Дальний умысел 9 страница

Спасенный Хатчмейер бешено поглядел на нее.

— Замечательно? — дурным голосом крикнул он. — Что замечательно? Дом мой сожгли, какой-то полоумный кретин чуть не угробил меня горящим катером, моя прекрасная яхта потонула — и все это, по-твоему, замечательно?

Но Соня уже не слышала его: она ровными гребками плыла к берегу — на боку, чтоб не утомиться. Ее волновал Пипер. Он ведь остался дома, а от дома осталось… Она поглядела через плечо на красно-желтую громаду, рассыпающую искры и вдруг изрыгнувшую гигантский язык пламени. Наверное, рухнула крыша. Соня поплыла саженками. Надо скорее выяснить, что случилось. Может быть, бедный милый Пипер опять угодил в беду. Она готовилась к худшему, по-матерински уверяя себя, что он не так уж и виноват, если что-нибудь натворил, но потом сообразила, что натворил не обязательно Пипер. Встречу в Нью-Йорке им устроил Макморди: Пипер тут ни при чем. Уж если кого винить, то…

Соня перестала винить себя самое, задумавшись о катере, который вылетел на них из темноты и тут же взорвался. Хатчмейер считает, что это его хотели угробить. Странно, конечно, однако странно не более чем подожженный дом. Одно к одному — и получается организованная, обдуманная акция. Значит, обошлось без Пипера: организовывать, обдумывать — это не по его части. На него все просто обрушивается. С этой утешительной мыслью Соня коснулась ногами дна и выбралась на берег. Минуту-другую она полежала, чтоб собраться с силами, и тем временем ей пришло на ум ужасное предположение. Если Хатчмейер прав и кто-то на него покушался, то едва ли не вернее всего, что они нашли в доме Пипера и Бэби и… Соня с усилием поднялась и пошла на огонь через рощицу. Надо скорее выяснить, в чем дело. А вдруг это все же был несчастный случай, и Пипер, потрясенный зрелищем нечаянно подожженного дома, выболтал кому-нибудь, что он — не автор «Девства»? Тогда, конечно, они погорели вместе с домом. Вместе с домом?! И она спросила, есть ли жертвы, у первого попавшегося пожарного, который поливал из шланга горящий куст.

— Если и есть, то от них одни уголья остались, — сказал тот. — Какой-то чокнутый малый открыл жуткую пальбу, когда мы приехали, но тут крыша грохнулась, и он больше не стрелял.

— Пальбу? — спросила Соня. — Какую пальбу?

— Пулеметную, — объяснил пожарный, — из подвала. Только я же говорю: его накрыло, и он больше не стреляет.

Соня поглядела на уголья. Жар обдавал ей лицо. Пулеметная стрельба из подвала? Чепуха какая-то. Вообще все чепуха — если не согласиться с Хатчмейером, что его хотели убить.

— И вы уверены, что никто не спасся? — спросила она.

— Никто, — покачал головой пожарный. — Я приехал с первой машиной — и из дома никто не спасался, только стреляли. А который стрелял — тот верный покойник.

В глазах у Сони потемнело, она качнулась и рухнула замертво. Пожарный перекинул ее через плечо и, кряхтя, отнес к санитарной машине. Еще полчаса — и Соня Футл крепко спала на больничной койке: ей вкатили изрядную дозу транквилизатора.

* * *

Зато Хатчмейер отнюдь не спал. Он сидел голый, в одних канистрах, на борту катера береговой охраны и никак не мог объяснить патрулю, чем он занимался посреди залива в третьем часу утра. Ему внимали с недоверием.

— Ладно, мистер Хатчмейер, значит, вас не было на борту вашего катера, когда он взорвался?

— Катера? — заорал Хатчмейер. — Какого еще катера! Я был на яхте!

Патрульный смерил его скептическим взглядом и показал на подобранный бортовой обломок с отчетливой надписью «Фолиант III».

— «Фолиант III» — да, это мой катер, — пробормотал Хатчмейер.

— Ну да, я тоже так думал, — сказал патрульный. — Но раз вы говорите, что вас на катере не было…

— Меня? На катере? Да тот, кто был на этом катере, изжарился заживо. Я что, похож…

На это никто не ответил. Вскоре они ткнулись в берег возле бывшей усадьбы Хатчмейера; владельцу ее, обернутому в одеяло, помогли сойти, и процессия гуськом двинулась через рощицу к подъездной дороге, где сгрудилась дюжина полицейских, пожарных и санитарных машин.

— Подобрали мистера Хатчмейера, плавал в обнимку с этими штуками, — сказал патрульный шефу полиции, показывая на канистры.

Шеф полиции Гринсливз с нескрываемым интересом посмотрел на Хатчмейера, на канистры и снова на Хатчмейера.

— И еще вот, — добавил патрульный, предъявляя обломок доски с надписью «Фолиант III». Шеф полиции Гринсливз внимательно изучил надпись.

— «Фолиант III», а? Это говорит вам что-нибудь, мистер Хатчмейер?

Хатчмейер, кутаясь в одеяло, глядел на огненные руины своего дома.

— Я спрашиваю: вам знакомо название «Фолиант III», а, мистер Хатчмейер? — повторил шеф полиции, задумчиво проследив направление хатчмейеровского взгляда.

— Конечно, знакомо, — сказал Хатчмейер, — Это мой катер.

— Может, вы нам скажете, что вы делали на своем катере в такой час?

— Я был не на катере. Я был на яхте.

— «Фолиант III» — это катер, — наставительно сказал патрульный.

— Я знаю, что это катер, — сказал Хатчмейер. — Я говорю, что во время взрыва меня на катере не было.

— Какого взрыва, мистер Хатчмейер? — поинтересовался Гринсливз.

— Что значит «какого взрыва»? Их что, было несколько?

Шеф полиции Гринсливз снова поглядел на догоравший дом.

— Дельный вопрос, — сказал он, — очень дельный вопрос. Я его сам все время задаю себе. И еще мне интересно, почему никто не вызвал пожарных, как только дом загорелся? И кому это так не понравилось, когда мы приехали, что он открыл из подвала пулеметный огонь и разнес к чертям пожарную машину?

— Кто-то стрелял из подвала? — недоверчиво спросил Хатчмейер.

— Да, вы не ослышались. Из крупнокалиберного пулемета, кстати.

Хатчмейер угрюмо потупился.

— Эти я, пожалуй, могу объяснить, — начал он и осекся.

— Можете объяснить? Рад буду выслушать ваше объяснение, мистер Хатчмейер.

— Я держу пулемет в оружейной…

— Держите в оружейной крупнокалиберный пулемет? А вас не затруднит сказать мне, зачем вам пулемет в оружейной?

Хатчмейер сглотнул слюну в некотором замешательстве. Его это затрудняло.

— Для самозащиты, — выдавил он наконец.

— Для самозащиты? От кого?

— От медведей, — сказал Хатчмейер.

— От медведей, мистер Хатчмейер? Я верно вас расслышал — «от медведей»?

Хатчмейер тоскливо озирался, подыскивая вразумительный ответ. В конце концов он решил говорить все как есть.

— Видите ли, жена моя одно время задвинулась на медведях, вот я и… — Он уныло смолк.

Шеф полиции Гринсливз смотрел на него все пристальнее.

— Миссис Хатчмейер задвинулась на медведях? Я верно вас расслышал — «миссис Хатчмейер задвинулась на медведях»?

Но Хатчмейер потерял всякое терпение.

— Нечего меня переспрашивать, — рявкнул он. — Если я говорю, что миссис Хатчмейер задвинулась на медведях, значит задвинулась. Соседи вам подтвердят, спросите у них.

— Обязательно спросим, — заверил шеф Гринсливз. — Ну, и вы, стало быть, обзавелись артиллерией? Чтобы стрелять по медведям?

— Я не стрелял по медведям. Я просто на всякий случай купил пулемет.

— А по пожарным машинам вы тоже не стреляли?

— Конечно нет. За каким чертом мне стрелять по пожарным машинам?

— Не знаю, мистер Хатчмейер, равно как не знаю и того, за каким чертом вы обвязываетесь канистрами и плаваете нагишом посреди залива, когда ваш дом горит и никто почему-то не вызывает пожарных.

— Никто не вызывает… Так вы не по звонку моей жены?.. — Хатчмейер растерянно уставился на шефа полиции.

— Как, то есть, вашей жены? Вы хотите сказать, что жены вашей не было с вами на борту катера?

— Нет, конечно, — сказал Хатчмейер. — Я уже говорил вам, что я был не на катере. Мой катер хотел протаранить мою яхту и взорвался, а…

— Так где же миссис Хатчмейер?

Хатчмейер снова тоскливо огляделся.

— Понятия не имею, — сказал он.

— Ладно, забирайте его в участок, — приказал шеф полиции. — Там разберемся поподробнее.

Хатчмейера запихнули на заднее сиденье полицейской машины и помчались в Белсуорт. До участка его довезли в ступоре.

* * *

В ступоре был и Пипер. Пожар, взрыв катера, прибытие пожарных и полицейских машин с воющими сиренами и наконец беглый пулеметный огонь из оружейной — все это, вместе взятое, истощило небольшой запас его самообладания. Когда пожарные кинулись врассыпную, а полицейские залегли, он покорно последовал за Бэби через лес. Тропка вывела их к саду соседнего поместья.

Перед большим домом толпились люди, глазевшие на клубы дыма и зарево за деревьями. Бэби с минуту поколебалась, потом потащила Пипера кустарником в обход дома.

— Куда мы идем? — спросил Пипер через полмили. — Нельзя же ведь так просто уйти, будто ничего не случилось.

— Хочешь вернуться? — прошипела Бэби.

Пипер ответил, что нет, не хочет.

— А раз нет, так надо отойти подальше, — сказала Бэби. Они миновали еще три поместья. Мили через две Пипер опять заартачился.

— Они же будут выяснять, куда мы пропали, — сказал он.

— Пусть их выясняют, — сказала Бэби.

— Не предвижу для нас ничего хорошего, — возразил Пипер. — Они обнаружат, что ты своими руками подожгла дом, да и катер — тоже улика. Там все мои вещи.

— Были там твои вещи. Сейчас их там нет. Либо они на дне залива, либо плавают вместе с моим манто. Знаешь, что они подумают, когда их найдут?

— Нет, — сказал Пипер.

— Подумают, что где вещи, там и мы, — хихикнула Бэби.

— Как то есть?

— То есть погибли, — сказала Бэби, снова зловеще хихикнув.

Пипер не видел, над чем тут смеяться. Смерть, даже и ненастоящая, все же дело нешуточное, а вдобавок он остался без паспорта: паспорт был в чемодане вместе с его бесценными гроссбухами.

— Тем более, вот они и подумают, что ты погиб, — объяснила Бэби. — Я же говорила: надо порвать с прошлым. Мы и порвали — напрочь. Мы свободны. Можем ехать куда угодно, делать что хотим. Мы разбили оковы обстоятельств.

— Можно, конечно, и так смотреть, — сказал Пипер, — но это не мой взгляд. По-моему, теперь обстоятельства сковывают нас гораздо больше, чем прежде.

— Пессимист, да и только, — сказала Бэби. — А ты постарайся увидеть светлую сторону.

Пипер постарался. Пламя далеко озаряло залив; по нему плавали лодки с зеваками.

— Ну, и как же ты собираешься все это объяснить? — полюбопытствовал он, опять забывая, что он свободен и что пути назад нет. Бэби резко повернулась к нему.

— Кому объяснять? — спросила она. — Мы умерли. Понимаешь — умерли. В том мире, где это случилось, нас нет. Это прошлое, которое нас уже не касается. Мы принадлежим будущему.

— Кто-то все-таки должен отвечать, — сказал Пипер. — Что же, так вот и можно поджигать дома, взрывать лодки и вдобавок надеяться, будто с тебя за это не спросят? А что будет, когда наших тел не найдут на дне залива?

— Подумают, что трупы унесло в море, что их сожрали акулы — вообще что-нибудь да подумают, нам-то какое дело. Перед нами открыта новая жизнь.

— Да уж, нечего сказать, открыта, — не поддавался утешениям Пипер; но Бэби упорно волокла его за руку сквозь лес.

— Навстречу общей судьбе, — весело сказала она. Пипер застонал. Меньше всего на свете он хотел общей судьбы с этой безумной женщиной. Скоро они опять вышли из лесу к большому дому с темными окнами и без признаков жизни.

— Переторчим здесь хипеж, — сказала Бэби на жаргоне, который Пипер дотоле слыхал лишь в детективных фильмах.

— А хозяева? — спросил он. — Может, они нам не слишком обрадуются?

— Они не узнают. Хозяева — Ван дер Гугены, они сейчас в кругосветном путешествии. Мы здесь будем как дома.

Пипер снова застонал. После того, что произошло с домом Хатчмейера, это заверение Бэби отнюдь не обнадеживало. Они прошли по лугу; тропка, посыпанная гравием, вела к боковой двери.

— Они всегда оставляют ключи в теплице, — сказала Бэби. — Постой тут, я за ними схожу.

Оставшись один, Пипер неуверенно переминался с ноги на ногу. Вот наконец и случай спастись бегством. Но он этим случаем не воспользовался. Он так долго копировал других авторов, что от собственных поступков просто отвык. Когда Бэби вернулась, Пипер дрожал всем телом: наступила нервическая реакция. Шатаясь, он последовал в дом за нею, и она заперла дверь.

* * *

В Хампстеде Френсик встал рано. Завтра «Девство» выйдет из печати, и нынешние воскресные газеты должны встретить его рецензиями. Он поднялся проулком к киоску и закупил по экземпляру каждой, даже «Ньюс оф уорлд», которая рецензий не публиковала, но могла сгодиться в утешение, если рецензии будут плохие или если их, чего доброго, не будет вовсе. Потом, гордясь своей выдержкой, он вернулся к себе, не заглянув ни в одну газету, и занялся завтраком. Тосты и мармелад, а рецензии — в придачу. Он готовил кофе, когда зазвонил телефон и в трубке послышался голос Джефри Коркадила.

— Рецензии видели? — возбужденно спросил он. Френсик сказал, что еще нет.

— Я только-только встал, — сказал он, досадуя, что Джефри лишает его удовольствия прочесть свежим глазом, по-видимому, превосходные отзывы. — Судя по вашему тону, рецензии положительные.

— Положительные? Взахлеб, просто взахлеб. Вот послушайте, как высказывается в «Тайме» Фрида Кормли: «Первая серьезная попытка проломить стену заговора, которая окружает сексуальное табу, столь долго отделявшее юность от зрелости. „Девства ради помедлите о мужчины“ — это в своем роде шедевр».

— Дура недокормленная, — проворчал Френсик.

— Бесподобно, правда? — сказал Джефри.

— Скорее бессмысленно, — отозвался Френсик. — Если «Девство» — первая попытка проломить стену заговора, какого и какую — один бог ведает, то оно не может быть «шедевром в своем роде». Рода-то нет, книжонка уникальная.

— Про это в «Обсервере», — сказал Джефри, не давая себя обескуражить. — Шийла Шельмердайн пишет: «„Девства ради траля-ля“ не только потрясает нас своими недюжинными литературными достоинствами, но и являет собой пример сочувственной озабоченности судьбами престарелых и общественно изолированных людей. Этот уникальный роман пытается приподнять занавес над сторонами жизни, которые слишком долго игнорировались теми, в чьи обязанности входит раздвижение границ социальной ответственности. Прекрасная книга, заслуживающая внимания самого широкого круга читателей». Ну, как?

— По чести, — сказал Френсик, — мне это кажется чушью несусветной, но все равно я рад, что мисс Шийла Шельмердайн соизволила так выразиться. Я всегда говорил, что мы на этой книге не прогадаем.

— Говорили, безусловно говорили, — подтвердил Джефри, — и я готов признать вашу полную правоту.

— Вообще-то еще посмотрим, — сказал Френсик, торопясь пресечь восторги Джефри. — Рецензии рецензиями, но надо, чтоб книга пошла. Это, правда, предвещает хорошие американские тиражи. Все, больше нет?

— Есть довольно пакостная статейка Октавиана Дорра.

— А, это неплохо, — сказал Френсик. — Он обычно пишет по делу, и я люблю его слог.

— Я не люблю, — сказал Джефри. — На мой взгляд, он чересчур вольничает и далеко отходит от книги. Ему за рецензию платят, не за фельетон, и нечего бросаться разными ехидными сравнениями. Впрочем, там есть кой-какие фразочки, годные на суперобложку следующей книги Пипера, а это главное.

— Вот-вот, — сказал Френсик и не без удовольствия развернул «Санди телеграф», — ну что ж, будем теперь уповать на еженедельники.

Он положил трубку, разогрел тосты и уселся читать колонку Октавиана Дорра, озаглавленную «Старческая вседозволенность».

Начиналась она так: «Весьма характерно, что издатели романа Питера Пипера „Девства ради помедлите о мужчины“ напечатали свою первую книгу в царствование Екатерины Великой. Так называемая героиня их новой публикации наделена не лучшими чертами знаменитой русской императрицы: особенно маниакальной приверженностью к молодым мужчинам и страстью к словоизлияниям на сексуальные темы, по меньшей мере прискорбной. Столь же прискорбно, что издатели романа Коркадилы…»

Френсик отлично понял, почему рецензия обозлила Джефри; ему она, напротив, пришлась очень по вкусу. Она была длинная и неприязненная; но как ни доставалось издателям и публике, чей спрос на извращенный эротизм вызывает приток подобных романов на рынок, однако рецензент привлекал к книге внимание. Бичуя извращенный эротизм, мистер Дорр создавал ему рекламу. Френсик дочитал рецензию со вздохом облегчения и взялся за другие газеты. Их похвалы, их неуклюжее состязание в передовых взглядах на половую жизнь, натужное, напыщенное и подловато-заискивающее — все это окружало «Девство» ореолом респектабельности, что и требовалось Френсику. Роман приняли всерьез, и если еженедельники подпоют, то дело в шляпе.

— Главное — значительность, — пробормотал Френсик, начиняя ноздри табаком. — Макулатура с подливой из словесных помоев.

Он откинулся в кресле и соображал, как бы еще поддать жару и обеспечить «Девству» максимальный резонанс. Вот если бы хорошенькую сенсацию на первые полосы…

Глава 14

Между тем все уже было сделано, как на заказ. За Атлантикой, где жили на пять часов позже, сенсационное известие о смерти Пипера только начало расползаться. Хатчмейер тоже расползался на глазах. Он сидел в кабинете шефа полиции, глядел на него мутным взором и в десятый раз повторял свой рассказ, не вызывая ни малейшего доверия. Особенно портили дело пустые канистры.

— Я уже говорил вам: мисс Футл привязала меня к ним, а сама поплыла за помощью.

— Она поплыла за помощью, мистер Хатчмейер? Вы отправляете за помощью слабую женщину…

— Нашли слабую, — сказал Хатчмейер. — Да она покрупнее вас будет.

В ответ на такую невежливость по отношению к женщине шеф Гринсливз укоризненно покачал головой.

— Значит, вы катались по заливу с этой мисс Футл. А что делала тем временем миссис Хатчмейер?

— Я-то почем знаю? Наверное, дом поджи… — Хатчмейер вовремя остановился.

— Любопытно, очень любопытно, — сказал Гринсливз. — Вы, стало быть, намекаете, что поджигательница — миссис Хатчмейер?

— Ничего я не намекаю! — крикнул Хатчмейер. — Я знаю только… — Но его прервал заместитель Гринсливза, внесший чемодан и груду мокрой одежды.

— Найдено среди обломков катера, — сказал он, подняв манто для обозрения. Хатчмейер в ужасе уставился на него.

— Это манто Бэби, — сказал он. — Норковое. Стоило бешеных денег.

— А это чье? — спросил заместитель, указывая на чемодан.

Хатчмейер пожал плечами. Заместитель открыл чемодан, обнаружил там паспорт и передал его Гринсливзу.

— Британский, — сказал тот. — Британский паспорт на имя Пипера, Питера Пипера. Знаете такого?

— Да, это писатель, — кивнул Хатчмейер.

— Ваш друг?

— Нет, просто один из моих авторов. Другом я бы его не назвал.

— В таком случае, может быть, друг миссис Хатчмейер?

Хатчмейер заскрежетал зубами.

— Не разобрал, мистер Хатчмейер. Вы что-то сказали?

— Нет, — буркнул Хатчмейер.

Шеф Гринсливз задумчиво поскреб в затылке.

— Похоже, у нас тут возникает еще одна маленькая проблема, — изрек он наконец. — Катер ваш взрывается, будто динамитом груженный, и что же мы находим на месте происшествия? Норковое манто миссис Хатчмейер и чемодан мистера Пипера, с которым она, по-видимому, в дружбе. Связи никакой не замечаете?

— Что значит «никакой связи»? — спросил Хатчмейер.

— Ну как, ведь они были на катере в момент взрыва?

— Откуда мне, к дьяволу, знать, где они были? Я знаю только, что кто был на катере, тот пытался меня убить.

— Очень у вас любопытно получается, — заметил шеф полиции Гринсливз, — очень любопытно.

— Не вижу здесь ничего любопытного.

— А наоборот не могло быть?

— Что наоборот? — не понял Хатчмейер.

— Что вы их убили?

— Я — что? — заорал Хатчмейер и выпростался из одеяла. — Вы МЕНЯ обвиняете?..

— Просто спрашиваю, мистер Хатчмейер. Не надо так волноваться.

Но Хатчмейер вскочил на ноги.

— Мой дом сожгли, катер взорвали, яхту потопили прямо подо мной, я сам еле спасся вплавь, а вы тут сидите и спрашиваете, не убил ли я… ах ты, жирная скотина, да ты у меня голым из суда выйдешь! Да я…

— Сядьте и заткнитесь! — гаркнул Гринсливз. — Говорить буду я. Может, я и жирная скотина, но слышать это от нью-йоркского гангстера не желаю. Мы про вас наслышаны, мистер Хатчмейер. Мы тут не зря штаны просиживаем, и нам отлично известно, что вы купили у нас хорошее имение на доллары, от которых так и несет мафией. Это вам не Хиксвилл и не Нью-Йорк. Это штат Мэн, и вы тут ведите себя потише, а то нам и так не по нутру, когда субчики вроде вас прилипают к нашей земле со своими вонючими деньгами. Может, мы штат и небогатый, но дураков у нас нет. Так вот давайте рассказывайте, что на самом деле случилось с вашей женой и ее дружком — или нам сначала придется обшарить залив и просеять золу на месте вашего дома?

Голый Хатчмейер плюхнулся обратно в кресло, потрясенный неожиданным откровением о своем социальном статусе на берегу Французова залива. Он вдруг понял не хуже Пипера, что в штате Мэн ему быть вовсе не надо, и лишний раз убедился в этом, когда заместитель внес дорожные баулы Бэби и ее сумочку.

— Там внутри куча денег, — сказал он Гринсливзу. Тот пошарил в бауле и вытащил пачку мокрых кредиток.

— Похоже, что миссис Хатчмейер перед смертью собралась куда-то и прихватила с собой малость долларов, — заметил он. — Да, вот и вырисовывается загадочная картинка. Миссис Хатчмейер, значит, на катер со своим другом, мистером Пипером, при багаже и деньгах. А катер-то вдруг «бах!» — и взрывается. Пошлем-ка мы, пожалуй, водолазов, пусть поищут тела.

— Поскорее надо, — сказал заместитель. — Отливом их могло уже унести в море.

— Сейчас и пошлем, — сказал Гринсливз и вышел в приемную, где поджидали репортеры.

— Разъяснили дело? — кинулись они к нему.

Гринсливз покачал головой.

— Два человека пропали без вести, предположительно погибли в море. Миссис Бэби Хатчмейер и некий мистер Питер Пипер, британский писатель. Пока все.

— А куда делась мисс Футл? — спросил заместитель. — Она ведь тоже пропала.

— А дом отчего загорелся?

— Экспертиза покажет, — отвечал Гринсливз.

— Подозреваете поджог?

— Сопоставьте события, может, и сами догадаетесь, что я подозреваю, — пожал плечами Гринсливз и удалился. Через пять минут по гудящим проводам понеслось известие, что Питер Пипер, знаменитый писатель, погиб при загадочных обстоятельствах.

А в особняке Ван дер Гугена, в полумраке спаленки на верхнем этаже, жертвы трагедии внимали транзистору, сообщавшему об их смерти. Причиной полумрака отчасти были опущенные шторы, отчасти же, на взгляд Пипера, безрадостная перспектива, которую открывала перед ним его смерть. Ненастоящий автор — это уже достаточно скверно, но ненастоящий мертвец — это просто какой-то ужас. Зато Бэби новостям обрадовалась.

— Вот и все в порядке, — сказала она, — значит, по окрестностям даже проверять не станут. Слышал, что они сказали? Отлив начался, и водолазам вряд ли удастся отыскать тела.

Пипер окинул спальню унылым взглядом.

— Хорошо тебе говорить, — сказал он. — Ты словно не понимаешь, что я теперь никто. Паспорта у меня нет, все рукописи пропали. Как, по-твоему, мне вернуться в Англию? Не могу же я пойти в посольство за новым паспортом. И вообще появись я на люди — меня тут же арестуют за поджог, взрыв катера и покушение на убийство. Ужас, что ты натворила.

— Я освободила тебя от прошлого. Можешь теперь стать кем хочешь.

— Я всего-навсего хочу быть самим собой, — сказал Пипер.

Бэби с сомнением поглядела на него.

— Судя по твоему вчерашнему рассказу, тебе это не очень-то удавалось, — сказала она. — Или ты был самим собой, изображая автора чужой книги?

— Я хоть знал, что я — не он. А теперь я непонятно кто.

— Ты не мертвец. Уже неплохо.

— Может, и мертвец, — сказал Пипер, угрюмо глядя на зачехленную мебель: казалось, чехлы, как саваны, облекают безжизненные тела авторов, которым он когда-то столь ревностно подражал. Тусклый свет сочился сквозь прорези штор, точно проникал в склеп, в гробницу его писательских упований. На него напала тяжкая грусть; припомнился Летучий Голландец, обреченный скитаться по морям до того дня… но и Пиперу избавления не было. Он — соучастник преступления, целого ряда преступлений, и если даже пойти в полицию, ему все равно не поверят. Как ему верить? Разве похоже на правду, что Бэби, богатая женщина, подожгла собственный дом, взорвала прогулочный катер и потопила яхту своего мужа? Пусть даже она сама признает, что кругом виновата, — суда не миновать, и юристы Хатчмейера непременно заинтересуются, почему на катере оказался его чемодан. Всплывет и то, что он не автор «Девства», и все заподозрят… да нет, все наверняка сочтут его мошенником. Кстати, Бэби стащила четверть миллиона из сейфа в хатчмейеровском кабинете. Пипер покачал головой и, подняв глаза, увидел, что она с интересом наблюдает за ним.

— Не выйдет, детка, — сказала она, очевидно читая его мысли. — Теперь у нас общая судьба. Только выкинь какой-нибудь фортель, я живо объявлюсь и скажу, что ты меня похитил.

Но Пипер не собирался выкидывать фортелей.

— Как же нам быть теперь? — спросил он. — Нельзя ведь навечно засесть в чужом доме.

— Пробудем здесь дня два-три, — сказала Бэби, — потом двинемся дальше.

— Как? Ну вот как мы двинемся?

— Очень просто, — сказала Бэби. — Вызову такси, доедем до Бангора, а там самолетом. Тут и мудрить нечего. На суше нас искать не будут…

Ее прервал хруст гравия на дорожке. Пипер подошел к зашторенному окну и глянул вниз. Возле дома стояла полицейская машина.

— Полиция, — прошептал Пипер. — Вот тебе и не будут искать.

Бэби встала рядом с ним. Двумя этажами ниже раздавался безответный звонок.

— Проверяют, нет ли Ван дер Гугенов, вдруг они слышали что-нибудь подозрительное прошлой ночью, — сказала она. — Сейчас уедут.

Пипер смотрел на двух полицейских. Стоило только крикнуть — и… но Бэби впилась в его предплечье, и Пипер не издал ни звука. Полицейские обошли дом, сели в машину и уехали.

— Что я тебе говорила? — сказала Бэби. — Не мудри. Я спущусь на кухню, посмотрю, чем бы перекусить.

Пипер одиноко расхаживал по сумрачной комнате и думал, почему же он все-таки не, окликнул полицейских. Простых, понятных объяснений было недостаточно. Крикни он — и это доказывало бы, что к пожару он непричастен… ну, хоть какое-то свидетельство невиновности. Но он промолчал — почему? Промолчал — и упустил случай покончить со всем этим безобразием. Нет, не только от страха: тревожило, что он согласился, почти захотел остаться в пустом доме наедине с этой поразительной женщиной. Что ему помешало, когда он успел стать ее сообщником? Бэби — сумасшедшая, в этом он ничуть не сомневался, и все же его почему-то тянуло к ней Он в жизни не встречал никого на нее похожего. Она точно и знать не хотела условностей, подсказывающих обычные человеческие поступки: она могла спокойно посмотреть на полицию сверху вниз и сказать: «Сейчас уедут», будто это простой соседский визит. И они уехали. А он подчинился ей и будет впредь подчиняться: может быть, он действительно станет кем захочет в пределах той свободы, которую она сотворила для него мановением руки. Кем захочет? Он подумал о любимых писателях, но никто из них в его ситуации не бывал, а не имея перед глазами образчика, Пипер мог с грехом пополам рассчитывать только на себя. И на Бэби. Он станет таким, как она хочет. Вот оно в чем дело. И Пипер начал понимать, почему она его привлекает. Она знает, кто он такой. Она сказала это вчера вечером, еще до того, как начался кавардак. Она сказала, что он гениальный писатель, и это не пустые слова. Впервые он встретил человека, которому известно, кто он такой на самом деле, — и раз уж встретил, то расставаться им незачем. Сделав это пугающее открытие, Пипер в изнеможении лег на постель и закрыл глаза. Когда пришла Бэби с подносом, он крепко спал. Она нежно поглядела на него, потом поставила поднос, сняла чехол с кресла и укрыла Пипера. Он продолжал спать, завернувшись в чужой саван.

В полицейском участке Хатчмейер тоже с радостью бы уснул, да ему не давали. Все еще голый, кутаясь в одеяло, он отвечал на бесчисленные вопросы о его отношениях с женой и мисс Футл, о Пипере и миссис Хатчмейер; наконец о том, почему он выбрал для прогулки по заливу такую ненастную ночь.

— Вы всегда пускаетесь в плавание невзирая на погоду?

— Слушайте, я уже сказал вам: мы просто решили прокатиться. Мы никуда плыть не собирались, мы просто…

— Встали из-за стола и сказали: «Почему бы нам не проехаться?..»

— Мисс Футл это предложила, — сказал Хатчмейер.

— Ах вот как, она предложила? А миссис Хатчмейер никак не задело, что вы отправились на прогулку с другой женщиной?

— Мисс Футл не «другая женщина». То есть не в том смысле. Она — литературный агент. У нас общие дела.

— И вы ими занимаетесь нагишом на яхте во время мини-тайфуна? Что же это за дела?

— На яхте мы делами не занимались. Мы отдыхали.

— Я так почему-то и подумал. В голом виде хорошо отдыхается.

— Сначала я был одетый. Потом промок и разделся.

— Промокли, потом разделись? А не наоборот?

Дата добавления: 2015-06-04