КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Слово и предложение
РЕЧЕВОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ. ПОНИМАНИЕ КОМПОНЕНТОВ Мы рассмотрели процесс формирования развернутого речевого высказывания, иначе говоря, тот путь, который проходит высказывание, начиная от исходного замысла и кончая развернутым речевым сообщением. Этот процесс, как мы показали, можно рассматривать как процесс, идущий от внутреннего смысла будущего высказывания до системы развернутых речевых значений. Теперь мы остановимся на психологическом анализе понимания высказывания, т.е. на процессе декодирования поступающей речевой информации. Этот процесс начинается с восприятия внешней, развернутой речи, затем переходит в понимание общего значения высказывания, а далее — и в понимание подтекста этого высказывания. Анализ процесса понимания речевого сообщения составляет одну из наиболее трудных и, как это ни странно, одну нз наименее разработанных глав научной психологии. ПРОБЛЕМА Психологи неодинаково подходили к анализу процесса понимания смысла речевого сообщения, или процесса декодирования воспринимаемого речевого высказывания. Одни авторы предполагали, что для понимания смысла речевого сообщения достаточно иметь прочный и широкий словарь, т.е. понимать значение каждого слова, его предметную отнесенность, его обобщающую функцию и овладеть достаточно четкими грамматическими правилами, по которым эти слова соединяются друг с другом. Таким образом, согласно этим представлениям решающим для понимания сообщения является наличие соответствующего круга понятий, с одной стороны, и четкое знание грамматических правил языка — с другой. Нет никаких оснований сомневаться в том, что оба перечисленных момента совершенно необходимы для понимания речевого сообщения. Однако вряд ли эти два условия являются достаточными для расшифровки его смысла, какую бы форму — устного или письменного сообщения — оно ни носило. Другая группа психологов и лингвистов не считает, что условием для понимания речевого сообщения является только наличие нужного круга представлений и знания системы грамматических правил, согласно которым эти слова сочетаются друг с другом; они указывают, что процесс понимания носит совершенно иной характер: он начинается с поисков общей мысли выска зывания, составляющей содержание этой формы психической деятельности, и только потом перемещается на лексико-фонематический уровень (установление значения отдельных-слов) и на синтаксический уровень (расшифровка значения отдельных фраз). Иными словами, согласно" этой точке зрения реальный процесс понимания развернутого речевого сообщения не совпадает с тем порядком, в котором поступает информация и в котором до слушающего доходят сначала отдельные слова (лексико-фонологический уровень), а затем целые фразы (синтаксический уровень). На этой позиции стоят такие лингвисты, как Ромметвейт (1968, 1970), Филлмор (1972), Мак-Коули (1972), Лакофф (1972), Уертч (1974, 1975). Эти авторы показали, что процесс понимания сообщения (например, выраженного в определенном тексте) носит сложный характер и что для него необходимы различные процессы, часть которых связана с восприятием значения слов, часть — с декодированием синтаксических правил их сочетания. Уже на самых первых этапах восприятия сообщения возникают гипотезы или предположения (pre-suppositions) о смысле сообщения, так что центральным для процесса понимания является поиск смысла, приводящий к выбору из ряда возникающих альтернатив. Слушающий (или читающий) никогда не ставит своей задачей понять отдельные слова или изолированные фразы; оба этих процесса — понимание отдельных слов или фраз (особенно отчетливо выступающие при восприятии информации, которая дается на чужом, плохо знакомом языке) — играют роль подчиненных, вспомогательных операций и лишь в некоторых случаях превращаются в специально осознанные действия. что создает его общую связность (external coherence, по Уертчу) или его внутренний смысл и придает сообщению глубину, или «подтекст» (internal coherence). Эти попытки всегда направлены на поиск контекста воспринимаемого высказывания (иногда речевого, «синсемантического»; иногда внеречевого, ситуационного), без которого ни понимание целого текста, ни правильная оценка входящих в его состав элементов невозможны. Вот почему указанные выше авторы, считающие, что не существует никаких свободных от «контекста» (context free) элементов высказывания, выдвигают на первый план процесс поиска и формирования соответствующих гипотез или предположений (presuppositions), которые определяют конкретные значения слов или фраз, входящих в состав речевого высказывания. Необходимость принять в расчет «стратегию» слушающего, связанную с этой «пре-суппозицией», и исходить из нее является, по мнению ряда авторов (Ромметвейт, 1968; Халлидей, 1970; Филлмор, 1972; Мак-Коули, 1972; Лакофф, 1972: Уертч, 1974, 1975), основным отправным пунктом изучения механизма расшифровки поступающего сообщения. Таким образом, декодирование речевого сообщения рассматривается современной лингвистикой как активный по природе и сложный по составу процесс. Вторым условием, совершенно необходимым для понимания речевого сообщения, является знание основных, базисных семантических или глубинных синтаксических структур, которые лежат в основе каждого компонента высказывания выражают известные эмоциональные или логические системы отношений. Как мы показали выше, это условие выступает особенно отчетливо в тех случаях, когда глубинные синтаксические структуры расходятся с внешними, поверхностными структурами; тогда существенным звеном понимания этих структур является их трансформация в более простые и доступные непосредственному пониманию конструкции. Рассматривая эту проблему, многие авторы (Миллер, 1970; и Др.) указывали, что полное понимание каждой составной части сообщения (фразы) может быть обеспечено только с помощью перехода от поверхностных грамматических структур к лежащим в их основе базисным семантическим или глубинным. Эта группа психологов и лингвистов, исходящая из представления о наличии наряду с «поверхностными структурами языка» еще и «глубинных структур», вносит значительный вклад в проблему понимания речевого сообщения. Важный вклад в эту проблему был внесен и Л.С. Выготским (1934), который указывал на решающую роль процесса перехода от внешней структуры предлагаемого текста к тому «подтексту» или смыслу, который заключен в речевом сообщении. Мало понять непосредственное значение сообщения. Необходимо выделить тот внутренний смысл, который стоит за этими значениями. Иначе говоря, необходим сложный процесс перехода от «текста» к «подтексту», т.е. к выделению того, в чем именно состоит центральный внутренний смысл сообщения, с тем чтобы после этого стали понятны мотивы, стоящие за поступками описываемых в тексте лиц. Это положение легко проиллюстрировать на одном примере. В «Горе от ума» А.С. Грибоедова последний возглас Чацкого «Карету мне, карету!» имеет относительно простое значение — просьбу подать карету, в которой Чацкий мог бы уехать со званого вечера. Однако смысл (или подтекст) этого требования гораздо более глубокий: он заключается в отношении Чацкого к тому обществу, с которым он порывает. Таким образом, внутренний смысл высказывания может расходиться c его внешним значением, и задача полного понимания смысла высказывания или его «подтекста» заключается как раз в том, чтобы не ограничиваться раскрытием лишь внешнего значения сообщения, но и абстрагироваться от него и от поверхностного текста перейти к глубинному подтексту, от значения — к смыслу, а затем и к мотиву, лежащему в основе этого сообщения. Именно это положение и определяет тот факт, что текст может быть понят или «прочтен» с различной глубиной; глубина «прочтения» текста может отличать различных людей друг от друга в значительно большей степени, чем полнота восприятия поверхностного значения. Это положение о важности перехода от внешнего значения текста к его глубинному смыслу хорошо известно литераторам, актерам, режиссерам, и, несомненно, анализ этого процесса дол- жен занять в психологии значительное место. Анализ перехода от понимания внешнего значения сообщения к пониманию «подтекста», перехода от значения к внутреннему смыслу сообщения является одним из самых важных (хотя и наименее разработанных) разделов психологии познавательных процессов. * * * Перейдем к последовательному разбору тех условий, которые необходимы для понимания получаемого сообщения, и тех форм, в которых оно протекает. Известно, что каждое речевое сообщение, воспринимаемое слушателем или воспринимаемое читателем, начинается с восприятия отдельных слов, затем переходит к восприятию отдельных фраз, после чего, наконец, переходит к восприятию целого текста, за которым следует выделение его общего смысла. Эту последовательность следует, однако, понимать лишь как логическую последовательность, но, как уже говорилось, это совершенно не значит, что фактическое понимание текста идет именно таким путем и состоит в последовательном переходе от слова к фразе, от фразы к тексту. Процесс декодирования значения, а далее и понимания смысла текста, всегда протекает в определенном контексте, одновременно с восприятием целых смысловых отрывков, иногда даже понимание отдельного слова фактически следует за восприятием целых смысловых отрывков, и тот контекст, в котором стоит слово, раскрывает его значение. Этот факт указывает на то, что логическая последовательность «слово — фраза — текст — подтекст» не должна пониматься как цепь реальных, развертывающихся во времени психологических процессов. Перейдем к анализу составных элементов процесса понимания текста, взяв за основу ту логическую последовательность ее составных частей, которую мы только что упомянули. ПОНИМАНИЕ СЛОВ Понимание значения отдельных слов, из которых состоит сообщение, является исходным и, казалось бы, самым простым элементом декодирования речевого сообщения. Однако само понимание значения слова, а тем более того конкретного индивидуального смысла, с которым это слово применяется в каждом данном случае, представляет собой сложный психологический процесс. Сложность этого процесса обусловлена следующими обстоятельствами. Известно, что каждое слово омонимично, т.е. имеет множество значений и тем более множество смыслов. Поэтому как для установления его предметной отнесенности, так и для выделения значения слова каждый раз должен происходить процесс выбора значения слова из ряда возможных, что определяется прежде всего тем контекстом, в который включено соответствующее слово. Факт омонимичности слов отнюдь не ограничивается случаями открытой омонимичности, когда слово «коса» может иметь значение сельскохозяйственного орудия, отмели в море или девичьей прически, а слово «ключ» — приспособления, открывающего дверь или источника. Значение таких слов полностью определяется контекстом («Девочка заплела длинную косу», «Нужна острая коса, чтобы скосить этот луг» и т.д.). Существует, однако, и скрытая омонимичность: этот факт легко увидеть при анализе следующих примеров. Так, слово «ручка» имеет множественное значение: прибор для письма, ручка двери, ручка кресла, ручка ребенка и т.д. Слово «бой» может обозначать эпизод войны, или бой посуды, или бой часов. Аналогичное можно отметить и в прилагательных. Слово «прохладный» может быть отнесено к погоде или к эмоциональному отношению, слово «острый» — к иголке, к дискуссии и т.д. Та же омонимичность имеет место и в глаголах. Так, «поднимать» может обозначать «поднять предмет с пола», «поднять вверх руки», «поднять вопрос» и т.д.; «разделить» может выражать как отделение одной части от другой («разделить на две части»), так и объединение, согласие («Я разделяю мнение этого человека»). Такую же омонимичность можно, наконец, наблюдать и в служебных словах. Так, предлог «в» имеет совершенно разные значения в контексте: «в лесу», «в мысли», «в исступлении» и т.д.; предлог «на» не сохраняет одинакового значения в конструкциях «на столе», «на слух», «подняться друг на друга» и т.д. Совершенно очевидно, что для понимания каждого высказывания необходим акт выбора нужного, адекватного значения слова из многих альтернатив, который также обеспечивается введением слова в соответствующий контекст. Однако процесс понимания слова не определяется только выбором нужного значения из многих возможных альтернатив. Слово может иметь различные смыслы и в зависимости от общего контекста, в котором дается это слово. Например, слово «пятно» имеет совершенно разный смысл в разных контекстах: «пятно на Солнце», «масляное пятно на костюме», «пятно на репутации» и т.д.; также слово «старость»: «почетная старость», «болезненная старость», «деградация от старости» и т.д. Следовательно, и здесь для восприятия текста недостаточно знать стабильную предметную отнесенность слов и их стабильное значение: необходимо каждый раз выбрать нужное значение и, наконец, нужный смысл из целого ряда возникающих альтернатив, что прежде всего определяется как практическим («ситуационным»), так и речевым контекстом. Для полного психологического анализа процесса понимания слов как составных элементов высказывания необходимо учитывать, что существуют и различные семантические уровни значения слов и что человек, воспринимающий текст, должен каждый раз выбирать адекватный уровень значения слова, который сам может быть подвижным. Выбор нужного уровня значения слов также целиком определяется тем контекстом, в котором находится слово. Так, например, в контексте приготовления пищи слово «уголь» обозначает средство для растопки; в контексте химического трактата «уголь» обозначает сложное химическое вещество, имеющее определенное строение. Слово «сеть» в контексте рыболовства имеет значение приспособления для ловли рыбы; в научном контексте оно обозначает «систему связей» («нейронная сеть», «сеть отношений») и т.д. Неадекватное восприятие значения слов или хотя бы одного слова приведет к неправильному пониманию всего текста. Адекватное понимание предполагает и выбор соответствующего уровня значения слова. Мы уже упоминали, что при некоторых формах психических заболеваний (например, при шизофрении) нарушение способности выбрать именно тот смысл слова, который соответствует ситуации, и является главным симптомом заболевания и основным препятствием для адекватного понимания доходящей до субъекта информации. Из всего сказанного следует, что было бы величайшей ошибкой считать, что слова имеют неизменное, всегда одинаковое значение. Значение слова многозначно, и для его понимания необ- ходим выбор предметной отнесенности, конкретного значения и смысла данного слова из многих альтернатив. Этот выбор может быть осуществлен только с учетом как того контекста, в котором дается слово, так и той ситуации, в которой делается сообщение. Этот семантический выбор адекватного значения слов представляет собой сложный психологический процесс, изучение которого может раскрыть основные механизмы, определяющие понимание или декодирование получаемого сообщения. УСЛОВИЯ ПОНИМАНИЯ ЗНАЧЕНИЯ СЛОВ Процесс выбора нужного значения слов из ряда возможных альтернатив определяется целым рядом условий. Остановимся на этих условиях подробнее. Первым условием, влияющим на адекватный выбор значения слова, является частотность данного слова в языке, которая, в свою очередь, определяется включенностью данного слова в практику человека. Так, если слово «поднять» чаще всего обозначает акт поднимания предмета с пола и гораздо реже имеет иносказательный смысл «поднять вопрос», то первое значение слова гораздо более вероятно, чем второе, и наоборот, при восприятии второго значения слова необходима первоначальная абстракция от привычного, наиболее часто встречающегося значения. Именно эта неодинаковая частотность, с которой встречаются различные значения слов, определяет трудности, возникающие при понимании слов у людей с различным профессиональным опытом. Если для врача слово «селезенка» более привычно и имеет определенное значение, а слово «селезень» употребляется им редко, то возникает возможность спутать эти слова (особенно вне речевого контекста). Наоборот, для птицевода при восприятии слова «селезенка» возникает необходимость абстрагироваться от более привычного для него значения слова «селезень». Привычное значение слов может служить помехой для изучающего иностранный язык, когда якобы знакомые, соответствующие практическому опыту человека и часто встречающиеся слова воспринимаются им неверно. Примером может явиться случай, когда один человек, поселившийся в Америке, долгое время воспринимал сочетание слов «Molted coffee» как «молотый кофе» только впоследствии узнал, что слово «Molted» не имеет ничего общего с привычным значением «молотый», а обозначает фирму, выпускающую кофе. Включение разных слов в неодинаковый практический опыт и различная частотность определенных значений слова вызывают своеобразные затруднения и при понимании новых, неизвестных человеку слов; в этих случаях человек «семантизирует» слова, иначе говоря, пытается определить их смысл в соответствии со смыслом знакомых слов. Так, например, больной с нарушениями речевых зон левого полушария, определяя смысл слова «мокрица» (малочастотное, малознакомое ему), решил, что оно означает «мокрая погода» по аналогии с «распутицей» (Лурия, 1947, 1966, 1975; и др.). Ошибочная семантизация малознакомых слов возможна и у здорового человека. Подобное ошибочное определение смысла малознакомых слов по аналогии с более часто встречающимися и привычными словами является существенной особенностью восприятия сложного текста, в котором фигурируют специальные термины или недостаточно знакомые слова. Вторым и, пожалуй, основным условием, определяющим выбор нужного значения слова, является речевой контекст. Этот фактор особенно отчетливо выступает при понимании открытых омонимов. Так, слово «труба» в контексте, говорящем об оркестре, несомненно, актуализирует значение музыкального инструмента, в то время как-то же самое слово в контексте описания дома неизбежно воспринимается как обозначающее печную трубу. То же самое имеет место и при понимании скрытых омонимов. Вопрос о том, как будет понято слово «ручка» — как прибор для письма, или как ручка ребенка, или как ручка кресла — зависит от контекста, в котором применяется это слово. Во всех случаях понимание значения слова отнюдь не является непосредственным актом, и выбор значения слова из многих альтернатив зависит как от частоты, с которой это значение применяется в языке, так и от речевого контекста. Особый случай представляет собой процесс понимания значения слов глухонемыми. В этих случаях значения слов формируются не в процессе живого речевого общения, в контексте которого здоровый ребенок усваивает изменчивость значений слов; глухонемой ребенок обучается отдельным словам иным путем, и если слово «поднять» было дано ему в значении «нагнуться и взять с пола какой-нибудь предмет», то понимание того же слова в кон- тексте «поднять руку» оказывается для него очень сложным, пока ему не будет объяснено, что слово может употребляться и в другом значении. Проблема понимания значения слов глухонемыми была подробно разработана в советской литературе многими исследователями (Морозова, 1947; Коровин, 1950; Боскис, 1963). Аналогичное положение имеет место и в тех случаях, когда обучение иностранному языку начинается не с усвоения контекстной речи, а с обучения словарному значению отдельных слов. Такой путь усвоения языка неизбежно приводит к ряду трудностей, которые в значительной мере устраняются, если изменить метод обучения языку и исходить из речевого контекста и только во вторую очередь обращаться к словарному значению изолированных слов. Психология усвоения иностранного языка представляет собой специальный, хорошо разработанный раздел психологической науки, и мы не будем останавливаться на нем подробнее. Таким образом, процесс понимания значения слова есть всегда выбор значения из многих возможных. Он осуществляется путем анализа того отношения, в которое вступает слово с общим контекстом, и преодоления неадекватного непосредственного понимания слова, связанного со звучанием слова, с частотой употребления того или иного значения и т.д. Трудности понимания значений слов возникают при некоторых патологических состояниях, при которых значение слов может или сужаться до одного привычного значения, или отчуждаться, становиться диффузным и смешиваться со значением близких по звучанию слов или, наконец, включаться в ложные контексты. Однако на описании этих трудностей мы остановимся ниже. Итак, неучет факта многозначности значения слова и решающей роли контекста при выборе нужного значения из ряда альтернатив может существенно осложнить процесс понимания речевого сообщения. ПОНИМАНИЕ ФРАЗЫ Остановимся в самых кратких чертах на следующем логическом этапе декодирования сообщения — на психологическом анализе процесса понимания фразы. Понимание простых фраз типа «Дом горит», «Собака лает» (S→Р), или несколько более сложных — «Мальчик позвал собаку», «Девочка пьет чай» (S→ Р→O), или даже еще более сложных фраз типа «Маленький мальчик позвал дворовую собаку», «Больная девочка пьет горькое лекарство» (Adi→S→P→Adi→О), выражающих «коммуникацию события», не представляет каких-либо затруднений для любого человека, владеющего русским языком. Это связано с тем, что поверхностная, синтаксическая структура этих фраз не расходится с их глубинной синтаксической структурой, а порядок выражаемых во фразе событий соответствует порядку примененных во фразе слов. Определенные затруднения выступают при восприятии значения фраз в тех случаях, когда поверхностная синтаксическая структура расходится с ее глубинной структурой. В этих случаях для понимания значения фразы необходима известная трансформация, связанная с переходом от поверхностной синтаксической структуры к глубинной, логической синтаксической структуре. Как мы уже говорили, фразы «Петя дал сливу» и «Петя попросил сливу» при одинаковой поверхностной (синтаксической) структуре имеют различные глубинные, логические синтаксические структуры. В первом случае «Петя дал сливу» порядок событий соответствует порядку слов (S→ P→ О). Во втором случае («Петя попросил сливу») дело обстоит сложнее и эта фраза обозначает, что Петя попросил, чтобы кто-то не упомянутый во фразе дал ему сливу. В этом случае порядок событий носит обратный характер и должен рассматриваться как процесс, нуждающийся в трансформации: понимание такой фразы требует выделения подразумевающегося, логического подлежащего. Именно в силу этого первая фраза («Петя дал сливу») понимается маленькими детьми безошибочно, в то время как направление действия, соответствующего фразе «Петя попросил сливу», правильно расшифровывается лишь детьми более старшего возраста. Таким образом, понимание фраз, в которых глубинная синтаксическая структура не соответствует поверхностной синтаксической структуре и требует дополнительной трансформации, происходит со значительно большей трудностью, чем процесс понимания более простых фраз. Еще большие трудности возникают при понимании многозначных фраз. Мы уже упоминали, что фраза «Петя пришел к Оле с Соней» может быть понята двояко: либо как «Петя пришел к Оле вместе с Соней», либо как «Петя пришел к Оле, которая жила с Соней». Поэтому ясно, что понимание многозначных фраз особенно нуждается в применении дополнительных маркеров, которые в данном случае заключаются в применении акцентов и пауз, группирующих составляющие фразу элементы. Особенные трудности возникают при понимании сложных фраз, включающих в свой состав коммуникации отношений и использующих сложную систему управлений. Во фразах, выражающих коммуникацию отношений, применяются достаточно сложные формы грамматических средств. Так, даже самая простая конструкция, выражающая отношения «Сократ — человек», «Брат отца», может вызывать определенные трудности понимания, если слушающий воспринимает их как простое указание на два образа («Сократ + человек» или «Брат + отец»). Такое непосредственно «вещественное», наглядное восприятие каждой части подобных конструкций мешает тому, чтобы воспринять их как «коммуникацию отношений». Подобные трудности имеют место у умственно отсталых детей, а также при некоторых формах речевых расстройств, возникающих при мозговых поражениях (при так называемой «семантической афазии»), и мы еще будем иметь случай остановиться на этом специально. Еще большие трудности понимания возникают в тех случаях, когда коммуникация отношений передается с помощью более сложно построенных, взаимно подчиненных грамматических структур, когда сложная, поверхностно-грамматическая конструкция, выражающая отношения, входит в известный конфликт с той глубинной синтаксической структурой, которую она выражает. Именно в этих случаях для понимания сложных грамматических конструкций, выражающих отношения, нужен целый ряд дополнительных приемов. Некоторые из этих приемов связаны с трансформацией грамматических структур и направлены на то, чтобы привести поверхностно-грамматическую структуру в соответствие с глубинной синтаксической структурой и тем самым сделать фразу более доступной для понимания. К этим приемам относится и использование развернутых семантических средств (маркеров), выступающих в виде внешних речевых опор. Лишь на последующих ступенях эти внешние вспомогательные опоры устраняются и понимание грамматически сложной фразы начинает выступать как серия свернутых «умственных действий». На этом этапе (у опытного слушателя или опытного читателя) эта трансформация происходит настолько быстро и легко, что процесс понимания, или декодирования, сложных грамматических конструкций может быть ошибочно оценен как «непосредственное» понимание. Остановимся на ряде примеров, которые покажут, какого типа грамматические конструкции, выражающие отношения, вызывают наибольшие трудности понимания и с помощью каких приемов эти трудности могут преодолеваться. Анализируя эти приемы, мы неизбежно должны будем вернуться к тем конструкциям, выражающим коммуникацию отношений, которые уже были описаны в одной из предшествующих лекций нашей книги; однако на этот раз мы подойдем к ним со стороны анализа затруднений, возникающих при их понимании. Первым видом таких конструкций, выражающих коммуникации отношений и вызывающих значительные затруднения в понимании, могут служить флексивные конструкции. Едва ли не наиболее доступной для анализа моделью является уже разобранная выше конструкция родительного атрибутивного падежа, обладающего рядом свойств, затрудняющих процессы понимания. Примером может служить приведенная выше обратимая конструкция «Брат отца» или «Отец брата». Первое условие, которое совершенно необходимо выполнить для понимания этой конструкции, заключается в акте отвлечения от вещественного значения обоих имен и понимания того, что речь идет лишь об одном лице, которое выражено через отношение двух существительных. Необходимо далее преодолеть трудности, связанные с положением имени в родительном падеже, имеющем значение прилагательного. Как мы говорили выше, в русском языке прилагательное стоит обычно на первом месте (вкусный хлеб, холодная зима), в то время как здесь прилагательное в виде существительного в родительном падеже стоит на втором месте. Следовательно, для понимания этой конструкции необходимо трансформировать ее, переместив второй элемент на первое место. Иногда и этот процесс оказывается недостаточным и для понимания этой конструкции становится необходимым использование внешних маркеров, например применение указательного местоимения, которое используется для того, чтобы выделить основной субъект высказывания и указать, что второе слово имеет лишь относительное, атрибутивное значение. Такие внешние маркировки приняты в народной речи, где выражение «Брат отца» заменяется выражениями «Брат моего отца», «Брат твоего отца», которые и облегчают понимание конструкции1. Аналогичные трудности возникают и при понимании тех конструкций, где флексии, указывающие на отношение элементов друг к другу, остаются внешне неизменными и где все значение конструкции начинает зависеть лишь от порядка использованных слов. К таким конструкциям относится конструкция типа «Платье задело весло» и «Весло задело платье». В этих случаях слушающий не имеет никаких внеграмматических способов выделить отношение между отдельными элементами сообщения, единственным средством для этого оказывается только учет места, которое занимает то или другое слово во всей конструкции, и тот контекст, в который данная конструкция включена. В данном случае дополнительные внешние маркеры в виде введения дополнительных местоимений, ударений, пауз и т.д. не могут играть той существенной роли для облегчения понимания, которую они играли в разобранных выше конструкциях. Для того чтобы понять значение подобных конструкций, необходимо развернуть грамматическую конструкцию и создать внутренний вспомогательный образ, например «Девушка выходила из лодки, и ее платье коснулось весла» или «Мальчик греб, и его весло задело платье девушки». Такое использование развернутого предложения может устранить имеющиеся в конструкции трудности. Наибольшие трудности подобного типа возникают при понимании сложных обратимых конструкций, использующих предлог. Примером таких конструкций являются следующие: «Круг под квадратом» и «Квадрат под кругом». Непосредственное «схватывание» значения подобных конструкций иногда затруднено, и чтобы сделать эти конструкции доступными пониманию, необходимо прибегнуть к ряду вспомогательных трансформаций с 'В некоторых языках, например в тюркском, эта дополнительная маркировка принимает форму «этого отца его брат» и является типичной. Сходная конструкция в виде «саксонского родительного» (Des Vaters sein Bruder) часто используется в народной речи. различной степенью развернутости. Так, иногда конструкция расчленяется и вводятся дополнительные слова: «Круг, а под этим кругом — крест». В других случаях употребляются более развернутые трансформации, как, например, трансформации, используемые больными с семантической афазией. Эти трансформации являются вместе с тем и программами, которые применяются при восстановительном обучении подобных больных. Как правило, больные с нарушением возможности симультанного схватывания логических отношений (Лурия, 1962, 1969, 1975; и др.) оказываются в состоянии понять смысл конструкций отношения только после ряда последовательных трансформаций. Такими трансформациями являются: выделение основного элемента высказывания (например, «крест» стоит в именительном падеже, значит, он — подлежащее), осмысление предлога («под» — значит снизу), между предлогом и относящимся к нему словом, осмысление отношений («Под кругом», значит, круг стоит сверху, а крест — снизу) и т.д. В этих случаях каждый элемент фразы или конструкции, представляющий известную трудность, трансформируется, превращаясь из относительного в абсолютный, причем симультанные схемы отношений заменяются последовательной (сукцессивной) цепью звеньев. Особенную сложность для понимания представляют собой соотносящие конструкции, или конструкции, использующие служебное слово который. Простые формы таких конструкций, например «Газета, которую я читал утром» или «Девушка, которая смотрела в зеркало», понимаются легко, так как в данных конструкциях отсутствует конфликт поверхностной синтаксической структуры с глубинной, к тому же данные конструкции имеют необратимый характер. Ведь можно сказать: «Девушка, которая смотрела в зеркало», но нельзя сказать: «Зеркало, которое смотрело в девушку». Другие конструкции, характеризующиеся неполной обратимостью, могут уже представлять определенные трудности для понимания. Например, конструкция «Девушка, которая красила губы» может быть изменена: «Губы, которые красили девушку»; это выражение возможно в случае, если глагол «красили» применяется в условном смысле — украшали. Наибольшие трудности понимания возникают, однако, в тех случаях, когда конструкция, применяющая связку «который», имеет множественное значение; тогда необходимы дополнительные операции, чтобы уточнить, к какому члену предложения относится связка «который». Приведем пример, иллюстрирующий это положение: «Иван сделал снимок Петра, на котором изображена и его невеста». В этом примере соотносящая конструкция который имеет двойственное значение. Ее можно понять как «Иван сделал снимок Петра, изображающий и его (Петра) невесту» и как «Иван сделал снимок Петра, где изображена также и невеста Ивана». Все упомянутые трудности еще более нарастают, если мы перейдем к пониманию дистантных конструкций, особенно если эти дистантные конструкции включают в свой состав множественные отношения. Остановимся на типичном примере. Возьмем конструкцию «В школу, в которой училась Дуня, с фабрики пришла работница, чтобы сделать доклад». Для понимания такой фразы необходимо сблизить далеко отстоящие элементы предложения («В школу... пришла работница» или «В школу... сделать доклад») и затормозить непосредственно возникающую связь примыкающих друг к другу элементов конструкции «Дуня... с фабрики». Требуется последовательный анализ такой дистантной конструкции с торможением импульсивно возникающих догадок и соотнесением далеко отстоящих элементов, чтобы ее значение стало однозначно понимаемым. Сложности понимания возникают и при восприятии дистантных конструкции с множественной иерархией отношений. Классическим стал пример, предложенный в свое время Дж. Миллером: «Картина, которую нарисовал художник, который продал ее коллекционеру, который собирал произведения искусства, который недавно умер, получила премию на выставке». Или: «Сергей уехал в отпуск, который был предоставлен ему начальником, который был назначен директором института, который был только что организован по специальному решению, которое было принято министерством, и ничего не знал об этом». В обеих этих конструкциях множественное, иерархически организованное подчинение сочетается с дистантным расположением близких по смыслу элементов конструкции. Понимание этих конструкций нуждается в целой цепи трансформаций, сближе- нии далеко отстоящих элементов, выделении изолированных предложений и их соотнесении. Перейдем к анализу процесса понимания, или декодирования, сравнительных конструкций, разработанных в психологии значительно полнее. Как уже говорилось, сравнительные конструкции являются типичными примерами «коммуникации отношений». Они сообщают не о предмете или лицах, а о соотношениях между ними. Простые формы этих конструкций, примерами которых могут являться фразы типа «Петя сильнее Вани» или «Оля светлее Сони», понимаются легко. Как указывают психолингвисты, программа, необходимая для декодирования таких конструкций, включает 1) выделение исходного (подразумевающегося) значения одного из элементов («Ваня тоже сильный»), 2) соотнесение с этим исходным значением второго звена («Но Петя еще сильнее»), 3) синтез («Петя более сильный, чем Ваня»); или 1) «Соня тоже светлая», 2) «Оля еще светлее» и, следовательно, 3) «Оля более светлая, чем Соня». Таким образом, для декодирования этой сравнительной конструкции необходима внутренняя вспомогательная трансформация предложения, превращение симультанной схемы, выражающей отношение, в развернутую цепь последовательных положений. Особую трудность представляет процесс декодирования конструкций тройного сравнения, включающего сравнение по различным (противоположным) признакам. Расшифровка этих конструкций оказалась настолько сложной, что они стали применяться, по предложению Берта, в качестве специальной пробы на анализ интеллектуальных процессов. Примером таких конструкций может быть известная фраза «Оля светлее Сони, но темнее Кати». Основная трудность этой конструкции заключается в необходимости симультанно установить отношение между тремя объектами (Оля — Соня — Катя), причем отношения между ними построены на противоположных признаках («светлее» и «темнее»). Программа декодирования этой конструкции заключается в том, чтобы расчленить ее на цепь составляющих, четко установить, к какому из членов конструкции относится данный признак, и трансформировать сравнение по двум противоположным признакам в сравнение по одному признаку. Поэтому декодирование этой конструкции осуществляется по следующей программе: (1) Вы- деление абсолютного признака: «Оля тоже светлая»; (2) Замена свернутой сравнительной конструкции «Оля светлее Сони» другой, развернутой конструкцией: «Соня темнее Оли», «Оля более светлая, чем Соня»; (3) Трансформация второго обратного признака («темнее») в уже ранее примененный положительный: «Оля темнее Кати» = «Катя светлее, чем Оля»; (4) Выстраивание всех трех элементов конструкции (Оля — Соня — Катя) в один последовательно объединяемый ряд («Оля светлее, чем Соня», «Катя светлее, чем Оля» или «Соня темнее, чем Оля», «Оля темнее, чем Катя»), что дает в результате сравнительный ряд по одному убывающему признаку. Столь сложная программа действий почти недоступна для непосредственной оценки, и поэтому лишь немногие оказываются в состоянии декодировать эту конструкцию сразу в уме: обычно это делается путем развертывания единой схемы в ряд последовательных действий, включающих соответствующие трансформации. Только таким путем удается избежать явления, которое некоторые психологи (Бивер, 1970, 1974) называют «умственной диплопией» («умственным двоением в глазах») и которое заключается в том, что одно и то же звено, как было уже сказано, относится с положительным знаком ко второму и с отрицательным знаком — к третьему члену конструкции. Обсуждая структуру трудных для понимания грамматических конструкций, мы уже останавливались на конструкциях, которые включают в свой состав семантическую инверсию. Типичным примером таких конструкций являются конструкции, включающие двойное отрицание, типа уже приведенной конструкции «Я не привык не подчиняться правилам». Двойное отрицание может быть понято лишь при условии трансформации этих двух отрицаний в одно утверждение («Я не привык не подчиняться правилам» означает «Я привык подчиняться правилам»). Близкой по типу является и конструкция типа «Он был последний по скромности». Выражение «последний по скромности» означает «первый по самоуверенности», и понимание таких конструкций также требует трансформации с заменой двух отрицательных значений на одно положительное. Сложность понимания подобных конструкций связана с необходимостью отвлечься от непосредственного, импульсивно возникающего суждения и произвести мысленную инверсию, т.е. превращение двойного отрицания в единое положительное суж- дение или отрицательной характеристики в положительную. Однако при автоматизации умственных процессов («умственных действий») процесс понимания подобных конструкций начинает протекать достаточно легко; правда, часто бывает достаточно небольшого утомления, отклонения от нормального состояния и т.п., чтобы непосредственное понимание этих конструкций опять становилось затрудненным и доступным лишь при условии обращения к развернутым, вспомогательным средствам. Мы привели несколько примеров, показывающих последовательный характер процесса декодирования относительно сложных грамматических конструкций. Психологический анализ понимания различных конструкций и предложений является еще делом дальнейших исследований. Перед психологией понимания стоит важнейшая задача, связанная не только с анализом процесса понимания отдельных слов, но и с созданием теории декодирования единицы высказывания — фразы: необходимо изучить зависимость понимания как от степени сложности семантико-синтаксических конструкций фразы, так и от состояния или уровня речевого развития самого испытуемого. Изучение этих проблем может помочь и разработке приемов, необходимых для облегчения понимания различных грамматических конструкций, а также рекомендаций, как избежать ненужных трудностей при составлении подлежащих декодированию текстов. Лекция XIII
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 456; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |