КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
II. Проблема влияния раннего опыта
Главный вопрос, который вот уже 80 лет стоит на повестке дня психологии младенчества, – это вопрос о значении событий, совершающихся на первом году жизни, для последующего психического развития человека, или проблема роли раннего опыта. Существует старый афоризм: «Мальчик – это отец мужчин». Никто не верил в него больше, чем З. Фрейд. По мнению создателя психоаналитического направления, события раннего периода жизни играют решающую роль в формировании зрелой личности. Младенец необычайно впечатлителен, – полагал Фрейд, – и податлив словно воск; первые столкновения с миром глубоко отпечатываются в нем и хранятся всю последующую жизнь. Но дело не только и даже не столько в пассивной впечатлительности психики младенца: Фрейд утверждал, что духовная жизнь младенца сложна, насыщена волнующими событиями, прямо проецирующимися в личность будущего взрослого человека. Согласно его теории, ребенок проходит ряд последовательных фаз развертывания либидо (оральную, анальную, генитальную), на которых обнаруживает особую чувствительность к определенным видам воздействий. Так, на первом году жизни младенец проходит оральную фазу развития либидо, осуществляющуюся в связи с сосанием, заглатыванием, кусанием. При дефиците этой фазы у взрослых обнаруживается «оральный характер», отличающийся повышенной зависимостью от других людей, пассивностью и «ротовыми привычками». Дж. Данн связывает «оральный характер» взрослых (обусловленный депривацией на младенческой стадии психосексуального развития, когда интересы младенца сосредоточены на сосании и ощупывании ртом) с пессимизмом, склонностью к депрессии и даже такими качествами, как «требовательность, садизм и агрессивность» (С. 49). Аналогичным образом дефектное прохождение анальной стадии развертывания либидо рассматривается как причина становления «анального характера» со склонностью к порядку, скупостью и упрямством (Шаффер, 1977. С. 15). Так, личность взрослого прямо выводится из того, как канализировались физиологические потребности младенца. Важнейшими детерминантами формирования личности взрослого, по Фрейду, оказываются тип вскармливания (грудное или с помощью рожка), режим кормления, возраст и внезапность отнятия ребенка от груди, строгость требований к соблюдению навыков опрятности. Он не ратовал за одно только самое мягкое отношение к ребенку, считая, подобно Р. Спицу (1967), полезной и известную долю фрустрации, но настаивал на фатальной роли переживаний младенца в первые месяцы его жизни. Свои утверждения З. Фрейд прямо не доказывал, а ограничивался в лучшем случае ссылками на клинические случаи (младенческий опыт своих пациентов он восстанавливал ретроспективно и по косвенным источникам). Но в 30–40–е гг. было выполнено великое множество работ на животных и детях, направленных на проверку влияния процедур кормления и гигиенического ухода на последующее психическое развитие детей. Помимо сторонников психоаналитического направления в этой исследовательской работе приняли широкое участие и приверженцы поведенческой психологии. Содержательный обзор указанных работ можно найти в статье Бетти Колдуэлл (1964), а их анализ – в книге Р. Шаффера (1977). Общее заключение авторов состоит в том, что представление Фрейда о значении ранних форм ухода за младенцами для последующего психического развития не подтверждается. Серьезные размышления приводят к выводу, что роль раннего опыта вообще очень трудно доказать даже чисто методически: ведь между младенчеством и взрослостью лежат долгие годы, заполненные разнообразными событиями, которые нельзя сбрасывать со счетов. Лишь в лабораторных опытах на животных можно прямо сопоставить начало жизни и зрелость. И в таких опытах влияние раннего опыта действительно обнаруживается. Наблюдения же за детьми никак не подтверждают наличие подобного стойкого и непреодолимого влияния. Скорее как раз наоборот. Опыты Уэйна Денниса (1973) свидетельствуют о том, что недостаток впечатлений на первом году жизни не мешает позднее детям быстро продвигаться вперед, когда их помещают в благоприятные условия: усыновляют в семьи или переводят в новое детское учреждение с обогащенной средой и более интенсивным воспитанием. Аналогичные факты установили также Дж. Каган и Р. Клейн (1973), проводившие исследования в Гватемале. Даже очень сильное отставание в первые год–два, вызванное традиционным отношением индейцев к своим младенцам, не помешало их быстрой компенсации в более старшем возрасте, когда детей, как обычно, подключили к хозяйственным делам взрослых. Р. Шаффер сообщает также, что хорошее раннее развитие, обеспеченное благоприятными условиями, может «истаять без следа», если не получит закрепления в последующие годы (1977). Признание фатальной роли раннего опыта многие авторы связывают с концепцией критических периодов, с представлением о сензитивности и с близкими этологическими понятиями, вроде, например, запечатления («импринтинга», Амброуз, 1961), приложимость которых к младенцам не доказана. Они выступают против утверждения, будто ранние события оказывают столь большое влияние, что нет нужды принимать в расчет что–либо еще. По–видимому, – считает Р. Шаффер, – этот взгляд слишком упрощен. Малыш не становится другим взрослым, – пишет этот автор, – из–за того, что его кормили не грудью, а из рожка или рано отняли от груди (1977. С. 29). Имеющиеся факты скорее свидетельствуют о том, что изолированные происшествия редко, а может быть, и никогда не оставляют постоянных следов, какими бы они ни были травмирующими и ранними (С. 23). Подобный вывод вселяет оптимизм, поскольку не обесценивает последующий, более поздний опыт воспитания и обучения. Таким образом, первый раунд экспериментальной верификации роли раннего опыта окончился не в пользу концепции З. Фрейда: процедуры кормления и грубые различия в способах физического ухода за младенцем, по–видимому, не оказывают существенного влияния на формирование личности взрослого человека, в какого тот превращается. Да и иные события в раннем опыте не играют фатальной роли. Но психоаналитическая концепция не сводится к истолкованию психического развития как развертывания этапов психосексуального процесса: она, пожалуй, впервые в истории психологии связала генезис психики ребенка и его взаимоотношения с окружающими людьми. Особое значение в психоаналитической теории приобрела фигура матери.
III. Проблема «mothering»
Деятельность матери, ухаживающей за маленьким ребенком, в глубинной психологии окутана мистическим туманом. Для ее обозначения был предложен особый термин – mothering, равный по значению словосочетанию maternal care (материнская забота, уход), но отличающийся тем особым акцентом, который в нем ставится на персоне матери. Mothering как явление подвергалось исследованию с самых разных сторон. В книге Р. Шаффера, которая так и называется – «Mothering», выделены четыре главных несовпадающих подхода к анализу деятельности матери. Эта деятельность рассматривается либо как 1) физический уход, 2) как система позиций, 3) как стимуляция, либо 4) как диалог. 1. О деятельности матери по физическому уходу за младенцем мы уже говорили выше. Правда, мы не упоминали при этом о матери, отмечая лишь ее действия. Но для Фрейда мать и не выступала как сколько–нибудь яркая самобытная личность – имела значение ее биологически фиксированная функция, ее кровная связь с ребенком и ее тесное с ним единство, обеспечиваемое грудным вскармливанием и гигиеническими процедурами. Ребенок выступал в качестве пассивного объекта воздействия, органические нужды которого либо полностью удовлетворялись, либо отчасти фрустрировались матерью. При этом утверждалось, что в зависимости от степени и характера удовлетворения первичных нужд между ребенком и матерью складываются отношения, вторичные по отношению к своей врожденной основе. Важным вариантом и развитием первоначальной концепции З. Фрейда явились взгляды, сформулированные в начале 50–х гг. Дж. Боулби (1951) и Э. Эриксоном (1950а, б). Согласно Боулби, суть материнского ухода составляет не кормление младенца, как утверждал З. Фрейд, а его защита и охрана (protection). Защита реализуется с помощью физического контакта, когда мать обнимает, прижимает к себе ребенка, а тот льнет к ней и цепляется за нее. Эриксон к тому же настаивает на том, что при уходе за малышом главное значение имеет такая особенность поведения матери, как ее реактивность – частота и скорость ее ответа на сигналы ребенка об испытываемом неблагополучии любого рода. Постоянное и быстрое появление матери способствует становлению у младенца решающего психологического приобретения первого года жизни – чувства глубокого доверия (basic, or fundamental trust) к окружающим людям и миру в целом. Отметим в скобках, что доказать в экспериментальном исследовании идею Эриксона о роли младенческого переживания для определения степени «доверия» у взрослого человека практически невозможно. Для этого пришлось бы показать, что последующие годы уже никак не влияют на формирование доверчивости, что необычайно трудно методически, не говоря о полной недопустимости преднамеренного создания в опытах условий, неблагоприятных для развития ребенка. Доверие и чувство защищенности становятся той надежной базой, с которой малыш пускается в полные приключений экспедиции по знакомству с миром и где он моментально укрывается при малейших признаках опасности. Боулби настойчиво подчеркивает сходство, обнаруживающееся в этой области между поведением ребенка и детенышей животных, особенно обезьян. Появление публикаций X. Харлоу (1958, 1959, 1970) и других авторов (например, Кауфман, 1973) было воспринято Боулби с энтузиазмом, как экспериментальное свидетельство правильности его взглядов, недостижимое в опытах с детьми. Вывод X. Харлоу о нужде детенышей макак–резусов в комфорте от соприкосновения с мягким теплым телом (или искусственной шерстью матери–манекена) Дж. Боулби считает решающим доказательством инстинктивного стремления младенца к защите матерью его безопасности как основной сущности mothering. Опыты X. Харлоу он одновременно рассматривает как фактическое опровержение роли кормления в осуществлении материнского ухода: ведь в экспериментах на животных этот автор показал второстепенную роль кормления для развития привязанности детеныша к живой матери или ее искусственной модели. 2. В конце 40–х гг. представление о матери начинает заметно изменяться и сильно усложняется. На первый план выдвигается исследование mothering как системы позиций. Помимо кормления и гигиенического ухода в содержание понятия «позиция» включаются также и другие, гораздо более сложные особенности, характеризующие поведение взрослых в отношении к ребенку: их теплота, строгость, приятие и прочее. В расчет принимаются теперь не только кровная мать, но и отец, а также иные члены семьи, близкие родственники. Исследование системы позиций проводилось по преимуществу в рамках поведенческой психологии. Основными методами изучения стали опросники, интервью, беседы с родителями, направленные на выявление разнообразных особенностей их позиций, в сочетании с прямыми наблюдениями за взаимоотношением ребенка (уже за пределами младенческого возраста) с членами семьи. Примером такого исследования могут служить классические работы Р. Сирса и его коллег (Сирс, Уайтинг, Ноулис, Сирс, 1953; Сирс, Маккоби, Левин, 1957). В одной из них (Сирс и др., 1957) сопоставлялись особенности поведения 379 дошкольников пяти лет и позиции матери и отца в отношении к ним. Коррелирование позиции родителей с поведением детей выявило значение нескольких существенных ее черт; среди них на первый план выдвинулись два значимых параметра: один авторы обозначают как «теплоту—холодность», а второй – как «вседозволенность—ограничение». Картина корреляций оказалась очень сложной, так как параметры тесно взаимодействовали между собой. В исследованиях многих авторов результаты, полученные Р. Сирсом и его коллегами, подтверждались, но нередко встречались и заметные отклонения. В целом же позиция родителей не выступала в качестве фактора, четко и однозначно влияющего на формирование личности детей. Неуспех указанной группы работ был в немалой степени обусловлен недостаточностью и дефектами использованных в ней методов; в частности, американские специалисты подчеркивают малую надежность метода опроса, его слабую корреляцию с данными прямого наблюдения. Кроме того, не оправдано рассмотрение в них поведения родителей только как причины особенностей детей, между тем как оно является одновременно и его следствием; свойства детей, в свою очередь, влияют на позицию родителей (подробнее о таком обратном влиянии будет рассказано ниже). 3. Исследование mothering как стимуляции было широко развернуто сторонниками поведенческой психологии. Здесь наметились две во многом противоречивые точки зрения. Одна из них исходит из признания достаточности обычных условий, типичных для средней семьи, для всестороннего развития младенца. Ее выразительно называют школой «Оставьте его в покое», призывающей родителей положиться на естественный ход событий и довериться природным силам младенца. Наиболее респектабельно она была выражена уже в двадцатые годы в трудах А. Гезелла (1928) и отразила концепцию созревания в качестве главного детерминатора раннего развития. Однако с годами она не растеряла своих приверженцев. В 1975 г. в США вышла книга профессора Гарвардского университета Бертона Л. Уайта «Три первых года жизни»; в ней автор на основе своего двадцатилетнего опыта изучения маленьких детей настойчиво предостерегает родителей от соблазнов рекламы и рекомендует не приобретать дорогостоящих игрушек, объявленных «быстро развивающими» ум и навыки младенца. Он решительно заявляет, что наука не получила пока достоверных сведений о пользе обогащения ребенка впечатлениями для ускорения его психического прогресса в первые недели и месяцы жизни. Однако существует и другая, прямо противоположная точка зрения. Она воплощается в лозунге: «Чем больше, тем лучше». Согласно ей, необходимо всемерно усиливать разнообразие и количество поступающей к младенцу стимуляции, ибо таким образом создаются наилучшие условия для побуждения детей к функционированию, для «питания» его чувств и ума и для замыкания множества условных связей (conditioning). Акцент ставится на изобилие стимулов без сколько–нибудь серьезного рассмотрения желательного их качества. Р. Шаффер (1977) с иронией рассказывает, например, что по рекомендации сторонников всемерной стимуляции младенцев в некоторых родильных домах Англии используется вместо традиционного гладкого – белье с яркими полосками. В закрытых детских учреждениях «сенсорная депривация» уже давно объявлена главной причиной психического отставания детей (Ярроу, 1961). И вот там пытаются преодолеть дефицит впечатлений путем введения механической (не только в переносном, но и в прямом смысле слова!) экстрастимуляции: например, 10 минут по утрам и после обеда включают качалку, поглаживающую малыша, или же взрослый столько же времени стоит у колыбели ребенка и монотонно читает вслух (Шаффер, 1977). Результаты не обнаружили благотворного влияния подобных процедур на развитие детей. Тем не менее профессор Каслер рассказывает, что вменяет в обязанность своим студентам при посещении закрытого учреждения «стимулировать» младенцев, считая добавочные впечатления любого рода несомненным благом для детей (1965). Он же ратует за всемерное увеличение числа лиц, ухаживающих там за малышом, по той же причине: ведь multiple mothering (участие в уходе множества лиц) увеличивает приток стимулов к ребенку. Подобная механистическая интерпретация mothering, естественно, лишает мистического ореола фигуру матери. Но при этом мать и вовсе теряет специфические присущие ей особенности. Полемически заостряя свою позицию, авторы этой группы заявляют, что «кровные узы – совершеннейший миф», а «матерью может быть любой человек любого пола» (Шаффер, 1977. С. 111). Между тем становилась все более очевидной принципиальная ошибочность одной черты, общей для трех рассмотренных выше подходов к пониманию деятельности матери: одностороннее внимание только ко взрослому, ухаживающему за младенцем, и ничем не оправданное полное исключение из анализа вклада самого ребенка. Примерно двадцать лет назад стало складываться, а последние 10 лет интенсивно развивается новое направление в изучении деятельности матери, рассмотрение ее как диалога, как обоюдного, двустороннего взаимодействия матери и ребенка.
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 673; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |