Юри Янаги], казнена, поскольку не вышла в большую комнату до 12:10, смерть в результате отсечения головы 4 страница

…Кто ты?

У меня такое чувство, будто это мой отец, которого я даже на фотках не видел. Я сердито смотрю на эту тень, мне хочется чем-нибудь в нее швырнуть. Но как только я сосредоточил на нем взгляд, отец исчез, появился другой человек.

Аа, этого я знаю.

…Это… я.

– Блин… просто потрясающе, насколько все предсказуемо.

Это Дайя Омине пожаловался вслух.

Угу, это уж точно.

Сейчас меня уничтожат, как и ожидалось. В точности так, как я сам поступал с людьми все время.

И, может, наконец я смогу попасть туда, куда давно хотел. Может, наконец я смогу стать тем, чем хотел.

«О» выпустил меня.

Я рухнул вниз, упал на четвереньки.

Мои ладони коснулись пола. Ощущение такое, как будто я дотронулся до гниющего мяса. Поверхность странно теплая, но неровная и крошится под руками.

И наконец я осознал.

Что это место – отвратительное.

– Да, предсказуемо, я думаю, – повторил слова Дайи Омине «О». – Но, по-моему, этого ожидал и Кадзуки Хосино-кун.

– …Что ты этим хочешь сказать?

– О, никакого скрытого смысла! Кстати, Дайя Омине-кун. Я тоже хотел бы спросить тебя кое о чем.

«О» смотрит на Дайю Омине, словно меня перед его глазами уже нет.

– Хочу спросить насчет твоих противоречивых поступков. Я, видишь ли, с трудом могу понять, почему кто-то вроде тебя делает вещи, не приносящие ему выгоды.

– …Что ты имеешь в виду?

– Хе-хе, ну не надо скрывать! В твоем плане использовалось то, что мне нравится Кадзуки Хосино-кун. Значит, он не сработал бы, если бы я не пришел на помощь. Тогда зачем…

– Не то чтобы он не сработал бы без тебя, – перебил его Дайя Омине и начал объяснять.

– Изначально мне вообще необязательно было уничтожать «шкатулку», потому что я уже выиграл «Битву за трон» и выжил. И, хотя я был уверен, что ты появишься, надежных доказательств у меня не было. Эту спасательную операцию я устроил из жалости, потому что Кадзуки Хосино старался изо всех сил, хотя и проиграл в итоге. Если бы он выиграл нашу маленькую дуэль, я бы сделал что-нибудь даже и без твоей помощи, в конце концов, я ведь обещал! Будучи готов, что если мы проиграем, то проиграем вместе.

– Жалость, хех… Но, думаю, ты знаешь, кого из вас двоих на самом деле жалеют? Впрочем, я не просил у тебя этого объяснения.

«О» спокойно разорвал слова Дайи Омине в клочья.

– Пожалуйста, не уходи от моего вопроса. Позволь, я еще раз сформулирую то, что не дает мне покоя. Даже несмотря на то, что тебе было нужно, чтобы я пришел…

И «О» сказал.

– … ты старался изменить Кадзуки Хосино-куна, чтобы заставить меня потерять к нему интерес.

– …

– У Кадзуки Хосино-куна должно было получиться довести всех живыми до конца восьмого дня. Но, чтобы его изменить, ты обманом вынудил NPC Кодая Камиути убить Ироху Синдо и тем самым сделал его победу невозможной. Зачем ты это сделал, если тебе всего лишь надо было, чтобы я пришел?

Дайя Омине сверлил «О» сердитым взглядом.

– Ты добрый, вот что. Ты хотел спасти своего друга Кадзуки-куна, верно? Ты хотел избавить его от меня, да? Ну, естественно, я пока что не потерял интереса из-за такого мелкого изменения.

«О» продолжил с улыбкой на губах:

– Но, несомненно, это понизило шансы, что я приду! А это совершенно не в твоем стиле – снижать собственные шансы на победу.

– …Безусловно, я предпринял некоторые шаги, которые можно расценивать и так. Но только это сделал не я, а мой NPC. Мой NPC просто-напросто неправильно понял мои намерения и действовал по собственному усмотрению – ничего больше. Фактически, мой NPC не знал, что Кадзуки Хосино погибнет, если ты не придешь. Даже я иногда делаю такие мелкие ошибочки.

– Но даже если это была ошибка твоего NPC, стал бы он это делать, если бы не желал изменить Кадзуки Хосино? А ведь он твоя точная копия. Кроме того, это все очевидная ложь. Разве ты не сказал только что, что все было предсказуемо?

– Это была фигура речи.

– Не думаю. Все получилось ровно так, как ты ожидал. Кроме того, мне кажется, ты бы не дал Кадзуки Хосино просто взять и умереть, если бы я не появился. Наверняка в таком случае ты попытался бы сам убить Кодая Камиути – будучи готовым к тому, что проиграть можете вы оба.

– Не неси ерунды. С какой радости я буду жертвовать собой ради Кадзу?

– Потому что это тебя пожалели.

У Дайи Омне отнялся язык.

– Позволить человеку, который пожалел тебя и молча согласился с твоим планом, погибнуть из-за того, что твой план не удался? Твоя гордость не даст тебе так поступить.

– …С чего ты так уверен?

– Так Кадзуки Хосино считает, не я.

– Что?

– Увы, Кадзуки Хосино совершенно не берет в расчет мои прихоти. Поэтому он не был уверен, что твой план наверняка сработает. И тем не менее, он вверил тебе свою жизнь. Теперь-то, с твоими мозгами, ты уже знаешь, почему?

Дайя Омине распахнул глаза и закусил губу.

– Он был уверен, что ты спасешь его, даже если твой план провалится.

Дайя Омине почему-то от этих слов страшно засмущался, но «О» продолжил.

– Да, все как Кадзуки Хосино и ожидал.

– …Какого черта он лезет мне в душу своими грязными лапами!

– Хе-хе, он вовсе не лезет к тебе в душу. Он просто тебя понимает, тебе не кажется?

– Заткнись. …Понял уже. Ладно, признаю! Я пытался избавить Кадзуки от тебя. Ты меня винишь, потому что тебе это не нравится, да?

– И поэтому тоже, да.

– Не бойся. Я не буду больше так делать. Если он еще раз встанет у меня на пути, я буду пользоваться им и драться с ним, и больше ничего.

– Вот как.

– Но уж точно ему больше всего подходит его дебильная улыбка. Я не хочу, чтобы он имел еще какое-то отношение к твоим «шкатулкам». Лучше всего, если он останется при своей повседневной жизни.

– О? А почему тогда ты пытался изменить его цель, чтобы он решил защищать Марию Отонаси? Я вот думаю: разве общение с ней не мешает ему жить повседневной жизнью?

Дайя Омине закусил губу.

– …Это единственное, что смог придумать мой NPC, чтобы увести его от тебя.

– Да, вполне возможно. Но, судя по твоему лицу, это не все.

«О» наигранно хлопнул в ладоши, делая вид, что внезапно что-то понял.

– Так. Позволь мне сказать тебе кое-что хорошее, может, это даже наведет тебя на правильные мысли. Возможно, это стоит сказать и Марии Отонаси с Кадзуки Хосино.

Дайя Омине приподнял бровь; «О» радостным голосом заявил:

– Эта девушка, Нана Янаги – она жива! А, и кстати, ее парень Тодзи Кидзима тоже.

Подняв бровь еще сильнее, Дайя Омине поинтересовался:

– …Если они живы, то где они тогда?

«О» довольно кивнул и ответил:

– В «шкатулке» Марии Отонаси!

Дайя Омине застыл, выпучив глаза.

– Теперь-то ты видишь, что Мария Отонаси разъединяет его и его повседневную жизнь? Так что если ты правда хочешь достичь своей цели, ты должен игнорировать собственные чувства и свести их!

– …Не пойму, о чем ты.

– Ты ведь хочешь свести Кадзуки Хосино, правда?

И затем «О» произнес:

– С Коконе Кирино.

Он произнес – это дорогое, навевающее воспоминания имя.

– Ты всегда считал, что Коконе Кирино и Кадзуки-кун были бы отличной парой. Ты думал, что для ее счастья лучше всего было бы, если бы они влюбились друг в друга. Потому что Кадзуки-кун не отверг бы ее, что бы он о ней ни узнал. И все же ты ударил Кадзуки-куна, когда это могло случиться по вине Рико Асами. Вот и сейчас – ты пытался сделать его целью защиту Марии Отонаси. С моей точки зрения, твои действия не стыкуются с твоими же целями.

– …Заткнись.

– Ты хочешь посвятить своей цели всю жизнь, верно? Но сейчас тебе очень, очень далеко до Марии Отонаси или Ирохи Синдо. По крайней мере – пока ты цепляешься за Коконе Кирино.

– Заткнись, твою мать! – взревел Дайя Омине, сжав кулаки.

Почему это имя вырвалось изо рта «О»?

Почему Дайя Омине так реагирует при упоминании этого имени?

Почему упоминание моего обожаемого, робкого семпая причиняет ему боль?

– …Аах.

Вот оно что. Я вспомнил.

Я вспомнил, каким был Дайя Омине раньше.

– Ты серьезно думаешь, что способен достичь своей цели? «Можешь делать что угодно, можешь идти куда угодно, все равно от собственной природы тебе не уйти» – это твои собственные слова. Ты можешь вставлять в уши серьги, символизирующие твою решимость, ты можешь разорвать свои чувства к ней – твои человеческие доброта, трусость и глупость никуда не денутся.

Дайя Омине сверлит «О» взглядом, в котором читается такая враждебность, что, кажется, этот взгляд может убить.

Ничего удивительного, что я не мог вспомнить. Тогда он был совсем другим. Тогда, в средней школе, у него не было ни серег, ни белых волос. Это был улыбчивый семпай, которого за спокойствие и утонченные манеры обожали и называли «принцем» все девчонки.

Он идеально подходил – тихой девушке, которую я обожал.

Именно поэтому я сразу отказался от нее. Я не очень хорошо знал Дайю Омине. Просто я был убежден, что Кирино-семпай будет гораздо более счастлива с ним, чем со мной. Мое заблуждение, что я один открыл ее прелесть, было развеяно. И я понял, что я не единственный, кого ее очарование притянуло. Иллюзия, что она была особенной лишь для меня, рассеялась, как дым.

Все ясно.

Стало быть, именно Дайя Омине создал ту ситуацию, из-за которой я начал встречаться с «Рино» – «Миюки Карино».

– …Хех.

Дайя Омине прекратил прожигать «О» взглядом; его руки расслабились, рот изогнулся в улыбке.

Эта его улыбка, ясно показывающая, что он вернул себе самообладание, начисто лишена прежней мягкости; сейчас в ней читается лишь бесстрашие.

– Может, ты и прав. Но это не имеет значения.

– Не имеет значения, э? Даже несмотря на то, что ты будешь страдать и дальше?

– Да, я достигну своей цели, сколько бы мне ни пришлось из-за этого страдать. Я справлюсь с чувствами такого рода.

«О» явно заинтересовался; он спросил:

– Почему ты так думаешь?

– Потому что меня ведет более сильное чувство, чем боль. Мою природу, как ты ее назвал, это чувство полностью подавляет. Такая она сильная – моя ненависть.

И он напористо заявил:

– С того времени «я» ненавижу повседневную жизнь.

Ни малейшего понятия не имею, какое время он называет «тем временем».

– Я от тебя в восторге! – довольно улыбнулся «О», услышав слова Дайи Омине. – Ты даешь мне возможность послушать, как скрежещет твое сердце. Чтобы услышать это так же легко, как игру на каком-нибудь инструменте, достаточно тронуть всего одну струну.

– Ну, думаю, ты поэтому и дал мне «шкатулку». Я не буду сопротивляться, можешь слушать сколько хочешь! Как бы сильно мое сердце ни скрежетало, своей цели я все равно добьюсь. Так что я тебе очень признателен!

– Рад это слышать! Я раздаю «шкатулки», исполняющие любые желания, совершенно бесплатно, и всем нормально объясняю, как они работают, и все равно многие из них меня почему-то недолюбливают.

С этими словами «О» поднял меня и вновь ухватил за руки.

– Так, Кадзуки Хосино должен вот-вот превратиться в мумию. Нам надо поторопиться.

– Это само собой, – выплюнул Дайя и подошел ко мне.

– Кодай Камиути.

Он холодно улыбнулся.

– Из всех, кого я знаю, ты самый большой кусок дерьма. Ты самое дерьмовое дерьмо, ты живешь бессмысленной жизнью, тобой управляют только скука и желание причинять боль другим. Я не думаю, что ты способен измениться, и я не думаю, что ты отдашь «шкатулку» добровольно.

Он потянулся к моей шее.

– Я изменюсь, как изменился Кадзуки Хосино. Ради этого я должен избавиться от моей слабости. Так позволь мне использовать для этой цели тебя.

Он с силой сжал руки и принялся меня душить.

– Я сожгу мосты, убив тебя.

И затем человек, бывший когда-то «принцем», добавил:

– И тогда я стану «королем».

Приятель, не утруждай себя, рассказывая все это! А то звучит так, словно ты сам с собой разговариваешь.

…О, а может, он правда это самому себе говорит?

Почему Дайя Омине так долго не трогал «Игру бездельников»? Почему не убил меня сразу же? …Было несколько причин. Чтобы понять, как пользоваться «шкатулкой». Чтобы дождаться «О». Чтобы изменить Кадзуки Хосино.

Но если взглянуть с другой стороны, не значит ли все это, что он выдумывал всё новые причины, чтобы отложить свое решение стать убийцей?

Конечно, может, я просто все не так понял. Но, по-моему, очевидно, что он хотел заставить самого себя поверить, что убить меня – нормально. В конце концов, он до сих пор «принц», не «король».

У меня все плывет перед глазами.

Сейчас я умру.

Понятно, я ему проиграл. …Не, похоже, я проигрывал всегда, еще до этого случая. Я проиграл не только Дайе Омине – я проиграл всем и всему. Я проигрывал, потому что я даже не был в ринге – с того времени, как начал убегать.

Мои ноги погружаются в пол комнаты, который кажется созданным из затвердевшего вожделения. Наверно, если я продолжу погружаться, то растворюсь и исчезну.

Вдруг у меня мелькнула мысль, что для меня это был бы рай.

Я идиот?

Что за убогое воображение. Мне это так кажется лишь потому, что я никогда раньше не встречался со смертью! Даже не зная, чего я на самом деле хочу, – я не хочу, чтобы все закончилось вот так!

Но у меня уже нет иного выбора, кроме как принять этот исход.

Так что я предприму хотя бы одну контратаку – под самый конец.

– Э… ф… э…

Я пытаюсь выговорить последнюю фразу, но сдавленные голосовые связки уже отказываются создавать слова. Но это не имеет значения. Главное – чтобы они его достигли; а точными им быть не обязательно.

Даже если он всего этого ожидал, я как минимум подостаю его.

Я смотрю ему прямо в глаза.

В них легкая нерешительность.

Аа, похоже, я достучался до него чуть-чуть.

«Помоги мне».

Вот что я пытался вложить в мои слова.

Конечно, результат от этого не изменится.

Но я точно знаю одно. Я видел, как он смеялся, когда все еще был «принцем» и рядом с ним была Кирино-семпай, и я знаю одно.

С этого дня ты будешь все время проигрывать – Дайя Омине!

Или – ты серьезно думал, что годишься на роль «короля»?

Чувствую, как мое тело поглощает тьма. В глазах тоже почернело, я ничего не вижу. Но слышу эхо его голоса у меня в голове.

– …Кадзу, ты правда думаешь, что справился бы лучше?

Он говорит дрожащим голосом, думая, судя по всему, что я уже без сознания.

– Даже если бы я не хотел использовать смерть Кодая Камиути таким вот образом, все равно вряд ли нашел бы другой способ остановить «Игру бездельников». А ты бы нашел?

Конечно, лица его я больше не вижу.

Ощущаю что-то у себя на голове. Что это? Чувствую кислый запах.

Аа, понятно… блевотина.

Эй, эй, Дайя Омине, ты перебарщиваешь!

Впрочем, чья бы корова мычала. В конце концов, я тоже блевал до самого дома, после того как оставил Рино в той гостинице. Сам себе не могу объяснить, почему. Но несомненно то, что тогда мне было очень больно.

И все же, когда насилие превратилось в удовольствие?

Я не знаю. Я не знаю, а это значит – и не узнаю уже.

Я проваливаюсь во тьму.

Но эта тьма – почти такая же, как то место, где я только что был.

Так с какого же времени я окружен этой тьмой? Ну понятно тогда, что мне было скучно, в таком-то месте. Я бегал кругами, кричал, протягивал руки, но не находил никого и ничего, кроме страха.

Но если бы я поискал еще хоть немного, может, мне удалось бы до кого-нибудь дотянуться?

…Хех.

Неа.

Ведь даже родная мать меня оставила.

✵

Почему-то последним мне пришел в голову Кадзуки Хосино.

Я задал ему единственный вопрос.

Слушай, если бы ты был здесь…

…ты сказал бы мне, какое же на самом деле у меня было «желание»?

К оглавлению

Глава 5

Накануне дня похорон Кодая Камиути шел дождь, так что влажность была очень высокой, и ощущался изрядный дискомфорт.

Пришедшие на похороны люди хмурились, не в силах удерживать смиренное выражение лица из-за жары. Они как будто забыли, что им положено скорбеть по усопшему.

Тем не менее многие из пришедших все равно плакали. По обрывкам разговоров, которые я то и дело выхватывал, можно было понять, что Кодай Камиути был весьма популярен. Мне сперва казалось это странным – я-то знал его с другой стороны, – но, если вспомнить его общительность, все было вполне естественно.

Молодая женщина, похоже, его мать, совсем развалилась; она рыдала так отчаянно, словно стремилась выжать из себя все слезинки до последней.

Это зрелище разрывало мне сердце.

Где-то в глубине души я хотел отмести все это, чтобы мне стало легче. Мне хотелось оправдать его смерть тем, что он все равно был безнадежен.

Но даже он был дорог многим. Ну конечно же.

Исход, которого добился Дайя, был ужасен. И, естественно, я тоже был в ответе за этот исход.

Конечно.

Как и Дайя, я тоже убил Кодая Камиути.

Мать Камиути-куна не переставая шептала, что это все ее вина, хотя, разумеется, не она была преступником, который его задушил. Для меня ее отчаяние выглядело так, словно она пыталась проклясть саму себя.

Камиути-кун смотрел с портрета, чуть прищурившись и приподняв уголки губ. Но, хотя это была явно улыбка, мне она улыбкой не казалась.

Стоявшую рядом со мной Марию, судя по всему, мое выражение лица удивляло; она спросила: «…Ты его знал?» Я без колебаний покачал головой и ответил: «Нет». Мария продолжала стоять молча и искренне оплакивать его, хотя она с ним почти не общалась; и потом, когда мы пошли в кафешку, она даже не доела клубничный торт.

Так что я очень рад, что Мария не помнит «Игру бездельников». Если бы помнила, она наверняка бы винила себя.

…«Игра бездельников», хех.

Вполне можно было решить, что Камиути-кун смог овладеть «шкатулкой». Но это было не так. Как и Моги-сан с Асами-сан, которые думали, что их «желание» неосуществимо, и уже поэтому не смогли его исполнить как следует, он тоже не сумел полностью овладеть своей «шкатулкой». Пожалуй, можно сказать даже, что он потерпел неудачу более серьезную, чем кто бы то ни было.

Ведь «желание», засунутое в «Игру бездельников», представляло собой всего лишь бегство.

Вот интересно, какое же у него было «желание» на самом деле?

Я думал и думал… но в голову так ничего и не пришло.

У меня не было случая разузнать о нем в подробностях. Я просто не могу этого знать.

Но, увидев его портрет на похоронах, я подумал вот о чем.

Возможно, Камиути-кун был…

…одинок.

✵

Настал последний учебный день перед летними каникулами, а Дайи все не было.

Новое убийство опять переполошило всю школу, но, думаю, к концу каникул все устаканится.

Но внутри меня это гадкое послевкусие, наверно, останется навсегда. Все нормально, однако. В конце концов, я ведь согласился с этим исходом.

Как бы там ни было, завтра начнутся летние каникулы.

– …Так!

Давайте-ка стряхнем меланхолию!

Не обращая внимания на неприятно липнущую к спине потную рубашку, я улыбнулся и вошел в класс.

– …Мм?

Коконе почему-то съежилась в углу класса. Сидит там, обхватив руками колени, и раскачивается.

…Что она там делает?

– Привет, Хосии!

– Доброе утро, Харуаки. …Слушай, не в курсе, что с Коконе?

– Аа, это у Кири приступ ее обычной болезни «поиграйте-кто-нибудь-со-мной», так что просто забей! А то эти неприятные флюиды, которые она испускает, когда она так сидит в углу комнаты, напоминают о некоей черной тварюшке! Давай теперь будем ее звать «Тараконе Кирино»!

– Это кто здесь таракан?!

А, все-таки она нас прекрасно слышит.

Она обернулась и сердито уставилась на нас. Сегодня она скрепила волосы клипсой, так что виден затылок. И еще…

– О, очки.

На ней очки в синей оправе.

Услышав это слово, Коконе почему-то вздрогнула и снова сжалась.

– Обычно я пользуюсь контактными линзами… но забыла купить новые. Хаа… очки мне совсем не идут, поэтому мне так плохо…

– …И ты из-за этого сидишь в углу?

– Ага. Никому не хочу показывать свое лицо. Угууу.

По-моему, из-за этого она только сильнее выделяется.

Впрочем, судя по ее выражению лица, она серьезно настроена не дать никому увидеть ее в очках. С моей точки зрения, время от времени такое вполне нормально, но, полагаю, сердце женщины устроено иначе?

– Да забей, они тебе идут!

– И вовсе не идут! У тебя что, глаза протухли? Если у тебя проблемы со зрением, то это тебе тут надо очки надеть, Кадзу-кун! А, или твои глаза ослепли от любви ко мне?! Ах ты маленький влюбчивый негодяйчик!

– …Вот уж нет…

– Как ты смеешь вотужнеткать, ты, фетишист женских шмоток! А ну давай проявляй ко мне интерес!

Вам не кажется, что это немного чересчур сурово?! В смысле, это она тут изначально была вся из себя унылая…

– Давай, Хосии, руби ей правду-матку! Скажи ей: «Не только мне, ты всему миру неинтересна!»

Харуаки умеет говорить такие неуместные вещи…

– Мм! Что ты сейчас сказал, Хару!

– Я сказал, что ни Хосии, ни кому-либо еще ты неинтересна.

– А, так это было завуалированное признание.

– …Как, блин, ты к такому выводу прийти сумела?

– Ты ведь всего лишь хотел бы, чтобы так было, правда? Твое признание переводится с языка цундере[4] на человеческий примерно так: «Наша Коконе-сама так популярна, она в центре внимания всего мира… А хорошо бы я был единственным, кто ей интересуется…» Ну, тут уж ничего не попишешь. Раз ты меня так любишь, придется мне подарить тебе мою использованную салфеточку для снятия макияжа! Смотри храни ее.

– Я ее спалю за минуту! Она ведь так классно горит. Боже… твоя любовь к собственной персоне не знает границ. Готов спорить, тебе даже звук открывающейся двери звучит как признание, да, Кири?

– Ну, не могу сказать, что ты неправ. Раз меня обожает весь мир, это не такое уж преувеличение – считать, что каждый звук этого мира – выражение любви ко мне! …Ааа, но меня не обожает весь мир, когда я в очках… максимум – вся Япония…

Этого более чем достаточно!

– Ууу… сегодня ведь и Касуми в школу придет… почему я ей должна показывать эти очки?

– Э?

Она сейчас сказала что-то, чего я не должен был услышать?..

– Касуми?.. В смысле, Моги-сан? Она что, сегодня придет в школу?

После моего вопроса Коконе сделала лицо, на котором явственно было написано «Блин!», и резко замолчала. Отвернувшись, она выдавила кривую улыбку.

– …Аххх, я бы ни за что не разболтала то, о чем Касуми велела бы мне молчать, типа «Это должен быть сюрприз, так что никому не говори, Коко-тян!» Эээ… Касуми… А, вот! Туман-рукав[5] – ну, это отшельник такой!

Впервые слышу это слово…

– Однако богатый у тебя словарный запас, Коконе. …Кстати, что еще за отшельник?

– Э, эээ… отшельник, который кладет перепелиные яйца себе на руку и разбивает их нунчаками.

Какой ужас был бы, если бы такой отшельник вообще мог существовать…

…Короче. Похоже, мне надо потренироваться изображать удивление.

И все же… я рад, что встречусь сегодня с Моги-сан в школе.

✵

Никаких следов Моги-сан не было даже после церемонии закрытия.

Может, она появится в самом конце, чтобы мы потом смогли погулять вместе?

Я размышлял об этом, лениво наблюдая за шумно обсуждающими планы на лето и домашку одноклассниками, как вдруг услышал свое имя.

– Кадзуки-сан.

Звала меня Юри-сан, заглядывая в класс из коридора.

Когда наши взгляды встретились, ее лицо осветилось широкой улыбкой. Щеки ее чуть раскраснелись – видимо, оттого, что она побежала сюда сразу, как только у нее кончился классный час.

…Интересно, что случилось?

Я встал, мысленно задавая себе этот вопрос, но тут ощутил чью-то руку на моем плече.

– …Мм? В чем дело, Харуаки? Эмм, меня зовет Юри-сан, так что мне надо идти…

Выслушав мои слова, Харуаки улыбнулся и закивал.

– Мм, мм, ясненько. Ты зовешь ее «Юри-сан».

– …Э?

– Знаешь… я знаю, что вы общаетесь периодически, но, как бы это сказать? Есть определенная граница.

– Аа… Но, послушай, Юри-сан – просто…

– Как представитель всех парней нашего класса, позволю себе выразить наше общее мнение.

Рука на моем плече сжалась сильнее.

– Кастрировать тебя мало.

И свободной левой рукой он сжал драгоценность, которая у меня между ног.

– ГИЯААААА!

Он же, он же их сейчас раздавит!

Хотя я не сделал ничего плохого!

Но тут я заметил, что ледяные взгляды моих одноклассников стали чуть теплей.

…Откровенно говоря, у меня по этому поводу смешанные чувства, но все же часть груза свалилась с души. С того самого случая с признанием Коконе эта тема для меня остается довольно опасной. Они не против Марии, поскольку понимают: она живет в другом мире; но Юри-сан… это совсем другое дело.

Может, Харуаки так поступил, чтобы защитить меня от них? …Неее, вот уж вряд ли. В смысле – это же Харуаки. И он не сдерживал себя. И мне правда больно. И вообще, это реально жестоко!

Держась за пах, я уковылял в коридор.

– Т-ты как?

Юри-сан встревоженно переводит взгляд с моего лица на пах и обратно.

– Н-наверно… кажется… точно… все должно быть в порядке… эээ… я очень рад, что тебя волнует состояние моего паха, но что случилось?

Юри-сан залилась краской, как помидор.

– «В-волнует твой пах» – не говори такие странные вещи!

Не говорил я!

– Э-эммм… я хочу с тобой кое о чем поговорить. Можешь отойти со мной на пару минут?

– Мм… вообще-то могу, но нельзя ли поговорить здесь?

– Нельзя.

Серьезная тема, должно быть…

– Ладно. Пошли.

– Спасибо. Иди за мной.

Она двинулась прочь, но, поскольку моя боль еще не прошла, я по-прежнему могу лишь ковылять. Юри-сан тут же заметила мою странную походку и остановилась.

– У т-тебя точно все нормально?

С этими словами она чуть наклонилась и уставилась на нижнюю половину моего тела. Нет… вряд ли ты сможешь что-нибудь сделать одним лишь взглядом…

И тут я заметил.

– ИИИ!

Мария стоит совсем рядом.

Скорее всего, Мария тоже направилась к классу 2-3 сразу после классного часа.

И сейчас она не сводит глаз с изучающей мой пах Юри-сан.

Затем она повернула полуоткрытые глаза ко мне.

…Ох. Кажется, я все-таки влип…

– Т-ты все не так поняла, Мария! Юри-сан просто волнуется обо мне, и…

– Почему ты ищешь странные оправдания? Я же тебя отлично знаю. Скорей всего, тебя ударил Усуй, потому что стал ревновать, когда она пришла к тебе в класс, так?

Она попала в яблочко, словно сама все видела; так что я закивал.

– Но с учетом этого – позволь мне сказать вот что…

И Мария заявила:

– Кастрировать тебя мало.

ЗА ЧТО?!

Сбежав от холодного взгляда Марии, мы добрались до лестничной площадки между третьим этажом и крышей.

Удостоверившись, что мы одни, Юри-сан отвесила глубокий поклон.

– Я очень, очень тебе благодарна.

– Эээ?..

За что она меня благодарит?

Юри-сан, похоже, заметила мое замешательство и потому добавила:

– За то, что помог нам с Ирохой помириться.

Ааа… за это. Ну, в общем, да.

✵

«Битва за трон» лопнула внезапно, как надутый бумажный пакет, на который наступил слон. Такая была у меня ассоциация; а потом я вдруг оказался в пижаме и в собственной постели.

В первую очередь я проверил дату. Так много времени мы провели в игре, но здесь прошло лишь несколько часов.

Не копаясь в собственных чувствах, я набрал Марию. Я хотел как можно скорее убедиться, что у нее не осталось воспоминаний от «Игры бездельников».

Дата добавления: 2015-06-04