интерес и послали людей взять у Кизи интервью в Наркотическом Притоне, после чего сведения об образе жизни Проказников впервые были преданы гласности, хотя и в извращенном виде.

О лучшей рекламе нельзя было и мечтать, по крайней мере в среде интеллектуалов с понятием, где Проказники могли рассчитывать на приобретение немалого авторитета. Обвинить кого-то в хранении марихуаны было все равно что заявить: "Я видел, как он выпил рюмку спиртного". О Кизи писали как о некоем "Христе-хипстере", "современном мистике" по образцу Джека Керуака и Уильяма Барроуза. Как всем стало ясно из прессы, Кизи даже пошел дальше. Он прекратил писать. Теперь он работал над большим экспериментальным кинофильмом под названием - как на полном серьезе сообщали газеты - "Отважный Путешественник и его Веселые Проказники едут в поисках прохлады". "Писатели,- заявил он репортеру,- зажаты в тисках искусственно созданных правил. Мы зажаты в тисках синтаксиса. Над нами властвует воображаемый учитель с красной шариковой ручкой, который при малейшем отступлении от правил с позором снижает оценку. Даже "Кукушка" похожа скорее на тщательно продуманную рекламную брошюру".

Об ЛСД при этом ни разу не упоминалось. Кизи был представлен публике прежде всего как фантазер, который отказался от своего состояния и карьеры прозаика ради изучения новых форм выражения. В калифорнийской прессе он из писателя, пользующегося известностью в литературных кругах, вырос в настоящую знаменитость. Если цель налета состояла в том, чтобы искоренить битников-наркоманов,- более плачевным исходом для копов полицейская игра обернуться не могла.

После того как Кизи и Проказников освободили под залог, бесконечные юридические споры не прекратились - хотя все они оставались на свободе. На стороне Кизи была целая команда напористых и способных молодых адвокатов: зять Чумы Пол Робертсон в Сан-Хосе, а также Пат Халлинэн и Брайен Роэн из Сан-Франциско. Халлинэн был сыном адвоката Винсента Халлинэна прославленного защитника обездоленных. Мало-помалу обвинения против всех, кроме Кизи и Пейджа Браунинга, отпали, но и им в конце концов было предъявлено лишь одно обвинение - в хранении марихуаны. По подсчетам Роэна, за последние восемь месяцев 1965 года их пятнадцать раз вызывали в Редвуд-сити, в суд округа СанМатео. Да, длилось это бесконечно, зато все оставались на свободе...

Да! Кроме того, к Кизи в Ла-Хонду зачастили торчки, молодежь, чудаки и туристы-интеллектуалы всех мастей.

Вернулся даже Сэнди Леманн-Хаупт. Минуло около года, он вновь пришел в норму и прилетел в Сан-Франциско. Кизи с четырьмя или пятью другими Проказниками приехал в сан-францисский аэропорт его встречать. По дороге в Ла-Хонду Сэнди вкратце поведал о том, что творилось с ним в Биг-Суре перед тем, как он столь неожиданно сбежал.

-...а потом я вступил в войну снов... кое с кем,сказал Сэнди. С кем именно, он говорить не хотел.

- Да, я знаю, - сказал Кизи. - Со мной.

О н з н а л!

И со стороны залива вновь потянулся мистический туман...

Норман Хартвег и его друг Ивэн Энгбер приехали в Ла-Хонду из Лос-Анджелеса с намерением недельки две позаниматься тибетской вещью и разобраться в происходящем. Намерение позаниматься тибетской вещью вместе с Кизи было довольно странным. Тем не менее Нормана такая идея посетила. Норман был двадцатисемилетним драматургом из Анн-Арбора, штат Мичиган, худощавым малым пяти футов семи дюймов ростом, с заострившимся худым лицом и бородой. Однако слегка вздернутый нос делал его похожим на мальчишку. Он кое-как перебивался тем, что вел раздел в лосанджелесском еженедельнике "Фри пресс", аналогичном нью-йоркскому "Вилледж войс", и работал над авангардистскими фильмами, а жил он на Сансет-стрит, в комнате, расположенной прямо под танцплощадкой дискотеки. Он случайно встретил приятельницу Кизи Сьюзан Брустман, а потом и самого Кизи, и Кизи пригласил его в Ла-Хонду монтировать фильм и... отведать жизни... Норман почему-то вбил себе в голову, что люди, собравшиеся у Кизи, являются кем-то вроде монахов, послушников; все, видите ли, сидят по-турецки и медитируют, занимаются монотонными песнопениями, едят рис, воспринимают флюиды, совершают тихие прогулки в лесу и говорят о высоких материях. С чего бы им иначе было селиться в лесу, в самом центре неизвестно чего?

Короче, Норман приехал из Лос-Анджелеса вместе с Ивэном Энгбертом, который время от времени ставил театральные спектакли, а позже сделался членом "Шумового оркестра доктора Уэста", но главным образом мужем киноактрисы Иветты Мимье. Они поехали прибрежным маршрутом: по калифорнийской Дороге 1, потом - Сан-Грегорио, вернулись на Дорогу 84 и поднялись в секвойные леса; поворот - и они у Кизи. Но, Господи, как-то здесь все не совсем по-тибетски. Дело даже не в повешенном на суку человеке и не в изваянии парня, пожирающего известно что. Тибетцев, черт возьми, на мякине не проведешь. Дело, скорее, в разбросанных там и сям мелких деталях. Почтовый ящик Кизи, к примеру, разрисован красным, белым и синим - звездами и полосами. И большой, на подставке, плакат на крыше дома: "НАС ПОДСТАВИЛИ". И въездные ворота на деревянном мосту. Ворота сделаны из полотен огромных пил, и на них висит чья-то посмертная маска... и еще большой плакат, футов пятнадцать длиной, который гласит: "ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА". Из установленного на крыше дома громкоговорителя раздается оглушительная музыка - пластинка "Битлз": "На помощь, кто-о-о-о-нибудь..."

В этот момент, в это самое мгновение, Энгберт чувствует резкую боль в плече.

- Ума не приложу, что такое, Норман,- говорит он, - но боль адская.

Они проезжают мост, вылезают из машины и в поисках Кизи входят в дом. Во дворе скулят от обилия блох и отфыркиваются от плодовых мушек коричневые псы. Внутри - на первозданный хаос струится сквозь застекленные створчатые двери золотисто-зеленый свет. В большой комнате на стропилах висят громадные трубы - целая шеренга труб, напоминающих некий гигантский вертикальный ксилофон. А также куклы - на стропилах висят куклы, перемонтированные куклы, куклы с головами, торчащими из бедренных суставов, руками - из ножных сочленений, еще ногами - из плечевых суставов и тому подобное, и вдобавок с выкрашенными светящейся краской пупками. А также воздушные шары, а также бутылки из-под кьянти, каким-то образом застрявшие на стропилах под непостижимым углом, точно в самом начале падения на пол их внезапно сковало морозом. А на полу, на стульях, на столах, на кушетке детские игрушки, магнитофоны, детали магнитофонов, детали деталей магнитофонов, киноаппаратура, детали деталей деталей киноаппаратуры, пол завален магнитной лентой и кинопленкой, переплетенными проводами и розетками, все это в виде громадных спутанных клубков, громадных целлулоидных волн, а на стене наклеен большой кусок вырезанного газетного заголовка: "ПРИВЕТ ВСЕМ ПОРОГАМ"...

Посреди всего этого сидит, повернувшись к стене, долговязая девица, очень похожая на скандинавку, и дурачится с гитарой, на которой абсолютно не умеет играть. Она поднимает глаза на Нормана и говорит:

- У каждого из нас свой пунктик... и от него надо избавляться.

Ага... ага... готов согласиться. А там... у дальней стены - маленькая фигурка с огромной черной бородой. Гномик смотрит на Нормана снизу вверх. Глаза его прищуриваются, и лицо озаряется необъяснимой широкой улыбкой, предназначенной Норману, а потом и Энгберу, после чего он поспешно удаляется за дверь, о чем-то гнусаво говоря сам с собой и при этом хихикая. Ага... ага... готов согласиться и с этим.

- Не пойму, что за чертовщина со мной творится, говорит Энгбер, стиснув рукой плечо,- но болит еще сильнее.

Норман продолжает слоняться по дому и наконец попадает в ванную. Только это не ванная, а настоящий сумасшедший дом. Стены, потолок и все прочее - один громадный коллаж, огненно-яркие красные и оранжевые пятна, огненно-яркая реклама, огненно-яркие цветные фотографии из журналов, куски пластмассы, ткани, обрывки бумаги, полосы светящейся краски, а с потолка наискось спускается по стене нелепая оживленная процессия носорогов, словно тысячи крошечных носорогов гоняются друг за другом по Сумасшедшей Огненно-Яркой Стране. В верхней части висящего над умывальником зеркала находится маленькая посмертная маска, разрисованная светящимися красками. Маска висит на шарнире. Норман поднимает маску, а под ней к зеркалу приклеена напечатанная на машинке записка:

"Теперь, когда я привлек твое внимание..."

Норман с Энгбером выходят из дома и направляются разыскивать Кизи вверх по тропинке, ведущей в лес. Вверх, мимо размалеванных кричащими красками стволов деревьев и разбросанных там и сям палаток, мимо какой-то нелепой пещеры в овраге со сверкающими раскрашенными предметами у входа, а потом через густозеленые поляны под секвойями, сквозь листву которых пробивается яркий свет,- и всюду им попадаются странные предметы. Вдруг целая кровать: старомодный железный остов, матрас, покрывало, но все сверкает безумными полосами и водоворотами оранжевой, красной, зеленой, желтой красок дневного свечения. Потом сумасшедшая игрушечная лошадка в дупле. Потом телефон т е л е ф о н, - стоящий на пне, сверкающий своими зеленоватыми недрами, из которых тянутся наружу чудесные сверкающие многоцветные провода. Потом телевизор, только с безумными светящимися узорами, намалеванными на экране. Потом - на прогалину, вспышка солнечного света, а навстречу с холма спускается Кизи. Кажется, с тех пор как Норман видел его в Лос-Анджелесе, он стал по меньшей мере вдвое выше. На нем белые джинсы и белая футболка. Шагает он до предела распрямившись и свободно размахивая громадными мускулистыми руками. Кругом высятся секвойи. Норман произносит:

- Привет...

Но Кизи лишь едва заметно кивает и слабо улыбается, точно хочет сказать: "Ты же говорил, что приедешь, вот и приехал". Кизи оглядывается вокруг, а потом устремляет взгляд вниз, в сторону палаточного плато, дома и шоссе, и говорит;

- Мы тут работаем на множестве уровней.

Энгбер держится за плечо и говорит:

- Не знаю, что это такое, Норман, но боль адская. Придется мне вернуться в Лос-Анджелес.

- Что ж, ладно, Ивэн...

- Как пройдет, я сразу приеду.

Норман, в общем-то, знал, что он не приедет, он и не приехал, однако Норману уезжать уже не хотелось.

Ну что ж, Монтажер, Автор Статей, Участник-Наблюдатель, вот ты и здесь. Приступай к своим монтажу статьям наблюдениям. Однако Норман все никак не начнет ни кромсать кинопленку, ни писать статьи для своего раздела. Почти с первых минут его обволакивает удивительная атмосфера этого места. Эта атмосфера - ну как ее опишешь? - мы тут кое-чем з а н я т ы, кое-чем п о г л о щ е н ы, но никто и не подумает ради тебя облекать это в слова. Облекать это в слова, - главная беда в том, что, как сразу же выясняется, здесь, в доме и в лесу, не так-то просто кого бы то ни было разговорить. Все настроены весьма дружелюбно, и большинство - довольно общительные люди. Но все они говорят о - ну как это опишешь? - о... ж и з н и, о вещах, которые здесь происходят, о вещах, которыми они занимаются или о в е щ а х столь отвлеченных и метафорических, что ему не под силу на них сосредоточиться. Потом он понимает: все дело в том, что им не интересна ни одна из тех общепринятых интеллектуальных тем, которые составляют основу разговоров лос-анджелесских интеллектуалов с понятием - стандартные проблемы, книги, кинофильмы, новые политические течения... Долгие годы и он, и его друзья только и говорили, что о продуктах интеллектуальной деятельности, об идеях, небылицах, несбыточных мечтах, неизвестных сторонах жизни, и подменяли этими разговорами саму жизнь - да. А здесь они даже не пользуются общепринятыми интеллектуальными терминами - для них это большей частью попросту в е щ и.

В е щ ь Кэссади состоит... Боже правый, Кэссади!.. именно Кэссади дано первому почувствовать аллегорию начинающегося у Кизи дня, аллегорическую жизнь, и каждый его поступок становится наглядной иллюстрацией к жизненному уроку - к примеру, его ГештальтЕзда - но это твой термин... Если кому-то и надо сесть за руль, это делает только Кэссади. Такова вещь Кэссади точнее, такова его вещь на одном из уровней. С какой-то целью они едут в гору, в Скайлонду, что на вершине хребта Кахилл. На обратном пути, на спуске с горы, Норман сидит на заднем сиденье, еще двое или трое разместились на заднем и на переднем, а за рулем Кэссади. Они начинают спуск, разгоняясь все быстрее и быстрее, деревья мелькают мимо, точно они кружатся в парке на каком-то аттракционе, только Кэссади совсем не смотрит на дорогу. И не пытается удержать руль. Правой рукой он крутит шкалу приемника. Вот попадется один рок-н-ролл - "шу-би-ду-ба" - вот шкала натыкается на другой - "у-у-у бэ-би да-ди да-да" - все это время Кэссади левой рукой отстукивает на рулевом колесе ритм, отчего, кажется, содрогается вся машина при этом голова его повернута назад, он смотрит Норману прямо в глаза и ухмыляется так, словно они сошлись во вкусах во время преприятнейшей беседы, разве что говорит один Кэссади, и это невероятная устная фибрилляция слов, безумная ностальгия: ""Плимут-46", ты же понимаешь, переключение передач, как у "дэри куин", поравнялся с "крайслером-47". а в нем какой-то нервный коротышка с зефирной харей, тащится на малой скорости и мечтает весь мир затормозить, ты же понимаешь",все это, глядя Норману в глаза, с самой счастливой на всем белом свете улыбкой...

К р е т и н б е з м о з г л ы й - г р у з о в и к...

...в последнее мгновение Кэссади каким-то чудом выворачивает машину на внутреннюю сторону виража, и грузовик массивным черным снарядом проносится мимо, точно громадная десятитонная смоляная слеза - Кэссади все не умолкает, он вцепился в рулевое колесо, барабанит по нему и извергает потоки слов. Норман в ужасе, Норман смотрит на остальных - может, и они... но на протяжении всей этой маниакальной поездки они сидят себе так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло.

А может, вот в чем дело - первый из приступов стужасной паранойи,может, вот в чем дело, может, его заманила в какую-то неслыханную ловушку компания сумасшедших наркоманов, которые намерены им поиграть, только вот зачем...

Вернувшись в дом, он решает войти в свою роль Журналиста Репортера Обозревателя. По крайней мере, он будет что-то делать и при этом оставаться п о с т о р о н н и м, нормальным, независимым. Он принимается задавать вопросы о том о сем, о Кэссади, о Бэббсе, о не упоминаемых всуе в е щ а х, о том, почему...

Внезапно у Горянки вырывается:

-Почему! Почему! Почему! Почему! Почему! восклицает она, вскидывая руки и качая головой с таким властным и уверенным видом, что Норман попросту раздавлен.

Позже появляется Кизи и в ходе какого-то разговора ненароком вставляет: "Кэссади уже думать ни к чему", после чего удаляется. Словно по неведомой причине он делится с Норманом частичной разгадкой головоломки.

Подобными вещами Кизи занимается непрерывно. Точно пойманный лучом радара, Кизи материализуется в решающий момент, будь то в домике, во дворе, в надворной постройке или в лесу. Кризис может быть вызван как чьей-нибудь личной, так и некой коллективной проблемой - и тут внезапно возникает Кизи и, подобно капитану Шотоверу из пьесы Шоу "Дом, где разбиваются сердца", выдает фразу - как правило, что-нибудь загадочное, иносказательное или же попросту описательное, не высказывая при этом ни своего мнения, ни окончательного суждения. Нередко он цитирует сентенции какого-нибудь местного мудреца - Пейдж говорит, Бэббс говорит - Б э б б с г о в о р и т, е с л и в ы н е з н а е т е, к а к о в а с л е д у ю щ а я в е щ ь, в а м н а д о л и ш ь... и так же внезапно он исчезает.

К примеру - скажем, создается впечатление, что здесь не бывает ни разногласий, ни споров, ни конфликтов, хотя по дому мечутся из угла в угол столь несхожие друг с другом, а в некоторых случаях и довольно странные индивидуумы, бесятся и что есть мочи галдят. И все-таки это всего лишь иллюзия. Все дело в том, что друг с другом они свои вопросы не решают. Делать это они доверяют Кизи, все они вечно ждут Кизи, все они вечно вокруг него вертятся.

Один малый, известный как Панчо Подушка, был кайфоломщиком. Он постоянно ломал людям кайф своей несносной манерой вмешиваться не по делу, после чего те обязаны были посылать его подальше, после чего он мог обидеться и обвинить их во... в с е м. Таким был его фильм. Как-то вечером Пакчо сидит в комнате с книгой о восточных коврах, полной красивых цветных иллюстраций, и непрерывно что-то об этих чудесных коврах выкрикивает...

Дата добавления: 2015-06-04