КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Тоже первые километры
Утром проснулись рано. Всех обрадовал ясный день и знакомый со вчерашнего дня шум Терека. Побежали на горку к ключу и через полчаса уже построились. Проиграли один марш, и снова «вольно» замелькали тюбетейки по Военно-Грузинской. Сегодня особенно радостно на душе на каждое впечатление отзываются коммунары бесконечным птичьим гомоном, писком удивления и стремительным бегом. Природа здесь как будто нарочно построилась в нарядные цепи, чтобы встретить дзержинцев, прибежавших сюда побаловаться после утомительных скрипов и визгов ржавого производства Соломона Борисовича. Вот нашли старую дорогу и минутку постояли возле нее, вот влезли в какую-то поперечную речушку, благо сегодня трусики не выходные, вот остановились возле коровы, спустившейся к воде с зеленого склона. — Ну и корова же, как коза, а не как корова, — говорит Алексюк, и вокруг него на мгновение замирают пацаньи голоса, чтобы немедленно разразиться: — Отчего, как коза? Это такая у них и есть корова. А ты лучше посмотри на вымя. Ты видишь, сколько молока? — Ну и что же? Сколько молока? Три кувшина! — Три кувшина? Как бы не так. Здесь кувшинов десять будет, а то — три! — Десять, какой ты скорый! Старшие идут небольшими группами и солидно делятся впечатлениями. Только такие, как Землянский, не могут идти по дороге, а карабкаются по кручам и откуда-то из-за кустов перекликаются. Скоро вошли в Дарьяльское ущелье. Оно не поразило ребят ничем грандиозным, но здесь все сложнее, и Терек сердитее. Остановились возле замка Тамары. — Так что? Она здесь жила, Тамара эта самая? — Не жила, называется так… — Нет, жила!.. — Да как же тут жить? С голоду сдохнешь… — Чудак ты какой! Она же была царица!.. — Это ты чудак! Если царица, так чего ей сюда забираться? А может, она была того… Без одного винтика? Ну, тогда может быть… Навстречу по шоссе грузовик, и на нем толпа рабочих. Нам вдруг бросают записку: «Дальше ходу нету, размыло дорогу, остановляйсь, десятник». Оглянулись, а грузовика и след простыл. Через два километра натыкаемся на целое происшествие: автомобили, группы туристов сидят на краю дороги и скучают. Коммунары облепили всю горку над дорогой. Расталкиваем толпу и видим: карниз шоссе вдруг прерывается сажени на две и зияет пустотой. Вниз в метрах десяти Терек. Через разрыв переброшена доска, и по ней бегают наши пацаны. К нам подходит человек в замасленном пиджаке и говорит: — Я дорожный инженер. Вы заведующий этой детской колонией? — Я. — Дорогу мы восстановим только дня через три. Но я уже говорил с вашими мальчиками. Можно перебраться по досточке, только, вот, говорят, у вас обоз. — Да что же делать с обозом? Другой дороги нет? — Другой дороги нет. — А вот что сделаем, — говорит из-за моего плеча Фомичев, разберем возы, разберем обоз и все перенесем… — Как же вы возы перенесете? — спрашивает инженер. — Да как? Колеса отдельно, оси отдельно, а лошадей переведем, у нас еще доски найдутся. Подошел и наш обоз, вмешались в разговор возчики: — Верна говорит маладой чилавэк… — Это вам на день работы, — улыбается инженер. — На день? — поднял брови Фомичев. — Через час уже пойдем дальше… Думать долго не приходится. Я уже хотел трубить сбор командиров, чтобы распределить работу, как на меня налетел вспотевший и взлохмаченный грузин. — Ты будешь начальник? Коммуна Дзержинского? Ты телеграмму давал, чтобы хлеб был и обед был? — А ты кто такой? — спрашиваю. — Я заведующий базой Казбек! Пойдем поговорим! — Куда пойдем? — Иди сюда, чтобы народ не слышал. Тебе нужно назад! Я тебя через Баку отправлю, на Тифлис нельзя идти… — Да брось, товарищ, мы здесь переберемся. — Здесь переберешься, дальше не переберешься. А тебе чего надо? — набросился он на коммунаров, уже обступивших нас. — Да это свои, говори. — На Тифлис не дойдешь. Это что? Это пустяк. За Млетами Арагва, ай, что наделала, что наделала! пссанаур нет, Пассанаур поплыл, дороги нет тридцать километров, я оттуда бегом прибежал… — Да врешь ты все… — Зачем мне врать? Какой ты чудак! Вот смотри. Видишь, вот люди, видишь? Эй, иди сюда! Вот пускай он тебе расскажет. Четыре человека подошли к нам. Это артисты из Ростова. Они тоже отправились пешком по Военно-Грузинской. Они рассказали, что чудовищный разлив Арагвы не только размыл дорогу, но и совершенно изменил карту местности. Арагва идет по новому руслу, частью покрывая шоссе. Пассанаур значительно пострадал. Горы во многих местах подмыты и завалены проходы. Они не могли пройти пешком, возвращаются во Владикавказ. О колесном обозе нечего и думать. Мы с Дидоренко задумались: что делать? — Да врет, может, черт чернявый. — Так вот же артисты!.. — А артисты откуда, может, тоже из Казбека? — Из Ростова. Все-таки Дидоренко попробовал: — Может, у тебя обед не готов, так и выбрехиваешься! И хлеба, наверное, не приготовил!.. — Хлеба не приготовил? А ты думаешь, можно приготовить хлеб? Когда такое горе? Ты знаешь, сколько народу пострадало? А откуда я хлеб привезу? здесь, видишь, какое дело? А в Пассанауре Арагва, какой тебе хлеб? — Что же делать? — Иди назад! Я тебя отправлю через Баку! Я тебя не пущу, я не имею права! — Как же ты меня через Баку отправишь? — Я тебе дам бумажку. — А печать у тебя есть? — Печати нет… — Ну, так и убирайся!.. Он меня через Баку отправит. Я распорядился: всем коммунарам возвращаться обратно. Но коммунары в крик: — Это все брехня! Наши возчики говорят. Возчики что-то горячо доказывали в толпе коммунаров. — Что вы тут говорите? — Ны правда назад! Впырод можно, назад нэ нада. — А вы откуда знаете? — Наш чилавэк пришол, наш чиловэк гаварыл. — Когда пришел? Когда говорил? — Триы дня прышол. — А чего ж ты молчал? — спрашивает Дидоренко. — Нечиво гаварыть. Впырод можна… Колька Вершнев подбегает красный, заикается до полного изнеможения. — В-в-в-верно, н-н-н-адо идти! Ребята взбудоражены, взволнованы, никому не верят и готовы лезть в какие угодно пропасти. Кто-то разговаривает с заведующим базой в таких горячих выражениях, что я посылаю туда дежурного командира. На Кольку я прикрикнул: — Ты доктор, черт тебя заьери, а поднимаешь глупыю волынку. — А я г-г-г-говорю… — Ничего не смей говорить, молчи! — А к-к-к-как же? Я приказываю Волчку трубить общий сбор. Когда все сбегаются, я приказываю: — Становись! — Куда становись? — Стройся по шести лицом в городу. Неохотно, надутые, злые коммунары разыскивают свои места в строю, оглядываются и все спорят, но я даю уже следующую команду: — Равняйся! В оркестре!.. Удивленный Левшаков подымает палочку. — Шагом марш! Мы проходим с музыкой километра полтора до замка Тамары. Здесь на полянке, обставленной огромными камнями, мы устраиваем общее собрание. Председательствует дежурный командир — Роза Красная. Я доложил собранию, как обстоит дело. Как быть? Высказывались почти исключительно сторонники продолжения похода. Кампанию проводят Колька и Землянский. Колька несколько успокоился и уже не так заикается. — Сколько будет стоить дорога в Тифлис через Баку? Четыре тысячи рублей — это раз. Военно-Грузинской не увидим — это два, а провизии зачем набрали на десять дней — это три. А пройти наверняка можно. Не пройдем по Военно-Грузинской, пройдем по какой-нибудь другой. Нужно идти — и все. А то через Баку. А как мы в поезд сядем — сто пятьдесят человек, а? А вагоны кто нам даст? Ребята одобрительно галдят. Все в один голос: — Врет этот заведующий, наши осетины говорят: можно пройти. И пройдем, вот увидите, пройдем! Мы с Дидоренко почти в одиночестве — сторонники отступления почти не высказываются. Я, наконец, попросил слова. — Не могу, по совести, не могу вести коммуну на такой риск. Я верю заведующему и верю артистам. А что будет, если мы заберемся к Пассанауру, а оттуда ни вперед, ни назад? Хлеба мы сейчас нигде не достанем, потому что сообщение прервано. С нами пацаны и девочки. Можно разобрать обоз и перенести на расстояние пяти сажен, но это невозможно сделать на протяжении нескольких километров. Продолжают идти дожди, и мы не знаем, какие еще будут размывы завтра. Может быть, и сейчас мы еще будем отрезаны от Владикавказа. Возвращаются все туристы, у которых нет обоза, а вы хотите идти к Пассанауру, до которого шестьдесят километров, а там засесть на месяц или возвращаться обратно, только время потратим. Мы прошли пятьдесят километров, видели Военно-Грузинскую, не такая большая беда, если вернемся. Зато увидим Баку. Коммунары недовольно бурчат: — Опять в вагоны! — А нарзаны, значит, улыбнулись. Они мечтали об этих нарзанах как о каком-то необыкновенном счастье — нарзаны ожидали нас почти на перевале. — А на что вам эти нарзаны? — А как же? Панов говорил, аж кипят… — Зато увидим нефтяные промыслы… — Ну, голосуем, — говорит Красная. Мы с Дидоренко со страхом ожидаем голосования. Если постановят идти вперед, придется нарушить конституцию и отменить постановление общего собрания. — За «вперед» 76 голосов, за «назад» 78 голосов, — говорит Красная. — Что же? Поровну, — говорит Колька. — Ну, так что же? Колькина компания вносит предложение: — Голоса разделились. А может быть, мы правы. Пускай колонна идет к городу, а нас отправьте на разведку. Нас вот пять человек, мы проберемся в Казбек, там узнаем все подробно. Где вы будете ночевать? — Наверно, у деревни Чми — двадцать пятый километр. — Мы к ночи вас нагоним. Если окажется, что в Пассанауре ничего страшного нет, вся коммуна пойдет снова в Тифлис. Кое-кто протестует: до Чми нужно пройти двадцать пять километров… Давайте здесь ожидать разведку. Я на это не согласился. Все равно из разведки ничего не выйдет, даром потеряем день. Есть постановление, и кончено. Можете идти в разведку, мы вас ожидаем у Чми. Колька с компанией быстро собрались, взяли у меня несколько рублей и побежали к прорыву. Через час после обеда мы двинулись на север. Еще через час последние клочки подавленного настроения слетели с коммунаров, и они снова засмеялись, завозились, запрыгали. Солнце заходило, когда мы в строю с музыкой подходили к деревне Чми. При входе в деревню небольшая площадка и немного повыше ключ. Здесь расположились на ночлег: распределили площадку между взводами, расставили корзинки, разостлали одеяла. Загорелось пять костров, каждый взвод варил на ужин яйца и чай. Пацаны верхом поскакали поить лошадей. Все жители деревни сошлись к нашему лагерю. В деревне Чми большинство русских, между ними оказался и дорожный техник. Он подтвердил сведения о пассанаурской катастрофе и сказал, что идти на Тифлис ни в каком случае нельзя и что Военно-Грузинскую дорогу придется закрыть месяца на два. Уже отдали рапорты командиры и проиграли «спать», когда вернулись наши разведчики из Казбека с опущенными носами: — Такое делается в Казбеке!.. Народу тысячи, вертаются все. Идти нельзя — это правильно… С первых проходящим грузовиком ремонтной организации Дидоренко уехал во Владикавказ. Завтра он должен устроить вагоны и возвратиться к нам. Утром на другой день коммунары занялись приведением в порядок своих корзин, стиркой носовых платков и полотенец. Часть полезла на горы. Левшаков вызвал охотников перебирать яйца — из ящиков шел сильный запах. Охотников набралось человек двадцать. На лужайке в сторонке настоящий хоровод. Каждое яйцо идет по кругу, его рассматривают на свет, пробуют на нюх и определяют, куда оно годится. Совершенно исправные укладываются в чистый ящик и пересыпаются опилками, совсем плохие отбрасываются в другой ящик… Свежие, но разбитые сливаются в кружки, таких кружек стоит на горбике целая линия. — Это наши трофеи, — говорит Левшаков. — Достанем сковородку и зажарим яичницу. Над нами развернулся в полном блеске тихий жаркий день. Далеко видна дорога на Владикавказ, и по ней бродят пацаны, ожидая Дидоренко. Дидоренко приехал на извозчике в двенадцать часов. — Поезд есть на Баку в шесть часов вечера. Я звонил в Ростов и Грозный, сговорился, может быть, уже сегодня для нас приготовят вагоны. Нужно спешить, а я поеду еще звонить… Он уехал в город. Нам нужно пройти двадцать пять километров и к пяти быть в городе, чтобы успеть погрузиться. Обоз уже готов, построились молниеносно, коммунары уже знают, что волынить нельзя. Местные жители выскочили из своих хат и стоят в дверях, предвкушают музыкальное наслаждение. — Шагом марш! Всегда после этой команды ожидаешь удары оркестра, но сейчас моя команда повисла пустым словом в жарком воздухе… — В чем дело, Тимофей? Левшаков показывает на бабу, на пороге первой же хаты: — Сковородки пожалела… буду я для нее играть! Баба метнула подолом и скрылась в сенях. Коммунары хохочут, смеются и жители. Левшаков подымает руку: — Раз, два… Мы покрываем Чми раздольным полнокровным маршем — у нас в оркестре все-таки сорок пять человек. Прошли деревню, распустили строй и бросились в город быстрым шагом. Это был очень тяжелый марш — по всей дороге ни капельки тени. Шеи, руки, носы, ноги пацанов здорово подгорели за сегодняшний день. Забавляться по сторонам дороги теперь некогда, коммунары идут, как будто работают: упорно, настойчиво и почти молча. Только пацаны пролетают мимо нас и занимают авангардные места, чтобы через полчаса снова оказаться в арьергарде. Особенно тяжелы последние пять километров, прямая, как луч, дорога и безлюдные скучные площади предгорий по сторонам. Вот, наконец, и первый километр. Строимся и принимаем в строй знамя. Через город проходим таким же быстрым маршем, почти не замечая тротуаров и не только раздраженно отмахиваясь от тучи мальков, налетевших на нашу колонну, как комары, влезающих в ряды, галдящих невыносимо. К вокзалу подошли ровно в пять часов, молча и устало замерли. У Дидоренко нет ничего утешительного — вагонов сегодня не будет, может быть, завтра. Маршрутная комиссия предложила место для ночлега — сад начальника станции. Сад не сад, но есть и деревья, и травка, и весь он обнесен каменным забором с решеткой. Расстались с возчиками и потащили в сад ящики с консервами, с яйцами, с колбасой… Устроились, приготовили постели, можно отдыхать, обедать, пить чай. Славный теплый вечер, и решетка забора до самого верха забита зрителями. — Мы — как в зверинце, — говорят коммунары. По углам сада стали часовые. Следующий день весь истратили на телефонные разговоры. Только к пяти часам добились толку. Телефонограмма из Грозного гласила, что три вагона прицепят для нас к поезду, который пойдет через Беслан в девять часов вечера, — к поезду № 72. Я заплатил в кассе за 156 билетов до Тифлиса 4037 рублей. Беслан — станция на линии Ростов — Баку, а от Беслана к Владикавказу — ветка в двадцать один километр. До Беслана нам нужно дотащиться дачным поездом. Это целая история. Снова грузимся в вагоны, а в Беслане снова выгружаемся. Станция Беслан забита пассажирами, всех согнала сюда Арагва своим истерическим припадком. Уже темно. Нашли отдельную площадку, на которой еле-еле можем поместиться стоя. Но коммунары умеют очень быстро навести порядок. Через пять минут уже можно жить: у каждого взвода некоторое подобие квартиры, ящики изображают квартирный уют, корзинки сложены правильными стопочками, коммунары беседуют, улыбаются, что-то рассматривают и совершенно спокойны. Хозкомиссия в углу раздает ужин. Дидоренко приносит потрясающее известие. В телефонограмме Грозного была ошибка: три вагона для коммунаров были прицеплены к поезду N 42, который прошел два часа назад, а к поезду N 72 никаких вагонов не прицеплено, и поезд идет переполненный… — Так… Надо все-таки садиться… Никто не верит такой возможности. Начальник станции в панике. Он может дать телеграмму в Минеральные воды, чтобы для нас освободили один вагон, а остальным придется следующим поездом. — А когда следующий поезд? — Завтра утром. Но он тоже будет переполненный… Если бы не бесчисленное количество наших вещей, если бы не оркестр, если бы не тяжелые ящики… Командиры взводов высказываются единодушно: разделяться нам нельзя, надо всем вместе ехать. — Сядем, только нужно, чтобы не было паники. — А долго стоит поезд? — Десять минут. Собираем всех. Я говорю коммунарам: — Товарищи, нам нужно сесть в переполненный поезд в течение десяти минут. С этого момента никаких разговоров, никакого галдежа. Слушать только команду. Никаких движений без команды. Считайте себя, как будто вы в бою. — Есть! кричит все собрание. На темном перроне все забито людьми, сундуками, чемоданами, мешками. Я вывожу взвод за взводом и выстраиваю коммуну в одну шеренгу по всему краю перрона. Возле каждого коммунара — корзинка, а кроме того, ящик, или труба, или сверток. Публика начало было ворчать, но наша суровая решимость и на нее произвела впечатление. Она состояла почти исключительно из туристов, а это народ настолько культурный, что не будет драться с коммунарами. По всему фронту начинаются знакомства и разговоры. Через десять минут, обходя фронт, я слышу сочувственные призывы: — Нет, товарищи, пусть они усаживаются, а мы подождем. Они сами не хотят разбрасываться по всему поезду, это правильно, им нужно три-четыре вагона, и нам останется. Тем не менее в некоторых точках фронта давление на нашу тонкую линию довольно тяжелое, здесь становится несколько стрелков охраны. Дидоренко взял на себя левый фланг. Он в форме и это сейчас имеет значение. Хуже всего то, что мы не знаем, какие вагоны будут менее наполнены и где будет вагон, оставленный для нас в Минеральных водах. Выделяем разведку из пяти человек: Акимов, Землянский, Оршанович, Семенов и Гуляев. Разведка должна быстро пробежать по вагонам и приблизительно установить наиболее выгодные пункты. Разведчики сказали: «Есть!» — и исчезли. Я догадался — побежали навстречу поезду, хотел погнаться за ними, но потом махнул рукой — народ бывалый. Наконец показались фонари паровоза. Коммунары спокойны, пацаны даже о чем-то мирно беседуют, почти шепотом. На станции торжественный порядок, даже публика загипнотизирована и не колышется, не бросается никуда. Поезд подходит медленно, мимо нас мелькают окна вагонов, перерезанные поднятыми полками и спящими телами. Подошел Дидоренко: — Плохо, поезд полон… Поезд остановился, но и мы стоим, совершенно невозможно сообразить, куда бросаться. Начальник станции топчется возле нас: — Это очень трудное, это невозможное дело… Подбегает ко мне Акимов. — Задний вагон свободен… Теперь уж можно давать команду. — Второй, четвертый взводы, басы, тенора, баритоны, барабан — в задний вагон. Второй взвод повернулся и гуськом двинулся к хвосту поезда. Но девочки еле-еле поднимают ящики и корзинки. — Из первого взвода десять человек в помощь второму! Бегом прибежали десять коммунаров: сильные, пружинные, ловкие. Я их узнаю — два первых ряда. Второй взвод исчез в тумане едва мерцающих станционных фонарей. Ага, хорошо, вот и пацаны прочапали туда же, у каждого в руке корзинка, в другой буханка хлеба, последний — Алексюк, у этого еще и флаг с золотой надписью, значит, все благополучно — взвод в порядке… — Акимов, наблюдать за посадкой в заднем вагоне! — Есть! У Степана Акимовича какая-то новость. Он спешит ко мне с Землянским. — В пятом вагоне можно кое-как человек двадцать. — Берите оркестр. Землянский бросился на далекий правый фланг. Через полминуты музыканты уже у пятого вагона. Эти проклятые вещи страшно замедляют наши движения. Я вижу, что посадка в пятый вагон происходит с трудом, и радуюсь, что отправил с девочками громоздкие инструменты. Начальник станции гоняет по перрону, как на ристалищах: — Во втором вагоне можно немного… Но у Оршановича сведения более точные: — Во второй вагон можно половину третьего… — Есть, забирай половину. Ну, думаю, как будто налаживается. Что там в последнем вагоне делается? Вот и вторая половина третьего убежала к вагонам. Я спешу к голове поезда, посадка здесь страшно трудна, ребята проникают больше через переходные площадки. Когда у ступеньки вагона остается три-четыре коммунара, можно вздохнуть свободно. Свободно вздыхает и начальник станции. — Кажется, можно давать второй? Мне и самому так кажется, только и скребет в душе: — А как там девочки и пацаны? Я бегу к хвосту поезда. Ударил второй звонок, и вместе с его звуком я с разбегу налетаю на кошмарное видение: первый взвод стоит нетронутый, окруженный тяжелейшими ящиками, а над ним еле поблескивает верхушка знамени. Клюшнев улыбается: — Как там, все благополучно? Налетают на первый взвод и начальник станции и Дидоренко. Начальник станции кому-то истерически орет: — Стой, стой, подожди! Но возле нас запыхавшийся, маленький Гуляев. — В первый вагон, там никто не садился, там все спят, там можно. Начальник станции орет: — В первый вагон, в первый вагон!.. — Идем, — спокойно говорит Дидоренко. Разрезая толпу пассажиров, бросившихся к вагонам, первый взвод начинает движение: но у каждого корзинка, а ящик с консервами в одну руку не возьмешь. Клюшнев нагружает одних корзинками, а на более сильных взваливает тяжелые ящики. Но уже завертелись между первовзводниками явно посторонние фигурки… прибежали коммунары из третьего взвода на помощь… Здесь можно спать спокойно. Я бегу к пацанам. Девочки и пацаны все в вагоне, но войти в него невозможно. Кое-как проталкиваюсь и соображаю: здесь восемьдесят человек. Колька-доктор навстречу мне и ругается: — Б-б-б-узовый в-в-вагон, к-к-к-какое-то к-к-купе… В вагоне шесть купе. Коридор заполнен корзинками, басами, хлебом, ящиками. Поезд тронулся.
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 298; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |