Лев готовится к прыжку

После весны 1921 года начался период нэпа. 17 мая 1921 года была частично денационализирована мелкая промышленность и сохранены в частной собственности предприятия, которые фактически не были национализированы. 24 мая был издан декрет, допускавший частную торговлю, были приняты решения об использовании форм госкапитализма в виде концессий, аренды, смешанных обществ.

Новая экономическая политика открыла простор для развития рыночных отношений. Хозяйственная жизнь страны стала возрождаться. Вместе с оживившимся частным предпринимательством в стране развили активность иностранные компании, получившие доступ к российским сырьевым ресурсам и другим богатствам страны. В этой связи Игорь Фроянов в своей книге «Погружение в бездну» приводит слова известного американского миллиардера Арманда Хаммера, так ответившего на вопрос, как делаются многомилионные состояния: «Вообще‑то это не так уж и трудно. Надо просто дождаться революции в России. Как только она произойдет, следует ехать туда, захватив теплую одежду, и немедленно начать договариваться о заключении торговых сделок с представителями нового правительства. Их не больше трехсот человек, потому это не представит большой трудности».

Возможно, Хаммеру даже не пришлось обходить кабинеты 300 советских государственных служащих, а ограничиться встречами с наиболее влиятельными из них. Одним из них был Троцкий. Хаммер вспоминал, как, беседуя с ним, Троцкий убеждал его, что «в России, в частности, на Урале, имеются неограниченные возможности для вложения американского капитала». Эти слова Троцкого оправдались. Скупая по дешевке на Урале меха и кожи и продавая американское зерно, сильно подешевевшее благодаря небывалому урожаю в США, Арманд Хаммер превратился в миллионера. Однако Хаммер был далеко не единственным американским предпринимателем, озолотившимся в ходе выгодных торговых сделок с Советской Россией.

Как отмечает И. Фроянов, уже «в 1919 г. 9 американских фирм заключили с Советской Россией договоры о поставке различных товаров на весьма крупную сумму 20 902 541 в долларовом исчислении… Большевики расплачивались золотыми слитками и царской золотой монетой… Кроме легального… экспорта золотых запасов России широко практиковался и контрабандный вывоз». Фроянов приводит слова Хаммера: «В то время Ревель (Таллинн) был одним из перевалочных пунктов в торговле с Россией, но большая часть поступавших в него из России товаров для обмена на продукты питания представляла собой контрабанду: произведения искусства, бриллианты, платина».

Можно допустить, что Троцкий оказывал содействие американским предпринимателям в силу своих давних связей с Парвусом, а затем и с другими международными финансовыми кругами. Но почему же и другие члены большевистского правительства, постоянно заявлявшие о желании уничтожить капитализм на планете, создавали условия для обогащения предпринимателей США и других стран Запада? Исходя из необходимости играть на межимпериалистических противоречиях и веря в неспособность буржуазии подняться над узкими своекорыстными интересами, Ленин и другие руководители советской страны считали, что следует использовать стремление буржуазии к прибыли для того, чтобы оживить советское хозяйство, которое затем станет базой для разгрома мировой буржуазии.

Советское руководство исходило из временного характера «передышки», начавшейся после завершения Гражданской войны. Нэп представлялся временным отступлением перед внутренней и международной буржуазией для того, чтобы с помощью рыночных механизмов восстановить хозяйственную жизнь страны. В то же время предполагалось, что внешние события станут решающими для судеб Советской страны. С одной стороны, советские руководители ожидали революции в той или иной капиталистической стране. С другой стороны, они опасались начала военной интервенции белых армий при поддержке западных стран.

Вся советская пропаганда тех лет была нацелена на воспитание интернациональной солидарности с мировым пролетариатом и готовности дать отпор «белой армии и черному барону», которые «готовят нам царский трон». Но люди стремились быстрее преодолеть разруху Гражданской войны и активно включались в заботы мирной жизни.

Эти противоречивые тенденции в советской жизни начала 20‑х годов отразились и на положении Троцкого. Теперь он смог вкусить блага мирной жизни, находясь в положении одного из высших лиц советского государства. Дейчер писал: «Бронепоезд был помещен в Музей, его команда из машинистов, техников, пулеметчиков и секретарш была распущена, а Троцкий взял первый отпуск со времени начала революции. Он провел его за городом, недалеко от Москвы, занимался охотой, рыбной ловлей и писал, готовясь к новой главе в своей жизни».

После переезда правительства в Москву Троцкий, его жена и его дети, Лева и Сережа, поселились в Кремле. Ленин и Крупская жили рядом, и порой обе семьи обедали вместе. Троцкого забавляло, когда старый слуга, подавая обед, старался поставить тарелки с российскими гербами так, чтобы головы орлов были повернуты вверх. Троцкий позже писал: «Тесное повседневное соприкосновение двух исторических полюсов, двух непримиримых культур изумляло и забавляло… Со своей средневековой стеной и бесчисленными золочеными куполами Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом». Сбиваясь на брюзгливый стиль маркиза де Кюстина, невзлюбившего Кремль с первого взгляда, Троцкий писал: «Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и жерла пушки».

Однако поклонник западноевропейской культуры довольно быстро освоился в царской обстановке. Банкеты, которые постоянно устраивал Троцкий в Кремле, раздражали Ленина, и он настаивал, чтобы они проводились подальше от его квартиры. Эти банкеты венчались шумными выездами Троцкого и его друзей на охоту в подмосковные леса. Рассказывая о своем любимом времяпрепровождении, Троцкий писал: «Привлекательность охоты состоит в том, что она действует на сознание, как оттяжной пластырь на больное место».

В то же время, привыкая к барской жизни, ему все труднее было играть роль вождя пролетарских армий. Троцкий ощущал, что советские люди уже не так легко верят в легенду о «своем», «боевом» вожде. Дейчер писал о том, что во время приемов Троцким военных парадов на Красной площади 1 мая и 7 ноября, его «появление… и его речи все еще волновали толпы… но он уже не мог найти тот близкий контакт с аудиторией, который он безошибочно устанавливал во время гражданской войны… Его театрализованная манера и героический стиль прежде не казались странными для людей, когда это соответствовало драматическому настрою времени. Теперь они отдавали истеричностью».

Возможно, что «истеричность» выступлений Троцкого была вызвана тем, что его тяготила мирная жизнь страны, которую он считал обреченной на отсталость. Выступая на XII съезде РКП(б), Троцкий заявлял: «Страна наша – особенная страна. До войны мы имели на одном полюсе кочевое хозяйство, варварское, полудикое, и в высокой степени концентрированную промышленность – на другом полюсе. Все переходные ступени, все противоположности у нас в тесном соприкосновении… – и все это на базе чрезвычайной хозяйственной отсталости, на базе нашего крестьянства, которое в огромной своей части пользуется самыми примитивными способами обработки земли. Россию теперь некоторая мудрящая часть заштатной интеллигенции называет Евразией, т. е. сочетанием Европы и Азии. Как хотите, это в точку попадает… Роль торгового капитала, например, у нас была евразийской, больше азийской, чем европейской».

Не веря в способность «варварской» России достичь высокого уровня развития, Троцкий лишь мог уповать на мировую революцию, в которой он мог вновь проявить себя как руководитель. В послесловии к своей брошюре «Программа мира», написанном в 1922 году, Троцкий писал: «Отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли. Борьба за революционно‑государственное самосохранение вызвала за этот период чрезвычайное понижение производительных сил; социализм же мыслим только на основе их роста и расцвета… Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы».

Развитие России Троцкий видел лишь в рамках будущей европейской федерации. Он писал: «Новый период открытых революционных боев за власть неизбежно выдвинет вопрос о государственных взаимоотношениях народов революционной Европы. Единственным программным решением этого вопроса являются Европейские Соединенные Штаты».

Перспектива превращения России в штат Соединенных Штатов Европы представлялась Троцкому особенно реальной в связи с возможной германской революцией. Как он писал позже, в руководстве большевистской партии «считалось самоочевидным, что победивший германский пролетариат будет снабжать Советскую Россию в кредит в счет будущих поставок сырья и продовольствия не только машинами и готовой продукцией, но также десятками тысяч высококвалифицированных рабочих, инженеров и организаторов».

Троцкий постоянно напоминал своим слушателям, что мирная передышка и нэп – явления временные, а постоянным фактором современности является мировая революция. Выступая в Харькове весной 1923 года, он говорил: «Балансу учимся и в то же время на Запад и Восток глядим зорким глазом, и врасплох нас события не застанут… И если раздастся с Запада набат – а он раздастся, – то, хоть мы и будем по сию пору, по грудь, погружены в калькуляцию, в баланс и в нэп, мы откликнемся без колебаний и без промедления: мы – революционеры с головы до ног, мы ими были, ими остаемся, ими пребудем до конца».

Такой настрой противоречил попыткам Ленина добиться участия Троцкого в общей деятельности Совета народных комиссаров, направленной на решение хозяйственных задач. С одной стороны, Троцкий не желал утрачивать свой контроль над вооруженными силами страны. С другой стороны, он был готов заняться экономикой страны лишь в том случае, если решение хозяйственных вопросов будет поставлено под его жесткий контроль, но он не желал работать в «общей команде», отвечая лишь за отдельный участок этой сложной работы.

Такая позиция Троцкого проявилась вскоре после завершения XI съезда РКП(б) (после которого Сталин был избран Генеральным секретарем ЦК). На заседании Политбюро 11 апреля 1922 года Ленин предложил назначить Троцкого на пост заместителя председателя совета народных комиссаров. Из текста проекта «Постановления о работе замов», внесенного Лениным в этот день, следовало, что «приблизительно 9/10 труда замы должны уделять хозяйственным наркоматам, 1/10 – остальным». Как отмечал Дейчер, «Троцкий категорично и довольно надменно отверг предложение занять эту должность». Одновременно он подверг критике ленинский проект постановления, написав: «Поставленные задачи столь универсальны, что это равносильно тому, как если бы не было поставлено никаких задач». В ответ на предложения об усилении полномочий Рабкрина, который до апреля 1922 года возглавлял Сталин, Троцкий обрушился с резкой критикой на эту организацию. Он писал: «Закрывать глаза на то, что в Рабкрине работают главным образом работники, потерпевшие аварию в разных областях, нельзя… Отсюда ясна фантастичность плана поднять государственный советский аппарат, пользуясь Рабкрином, как рычагом». По мнению Троцкого, в «рычаг упорядочения хозяйства» следовало было превратить Госплан.

Вероятно, в стремлении Троцкого придать Госплану распорядительные функции не последнее место занимало желание встать во главе этого органа, который стал бы играть ведущую роль в управлении экономики страны по мере укрепления государственного сектора. Включаться же в существующую структуру хозяйственного управления, в которой Госплан не играл доминирующей роли, Троцкий не желал. К тому же, если бы Троцкий принял предложение Ленина, даже став его первым заместителем по совнаркому, ему пришлось бы разделить круг обязанностей с двумя другими замами – А.И. Рыковым и А.Д. Цюрупой, ни один из которых в апреле 1922 года не был членом политбюро.

Отказ Троцкого от предложения Ленина положил начало его «холодной войны» против большинства руководства партии. Эта позиция Троцкого «и манера, в которой он был сделан, вызвали раздражение у Ленина; это явилось поводом для новых противоречий, которые, добавляясь к старым конфликтам, разделяли политбюро», – замечал Дейчер.

Через месяц после письма Троцкого в политбюро с критикой ленинского предложения о работе замов предсовнаркома у Ленина резко ухудшилось состояние здоровья: он оказался частично парализован. (Троцкий узнал об этом, когда сам находился на лечении. По его словам, он порвал себе сухожилия, поскользнувшись на откосе во время рыбной ловли сетью.)

Отсутствие Ленина в Кремле в течение почти полугода и возможность фатального исхода его болезни отразились на отношениях между членами политбюро. Троцкий откровенно демонстрировал свое нежелание сотрудничать с остальными членами политбюро. Руководящий орган партии терял авторитет, управляемость и превращался в поле конфликтов. Еще находясь на лечении, 11 сентября 1922 г. Ленин вновь вернулся к вопросу о назначении Троцкого заместителем предсовнаркома и попросил Сталина поставить вопрос на заседание политбюро. За это предложение проголосовали все члены политбюро, кроме Томского и Каменева, которые воздержались. Из‑за ухода Рыкова в отпуск Ленин спешил с решением этого вопроса, рассчитывая, что Троцкий немедленно приступит к исполнению обязанностей заместителя. Троцкий вновь отказался занять пост, заявив, что он занят подготовкой к конгрессу Коминтерна и сам собирается в отпуск. 14 сентября Сталин, по предложению Ленина, внес на заседание Политбюро проект резолюции с осуждением позиции Троцкого, что и было принято.

Обострение отношений между Лениным и Троцким осенью 1922 года было сглажено в ходе обмена записками между ними в середине декабря по вопросу о внешней торговле. Ленин поддержал позицию Троцкого о государственной монополии на внешнюю торговлю и поручил ему отстаивать на пленуме их общие взгляды. Создавалось впечатление, что, обнаружив совпадение взглядов между ними по важному, но не самому главному вопросу, Ленин спешил создать такую ситуацию, чтобы Троцкий вместе с ним выступил защитником государственных интересов страны. В то же время Ленин вновь отверг предложение Троцкого об усилении Госплана путем придания ему распорядительных функций. В середине декабря Ленин опять поставил вопрос о назначении Троцкого заместителем председателя совнаркома, и это предложение было в третий раз отвергнуто.

К этому времени работоспособность Ленина снизилась до минимума, так как с конца ноября у него опять стали отниматься конечности, а в середине декабря наступил более стойкий паралич. Врачи рекомендовали Ленину полностью воздержаться от занятий государственными делами. 18 декабря 1922 г. политбюро приняло решение следить за соблюдением Лениным лечебного режима, установленного врачами. Контроль за этим режимом было поручено осуществлять Сталину. И собственное состояние, и требования врачей, и контроль политбюро вызывали раздражение Ленина. Как и в мае 1922 г., он хотел свести счеты с жизнью и просил, чтобы ему дали яд. Поэтому работы, написанные Лениным в эти дни, были во многом окрашены его болезненным восприятием реальности. Опасаясь обострения борьбы в политбюро, Ленин, как показали последующие события, преувеличивал опасность раскола партии.

В записках, надиктованных М. Володичевой 24 декабря 1922 г., Ленин призывал принять предупредительные меры против раскола и обеспечить «устойчивость» партии. Ленин, очевидно, исходил из опыта предыдущих политических кризисов (1919 г., когда возникала конфронтация между Троцким и «военной оппозицией»; и 1920–1921 гг., когда ленинской платформе «десяти» противостояла оппозиция во главе с Троцким).

Теперь Ленин считал, что источником опасности являются отношения между Троцким и Сталиным. Он продиктовал: «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости… являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по‑моему, составляют большую половину опасности того раскола, который может быть избегнут». Ленин высказал критические замечания как в адрес Сталина, так и в адрес Троцкого: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно».

Видимо, чтобы не создавалось впечатление, что он предлагает устранить и того и другого из руководства страны и выдвинуть вместо них каких‑то иных лиц, Ленин тут же дал нелицеприятные характеристики другим деятелям из руководства страны: Зиновьеву, Каменеву, Бухарину и Пятакову. При этом напоминая о поведении Зиновьева и Каменева накануне Октябрьского восстания и говоря о том, что это событие «не является случайностью», Ленин замечал и о «небольшевизме» Троцкого. Правда, тут же сводил к минимуму значение этих напоминаний, словами, что все это «мало может быть ставим им в вину лично».

Как и во время предыдущих кризисов в руководстве Ленин стремился развести соперничающие группировки. Перед VIII съездом партии он постарался отправить Троцкого на фронт, чтобы не обострять его конфликт с «военной оппозицией». Перед X съездом партии он согласился с отъездом Троцкого на подавление Кронштадтского мятежа, так как это помогло избежать острой борьбы на съезде. На сей раз Ленин предлагал «развести» Сталина и Троцкого, поставив между ними своеобразный буфер из 50‑100 новых членов ЦК из рабочих.

Видимо, были и другие соображения, заставлявшие Ленина идти на уступки Троцкому. Свою первую записку, включенную в «Письмо к съезду», он завершал замечанием о необходимости увеличить «прочность нашей партии» и облегчить «для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна обостриться в ближайшие годы». Возможность обострения международной обстановки вынуждала Ленина, с одной стороны, думать о необходимости укреплять Красную Армию, которую возглавлял Троцкий, а с другой стороны, о важности использовать огромные связи Троцкого с влиятельными кругами различных стран, в том числе международных финансистов.

По этим или иным причинам, но было очевидно, что Ленин был готов пойти на частичные уступки Троцкому и в вопросе о Госплане. 23 декабря он продиктовал: «Я думаю предложить вниманию съезда придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях». 27 декабря Ленин продиктовал Володичевой: «По внимательном рассмотрении дела, я нахожу, что, в сущности, тут есть здоровая мысль, именно: Госплан стоит несколько от наших законодательных учреждений… В этом отношении, я думаю, можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому». Однако тут же Ленин оговаривался, что он не может пойти навстречу Троцкому «в отношении председательства в Госплане либо особого лица из наших политических вождей, либо председателя Высшего Совета Народного Хозяйства». Характеризуя будущего председателя Госплана, Ленин перечислил такие качества, которыми явно не обладал Троцкий: «Я думаю, что во главе Госплана должен стоять человек, с одной стороны, научно образованный, именно, по технической, либо агрономической линии, с большим, многими десятилетиями измеряемым, опытом практической работы в области либо техники, либо агрономии. Я думаю, что такой человек должен обладать не столько администраторскими качествами, сколько широким опытом и способностью привлекать к себе людей». Так Ленин давал понять, что он не видит в Троцком будущего руководителя Госплана.

То ли преувеличенный страх перед расколом партии, то ли его раздражение против Сталина, который постоянно контролировал режим лечения Ленина и конфликтовал по этому поводу с Крупской, сыграли главную роль в решении Ленина надиктовать 4 января 1923 г.; записку, которая затем активно использовалась Троцким и другими врагами Сталина: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех отношениях отличался от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Таким образом, Ленин предлагал уравновесить неназначение Троцкого председателем Госплана отставкой Сталина с поста генерального секретаря ЦК РКП(б). Хотя отставка Сталина свидетельствовала бы об ослаблении его позиций, в то время пост генерального секретаря ЦК еще не стал главным в партии, а был связан исключительно с ведением организационно‑технической работы. Из всего контекста записок Ленина следует, что, несмотря на известное недовольство Сталиным, он не думал о его удалении из высшего партийного руководства. Сталин казался «неудобным» Ленину лишь в роли организатора работы политбюро и особенно в связи со взрывоопасным характером отношений между членами политбюро и Троцким. (Впоследствии эти моменты были упущены при интерпретации этих записок, озаглавленных «Письмо к съезду», а его засекречивание придало ему характер «Завещания», скрытого «узурпаторами воли Ильича».)

И все же опасения Ленина по поводу угрозы раскола в руководстве партии, во многом усиленные его болезнью, были не беспочвенными. Кризис в отношениях между членами политбюро нарастал. В январе 1923 года Сталин и Троцкий обменялись письмами, направленными в политбюро. Сталин вновь предложил Троцкому занять пост зама предсовнаркома. Троцкий вновь отказывался от этого. При этом Троцкий заявлял, что «проект о назначении меня замом» – это «предложение, которое никогда не вносилось ни в Политбюро, ни в пленум и никогда не обсуждалось в них».

Это было явным искажением истины, так как это предложение вносилось в политбюро уже четвертый раз. Однако, когда Сталин легко опроверг утверждение Троцкого, тот не стал ссылаться на свою забывчивость. Уличенный в искажении правды, Троцкий не смущался, и в письме, написанном 20 января 1923 года, утверждал: «Я еще раз констатирую, что вопрос ни разу не вносился в Политбюро и не обсуждался на нем – по крайней мере, в моем присутствии. А я думаю, что мое присутствие было бы не лишним, так как дело шло о моем назначении».

Явно не желая идти на разрядку напряженности в руководстве, Троцкий в письме от 22 февраля 1923 года решительно отвергал предложение Ленина об увеличении числа членов ЦК до 50‑100 членов. Он предлагал создать ЦК «в составе Политбюро, Оргбюро и Секретариата… Таким образом, Цека как таковой несколько сокращается по сравнению с нынешним и, во всяком случае, не расширяется». Было очевидно, что предложение Ленина больно ударяло по планам Троцкого, и он стремился его торпедировать.

В своих действиях Троцкий мог рассчитывать на поддержку других видных деятелей партии. С конца 1922 года некоторые их них всячески демонстрировали свою поддержку Троцкому, стремясь показать, что в его лице партия имеет достойного продолжателя Ленина. 14 октября 1922 года Радек писал в «Правде»: «Если т. Ленина можно назвать разумом революции, господствующим через трансмиссию воли, то т. Троцкого можно охарактеризовать, как стальную волю, обузданную разумом. Как голос колокола, призывающего к работе, звучала речь Троцкого. Все ее значение, весь смысл ее и смысл нашей работы ближайших лет выступает с полной ясностью».

Партийный пропагандист Емельян Ярославский (М.И. Губельман), специализировавшийся на антирелигиозной пропаганде, опубликовал в феврале 1923 года биографию Троцкого, напоминающую жития святых. Он обнаруживал даже в юном Троцком проявления черт, которые превратили его в вождя Советской страны. Ярославский писал: «Вероятно, многие видели довольно широко распространенный снимок юноши Троцкого, когда его отправили в первую ссылку в Сибирь: эта буйная шевелюра, эти характерные губы и высокий лоб. Под этой шевелюрой, под этим высоким лбом уже тогда кипел бурный поток образов, мыслей, настроений, иногда увлекавших тов. Троцкого несколько в сторону от большой дороги, заставлявших его иногда выбирать или слишком далекие обходные пути, или, наоборот, идти неустрашимо напролом там, где нельзя было пройти. Но во всех этих исканиях перед нами был глубочайше преданный революции человек, выросший для роли трибуна, с остро отточенным и гибким, как сталь, языком, разящим противников, и пером, пригоршнями художественных перлов, рассыпающих богатство мысли».

В обстановке восхвалений ведущих партийных пропагандистов Троцкий представил свой план реорганизации центральных органов партии на февральский пленум ЦК 1923 года. Однако члены ЦК не были готовы уступить Троцкому и склониться перед новым вождем. Описывая эти события в своем письме от 22 марта 1923 года, члены Политбюро позже писали: «Члены Пленума помнят тяжелый инцидент, разыгравшийся на февральской сессии пленума, когда пленум ЦК подавляющим большинством голосов отверг выдвинутый т. Троцким ошибочный план построения центральных учреждений партии. Тов. Троцкий не остановился перед тем, чтобы в крайне острой форме бросить ряду членов ЦК и Политбюро обвинение в том, что позиция их в указанном вопросе продиктована якобы задними мыслями и политическими ходами. Пленум ЦК достаточно единодушно реагировал на эту совершенно недопустимую постановку вопроса, и этот очередной кризис был как будто благополучно изжит».

Ленин не присутствовал на февральском пленуме ЦК, но он знал о состоявшейся на нем дискуссии, выступлении Троцкого против его плана реформирования ЦК и поражении Троцкого. Видимо, он был расстроен, что его план разрешения кризиса в руководстве не увенчался успехом, а поэтому попытался смягчить поражение Троцкого некоторыми заявлениями, которые бы свидетельствовали о стремлении Ленина добиться сотрудничества с предреввоенсовета.

Однако Троцкий и многие его биографы постарались не упоминать о февральском пленуме ЦК, на котором он потерпел поражение в борьбе против ленинского предложения. Вместо этого Троцкий и его апологеты пытались создать впечатление, будто в последние дни перед самым сильным параличом, поразившим Ленина, последний якобы видел в Троцком единственного союзника в руководстве страны. Для этой цели использовались отдельные фразы из коротких записок по ряду частных вопросов, надиктованных Лениным в начале 1923 года.

Сославшись на письмо Ленина Троцкому от 5 марта, Дейчер говорил о победе предреввоенсовета над «триумвирами» (Сталин, Зиновьев, Каменев). Действительно, это письмо свидетельствовало о том, что Ленин обратился за поддержкой Троцкого в «грузинском деле». Однако значение «грузинского дела» для судеб партии нельзя было преувеличивать. Скорее всего, обращение Ленина к Троцкому было еще одним дипломатическим ходом в его неустанных усилиях по предотвращению раскола партии. Ради этого Ленин был готов поручить Троцкому «распечь» Орджоникидзе и «потакавших ему» Дзержинского и Сталина. Краткая записка Троцкому не содержала никаких принципиальных заявлений по вопросам политического курса. Ко всему прочему, Ленин не был уверен в том, что Троцкий согласится поддержать его. Записка завершалась фразами: «Если вы почему‑нибудь не согласитесь, то верните все дело. Я буду считать это признаком вашего несогласия».

Неуверенность Ленина объяснялась просто: Троцкий сам был автором постановления политбюро по Грузии, направленного против группы Мдивани. Это постановление затем послужило основанием для действий Орджоникидзе в этой республике, впоследствии осужденных Лениным. Лишь после того, как Ленин стал защищать Мдивани, Троцкий отмежевался от данного постановления Политбюро. Сомнения Ленина в том, что Троцкий поддержит его в «грузинском деле», не были напрасными. В ходе обсуждения этого вопроса на XII съезде РКП(б) Троцкий промолчал.

Использование отдельных фраз в записках, которые Ленин направил в ЦК или лично Троцкому, для доказательства того, что больной вождь партии в последнюю минуту распознал «коварство» Сталина и поддерживал Троцкого, напоминает те приемы, к которым прибегли лондонские адвокаты из романа Диккенса, пытавшиеся найти в записках Пиквика к своей домохозяйке с просьбой приготовить обед или убрать квартиру убедительные свидетельства того, что глава славного клуба решил предложить почтенной вдове руку и сердце. Троцкий и его защитники бесконечно цитировали отдельные фразы из записок Ленина: «Я буду воевать на Пленуме за монополию. А Вы?… Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под преследованием Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив… С наилучшим товарищеским приветом, Ленин». Эти слова якобы должны были доказать, что в последние дни активной деятельности Ленина у него произошел решительный поворот в его отношении к Троцкому. На этой хлипкой основе Дейчер уверял: «Даже с постели больной Ленин наносил удар за ударом по Сталину с упорной решимостью, которая поразила Троцкого».

Использовалась и другая краткая записка Ленина, продиктованная Володичевой: «Владимир Ильич просил добавить для Вашего сведения, что т. Каменев едет в Грузию в среду, и Вл. Ил. просит узнать, не желаете ли Вы туда послать что‑либо от себя». Произвольно истолковывая содержание этой записки, Троцкий позже утверждал, что в начале марта 1923 года «триумвират» был разбит, а Сталин побежден.

Там, где документальных свидетельств у Троцкого не хватало, он прибегал к фантазии. Он уверял, что Каменев пришел к Троцкому 6 марта, «готовый сдаться на милость победителя». Верить этим утверждениям Троцкого нет никаких оснований, как и тому, что Ленин был готов понизить Сталина и Дзержинского в должности и исключить Орджоникидзе из партии. В своих воспоминаниях Троцкий сообщал, что решил великодушно простить всех троих, хотя Ленин предупреждал его против «гнилого компромисса». Троцкий утверждал, что накануне XII съезда члены Политбюро пресмыкались перед ним и Сталин лично предлагал ему выступить с политотчетом ЦК перед съездом.

Факты же свидетельствуют о том, что никакой «победы» Троцкого над членами Политбюро одержано не было. Тон и содержание письма от 22 марта 1923 года, которое Зиновьев, Сталин, Каменев, Томский и Рыков направили членам ЦК, убедительно свидетельствовали о том, что члены политбюро не только не пресмыкались перед Троцким, а не скрывали своего негодования против него. В письме излагалась история двухлетней борьбы членов Политбюро против Троцкого: «Уже не месяц и не два, а, пожалуй, года два продолжается такое отношение т. Троцкого к Политбюро. Не раз и не два мы выслушивали такие огульные отрицательные характеристики работы Политбюро и в те времена, когда эти работы происходили под председательством Владимира Ильича».

В письме напоминалось, что члены Политбюро «поддерживали в свое время предложение т. Ленина назначить т. Троцкого одним из замов Предсовнаркома, что было, к сожалению, отвергнуто т. Троцким. С этой же целью отдельные из нас вносили предложения дать возможность т. Троцкому выбрать для себя ту или иную крупную отрасль хозяйственной работы, что мы поддерживаем и сейчас».

Особое внимание в письме было обращено на невнимание Троцкого в своих «тезисах по промышленности» к вопросам союза с крестьянством: «В трактовке т. Троцкого этого вопроса (тезисы перерабатывались т. Троцким несколько раз, но в данном отношении он все время оставался верен своей ошибке) получается совершенно определенная политическая ошибка: нарушение перспективы, недооценка роли крестьянства. Ошибка вопиющая, ошибка, идущая вразрез с традициями большевизма, ошибка, чреватая громадными последствиями».

В дальнейшем политбюро еще резче требовало от Троцкого изменения текста тезисов. В телеграмме 4 апреля Сталина Троцкому, который находился в это время в Харькове, говорилось: «Мне кажется, что Вы не выполнили постановления Пленума о поправке по крестьянскому вопросу. Принятая Пленумом поправка по крестьянскому вопросу не только не включена в тезисы текстуально, но получила в новом тексте тезисов совершенно иной смысл. Между тем Пленумом поправка проголосована и утверждена и Вам поручено лишь согласование текста поправки с основным текстом тезисов… Прошу Вашего отзыва для доклада завтрашнему заседанию Политбюро ЦК». Содержание и тон этих заявлений никак не соответствуют утверждению Троцкого о его «победе» над членами Политбюро и его великодушном прощении «побежденных».

Вероятно, тон письма политбюро от 22 марта стал резче, чем прежние заявления в адрес Троцкого, в силу того, что 16 марта у Ленина случился третий и самый сильный приступ болезни: он оказался парализован и лишился речи. Присутствие Ленина, который не только в своем неотправленном письме к съезду, но и в личных беседах выступал за осторожность в отношении Троцкого, в определенной степени сдерживало резкость выступлений остальных членов политбюро. Члены политбюро, которые постоянно опирались на авторитет Ленина, могли расценить пренебрежение Троцкого к решениям февральского пленума ЦК и их просьбам как свидетельство его полного неподчинения руководству партии. Опасения, что разногласия в руководстве партии могут привести к ее расколу, которые выражал Ленин, разделяли и другие члены политбюро. Это заставляло их не предавать широкой огласке существовавшие противоречия.

Разногласия, разъединившие политбюро, не были вынесены на XII съезд. Как и два года назад, В.В. Косиор поставил вопрос о дискриминации сторонников Троцкого: «Десятки наших товарищей стоят вне партийной работы не потому, что они худые организаторы, не потому, что они плохие коммунисты, но исключительно потому, что в различное время и по различным поводам они участвовали в тех или иных группировках, что они принимали участие в дискуссиях против официальной линии, которая проводилась Центральным Комитетом». В своем выступлении Косиор далее заявлял о том, что «такого рода отчет… можно было бы начать с т. Троцкого, такого рода отчет можно было бы закончить т. Шляпниковым и другими членами «рабочей оппозиции». Эта фраза была исключена из официального текста стенограммы.

Отвечая Косиору, Сталин заявил: «Я должен опровергнуть это обвинение… Разве можно серьезно говорить о том, что т. Троцкий без работы? Руководить этакой махиной, как наша армия и наш флот, разве это мало? Разве это безработица? Допустим, что для такого крупного работника, как т. Троцкий, этого мало, но я должен указать на некоторые факты, которые говорят о том, что сам т. Троцкий, видимо, не намерен, не чувствует тяги к другой, более сложной работе».

Рассказав об отказах Троцкого стать замом Ленина в сентябре 1922‑го и в январе 1923 года, Сталин заметил: «Мы еще раз получили категорический ответ с мотивировкой о том, что назначить его, Троцкого, замом – значит ликвидировать его как советского работника. Конечно, товарищи, это дело вкуса. Я не думаю, чтобы тт. Рыков, Цюрупа, Каменев, став замом, ликвидировали бы себя как советских работников, но т. Троцкий думает иначе, и уж, во всяком случае, тут ЦК, товарищи, ни при чем. Очевидно, у т. Троцкого есть какой‑то мотив, какое‑то соображение, какая‑то причина, которая не дает ему взять, кроме военной, еще другую, более сложную работу». Эта часть выступления Сталина также не вошла в официальную стенограмму съезда. Хотя Троцкий не объяснил на съезде, какое «соображение», какая «причина» и какой «мотив» не позволяют ему взять другую работу, он дал понять, что ему есть что сказать, ограничившись замечанием, что «съезд – это не то место… где такого рода инциденты разбираются».

В то же время своим докладом о промышленности Троцкий продемонстрировал, что способен выполнять и «другую сложную работу», кроме военной. В этом докладе Троцкий особо остановился на острой проблеме экономики – нараставшем разрыве в ценах на промышленную и сельскохозяйственную продукцию. (Демонстрируя диаграмму, иллюстрирующую динамику этих цен, Троцкий заметил: «Вот какая получилась раскаряка, или ножницы!» Это яркое выражение привилось и с тех пор вошло в постоянный лексикон советской жизни.)

Троцкий видел выход в решении этой проблемы, с одной стороны, в совершенствовании работы промышленности. С другой стороны, он предлагал расширять государственный экспорт хлеба. В этом вопросе он проявлял немалые познания, так как он был знаком ему с детства. С этой целью он выступал за государственную монополию внешней торговли, рассчитывая, что Европа будет «за хлеб… платить нам машинами и фабричными предметами потребления (последних, разумеется, мы будем брать как можно меньше)».

Для того чтобы улучшить работу промышленности, Троцкий предлагал осуществить «концентрацию производства на наилучше оборудованных, наилучше расположенных в географическом и торговом смысле предприятиях». Он говорил о необходимости «увольнять рабочих и работниц», ибо считал, что нельзя содержать «на заводах лишнее количество рабочих и работниц, еле работающих, но получающих зарплату, на треть работающих, для того только, чтобы не обрекать их на открытую безработицу».

Инструментом защиты государственных интересов внутри страны и за ее пределами должно было стать планирование, учитывающее конъюнктуру рынка. Троцкий поддерживал предложение Г.М. Кржижановского, направленное на согласованность действий Госплана с Советом Труда и Обороны. Опираясь на Госплан, Троцкий предлагал обуздать стихию рынка. Он рассчитывал распространить государственный план «на весь рынок, тем самым поглотив и уничтожив его. Другими словами, наши успехи на основе новой экономической политики автоматически приближают ее ликвидацию, ее замену новейшей экономической политикой, которая будет социалистической политикой».

Выступая с отдельными критическими замечаниями в адрес докладчика, делегаты съезда в целом выражали удовлетворение намеченной программой экономического развития. Своим докладом Троцкий сумел показать себя в выгодном свете, как руководитель, разбирающийся в сложных хозяйственных вопросах и отстаивавший программу строительства социализма, которая воспринималась как реалистичная.

Укреплению престижа Троцкого способствовали и многочисленные приветствия в его адрес, которые звучали от имени рабочих делегаций. (XII съезд партии резко отличался от предыдущих съездов по огромному числу выступлений от рабочих коллективов с приветствиями съезду.) В здравицах рабочих делегаций неоднократно вспоминали Троцкого как «великого», «народного» или «красного» вождя Красной Армии. Троцкий был единственным из руководства партии, кто удостоился быть избранным в почетные рабочие. На съезде был оглашен протокол расценочно‑конфликтной комиссии при Глуховской фабрике имени Ленина, подписанный председателем фабкома Квасманом и секретарем Казасом, в котором было записано:

«Зачислить т. Троцкого почетным прядильщиком Глуховской фабрики с 23 апреля с. г. и назначить тарифную ставку по седьмому разряду, руководствуясь тарифом союза текстильщиков». Глава делегации глуховских текстильщиков предупредил, что «крайний срок явления т. Троцкого на фабрику – это 1 мая, и мы просим президиум передать т. Троцкому, чтобы он хоть раз за всю революцию заявился на нашу фабрику и сказал свое веское слово нашим рабочим».

Фамилия Троцкого часто звучала вместе с фамилией Ленина («Да здравствуют мировые вожди пролетарской революции товарищи Ленин и Троцкий!», «Да здравствуют Ильич, Троцкий!», «Да здравствуют наши вожди тт. Ленин, Троцкий, Зиновьев!»).

И хотя Троцкий не был главным докладчиком съезда, а за его стенами не прекращалась борьба в политбюро, где он был в одиночестве против всех, XII съезд помог укреплению его влияния на партийные массы, а главное, вдохнул надежду в его сторонников, уже два года ожидавших сигнала к возобновлению борьбы. Троцкий мог прийти к выводу, что его тактика постоянного запугивания руководства партии угрозой раскола и в то же время воздержания от активных выступлений против вождей Политбюро приносит ему ощутимые выгоды без чрезмерных усилий. Он терпеливо готовился к решающей схватке за власть.

Дата добавления: 2015-06-04