Часть вторая 15 страница. Она вошла к нему, шлепая босыми ногами, с распущенными волосами, теперь уже совершенно с другой целью

Она вошла к нему, шлепая босыми ногами, с распущенными волосами, теперь уже совершенно с другой целью. На лице ее было мягкое, отстраненное, сосредоточенное выражение, которое ему так нравилось и вызывало в нем томление. Ради него, наверное, он сюда и приехал.

Клотильда лежала рядом. От нее исходил аромат сандалового масла. Она осторожно, мягко дотронулась до Тома рукой. В этом прикосновении было столько искренней любви к нему, Томасу, что это легкое любящее движение он не мог сравнить ни с чем – так разительно оно отличалось от незрелой похоти хихикающих близнецов или возбуждения, которое с профессиональным мастерством вызывала у него та продажная женщина с Маккинли-стрит в Порт-Филипе. Он прежде никогда и не помышлял, просто не верил, что кто-то может прикасаться к нему так, как это делала Клотильда.

Нежно ее обнимая, Том проник в нее под беспокойное жужжание пчел у окна. Он терпеливо ждал, когда она достигнет пика наслаждения, – ведь теперь он был знатоком этого искусства. Этому она быстро научила его, научило ее дивное тело индианки. Когда после мощного взрыва все кончилось и они тихо лежали, отдыхая, рядышком, в эту минуту он знал, что сделает для этой девушки все на свете – пусть только она попросит.

– Полежи здесь. – Последовал поцелуй в шею под подбородком. – Я позову тебя, когда все будет готово.

Клотильда выскользнула из-под простыни, и он слышал, как она одевается в ванной комнате, затем тихо спускается по лестнице на кухню. Том лежал на широкой семейной кровати, уставившись в потолок; он испытывал одновременно чувство благодарности к ней и горечь. Как все же противно, когда тебе только шестнадцать. Он ведь ничего не мог для нее сделать. Он мог только принимать этот щедрый дар – ее прекрасное тело, мог незаметно проникать к ней в комнату по ночам, но ведь он не мог погулять с ней в парке, потому что всегда мог отыскаться злой язык, или подарить ей косынку без опасения, что острый глаз тети Эльзы заметит тряпку незнакомого ей цвета в ящике рассохшегося комода в комнате Клотильды за кухней. Разве мог он увезти ее из этого дома, где она находилась на положении рабыни? Ах, если бы ему было двадцать…

Святой Себастьян.

Она тихо вошла в спальню.

– Пойдем, поешь, – позвала она.

Том, не вставая с кровати, заявил:

– Как только мне исполнится двадцать, я вернусь и увезу тебя отсюда.

Она улыбнулась.

– Но у меня ведь есть муж, – сказала она, рассеянно теребя пальчиками обручальное кольцо. – Не тяни. Все уже на столе и может остыть.

Он пошел в ванную комнату, оделся и спустился на кухню.

На накрытом кухонном столе между двумя приборами стояли в вазочке цветы, темно-голубые флоксы. Клотильда занималась и садоводством, умела ухаживать за цветами и знала в этом толк. «Моя Клотильда, – говорила о ней тетя Эльза, – это просто сокровище. В этом году ее розы вдвое крупнее, чем в прошлом».

– У тебя должен быть свой собственный садик, – сказал Том, садясь на свое место. Все то, что он не мог дать ей в реальной жизни, он выдумывал, изобретал. Под своими голыми ступнями он чувствовал линолеум, такой холодный и гладкий. Он аккуратно причесал еще мокрые волосы, и его белокурые упругие кудри, темные от воды, тускло поблескивали. Клотильде нравилось, когда все вокруг было опрятным, ухоженным, чистым, когда все сияло и радовало глаз – кастрюли, сковороды, красное дерево, прихожие, ее ухажеры. По крайней мере, хоть это он мог для нее сделать.

Она поставила перед ним жирную, густую похлебку из рыбы с овощами.

– Я говорю, что тебе нужно завести свой собственный садик, – повторил он.

– Ешь свой суп, не разговаривай, – ответила Клотильда, усаживаясь напротив него.

За первым блюдом последовало второе – нежная нога ягненка, редкое угощение, с молодой картошкой, посыпанной укропом, пожаренной на одной сковороде с мясом. На столе стояла миска, полная молодых стручков бобов в масле, салат и блюдо с помидорами. На большой тарелке горкой лежало хрустящее, еще горячее печенье, а на другой – большой кусок масла, рядом с ней стоял запотевший кувшин холодного молока из погреба.

С серьезным видом Клотильда наблюдала за тем, как Том ест, и только довольно улыбалась, когда он протягивал ей тарелку за добавкой. Когда вся семья уезжала на отдых, она каждое утро садилась на автобус и ехала в соседний город за покупками, где тратила на них свои деньги. Здесь, в Элизиуме, этого делать было никак нельзя – владельцы лавок тут же донесли бы миссис Джордах о том, что ее горничная покупает деликатесы: первосортное мясо, отборные первые фрукты и овощи, чтобы потом у нее же на кухне в ее отсутствие устраивать свои пиры с Томасом.

На десерт Клотильда подала ванильное мороженое, которое готовила сегодня утром сама, и горячий жидкий шоколад. Она отлично знала, какой аппетит у ее любовника. Впервые она заявила о своей любви к нему двумя бутербродами с беконом и нарезанными помидорами. Но любовь разгоралась и требовала гораздо больших затрат.

– Клотильда, – спросил Том, – почему ты здесь работаешь?

– А где же мне работать? – с удивлением вопросом на вопрос ответила она. Она обычно говорила низким, монотонным голосом. В ее речи чувствовался слабый отголосок канадского французского.

– Да где угодно. В магазине. На фабрике. Но только не прислугой.

– Мне нравится работать в доме. Готовить еду, – сказала она. – Это ведь не так уж плохо. Твоя тетка неплохо ко мне относится. Ценит меня. Она была так добра ко мне, что взяла в свой дом. Я приехала сюда два года назад и не знала здесь ни души, а в кармане не было ни цента. Мне очень понравились ее малышки, они всегда такие опрятные, такие чистенькие. Ну что мне делать в магазине или на фабрике? Я не очень быстро соображаю, медленно складываю и вычитаю цифры и ужасно боюсь всяких машин. Нет, мне больше нравится работать в доме.

– Только не в этом доме, – сказал Том. Просто невыносимо видеть, как эти жирные тупицы помыкают ею. Клотильда была у них на побегушках.

– Всю эту неделю, – произнесла она, коснувшись его руки, – это наш дом.

– Но мы ведь не можем даже выйти погулять вместе, разве не так?

– Ну и что с того, – недоуменно пожала плечами Клотильда. – Что мы теряем?

– Нам приходиться таиться, будто мы воры, – закричал он, выходя из себя. Он уже сердился на нее.

– Ну что из этого? – снова пожала она плечами. – Существует множество приятных вещей, которые нужно скрывать. Таиться. Не всегда хорошо то, что происходит открыто, на глазах у всех. Может, я люблю секреты? – Ее лицо осветила одна из ее редких улыбок, мягкая, нежная.

– Сегодня…– упрямо твердил он, пытаясь зажечь в равнодушной душе искру мятежа и возмутить эту кротость, эту покорность, эту податливость. – После такого пира, как этот…– он обвел рукой выставленные на столе яства. – Нет, так не годится. Мы должны с тобой куда-нибудь пойти, что-то предпринять, а не сидеть сиднем дома.

– А что предпринять? – с самым серьезным видом, озабоченно спросила она.

– Ну, в парке выступает духовой оркестр, – ответил Том. – Можно пойти посмотреть бейсбольный матч.

– Мне вполне хватает проигрывателя тети Эльзы, – заявила она. – А если тебе хочется посмотреть бейсбольный матч, ступай посмотри, придешь и расскажешь мне, кто выиграл. Я буду тебя ждать, а тем временем все уберу и вычищу. Когда ты дома, мне больше ничего другого не надо, Томми, пойми меня.

– Сегодня я никуда без тебя не пойду, – решительно сказал он, отказываясь от дальнейших уговоров. Он встал. – Я вытру посуду.

– Зачем? Это от тебя не требуется.

– Нет, я все же вытру, – властным тоном повторил он.

– Мой дорогой мальчик, – сказала она и улыбнулась, снова не обнаруживая перед ним никаких амбиций, никакого честолюбия, обезоружив его своей простотой.

На следующий день вечером, после работы, по дороге из гаража домой Том проезжал на своем стареньком «Айвер Джонсоне» с вихляющими колесами мимо городской библиотеки. Вдруг, повинуясь какому-то внезапному импульсу, он остановился, слез с седла, прислонил велосипед к ограде и вошел в это хранилище знаний. Вообще-то он почти никогда ничего не читал, его не интересовали даже спортивные страницы газет, и его уж никак нельзя было назвать завсегдатаем библиотек. Может, это у него было своеобразной реакцией на сестру с братом, этих книгочеев, которые всегда и везде совали свой нос в книжки, и, очевидно, поэтому в их головах рождались самые нелепые фантазии, – просто смех!

Приглушенный шумок в зале, настороженное, отнюдь не радушное внимание пожилой библиотекарши, его одежда в масляных пятнах – все это отрицательно действовало на него, из-за этого он чувствовал себя не в своей тарелке. Он бесцельно бродил между полками, толком не зная, какую именно информацию он хочет получить из этих тысяч томов. Наконец, Том решил подойти к даме, сидевшей за столом, и навести справки, – другого выхода не было.

– Простите, – обратился он к ней. Она штемпелевала формуляры, будто вынося приговоры о разных сроках заключения для книг одним небрежным, порывистым движением тонкого запястья.

– Слушаю вас, – она подняла голову, бросив на него явно недружелюбный взгляд, казалось, за милю почуяв книгоненавистника.

– Мэм, мне хотелось бы найти что-нибудь о святом Себастьяне, – робея, попросил он.

– Что именно хотели бы вы узнать о нем?

– Что-нибудь, – ответил он, уже жалея о том, что пришел сюда.

– Начните с Британской энциклопедии, – сказала библиотекарша. – Она в справочном зале. Том от САРС до СОРК. – Она, конечно, знала библиотеку как свои пять пальцев.

– Большое вам спасибо, мэм. – Теперь он твердо решил перед выходом из гаража переодеваться и смывать мылом фирмы «Койн» хотя бы верхний слой грязи. Зачем давать повод окружающим относиться к тебе как к шелудивому псу, если этого можно избежать? Да и Клотильда будет довольна.

На поиски Британской энциклопедии у него ушло минут десять. Том вытащил из плотного ряда книг на полке том от САРС до СОРК, подошел с ним к столу, сел. Он с интересом перелистывал страницы, задерживаясь на несколько мгновений на привлекавших его внимание диковинных названиях: САРАЦИНЫ, САТИРЫ, СВИЩ, СЕБАСТЬЯНО ДЕЛЬ ПЬОМБО, СЕБОРЕЯ. Надо же, чем забивают головы нормальных людей.

Ну вот, он наконец нашел – СЕБАСТЬЯН, СВЯТОЙ, христианский мученик. День памяти – 20 января. Всего один абзац. Значит, он не такая уж важная фигура!

«После того как лучники оставили его умирать, – читал Том, – одна благочестивая вдова по имени Ирина ночью пришла на место казни, чтобы забрать его труп и предать земле. Обнаружив, что он еще жив, она принесла его в свой дом, где исцелила его раны. После своего окончательного выздоровления он отправился к императору Диоклетиану, чтобы выдвинуть обвинение за незаконную расправу над ним. Рассвирепевший римский император приказал его немедленно увести из дворца и забить до смерти палками».

Вот тебе и на, подумал Том. Дважды угрохали человека. Нет, эти католики на самом деле все спятили. Но он до сих пор не понимал, почему Клотильда назвала его святым Себастьяном, когда он стоял перед ней голый в ванне.

Он читал дальше: «К святому Себастьяну обращаются обычно, чтобы защитить себя от чумы. Молодой и красивый воин, он всегда был излюбленным персонажем религиозной живописи и, как правило, на полотнах изображался обнаженным, пронзенный стрелами; он истекает кровью от тяжелых, но не смертельных ран». Том задумчиво закрыл книгу. «Молодой и красивый воин, на полотнах изображался обнаженным…» Теперь все ясно. Клотильда. Его чудесная Клотильда! Она не говорит ему о любви, но выражает ее к нему так, как умеет: своей религией, приготовленной специально для него пищей, своим телом – в общем, всем на свете.

До сегодняшнего дня он считал себя забавным, нагловатым парнишкой с лицом простофили. И вот – святой Себастьян. В следующий раз, когда он увидит этих чистоплюев Рудольфа и Гретхен, он сможет не тушуясь смотреть им в глаза. «Зрелая, опытная женщина, старше меня, сравнила меня со святым Себастьяном, молодым и красивым воином». Вот так! Впервые после своего отъезда из дома он пожалел, что сегодня вечером не увидит ни сестру, ни брата.

Он встал, поставил книжку на место и хотел уже уйти, как вдруг его осенило: может, имя Клотильда тоже принадлежит святой?

Среди толстых томов нашел тот, на корешке которого значилось КАСТ – КОЛД.

Теперь, когда стал поопытнее в этом деле, Том довольно быстро нашел то, что искал. «КЛОТИЛЬДА, святая (ум. 544) – дочь бургундского короля Хильперика, супруга Хлодвига, короля франков».

Том представил себе, что вот сейчас его Клотильда хлопочет, вся в поту, над жаркой плитой на кухне Джордахов или стирает подштанники дяди Гарольда, и сразу помрачнел. Дочь бургундского короля, супруга Хлодвига, короля франков. Родители, по-видимому, никогда не задумываются, давая имена своим детям. Он дочитал абзац до конца. Судя по всему, Клотильда ничем особенно не отличилась: обратила в свою веру мужа, строила церкви, помогала людям – в общем, все такое, и поссорилась со своей семьей. В энциклопедии не уточнялось, за какие заслуги она была причислена к лику святых.

Том отложил книгу. Как ему сейчас захотелось пойти поскорее домой, к Клотильде. Но он все же остановился перед столом библиотекарши и сказал ей:

– Благодарю вас, мэм. – Он почувствовал приятный запах. На столе у нее стоял горшок с нарциссами, и эти зеленые стебли с белыми цветами на них были аккуратно обложены многоцветными камушками гальки. Под влиянием минуты, не подумав, он спросил: – Вы не могли бы выписать мне формуляр?

Строгая дама с удивлением посмотрела на него.

– У вас когда-нибудь был формуляр? – спросила она.

– Нет, мэм, не было. Прежде у меня не было времени на чтение.

Библиотекарша бросила на него любопытный взгляд, вытащила из ящика пустой формуляр, спросила, как его зовут, сколько ему лет и где он живет. Она как-то странно, задом наперед печатными буквами записала сведения о нем, стукнула штемпелем, ставя дату, и протянула формуляр ему.

– Можно мне взять книгу прямо сейчас?

– Пожалуйста, если хотите.

Том снова подошел к полке, где хранилась Британская энциклопедия, вытащил уже знакомый ему том САРС – СОРК. Ему хотелось еще раз повнимательнее прочесть абзац о святом Себастьяне, выучить его наизусть. Но когда он подошел к столу библиотекарши, чтобы расписаться за полученную книгу, она нервно затрясла головой.

– Немедленно положите ее обратно, – потребовала она. – Из справочного зала книги не выдаются.

Он вернулся в справочный зал, положил том на место. Все вокруг тявкают: «читай! читай!» – с отвращением размышлял он. И вот когда ты, наконец, соглашаешься, говоришь: «О’кей, буду читать!» – они тычут тебя носом в какие-то правила.

Тем не менее, выходя из библиотеки, он несколько раз с удовлетворением похлопал себя по карману, с удовольствием чувствуя под ладонью упругий картон формуляра.

На обед Клотильда приготовила жареного цыпленка под яблочным соусом с пюре и пирог на десерт. Они сидели за столом и ели, много не разговаривали.

Когда закончили и Клотильда убирала грязную посуду со стола, он, подойдя к ней, обнял ее и сказал:

– Клотильда, дочь бургундского короля Хильперика, супруга Хлодвига, короля франков.

Она от удивления вытаращила на него глаза.

– Что-что ты сказал?

– Мне захотелось выяснить происхождение твоего имени, – объяснил он. – Я сходил в библиотеку. Оказывается, ты – королевская дочь, и к тому же еще и жена короля.

Она долго смотрела на него, обнимая обеими руками за талию, потом поцеловала нежно в лоб в знак благодарности, словно он принес ей какой-то очень дорогой подарок.

В плетеной корзинке, выделявшейся белым пятном на зеленой влажной траве, уже барахтались две рыбины. В речке на самом деле было полно рыбы, как и говорил Бойлан. На границе его поместья, там, где втекала речка, стояла дамба. От нее речка, извиваясь, текла по территории, принадлежащей Бойлану, до другой дамбы, на противоположном краю его поместья. Оттуда она, разделяясь на несколько рукавов, низвергалась водопадами в Гудзон.

Рудольф в старых вельветовых бриджах, больших, не по ноге, резиновых сапогах пожарника, купленных на распродаже, шел по берегу, продираясь через колючие кусты и цеплявшиеся за него сплетенные ветви. От конечной остановки местного автобуса добираться было довольно далеко, приходилось взбираться вверх по крутому склону, но все же дело стоило того. Ничего себе, теперь у него есть личная речка, в которой видимо-невидимо форели. Он уже несколько раз приходил сюда, но никогда не видел ни Бойлана, ни кого-нибудь еще на этой территории – от реки в любом ее месте до главного особняка было не меньше пятисот ярдов.

Всю ночь шел дождь, и в сереющем вечернем воздухе висела дождевая изморось. Вода помутнела от грязи, и форели не было видно – где-то притаилась. Но какое все же удовольствие – спокойно, не торопясь, идти вверх по реке, забрасывать тихо-тихо блесну там, где хотелось, где не было ни души, слышать лишь умиротворяющее журчание воды, скатывающейся с валунов, – разве это не благодать? Занятия в школе начнутся через неделю, и он хотел использовать последние деньки каникул на всю катушку.

Он уже подходил к двум декоративным мостикам, переброшенным через речку, то и дело забрасывая наудачу блесну, когда услыхал звуки чьих-то шагов по гравию. К мостику вела узкая, заросшая сорняками тропинка. Быстро смотав леску, он стал ждать. Тедди Бойлан без головного убора, в замшевой куртке, с пестрым шотландским шарфом, намотанным на шее, в крагах для верховой езды шел по тропинке. Поднявшись на мостик, он остановился.

– Хелло, мистер Бойлан, – окликнул его Рудольф.

Когда он увидел хозяина, то немного сдрейфил: может, он уже забыл о своем приглашении приходить сюда порыбачить, а может, пригласил из вежливости, а на самом деле сам этого совсем не хотел?

– Ну как, клюет? – спросил Бойлан.

– Две уже в корзине.

– Неплохо для такого пасмурного дня, – сказал Бойлан, глядя на помутневшую от грязи воду. – Тем более на блесну.

– А вы удите? – Рудольф подошел ближе к мостику, чтобы говорить потише, не распугивая рыбу.

– Когда-то давно, – ответил Бойлан. – Не буду мешать. Я решил прогуляться. Возвращаться буду по этой тропинке. Если вы к тому времени не уйдете, то, может, составите мне компанию и выпьете со мной у меня дома?

– Благодарю вас, – сказал Рудольф. Он еще не знал, как долго он будет здесь.

Махнув ему на прощанье, Бойлан продолжил прогулку. Рудольф поменял блесну, вытащив новую из-за широкой черной ленты своей видавшей виды старой фетровой шляпы, которую он надевал во время дождя или когда удил рыбу. Не теряя зря времени, привязал леску, сделав несколько маленьких узелков. Может, когда-нибудь он станет хирургом и будет накладывать пострадавшим швы такой же прочной ниткой, как леска. «Думаю, сестра, пациент будет жить». Сколько же еще лет до этого? Три года в медучилище, потом четыре на медицинском факультете, потом два – стажировка студентом в больнице. Откуда взять на учебу деньги? Не морочь себе голову, Рудольф. Забудь об этом!

С третьей попытки рыбина заглотнула блесну. Послышался хлесткий удар по воде, и в мутной, сероватой ряби показалось грязное желтовато-белое пятно. Он чувствовал, что у него на крючке крупная добыча. Вел ее осторожно, подальше от острых камней и колючих кустов, вросших корнями в речку, словно на якоре. Дважды рыбина, казалось, была уже у него в руках и дважды срывалась, уходила вместе с леской. На третий раз она, должно быть, устала от борьбы. Он вошел в воду со своим бреднем. Холодная, ледяная вода хлынула через край его резиновых сапог пожарника. Ему все же удалось загнать рыбину в сеть, и в этот момент он внезапно почувствовал на себе пристальный взгляд Бойлана. Он вернулся и теперь стоял на мостике, не спуская с него глаз, с интересом наблюдая за его действиями.

– Браво! – одобрительно крикнул он, когда Рудольф вышел на берег с уловом, а вода фонтанчиками вырывалась из его сапог. – Отличная работа!

Рудольф ударил форель о камень, потом бросил тушку в корзинку к двум ее сородичам. К нему подошел Бойлан.

– Я бы никогда не смог этого сделать, – сказал Бойлан. – Убить кого-то собственными руками. – На руках у него были перчатки. – Они выглядят акулами в миниатюре, не находите?

Рудольф считал, что они выглядят так, как и должны, как форель.

– Я никогда в жизни не видел акулу, – признался он. Он сорвал несколько папоротников и обложил ими рыбу в корзинке. У отца теперь на завтрак будет форель. Он очень любил эту рыбу. В счет возврата вложенных им денег на покупку удочки с катушкой.

– Вам никогда не приходилось удить рыбу в Гудзоне? – спросил Бойлан.

– Довольно редко. Иногда в разгар рыболовного сезона в нее заходит алоза.

– Когда мой отец был еще мальчиком, то ловил даже семгу в Гудзоне. Можете себе представить, что в этой реке водилось в те времена, когда на ее берегах обитали индейцы? До прихода к власти этих Рузвельтов1. Медведи, рыси, лоси никого не боялись, подходили к самой воде.

– Да, лосей теперь приходится видеть крайне редко, – сказал Рудольф. Ему никогда и в голову не приходило вообразить себе, что представляла из себя эта широкая река Гудзон, когда по ней взад и вперед сновали каноэ племени ирокезов.

– Лоси наносят ущерб урожаю, большой ущерб.

Рудольфу хотелось сейчас сесть на землю, снять резиновые сапоги, вылить из них холодную воду. Но для чего? Все равно носки промокли насквозь. Ему не хотелось, чтобы Бойлан увидел заштопанные матерью носки, не хотелось унизиться перед ним.

Словно прочитав его мысли, Бойлан сказал:

– Нужно вылить воду из сапог. Она небось холодная?

– Да, не теплая, – сказал Рудольф, стаскивая с ноги один сапог, за ним второй. Бойлан не подал вида, будто ничего и не заметил. Он стоял, оглядывая заросшие леса, окружавшие владения его семьи со времен Гражданской войны.

– Мы привыкли отсюда смотреть на дом. Раньше здесь не было даже подлеска. Десять садовников обрабатывали землю, трудились не покладая рук, зимой и летом. А теперь сюда приходят только люди из рыболовного надзора штата, да и то раз в год. Больше я никого не пускаю. Какой смысл? – Он внимательно разглядывал густую листву дуба с подлеском, кусты кизила без цветочков, почерневшую ольху. – Жалкие остатки первозданного леса, – продолжал он. – «Где только не мерзок человек!» Кто это сказал?

– Лонгфелло, – ответил Рудольф. Он натянул сапоги на мокрые носки.

– Вы много читаете?

– Мы проходим это в школе, – объяснил Рудольф, не желая хвастаться своими знаниями перед Бойланом.

– Как приятно видеть, что наша система образования не относится пренебрежительно к нашим родным птичкам и нашей родной дикой природе, достойной возвышенного описания!

Опять эта заумная речь, подумал Рудольф. На кого он хочет произвести впечатление?

Рудольф очень не любил произведения Лонгфелло. Но что это Бойлан возомнил о себе, почему он чувствует над ним свое превосходство? Скажи-ка, приятель, какие стихи ты сам сочинил?

– Между прочим, кажется, в доме где-то лежат высокие болотные резиновые сапоги, до бедер. Бог ведает, по какой надобности я их купил. Если они вам подойдут, я вам их подарю. Может, пойдем примерим?

Рудольф собирался идти домой. Во-первых, до остановки автобуса – путь неблизкий, а во-вторых, он сегодня приглашен в дом Джулии на обед. После обеда они пойдут в кино. Но болотные резиновые сапоги… Они, если новые, стоят не меньше двадцати долларов.

– Благодарю вас, сэр, – сказал он.

Они пошли к дому по заросшей тропинке.

– Давайте я понесу вашу корзину, – предложил Бойлан.

– Она не тяжелая, – отказался Рудольф.

– Прошу вас, уступите, – настаивал Бойлан. – Я таким образом почувствую, что сделал сегодня что-то полезное.

А он нерадостный, удивился Рудольф. Он такой же нерадостный, как и моя мать. Он отдал корзинку с рыбой Бойлану, и тот повесил ее на плечо.

Дом Бойлана возвышался на вершине холма: громадная бесполезная, никому не нужная крепость из готического камня, беспорядочно заросшая плющом, – крепость от натиска Биржи и рыцарей в латах и шлемах.

– Смешно выглядит, не правда ли? – пробормотал Бойлан.

– Да, – тихо отозвался Рудольф.

– А вы словоохотливый мальчик, – засмеялся Бойлан. – Входите же. – Он открыл перед ним массивную дубовую входную дверь.

Через нее входила и моя сестра, подумал Рудольф. Нужно повернуться и уйти.

Но он не ушел.

Они вошли в просторный темный холл с мраморным полом, с широкой винтовой лестницей, ведущей наверх. Тут же появился пожилой слуга в пиджаке из шерсти ламы альпаки и галстуком на шее, будто одно появление Бойлана вызывало невидимые могучие волны, выгонявшие его слуг из их нор.

– Добрый вечер, Перкинс, – сказал Бойлан. – Познакомьтесь, это мистер Джордах, молодой друг нашей семьи.

Перкинс вежливо поклонился. Он был похож на англичанина. И у него было такое самодовольное лицо, словно он – король этой страны. Он взял у Рудольфа затрепанную фетровую шляпу и торжественно положил ее на стол возле стены, словно возложил венок на королевскую усыпальницу.

– Перкинс, будь любезен, сходи в оружейную комнату, там должны быть мои старые высокие болотные сапоги. Мистер Джордах – рыбак, – пояснил он. Он открыл крышку корзины. – Вот, посмотри!

Перкинс посмотрел рыбу.

– Довольно крупные, сэр. Истинный поставщик короне его величества.

– На самом деле? – Они оба играли перед ним в какую-то непонятную игру, правила которой были незнакомы Рудольфу. – Отнеси их нашему повару. Узнай, не приготовит ли он нам ее на обед. Вы, надеюсь, останетесь с нами на обед, Рудольф?

Рудольф колебался, не зная, что ответить. Ему придется отказаться от свидания с Джулией. Но, с другой стороны, он ловил рыбу в речке, принадлежащей ему, Бойлану, и, возможно, получит болотные сапоги.

– Вы не разрешите мне от вас позвонить? – спросил он.

– Пожалуйста! – Повернувшись к Перкинсу, Бойлан добавил: – Скажи повару, что за обедом нас будет двое.

Все, Аксель Джордах, не будет тебе на завтрак форели.

– Принесите пару шерстяных носков для мистера Джордаха и чистое полотенце. Он промочил ноги. Конечно, он пока по молодости на это не обращает внимания, но лет этак через сорок, когда он, страдая от ревматизма, будет подходить к пылающему камину, как мы сейчас, Перкинс, тогда он вспомнит этот день.

– Да, сэр, – согласился с ним Перкинс, отправляясь то ли на кухню, то ли в оружейную.

– Думаю, лучше всего снять ваши сапоги прямо здесь, так будет удобнее, – сказал Бойлан. Таким образом он вежливо давал Рудольфу понять, что ему не хочется, чтобы он оставлял за собой мокрые следы по всему дому. Рудольф покорно стащил с себя сапоги, снова продемонстрировав штопаные носки. Еще один немой укор!

– А теперь прошу сюда, – сказал Бойлан, толкнув высокие створки деревянных дверей, ведущих из холла. – Надеюсь, что Перкинс догадался развести огонь в камине. Знаете, в доме прохладно даже в самые солнечные дни. В лучшем случае здесь постоянно царит ноябрьская осенняя погода. Но в такой день, как сегодняшний, когда идет дождь, можно просто окоченеть от холода. – Рудольф в носках прошел через дверь. Бойлан любезно придержал ее.

Комната, в которую они вошли, оказалась самой большой из всех, которые Рудольфу приходилось когда-либо видеть. Холодной ноябрьской погоды здесь не чувствовалось. Темно-бордовые тяжелые бархатные шторы, задернутые на высоких окнах, аккуратно расставленные книги на полках вдоль стен и везде картины – портреты напомаженных светских дам в дорогих туалетах девятнадцатого века, солидных стареющих джентльменов с бородками, написанные маслом потрескавшиеся холсты пейзажей соседней с Гудзоном долины, которую рисовали, когда на этом месте была фермерская земля и рос густой лес. Рояль с множеством разбросанных на его крышке музыкальных альбомов в кожаных переплетах, стол у стены, заставленный бутылками с напитками. Большая кушетка, несколько глубоких кожаных кресел, маленький журнальный столик с кипой разных журналов. Громадный выцветший персидский ковер, которому было, как минимум, несколько сот лет, показался неискушенному глазу Рудольфа просто потрепанным и выцветшим. Перкинс и в самом деле разжег огонь в камине. Три полена потрескивали на железной решетке в камине, а шесть или даже семь зажженных лампочек давали комнате приятное, мягкое вечернее освещение. Рудольф тут же решил, что в один прекрасный день он будет жить вот в такой просторной, уютной комнате, как эта. Обязательно будет.

– Какая чудесная комната, – искренне вырвалось у него.

– Слишком большая для одинокого человека, – отозвался Бойлан. – Ходишь по ней, словно в колокол гремишь. Сейчас я налью нам с вами виски.

– Спасибо, – поблагодарил его Рудольф. Он вспомнил, как заказывала виски его сестра в баре, в Порт-Филипе, перед своим отъездом. Теперь она в Нью-Йорке, и все из-за этого человека. Хорошо это или плохо? У нее теперь есть работа, писала она. Пока репетирует роль в одной пьесе, даст ему знать, когда состоится премьера. Теперь у нее – другой адрес. Она выехала из общежития Ассоциации молодых христианок. Просила не говорить об этом ни слова ни матери, ни отцу. Ей платили по шестьдесят долларов в неделю.

– Вы хотели позвонить, – сказал Бойлан, разливая по стаканам виски. – Телефон на столе, у окна.

Рудольф поднял трубку, подождал ответа на коммутаторе. Красивая блондинка с давно вышедшей из моды прической улыбалась ему с фотографии в серебряной рамке, стоящей на рояле.

Дата добавления: 2015-06-04